эсл. Сейчас, пожалуй, было самое  время  установить  непричастность
Сары.
 - Неприятность?
 - От меня ушла жена. Вместе с нашим сыном. Уехала к моей матери.
 - Вы хотите сказать, вы поссорились?
 - Да.
 - Мне очень жаль, - сказал Дэйнтри. - Это ужасная штука. - Казалось, он
считал такую ситуацию столь же неизбежной, как смерть. - Помните, - сказал
он далее, - когда мы с вами в последний раз виделись...  на  свадьбе  моей
дочери? Вы тогда были так любезны, что поехали потом со мной к моей  жене.
Мне было чрезвычайно приятно, что вы были со мной. Я еще разбил  там  одну
из ее сов.
 - Да. Я помню.
 - По-моему, я даже не поблагодарил вас по-настоящему за то, что  вы  со
мной  поехали.  Тогда  тоже  была  суббота.  Как   сегодня.   Она   ужасно
разозлилась. Я имею в виду: моя жена - из-за совы.
 - Нам пришлось тогда срочно уехать из-за Дэвиса.
 - Да, бедняга.
 И  снова,  как  в  старину  после  заключительной  реплики,   опустился
противопожарный занавес. Скоро начнется последний акт. А сейчас -  антракт
и время идти в бар. Оба одновременно выпили.
 - А что вы думаете по поводу его смерти? - спросил Кэсл.
 - Не знаю, что и думать. Сказать по правде, стараюсь не думать об  этом
вообще.
 - Считают, что он был  повинен  в  утечке,  которая  произошла  в  моем
секторе, да?
 - Начальство не очень-то все раскрывает офицеру безопасности. А  почему
вы так решили?
 - Обычно ребята из спецслужбы не проводят обыска, когда кто-то  из  нас
умирает, - так не заведено.
 - Нет, полагаю, что нет.
 - Вам тоже смерть Дэвиса показалась странной?
 - Почему вы так говорите?
 "Мы что же, поменялись ролями, -  подумал  Кэсл,  -  и  _я_  допрашиваю
_его_?"
 - Вы же только что сказали, что стараетесь не думать о его смерти.
 - В самом деле? Не знаю,  _что_  я  имел  в  виду.  Возможно,  на  меня
подействовало ваше виски. Вы, знаете ли, совсем  немного  подлили  в  него
воды.
 - Дэвис никому ничего не выдавал, - сказал Кэсл.  Ему  показалось,  что
Дэйнтри смотрит на его карман, который лежал на подушке  кресла,  обвиснув
под тяжестью револьвера.
 - Вы в этом уверены?
 - Я это знаю.
 Трудно было бы яснее выразиться, чтобы  взвалить  вину  на  себя.  Быть
может, в конце концов, Дэйнтри и не так  уж  плохо  ведет  допрос,  и  эта
застенчивость, и смущение, и откровенные признания - на  самом  деле  лишь
новая метода поведения с подозреваемым,  которая  ставит  Дэйнтри  классом
выше сотрудников МИ-5.
 - Вы это знали?
 - Да.
 Интересно, подумал он, что станет теперь делать Дэйнтри. Права на арест
у него нет. Значит, ему надо  искать  телефон  и  советоваться  с  Фирмой.
Ближайший телефон находится в полицейском участке  в  конце  Кингс-роуд  -
едва ли у него  хватит  нахальства  попросить  разрешения  воспользоваться
телефоном Кэсла! И понял ли Дэйнтри, _что_ лежит у него в кармане.  Боится
ли он? "Когда он уйдет, я еще смогу удрать, - подумал Кэсл,  -  если  есть
куда удирать, удирать же неизвестно куда, лишь бы отсрочить момент поимки,
- это паникерство". Лучше ждать на месте, - это будет хотя бы достойно.
 - По правде сказать, - заметил Дэйнтри, - я всегда в этом сомневался.
 - Значит, вас все-таки поставили в известность?
 - Только чтобы я провел проверку. Это ведь лежит на мне.
