в
какое-нибудь безопасное управление. И поставить точку.
 - И стать пособниками преступления? - возмутился Дэйнтри.
 - Ну, какое же это преступление, - заметил Персивал и  улыбнулся  шефу,
словно один заговорщик другому. - Все мы совершаем  преступления  тут  или
гам, верно? В этом наша работа.
 - Беда в том, - сказал шеф, - что  данная  ситуация  похожа  на  шаткий
брак. При таком  браке,  если  любовнику  начинает  надоедать  присутствие
сговорчивого мужа, он всегда может устроить  скандал.  У  него  есть  одно
преимущество. Он может выбрать время для удара. А я никаких  скандалов  не
хочу.
 Дэйнтри ненавидел  несерьезность.  Несерьезность  в  его  представлении
походила на тайный код, и он не знал, по какой книге этот  код  составлен.
Дэйнтри мог читать телеграммы и донесения с грифом "совершенно  секретно",
но несерьезность была для него тайной,  к  разгадке  которой  он  не  имел
ключа. Он сказал:
 - Лично я скорее подам в отставку, чем стану что-то прикрывать.
 И он с такой силой поставил стакан с виски на стол, что отлетел кусочек
хрусталя. "И это тоже леди Харгривз, - подумал он.  -  Наверняка  это  она
настояла на хрустале".
 - Извините, - сказал он.
 - Вы, конечно, правы,  Дэйнтри,  -  сказал  Харгривз.  -  Забудьте  про
стакан. Пожалуйста, не считайте, что я заставил вас приехать в такую даль,
чтобы убедить ничего не предпринимать, даже если у  нас  будет  достаточно
улик... Но суд -  не  обязательно  самое  правильное  решение.  Русские  в
подобных случаях, как правило,  не  предают  своих  людей  суду.  Суд  над
Пеньковским в моральном плане куда больше укрепил  наше  положение  -  его
значение было даже преувеличено, причем не только нами, но и ЦРУ. И тем не
менее я до сих пор не могу понять, зачем русские это устроили. Жаль, я  не
шахматист. Вы играете в шахматы, Дэйнтри?
 - Нет, моя игра - бридж.
 - Русские не играют в бридж - во всяком случае, насколько мне известно.
 - Это так важно?
 - Мы играем в игры, Дэйнтри, в разные игры, все мы. И  очень  важно  не
принимать игру слишком серьезно, иначе можно проиграть.  Надо  вести  себя
гибко, и, естественно, чрезвычайно важно играть в одну и ту же игру.
 - Прошу прощения, сэр, - сказал Дэйнтри, - но я не понимаю, о чем вы.
 Дэйнтри сознавал, что перебрал виски,  и  шеф  с  Персивалом  намеренно
избегают смотреть друг на друга, желая унизить  его.  "У  них  вот  голова
крепкая, как орех, - подумал он, - как орех".
 - Может быть, выпьем еще виски, - предложил шеф, - или хватит? День был
длинный и сырой. Как вы, Персивал?
 Дэйнтри сказал:
 - Я бы выпил еще.
 Персивал разлил виски.
 - Извините за назойливость, - сказал Дэйнтри,  -  но  мне  хотелось  бы
немного прояснить дело до того, как лечь спать, иначе я не засну.
 - Все, право же, очень просто, - сказал шеф. - Проведите, если  угодно,
максимально строгую проверку. Возможно, птицу удастся поднять в воздух без
особого груда. Тот,  за  кем  мы  охотимся,  довольно  скоро  поймет,  что
происходит, - если, конечно, он виноват. Можно придумать какой-нибудь тест
- старая  техника  маркированной  пятерки  редко  дает  осечку.  Когда  мы
уверимся, что нашли кого нужно, тогда, мне кажется, надо будет просто  его
убрать. Никаких судов, никакой шумихи. Если нам сначала  удастся  получить
информацию о его контактах, -  тем  лучше,  но  мы  не  должны  устраивать
публичный бой, а потом получать пресс-конференцию  в  Москве.  Арест  тоже
исключается. Если он  сидит  в  Шестом  отделе,  никакая  поставленная  им
информация не причинит нам такого вреда, как скандал,  вызванный  судебным
процессом.
