ра ожидала увидеть в  них  слезы,  но  они
были сухи - сухи и беспощадны.
 - Морис предатель, - сказала миссис Кэсл.
 - Миссис Кэсл, попытайтесь понять. Это я виновата. А не Морис.
 - Ты же сказала, что не была с этим связана.
 - Он пытался помочь моему народу. Если бы он не любил  меня  и  Сэма...
Это была цена, которую он заплатил, чтобы спасти нас. Здесь, в Англии,  вы
и представить себе не можете, от каких ужасов он нас спас.
 - Предатель!
 Услышав снова это слово, Сара потеряла над собой власть.
 - Хорошо, пусть предатель. Кого же он предал? Мюллера  и  его  дружков?
Полицейскую службу безопасности?
 - Я понятия не имею, кто такой Мюллер. Морис - предатель своей родины.
 - Ах,  родины,  -  произнесла  Сара  в  отчаянии  от  того,  как  легко
штампуется суждение. - Он сказал однажды, что его родина - это я... и  Сэм
тоже.
 - Как я рада, что его отец не дожил до этого.
 Еще один штамп. В критические минуты человек,  очевидно,  цепляется  за
старые штампы, как ребенок за родных.
 - Возможно, его отец лучше бы все понял, чем вы. Эта ссора  была  столь
же бессмысленной, как та, что произошла между нею и  Морисом  в  последний
вечер.
 - Извините, - сказала Сара. - Это вырвалось у меня не намеренно. -  Она
готова была на что угодно, лишь бы установить хотя бы относительный мир. -
Я уеду от вас, как только Сэму станет лучше.
 - Куда же это?
 - В Москву. Если меня выпустят.
 - Сэма ты не возьмешь. Сэм - мой внук. Я же  его  опекунша,  -  сказала
миссис Кэсл.
 - Лишь в том случае, если Морис и я умрем.
 - Сэм - британский подданный. Я  добьюсь  опеки  над  ним  Канцлерского
отделения Высшего суда. Завтра же повидаюсь с адвокатом.
 Сара понятия  не  имела,  что  такое  Канцлерское  отделение.  По  всей
вероятности, еще одно препятствие, которого не учитывал тот, кто говорил с
ней из телефона-автомата. Голос  у  того  человека  был  извиняющийся:  он
утверждал - совсем как доктор Персивал, - что он друг Мориса, но почему-то
Сара ему больше поверила, несмотря на то,  что  говорил  он  осторожно,  и
иносказательно, и с легким иностранным акцентом.
 Незнакомец извинялся за то, что ее еще не переправили к мужу. Это можно
было бы устроить немедленно, если бы она поехала одна:  с  ребенком  почти
нет надежды провести ее через паспортный контроль, какие бы безупречные ей
не дали документы.
 - Я не могу оставить Сэма одного, - сухим от отчаяния тоном  произнесла
Сара, и незнакомец заверил ее, что "со временем"  они  найдут  возможность
переправить и Сэма. Если  она  доверится  ему...  И  он  начал  давать  ей
завуалированные указания, где и как они  могли  бы  встретиться:  взять  с
собой только ручную кладь... теплое пальто...  все,  что  ей  потребуется,
можно будет купить там... но она сказала:
 - Нет, нет. Я не могу уехать без Сэма. - И бросила трубку.
 А  теперь  вот  Сэм  заболел,  и  возникла  эта   таинственная   "опека
Канцлерского отделения Высшего суда", - слова эти  преследовали  ее,  пока
она шла к себе в спальню. Мальчика словно собирались поместить в приют.  А
можно ребенка насильно поместить в приют, как насильно отправляют в школу?