 - Скверный это был для вас день, верно:  сначала  разбили  сову,  потом
увидели, что Дэвис лежит мертвый в своей постели!
 - Не понравилось мне то, что сказал тогда доктор Перси вал.
 - А что он сказал?
 - Он сказал: "Я не ожидал, что это случится".
 - Да. Сейчас и я вспомнил.
 - Это раскрыло мне глаза, - сказал Дэйнтри.  -  Я  понял,  на  что  они
пошли.
 -  Поторопились  они  с  выводами.  Не  разведали  как  следует  другие
возможности.
 - Вы имеете в виду себя?
 Кэсл подумал: "Нет, не  стану  я  подносить  им  это  на  блюдечке,  не
признаюсь, сколь бы изощренной ни была их новая  техника  допроса".  И  он
сказал:
 - Или Уотсона.
 - Ах да, я забыл про Уотсона.
 - Все ведь в нашем секторе проходит через его руки. Ну  а  потом,  есть
еще, конечно. Шестьдесят девять-триста в Л.-М. Его  финансы  проверить  до
конца невозможно. Кто знает, может, у него есть счет в Родезии или в Южной
Африке?
 - Справедливо, - сказал Дэйнтри. - Ну и еще наши секретарши. Причем  не
только наши личные секретарши. Все они работают в общем машинном  бюро.  И
вы что же думаете, девушка, отправляясь  в  уборную,  иной  раз  не  может
забыть  убрать  в  сейф   только   что   расшифрованную   телеграмму   или
перепечатанное ею донесение?
 - Вполне представляю себе.  Я  лично  проверил  все  бюро.  Там  всегда
допускалось немало безответственных поступков.
 -  Безответственность  может  проявляться  и  наверху.  Смерть  Дэвиса,
возможно, пример как раз такой преступной безответственности.
 - Если он не был виноват, то это - убийство, - сказал Дэйнтри. - У него
же не было  возможности  защищаться,  взять  себе  адвоката.  Они  боялись
впечатления, которое суд мог бы произвести на американцев. Доктор Персивал
говорил мне что-то про ящички...
 - О да, - сказал Кэсл. - Я знаю эту iel [игру (нем.)]. Я сам об  этом
часто слышал. Ну что ж, Дэвис сейчас прочно лег в ящик.
 Кэсл заметил, что Дэйнтри не спускает глаз с его кармана.  Дэйнтри  что
же, только  делает  вид,  будто  соглашается  с  ним,  чтобы  благополучно
добраться до своей машины? Дэйнтри сказал:
 - Мы с вами оба совершаем одну и ту же ошибку: слишком поспешно  делаем
выводы. Вполне ведь возможно, что Дэвис был виновен. Почему вы так уверены
в обратном?
 - Подобные поступки должны чем-то мотивироваться, - сказал Кэсл.
 Ответил он  не  сразу,  ответил  уклончиво,  но  его  сильно  подмывало
сказать: "Да потому, что это я совершил утечку". Теперь он уже был уверен,
что связь оборвана и ждать помощи неоткуда, - так чего же ради тянуть? Ему
нравился Дэйнтри, он понравился ему с того дня, когда они были на  свадьбе
его дочери. Кэсл вдруг увидел в Дэйнтри человека, сокрушавшегося по поводу
разбитой совы, такого одинокого среди  обломков  своего  разбитого  брака.
Если кому-то и получать навар за его признание, пусть это  будет  Дэйнтри.
Почему же в таком случае не прекратить борьбу и  не  сдаться  по-хорошему,
как часто говорят полисмены? Возможно, подумал Кэсл,  он  затягивает  игру
лишь для того, чтобы подольше иметь рядом собеседника,  отсрочить  момент,
когда он останется один в доме и один в камере.
 - Я полагаю, мотивом для Дэвиса могли быть деньги, - сказал Дэйнтри.
 - Деньги не слишком интересовали Дэвиса. Они нужны были  ему  лишь  для
того, чтобы понемногу ставить на лошадок и баловаться хорошим  портвейном.