 - Убрать? Вы хотите сказать...
 - Я знаю, это для нас нечто новое. Скорее так поступают в КГБ или  ЦРУ.
Потому я и хотел, чтобы при нашем разговоре  присутствовал  Персивал.  Нам
может понадобиться  помощь  его  ученых  мальчиков.  Все  как  обычно.  По
возможности,  свидетельство  о  смерти,  подписанное  врачом.  И   никаких
дознаний. Легко подстроить самоубийство, но самоубийство всегда влечет  за
собой дознание, а это может привести и к запросу в палате общин. Всем ведь
теперь  известно,   что   подразумевается   под   "одним   из   управлений
Форин-офиса". "А не  пострадала  ли  от  этого  безопасность  страны?"  Вы
знаете, какие вопросы наверняка зададут с задних скамей. И никто тогда  не
поверит официальному ответу. Уж американцы-то, безусловно, не поверят.
 - Да, - сказал Персивал, - я понимаю. Он должен умереть тихо,  спокойно
и без боли, бедняга. Боль иногда отражается на лице, а ведь надо учитывать
родственников. Естественная смерть...
 - Я понимаю,  это  довольно  трудно  -  при  наличии  всех  этих  новых
антибиотиков, - сказал шеф. - Представим себе на мгновение, что это  Дэвис
- ему ведь немногим больше сорока. В самом расцвете.
 - Согласен. Можно, пожалуй, устроить сердечный приступ. Если  только...
Кто-нибудь знает, он много пьет?
 - Вы что-то сказали насчет портвейна, верно, Дэйнтри?
 - Я же не говорю, что это он совершил преступление, - сказал Дэйнтри.
 - Никто из нас этого не говорит, - сказал шеф. - Мы только взяли Дэвиса
в качестве примера... чтобы легче было изучить проблему.
 - Мне хотелось бы увидеть его медицинскую карту, - сказал Персивал, - и
под каким-нибудь предлогом познакомиться с ним самим. Ведь он в  известном
смысле станет моим пациентом. То есть я хочу сказать, если...
 - Это вы с Дэйнтри каким-нибудь образом устроите. Большой  спешки  нет.
Мы должны быть абсолютно уверены в том, что это тот человек,  которого  мы
ищем. А теперь... после такого долгого дня - так много было зайцев  и  так
мало фазанов... приятного вам сна. Завтрак подадут вам в комнату.  Яичница
с беконом? С колбасой? Чай или кофе?
 Персивал сказал:
 - Для меня и кофе, и бекон, и яичницу с колбасой, если можно.
 - В девять утра?
 - В девять.
 - А вам, Дэйнтри?
 - Только кофе и тосты. Если можно, в восемь утра. Я  никогда  долго  не
сплю, и меня ждет много работы.
 - Вам надо больше отдыхать, - сказал шеф.


 Полковник Дэйнтри вынужден был часто бриться.  Он  уже  побрился  перед
ужином, но сейчас  вторично  провел  своим  "ремингтоном"  по  подбородку.
Сбросив с электробритвы пыльцу на умывальник и прогорев его  пальцами,  он
почувствовал себя удовлетворенным. После чего включил электрическую зубную
щетку. Легкое гудение заглушило стук в дверь, и потому он немало удивился,
увидев в зеркале отворяющуюся дверь и неуверенно  остановившегося  доктора
Персивала.
 - Извините, что беспокою вас, Дэйнтри.
 - Входите, пожалуйста. Забыли что-нибудь с собой прихватить? Может, вам
одолжить что-то?
 - Нет, нет. Я просто хотел перекинуться  с  вами  словцом,  прежде  чем
ложиться. Забавная у  вас  игрушка.  И  модная.  Она  действительно  лучше
обычной зубной щетки?