 Спросить было не у кого. Во всей Англии  она  никого  не  знала,  кроме
миссис Кэсл, мясника, зеленщика, библиотекаря, школьной учительницы...  ну
и, конечно, мистера Боттомли, который то и дело возникал на ее  пути  -  у
входа в дом, на Главной улице, даже  по  телефону.  Он  так  долго  жил  в
Африке, что, возможно, чувствовал себя легко и свободно только с  ней.  Он
был очень любезен и очень любопытен и  то  и  дело  изрекал  благочестивые
пошлости. Интересно, что бы он сказал, если бы она попросила его помочь ей
бежать из Англии.
 Наутро после пресс-конференции Мориса позвонил доктор  Персивал  -  из,
казалось, довольно странного побуждения. Морису якобы полагались  какие-то
деньги, и там, на службе, хотели выяснить  номер  его  банковского  счета,
чтобы перевести их, - похоже, они старались быть в малом до скрупулезности
честными, хотя потом Сара подумала, не испугались  ли  они,  что  денежные
затруднения могут подвигнуть ее на какой-то отчаянный шаг. Могло это  быть
и своего рода взяткой, чтобы она сидела на месте. Доктор  Персивал  сказал
ей - и голос его звучал, как у семейного врача:
 - Я так рад, что вы ведете себя разумно, моя дорогая. Будьте разумной и
впредь. - Вот так  же  он  мог  бы  посоветовать:  "Продолжайте  принимать
антибиотики".
 А потом, в семь часов вечера, когда Сэм спал, а  миссис  Кэсл  в  своей
комнате "припараживалась", как она  это  называла,  к  ужину,  -  зазвонил
телефон. В такое время мог  звонить  мистер  Боттомли,  но  звонил  Морис.
Слышно было так хорошо, точно он  говорил  из  соседней  комнаты.  Сара  в
изумлении спросила:
 - Морис, ты где?
 - Ты же знаешь, где я. Я люблю тебя, Сара.
 - И я люблю тебя, Морис.
 - Говорить надо быстро, - предупредил он, - связь  может  прерваться  в
любую минуту. Как Сэм?
 - Немного нездоров. Но ничего серьезного.
 - А Борис сказал мне, что он здоров.
 - Я не говорила ему. А то возникла бы еще  одна  сложность.  Их  и  так
безумно много.
 - Да. Знаю. Передай Сэму привет.
 - Конечно, передам.
 - Мы можем теперь уже не говорить иносказательно. Они будут всегда  нас
слушать.
 Воцарилось молчание. Сара решила, что Морис отошел от аппарата или  что
их прервали. А он вдруг сказал:
 - Я ужасно скучаю по тебе, Сара.
 - Ох, и я тоже. Я тоже, но я не могу оставить здесь Сэма.
 - Конечно, нет. Я могу это понять.
 У нее импульсивно вырвалось, о чем она тут же пожалела:
 - Когда он станет немного постарше... - Это прозвучало, как обещание на
далекое будущее, когда оба они уже состарятся. - Потерпи.
 - Да... Борис тоже так говорит. Я потерплю. Как мама?
 - Мне бы не хотелось говорить _о ней_. Будем говорить о нас.  Расскажи,
как ты там.
 - О, ко мне тут все очень добры. Дали кое-какую работу. Они  благодарны
мне. Гораздо больше, чем я заслуживаю, - я не собирался  для  них  столько
делать. - Он произнес что-то еще, чего  она  не  поняла  из-за  треска  на
линии... что-то насчет вечного пера и булочки  с  шоколадной  начинкой.  -
Мама была не так уж далека от истины.
 Сара спросила:
 - У тебя есть друзья?
 - О да, я не одинок, не  волнуйся,  Сара.  Тут  есть  один  англичанин,
который раньше работал в  Британском  совете.  Он  пригласил  меня  весной
приехать к нему на дачу. Когда наступит  весна,  -  повторил  он  голосом,
который она еле узнала: это был голос старика, совсем не уверенного в том,
что он дождется весны.
 - Морис, Морис, - сказала она, - пожалуйста, не теряй надежды. - Но  по
последовавшему за этим долгому молчанию она поняла, что  связь  с  Москвой
оборвалась.