Смотреть надо немного глубже.
 - То есть?
 - Ведь если под подозрением находится наш сектор, значит, утечка  могла
быть связана только с Африкой.
 - Почему?
 - Через мой сектор проходит уйма  и  другой  информации...  которую  мы
передаем дальше... и эта информация, безусловно,  представляет  величайший
интерес для русских, но если бы утечка была связана с теми проблемами,  то
и другие секторы оказались бы под подозрением, верно?  Значит,  речь  идет
исключительно о той части Африки, которой мы занимаемся.
 - Да, - согласился Дэйнтри, - ясно.
 - А в таком случае  пойти  на  это  мог  человек...  ну,  не  то  чтобы
исповедующий  определенную  идеологию  -  вовсе  не   обязательно   искать
коммуниста, - но прочно  связанный  с  Африкой...  или  африканцами.  А  я
сомневаюсь, чтобы Дэвис знал  хоть  одного  африканца.  -  Он  помолчал  и
намеренно добавил, в известной степени наслаждаясь  опасной  игрой:  -  Не
считая, конечно, моей жены и моего мальчика. - Он ставил точку над "i", но
не собирался ставить  черточку  на  "t".  -  Шестьдесят  девять-триста,  -
продолжал он, - уже давно находится в Л.-М. Никто не знает,  каких  друзей
он там за это время приобрел... а кроме того, у  него  есть  агенты  среди
африканцев, многие из них - коммунисты. - После  стольких  лет  маскировки
ему начинала нравиться эта игра в кошки-мышки. - Так же, как у меня были в
Претории, - продолжал он. И улыбнулся.  -  Даже  шеф,  знаете  ли,  питает
определенную любовь к Африке.
 - Ну, тут-то вы уж шутите, - заметил Дэйнтри.
 - Конечно, шучу. Я хочу лишь показать,  как  мало  было  у  них  фактов
против Дэвиса, если сравнить его с остальными - к примеру, со мной  или  с
Шестьдесят девять-триста... да и со всеми этими секретаршами, про  которых
мы ничегошеньки не знаем.
 - Все они были тщательно проверены.
 - Конечно, были. И в их деле значатся фамилии всех их любовников на тот
год, но ведь некоторые девчонки меняют любовников, как зимнюю одежду.
 Дэйнтри сказал:
 - Вы перечислили уйму людей, которых можно заподозрить в утечке, а  вот
в невиновности Дэвиса вы  абсолютно  уверены.  -  И  невесело  добавил:  -
Повезло вам, что вы не офицер безопасности. Я чуть  не  подал  в  отставку
после похорон Дэвиса. И сейчас жалею, что не подал.
 - Почему же вы не подали?
 - А что бы я делал, куда бы стал девать время?
 - Могли бы собирать номера машин. Я однажды этим занимался.
 - Из-за чего вы поссорились с женой? - спросил Дэйнтри. - Извините. Это
не должно меня касаться.
 - Она не одобряла то, чем я занимаюсь.
 - Вы хотите сказать - для Фирмы?
 - Не только.
 Кэсл понимал, что  игра  почти  подошла  к  концу.  Дэйнтри  исподтишка
взглянул на свои часы. Интересно, подумал Кэсл, это действительно часы или
скрытый микрофон. Возможно, подумал Кэсл, у него кончилась пленка. Как  же
он теперь поступит - попросит разрешения пойти в ванную, чтобы сменить ее?
 - Выпьете еще?
 - Нет, лучше не стоит. Мне ведь надо доехать до дома.
 Кэсл вышел с Дэйнтри в холл, и Буллер - тоже. Буллеру явно не  хотелось
расставаться с новым другом.
 - Спасибо за угощение, - сказал Дэйнтри.
 - Спасибо вам за эту возможность поговорить о столь многом.
 - Не выходите. Погода ужасная.
 Тем не менее Кэсл вышел вслед за ним под холодный моросящий  дождь.  Он
заметил ярдах в пятидесяти от своего дома, напротив полицейского  участка,
хвостовые огни стоящей машины.