 - Вода попадает между зубов и промывает их, - сказал Дэйнтри. - Мне эту
штуку рекомендовал мой дантист.
 - А я всегда ношу с собой зубочистку, - заметил Персивал.  И  вынул  из
кармана красную коробочку от "Картье".  -  Прелестная,  верно?  Золотая  -
восемнадцать карат. Ею еще мой отец пользовался.
 - По-моему, моя штука более гигиенична, - сказал Дэйнтри.
 - Ну, я в этом не так уж  уверен.  Зубочистку  легко  вымыть.  Я  ведь,
знаете ли, до того как вошел в состав группы, был  консультантом  широкого
профиля на Харли-стрит. Не знаю, зачем я  понадобился  Фирме  -  наверное,
чтобы подписывать свидетельства о  смерти.  -  Он  стал  прохаживаться  по
комнате, с интересом разглядывая все, что в ней было.  -  Надеюсь,  вы  не
прибегаете к  помощи  всей  этой  фтористой  ерунды.  -  Он  задержался  у
фотографии, стоявшей в  кожаной  рамке  на  ночном  столике.  -  Это  ваша
супруга?
 - Нет. Дочь.
 - Хорошенькая девушка.
 - Мы с женой разъехались.
 - А я никогда не был женат, - заметил Персивал.  -  По  правде  говоря,
меня никогда особенно не тянуло к женщинам. Не поймите меня превратно -  к
мальчикам тоже. А вот к хорошему ручью с форелью... Знаете такую  речку  -
Оби?
 - Нет.
 - Совсем маленький ручеек с пребольшущими рыбинами.
 - Не могу сказать, чтобы я когда-либо интересовался  рыбной  ловлей,  -
сказал Дэйнтри и занялся промыванием своей игрушки.
 - До чего люблю ходить вокруг да около! - заметил Персивал.  -  Никогда
не подхожу прямо к  делу.  Это  опять  же  как  на  рыбной  ловле.  Иногда
приходится раз сто забросить леску, прежде чем клюнет.
 - Я ведь не рыба, - сказал Дэйнтри, - и сейчас уже далеко за полночь.
 - Дорогой мой, я, право же, прошу извинения. Я  задержу  вас  не  более
минуты -  обещаю.  Просто  мне  не  хотелось,  чтобы  вы  легли  спать  во
взволнованном состоянии.
 - А разве я взволнован?
 - Мне показалось, вас несколько шокировала позиция, занятая шефом, -  я
хочу сказать в отношении всего вообще.
 - Да, возможно.
 - Вы не так давно работаете с нами, верно ведь, иначе вы бы знали,  что
мы живем - каждый в своем ящичке... понимаете... в ящичке.
 - Ничего не понимаю.
 - Да, вы это уже говорили, верно?  Понимать  в  нашем  деле  совсем  не
обязательно. Я вижу, вас поселили в комнате Бена Николсона  [Николсон  Бен
(1894-1982) - английский художник].
 - Я не...
 - А меня - в комнате Миро [Миро Хуан (1893-1983) - испанский  живописец
и скульптор]. Хорошие литографии, верно? Собственно, это была моя  идея  -
украсить ими стены. Леди Харгривз хотела повесить  какие-нибудь  охотничьи
сценки. Чтобы сочеталось с фазанами.
 - Я не понимаю современных картин, - сказал Дэйнтри.
 - Взгляните  на  вот  это  творение  Николсона.  Как  все  продумано  и
уравновешено. Все квадраты разного цвета. И однако же, как  счастливо  они
сосуществуют. Никакого диссонанса. У этого художника  поразительный  глаз.