 - Это там ваша машина?
 - Нет. Моя стоит выше по улице. Мне пришлось пройти немного пешком, так
как из-за дождя я не мог разглядеть номера домов.
 - В таком случае до свидания.
 - До свидания. Надеюсь, все утрясется - я хочу сказать, у вас с женой.
 Кэсл постоял под холодным, медленно падавшим дождем и помахал  Дэйнтри,
когда тот проезжал мимо. Он заметил, что машина Дэйнтри, не останавливаясь
у полицейского участка, свернула направо и выехала  на  Лондонское  шоссе.
Дэйнтри, конечно, всегда может остановиться  у  "Королевского  герба"  или
"Лебедя" и позвонить оттуда по телефону, но Кэсл сомневался,  все  ли  ему
ясно для отчета. Они наверняка захотят сначала прослушать пленку с записью
их беседы, - а Кэсл теперь  уже  не  сомневался,  что  у  Дэйнтри  в  часы
вмонтирован микрофон, -  и  лишь  тогда  примут  решение.  Железнодорожная
станция  наверняка  уже  поставлена  под  наблюдение,   а   в   аэропортах
предупрежден паспортный контроль. Одно со всею  очевидностью  вытекает  из
визита Дэйнтри. Младший Холлидей, должно быть, начал говорить,  иначе  они
никогда не прислали бы к нему Дэйнтри.
 Прежде чем войти в дом, Кэсл посмотрел вдоль  улицы  -  вверх  и  вниз.
Наружного наблюдения заметно не было, но огни машины напротив полицейского
участка продолжали светиться сквозь пелену дождя.  На  полицейскую  машину
она не была похожа. Полиция - даже ребята из спецслужбы, как он полагал, -
вынуждена довольствоваться английскими машинами, а эта... он, конечно,  не
мог сказать наверняка, но похоже, это была "тойота". Он вспомнил,  что  на
дороге в Эшридж тоже стояла тогда "тойота". И  попытался  определить  цвет
машины, но мешал дождь. Под моросью красное не отличишь от черного, а  тут
еще пошла крупа. Кэсл вернутся в дом и впервые за это время впустил в свое
сердце надежду.
 Он отнес стаканы на кухню и тщательно их вымыл.  Словно  хотел  стереть
отпечатки отчаяния. Затем поставил два новых стакана в гостиной и  впервые
позволил надежде пустить ростки. Это было нежное растение, и за  ним  надо
было  как  следует  ухаживать,  но  ведь  та  машина,  сказал  себе  Кэсл,
безусловно, "тойота". Он не разрешал себе думать о том, сколько "тойот"  в
округе, а терпеливо ждал, когда зазвонит звонок. Интересно, кто  явится  и
будет стоять вместо Дэйнтри на пороге. Не Борис - в этом Кэсл был уверен -
и не младший Холлидей, которого только что отпустили под залог на поруки и
к которому, скорее всего, теперь уже напрочь привязалась спецслужба.
 Кэсл вернулся на кухню и дал Буллеру тарелку  с  печеньем  -  возможно,
пройдет немало времени, прежде чем собака снова поест. Часы на кухне шумно
тикали, отчего казалось, что время идет медленнее  обычного.  Если  в  той
"тойоте" действительно сидит друг, что-то слишком долго он не появляется.


 Полковник Дэйнтри въехал во двор "Королевского герба". Во дворе,  кроме
него, была еще только одна машина, и он какое-то время посидел  за  рулем,
не зная, звонить ли ему, и если да, то что сказать. Во время обеда в клубе
"Реформа" с шефом  и  доктором  Персивалом  он  весь  внутренне  кипел  от
возмущения. Минутами ему хотелось отодвинуть тарелку с форелью и  заявить:
"Я подаю в отставку. Не  желаю  я  больше  иметь  ничего  общего  с  вашей
чертовой Фирмой". До смерти он устал от всей этой  секретности  и  ошибок,
которые надо было покрывать, никогда в них не признаваясь. Из  уборной  во
дворе вышел мужчина,  что-то  немелодично  насвистывая  и  застегивая  под
покровом темноты ширинку, и прошагал в бар. Дэйнтри  подумал:  "Они  убили
своей секретностью мой брак". В войну все было просто, - куда проще, чем в
ту, где пришлось побывать его отцу. Кайзер ведь не  был  Гитлером,  а  вот
сейчас, во времена "холодной войны", как и  в  ту  войну  против  кайзера,
возникали вопросы - что правильно, а что - нет. И не было  сейчас  ничего,
что могло бы оправдать убийство по ошибке. Мыслью Дэйнтри снова  перенесся
в мрачный дом своего детства - вот он пересекает холл, входит  в  комнату,
где - рука в руке - сидят отец с матерью. "Богу виднее", - сказал бы отец,
вспоминая бой за  Ютландию  и  адмирала  Джелико  [Джеллико  Джон  Рашуорт
(1859-1935) - главнокомандующий британским флотом в первую мировую войну].
А мать сказала бы: "Дорогой мой, в  твоем  возрасте  трудно  найти  другую
работу". Дэйнтри выключил фары и под  крупным,  медленно  падавшим  дождем
прошел в бар. Он думал: "У жены моей достаточно  денег,  дочь  замужем,  я
вполне мог бы прожить и на пенсию".
 В этот холодный сырой вечер в баре сидел всего один человек - перед ним
стояла пинта горького пива. Он сказал: "Добрый вечер, сэр",  точно  они  с
Дэйнтри были хорошо знакомы.
 - Добрый вечер. Двойное виски, - заказал Дэйнтри.
 - Если  о  нем  можно  так  сказать,  -  заметил  мужчина  бармен  же,
повернувшись к ним спиной, уже подставил  стакан  под  бутылку  с  "Джонни
Уокером".
 - О чем именно?
 - Да о вечере, сэр. Хотя такой погоды в ноябре, я думаю, и надо ждать.
 - Можно воспользоваться вашим телефоном? - спросил Дэйнтри у бармена.
 Бармен пихнул стакан через стойку, как  бы  отторгая  его  от  себя.  И
кивнул в направлении телефонной будки. Он был  явно  из  немногословных  -
слушать посетителей был готов, сам  же  общался  с  ними  лишь  в  крайней
необходимости до той поры, пока с несомненным удовольствием не произнесет:
"Время закрывать, джентльмены".
 Дэйнтри набрал номер доктора Персивала и, слушая частые гудки, мысленно
прикидывал,  что  он  ему  скажет:  "Я  видел  Кэсла...  Он  дома  один...
Поссорился с женой... Больше сообщить нечего..." И  хлопнет  трубкой,  как
хлопнул ею сейчас, а затем вернулся к своему виски и к человеку,  которому
непременно хотелось поговорить.
 - Угу, - мычал бармен, - угу. - А один раз сказал: - Верно.
 Посетитель обратился к Дэйнтри, включая и его в разговор.
 - Да они нынче простой арифметике не учат. Я спросил племянника  -  ему
девять лет, - сколько будет четырежды семь думаете, он смог мне ответить?
 А Дэйнтри пил виски и, поглядывая на телефонную будку, все еще  пытался
решить, в какие слова облечь свое сообщение.
 - Я вижу, вы согласны со мной, - заметил мужчина, обращаясь к  Дэйнтри.
- А вы? - спросил он бармена. - Да вы же мигом разоритесь, если не сможете
сказать, сколько будет четырежды семь, верно?
 Бармен вытер со стойки пролившееся пиво и сказал:
 - Угу.
 - А вот вы, сэр, легко могу догадаться, что у вас за  профессия.  И  не
спрашивайте, каким образом. Есть у меня интуиция. Она  приходит,  наверно,
от изучения человеческих лиц и натур. Потому я и заговорил про арифметику,
пока вы ходили к телефону. Это,  сказал  я  мистеру  Баркеру,  предмет,  в
котором джентльмен силен. Такие я произнес слова?
 - Угу, - изрек мистер Баркер.