Измените один цвет -  даже  размер  квадрата,  -  и  получится  ерунда.  -
Персивал указал на желтый квадрат. - Вот это наш Шестой отдел. Отныне  это
ваш квадрат. Вам не надо заботиться о синем и красном. Ваше дело  нащупать
нужного человека и сообщить мне. А за то, что происходит в синем и красном
квадратах, вы не несете  ответственности.  Да,  собственно,  и  за  желтый
квадрат - тоже. Вы только сообщите. И  никаких  укоров  совести.  Никакого
чувства вины.
 - Последствия не вытекают из поступка. Вы это хотите сказать?
 - Решение о последствиях будут принимать в другом месте, Дэйнтри. Вы не
должны слишком  серьезно  воспринимать  сегодняшний  разговор.  Шеф  любит
выпускать в воздух идеи, а потом  смотреть,  куда  они  упадут.  Он  любит
шокировать. Вы же знаете про случай каннибализма. Насколько мне  известно,
преступник - если он действительно преступник - будет по старинке  передан
в руки полиции. Так что у вас нет оснований не спать.  Просто  попытайтесь
понять картину Николсона. Особенно вглядитесь в желтый  квадрат.  Если  вы
сможете увидеть картину моими глазами, вы хорошо будете сегодня спать.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ


1

 Молодой, преждевременно состарившийся человек  с  волосами  до  плеч  и
потусторонним взором аббата восемнадцатого века подметал пол в  дискотеке,
что на углу Литтл-Комптон-стрит, когда Кэсл проходил мимо.
 Кэсл приехал более ранним поездом, чем обычно, и до появления на службе
у него было еще три четверти часа.  Сохо  в  эту  пору  казался  таким  же
невинным и романтическим, как в дни его юности. Вот  здесь,  на  углу,  он
впервые услышал иностранную речь, а в маленьком дешевом ресторанчике рядом
выпил свой первый бокал вина перейти на другую сторону  Олд-Комптон-стрит
было для него в те дни все равно что пересечь Ла-Манш.  Сейчас,  в  девять
утра, все стриптизы были еще закрыты -  открыты  были  только  продуктовые
магазинчики, которые сохранились в его памяти с  тех  времен.  Лишь  имена
возле звонков - Лулу, Мими и подобные - указывали на то, какая  жизнь  шла
на Олд-Комптон-стрит во второй половине дня и по вечерам. По  тротуарам  в
люки стекала чистая вода, и хозяйки спешили мимо под  бледным,  подернутым
дымкой небом, таща  с  победоносно  веселым  видом  матерчатые  сумки,  из
которых торчали салями и ливерная колбаса. Сейчас не было видно ни единого
полисмена, хотя после наступления  темноты  они  будут  прогуливаться  тут
парами. Кэсл пересек мирную улицу и вошел в книжный магазин, куда вот  уже
несколько лет повадился заглядывать.
 Магазин был необычно респектабельный  для  этого  района  Сохо,  совсем
непохожий на тот, что находился  через  улицу  под  вывеской,  на  которой
ярко-красными буквами стояло  просто  "Книги".  В  витрине  того  магазина
лежали журналы с голыми девицами, которые никто никогда не покупал, -  они
были как знак из давно всем известного кода, обозначавший, чем  можно  тут
поживиться  и  на   что   потратить   деньги.   А   в   витрине   магазина
"Холлидей-энд-Сан"  -  напротив  ярко-красной  вывески  -  стояли   книги,
выпущенные издательствами "Пенгвин"  и  "Эверимен",  а  также  подержанные
экземпляры мировой классики. Сына в магазине никогда не было видно, -  там
сидел лишь старший Холлидей, седой и  сгорбленный,  и  с  любезным  видом,
таким же неизменным, как и старый костюм, в котором он, наверное, хотел бы
и в гробу лежать, встречал покупателей. Всю свою деловую переписку он  вел
от руки, и сейчас как раз писал одно из писем.
 - Отличное осеннее утро, мистер Кэсл,  -  заметил  мистер  Холлидей,  с
великим тщанием выводя: "Ваш покорный слуга".
 - За городом утром был легкий морозец.
 - Что-то рановато, - заметил мистер Холлидей.