 - Я бы выпил еще пинту, если не возражаете.
 Мистер Баркер наполнил его стакан.
 - Друзья иной раз  просят  меня  продемонстрировать  мое  умение.  Даже
понемножечку делают ставки. Это - учитель,  говорю  я  про  кого-нибудь  в
метро, или аптекарь, а потом вежливо спрашиваю - никто не обижается, когда
я объясню, в чем дело, - и в девяти  случаях  из  десяти  я  прав.  Мистер
Баркер видел меня тут за этим делом, верно, мистер Баркер?
 - Угу.
 - Вот вы, сэр, если позволите мне  проявить  мое  умение  и  позабавишь
мистера Баркера в холодный сырой вечер... вы - на государственной  службе.
Я прав, сэр?
 - Да, - сказал Дэйнтри. Допил виски и поставил стакан.  Пора  было  еще
раз попытаться позвонить.
 -   Тепло,   тепло,   да?   -   Посетитель   впился   в   него   своими
глазками-булавками. - Пост  ваш  связан  с  вещами  конфиденциальными.  Вы
знаете обо всем куда больше, чем мы, грешные.
 - Мне надо позвонить, - сказал Дэйнтри.
 - Одну минуту, сэр. Я только хочу  показать  мистеру  Баркеру...  -  Он
вытер платком пиво с губ и приблизил к Дэйнтри  лицо.  -  Вы  работаете  с
цифрами, - сказал он. - В Налоговых сборах.
 Дэйнтри направился к телефонной будке.
 - Вот видите, - сказал посетитель, - обиделся. Не любят они,  когда  их
узнают. Наверно, инспектор.
 На сей раз телефон не был занят, и вскоре Дэйнтри услышал голос доктора
Персивала,  вкрадчивый  и  успокаивающий,  словно   он   сохранил   манеру
разговаривать с больными, хотя давно перестал их посещать.
 - Да? Доктор Персивал у телефона. Кто это?
 - Дэйнтри.
 - Добрый вечер, дорогой друг. Есть новости? Где вы?
 - Я в Беркхэмстеде. Я видел Кэсла.
 - Ясно. И каково ваше впечатление?
 Гнев развеял слова, которые он собирался произнести, и  разорвал  их  в
клочья, как рвут письмо, решив его не посылать.
 - Мое впечатление, что вы убили не того человека.
 - Не убили, - мягко возразил доктор Персивал, - а ошиблись в дозировке.
Это средство не было ведь перед тем проверено на человеке.  Но  почему  вы
думаете, что Кэсл?..
 - Потому что он уверен, что Дэвис не виноват.
 - Он так и сказал?
 - Да.
 - И что же он думает делать?
 - Ждет.
 - Ждет чего?
 - Что будет дальше. Жена  ушла  от  него,  взяв  с  собой  ребенка.  Он
говорит, что они поссорились.
 - Аэропортам уже послано предупреждение, - сказал доктор Персивал, -  и
морским  портам,  конечно,  тоже.  Если  он  решит  бежать,  у  нас  будет
доказательство  rima  facie...  [здесь:  прямое  (лат.)]  но  все   равно
понадобятся неоспоримые улики.
 - В случае с Дэвисом неоспоримые улики вам не потребовались.
 - На этот раз шеф на этом настаивает. Что вы сейчас делаете?
 - Еду домой.
 - Вы спрашивали его про записку Мюллера?
 - Нет.
 - Почему?
 - Не было необходимости.
 - Отличная работа, Дэйнтри. Но почему, вы думаете, он был  с  вами  так
откровенен?
 Дэйнтри, не отвечая, положил трубку на рычаг и  вышел  из  будки.  Тот,
другой, посетитель спросил:
 - Прав я был, а? Вы - инспектор Бюро налоговых сборов.
 - Да.
 - Вот видите, мистер Баркер. Снова я попал в точку.
 А полковник Дэйнтри медленно  пошел  к  выходу  и  направился  к  своей
машине. Он запустил мотор и некоторое вр