 - Скажите, нет ли у вас "Войны и мира"? Я никогда не читал этой  книги.
Похоже, пора за нее взяться.
 - Вы уже закончили "Клариссу", сэр?
 - Нет, но боюсь, застрял.  При  одной  мысли,  что  надо  прочесть  еще
столько томов... Словом, нужно переключаться на что-то другое.
 - Издание "Макмиллана" уже разошлось, но, по-моему, у меня есть хоть  и
подержанный, однако довольно чистый экземпляр из серии "Мировая  классика"
- все в одном томе. Перевод Эйлмера Мода. А лучше Эйлмера  Мода  никто  не
переводил Толстого. Он ведь  был  не  просто  переводчиком,  но  и  другом
автора. - Мистер Холлидей положил  перо  и  огорченно  посмотрел  на  "Ваш
покорный слуга". Ему явно не нравилось, как он вывел эти слова.
 - Вот этот перевод я и хочу иметь. Два экземпляра, пожалуйста.
 - Могу ли осведомиться, сэр, как ваши дела?
 - Сын у меня болен. Корь. О, ничего опасного. Пока никаких осложнений.
 - Рад это слышать, мистер Кэсл. Корь в наши дни  может  вызвать  немало
тревог. На службе, надеюсь,  тоже  все  в  порядке?  Никаких  кризисов  на
международном горизонте?
 - Мне, во всяком случае, об этом не известно. Все очень тихо. Так что я
всерьез подумываю уйти на покой.
 - Мне очень жаль это слышать, сэр.  Джентльмены,  много  поездившие  по
свету, нужны нам в нашей внешней политике. Вам, я  уверен,  дадут  хорошую
пенсию?
 - Сомневаюсь. А как у вас идут дела?
 - Тихо, сэр, очень тихо. Вкусы меняются. Помню, в сороковые  годы  люди
стояли в очереди за новым томом "Мировой классики".  А  нынче  на  великих
писателей очень маленький спрос. Старики стареют,  а  молодежь...  похоже,
слишком долго они остаются молодыми, и вкусы у них не такие, как у  нас...
Вот у моего сына дела идут куда лучше - в той лавке через дорогу.
 - Среди его покупателей, наверно, есть люди со странностями.
 - Я предпочитаю не обсуждать этого, мистер Кэсл.  Наши  магазины  никак
между собой не связаны. Я этого правила твердо держусь. Ни  один  полисмен
не явится сюда за... между нами говоря,  "взяткой".  Собственно,  никакого
реального вреда то, чем торгует мой сын, принести не может. Я  бы  сказал,
это все равно что пытаться обратить в свою  веру  тех,  кто  уже  обращен.
Нельзя испортить испорченных, сэр.
 - Надо мне будет как-нибудь познакомиться с вашим сыном.
 - Он приходит сюда по вечерам помочь мне с бухгалтерией. Голова у  него
куда лучше работает с цифрами, чем у меня. Он  часто  спрашивая  про  вас,
сэр. Интересуется, что вы покупаете. По-моему, он иногда завидует,  что  у
меня такие клиенты, хоть их и немного. К нему-то приходят крадучись,  сэр.
Там о книгах не говорят, как мы с вами.
 - Не могли бы вы сказать сыну, что у меня есть "Мосье НиколА"  [имеется
в  виду  "Господин  Никола,  или  Разоблаченное  человеческое  сердце"   -
шестнадцатитомный автобиографический роман французского писателя Ретифа де
Ла Бретонна (1734-1806), в котором изображаются нравы Франции XVIII в. и с
беспощадной   откровенностью    анализируются    психологические    мотивы
человеческого поведения], - я бы охотно продал эту книгу. Думаю,  для  вас
она не совсем подходит.
 - Я не уверен, сэр, что это и его товар.  Согласитесь,  это  же  своего
рода классика - название для покупателей сына ничего не говорит,  а  книга
дорогая. В каталоге она попадет  в  рубрику  "Эротика",  а  не  "Курьезы".
Может, конечно, кто-нибудь и захочет взять ее на время. Понимаете, большую
часть книг сын дает под залог.  Сегодня  человек  берет  книгу,  а  завтра
обменивает ее на  другую.  Его  книг  люди  не  держат,  как,  к  примеру,
прижизненное собрание сочинений сэра Вальтера Скотта.
 - Так вы не забудете сказать сыну? "Мосье Никола".
 - Нет, что вы, сэр. Ретиф де Ла Бретонн. Ограниченный  тираж.  Выпущено
"Родкером". Память у меня по части старых книг энциклопедическая. А "Войну
и мир" вы с собой возьмете? Тогда разрешите  мне  пять  минут  порыться  в
подвале.
 - Можете отослать мне ее по почте  в  Беркхэмстед.  Все  равно  у  меня
сегодня нет времени читать. Только не забудьте сказать вашему сыну...
 - Разве я когда-либо забывал что-то передать, сэр?
 Выйдя из магазина, Кэсл перешел через  улицу  и  заглянул  в  заведение
напротив.  Он  обнаружил  там  лишь   молодого   прыщавого   юнца,   уныло
продвигавшегося вдоль полки с книгами  "Только  для  мужчин"  и  журналами
"Пентхаус"... В глубине лавки висела зеленая репсовая занавеска.  За  нею,
по всей вероятности, скрывались более дорогостоящие и  мудреные  предметы,
равно как и более застенчивые покупатели, а  также,  очевидно,  и  молодой
Холлидей, с которым Кэсл ни разу еще не имел счастья  встретиться  -  если
счастье правильное тут слово, подумал он.
 На сей раз Дэвис явился на службу раньше Кэсла.
 - Я пришел сегодня пораньше, - извиняющимся тоном объявил он. -  Сказал
себе: новая метла ведь, может, все  еще  метет.  Вот  я  и  подумал:  надо
проявить усердие... оно не повредит.
 - С утра Дэйнтри здесь не появится  -  сегодня  же  понедельник.  А  он
отправился на  уик-энд  куда-то  на  охоту.  Из  Заира  ничего  больше  не
поступало?
 - Ровным счетом ничего. Янки просят дать более подробную  информацию  о
китайской миссии в Занзибаре.
 - Нам нечего им дать. Теперь это уже забота Пятого управления.
 - По тому, как квохчут янки, можно подумать, что  Занзибар  у  них  под
боком, вроде Кубы.
 - Так он действительно у них почти под боком -  в  эпоху  реактивных-то
самолетов.
 В комнату вошла генеральская  дочка  Синтия  с  двумя  чашками  кофе  и
телеграммой. На девушке были коричневые брючки и свитер. Что-то роднило ее
с Дэвисом: она тоже любила изображать из себя нечто другое, чем  на  самом
деле. Если правоверный Дэвис, казалось, заслуживал не больше доверия,  чем
букмекер,  то  Синтия,   существо   домашнее,   выглядела   этаким   лихим
бойцом-десантником. Жаль только, что она была не слишком сильна  по  части
орфографии - правда, в ее орфографии, равно как и в имени, было,  пожалуй,
что-то от елизаветинских времен.  По-видимому,  она  искала  Филипа  Сидни
[Сидни, сэр Филип (1554-1586) - английский писатель, блестяще образованный
придворный и дипломат, погиб во время войны Англии с  Испанией],  а  нашла
пока только Дэвиса.
 - Из Лоренсу-Маркиша, - сказала Синтия Кэслу.
 - Это по твоей части, Дэвис.
 -  Захватывающе  интересно,  -  объявил  Дэвис.  -  "Ваш  номер  двести
пятьдесят три от десятого сентября пришел весь перевранный".  Это  уже  по
твоей части, Синтия. А ну-ка, быстро зашифруй снова, да напиши на этот раз
правильно. Так оно лучше будет. Знаете, Кэсл, когда я поступал сюда,