си  в  этом  молодом
человеке особенно нравится то, что он всегда готов позаимствовать мудрости у
старших - у него здравые понятия, сэр,  здравые  понятия!  В  доказательство
чего мистер Джаспер спел ему не какие-нибудь шансонетки, излюбленные врагами
Англии, а доподлинный  национальный  продукт,  патриотические  песни  времен
Георга Третьего, в которых слушателя (именуя его  -  "бравые  мои  молодцы")
побуждали  предать  разрушению  все  острова,   кроме   одного,   обитаемого
англичанами, равно как и все  континенты,  полуострова,  перешейки,  мысы  и
прочие географические формы суши, а также победоносно бороздить моря по всем
направлениям. Короче сказать,  после  этих  музыкальных  номеров  становится
вполне ясно, что провидение совершило большую  ошибку,  создав  только  одну
маленькую нацию с львиным сердцем  и  такое  огромное  количество  жалких  и
презренных народов.
     Заложив руки за спину, мистер Сапси медленно прогуливается в этот сырой
вечер возле кладбища, подкарауливая краснеющего и удаляющегося пришельца, но
вместо того, завернув за угол, видит перед собой самого настоятеля, занятого
разговором  с  главным  жезлоносцем  и  мистером  Джаспером.  Мистер   Сапси
отвешивает  ему  почтительнейший   поклон   и   тотчас   приобретает   столь
клерикальный вид, что где уж до него  какому-нибудь  архиепископу  Йоркскому
или Кентерберийскому.
     - Вы, очевидно, собираетесь написать о нас  книгу,  мистер  Джаспер,  -
говорит настоятель, - да, вот именно, написать о нас книгу. Что ж! Мы  здесь
очень древние, о нас можно написать хорошую книгу. Мы, правда, не так богаты
земными владениями, как годами, но, может быть, вы и это вставите,  в  числе
прочего, в свою книгу и привлечете внимание к нашим недостаткам.
     Мистер  Топ,  как  ему  и  полагается,  находит  это  замечание  своего
начальника в высшей степени остроумным.
     - Я вовсе не собираюсь, - отвечает мистер Джаспер,  -  стать  писателем
или археологом. Это у меня так, прихоть. Да и в этой прихоти  не  столько  я
повинен, сколько мистер Сапси.
     -  Каким  же  это  образом,  господин  мэр?  -  спрашивает  настоятель,
добродушным  полупоклоном  отмечая  присутствие  своего  двойника.  -  Каким
образом, господин мэр?
     - Мне совершенно неизвестно, - ответствует мистер Сапси, оглядываясь  в
поисках разъяснений, - на что изволит намекать его преподобие. - После  чего
он принимается изучать во всех подробностях свой оригинал.
     - Дердлс, - скромно вставляет мистер Топ.
     - Да, - откликается настоятель. - Дердлс, Дердлс!
     - Дело в том, сэр, - поясняет мистер Джаспер, - что мистер Сапси первый
пробудил во мне интерес к этому старому чудаку. Глубокое знание человеческой
природы,  присущее  мистеру  Сапси,  его  умение  вскрыть  все  затаенное  и
необычное в окружающих людях впервые показало мне  этого  человека  в  новом
свете, хоть я и до тех пор постоянно с ним встречался.  Это  не  удивило  бы
вас, сэр, если б вы слышали, как мистер Сапси однажды при  мне  беседовал  с
ним у себя в гостиной.
     -  А!  -  восклицает  мистер  Сапси,   с   неизъяснимой   важностью   и
снисходительностью подхватывая брошенный ему мяч. - Да, да!  Его  преподобие
это имеет в виду? Да. Я свел Дердлса и мистера Джаспера.  Я  считаю  Дердлса
характерной фигурой.
     -   Которую   вы,   мистер   Сапси,   умеете   двумя-тремя    искусными
прикосновениями вывернуть наизнанку, - говорит мистер Джаспер.
     - Ну, не совсем так, - неуклюже скромничает мистер Сапси. - Возможно, я
имею на него некоторое влияние: возможно, я нашел  способ  заглянуть  ему  в
душу. Его преподобие благоволит вспомнить, что я, как-никак, знаю свет.
     Тут мистер Сапси заходит за спину настоятеля, чтобы получше рассмотреть
пуговицы у него на заду.
     - Ну что ж! - говорит настоятель, оглядываясь;  он  не  понимает,  куда
вдруг девалась его копия. - Надеюсь,  вы  обратите  на  пользу  ваше  знание
Дердлса и внушите ему, чтобы он, боже упаси, не сломал как-нибудь шею нашему
достойному и уважаемому регенту. Этого мы  никак  не  можем  допустить.  Его
голова и голос слишком для нас драгоценны.
     Мистер Топ снова приходит в восторг  от  остроумия  своего  начальника;
сперва он почтительно корчится от смеха,  затем,  деликатно  понизив  голос,
высказывает предположение, что, уж конечно, всякий был бы  счастлив  сломать
себе шею - за честь бы почел и  удовольствие,  -  лишь  бы  заслужить  такую
похвалу из таких уст!
     - Я беру на себя ответственность,  сэр,  -  горделиво  заявляет  мистер
Сапси, - за целость шеи мистера Джаспера.  Я  скажу  Дердлсу,  чтобы  он  ее
поберег. А уж если я  скажу,  так  он  сделает.  В  чем  сейчас  заключается
угрожающая ей опасность? - осведомляется он с  величаво  покровительственным
видом.
     - Да только в  том,  что  мы  с  Дердлсом  думаем  сегодня  предпринять
прогулку при лунном свете  среди  гробниц,  склепов,  башен  и  развалин,  -
отвечает Джаспер. -  Помните,  вы  тогда  сказали,  что  мне,  как  любителю
живописных эффектов, это будет интересно?
     - Как же, как же, помню!  -  отвечает  аукционист.  И  этот  напыщенный
болван в самом деле убежден, что он помнит.
     - Следуя вашему совету, - продолжает Джаспер, - я уже раза два бродил с
ним днем по этим местам, а теперь хочу обследовать самые глухие закоулки при
лунном свете.
     - А вот и он сам, - говорит настоятель.
     И в самом деле, вдали появляется Дердлс со своим  узелком  и  шаркающей
походкой направляется к  ним.  Подшаркав  ближе  и  заметив  настоятеля,  он
снимает шляпу и, зажав ее под мышкой, хочет удалиться, но мистер  Сапси  его
останавливает.
     - Поручаю вашим заботам моего друга, - произносит он так веско,  словно
оглашает судебное постановление.
     - А кто ж это из ваших друзей помер? - спрашивает Дердлс. - Я что-то не
получал заказа ни для какого вашего друга.
     - Я имею в виду моего живого друга, мистера Джаспера.
     - А! Его? - говорит Дердлс. - Ну он-то и сам может о себе позаботиться.
     - Но и вы тоже позаботьтесь о нем, - говорит мистер Сапси.
     В голосе его прозвучала повелительная нотка. Поэтому Дердлс  обмеривает
его угрюмым взглядом.
     - Нижайше прошу прощения у его преподобия, - мрачно говорит  он,  -  но
кабы вы, мистер Сапси, заботились о том, что вас  касается,  так  уж  Дердлс
позаботился бы о том, что его касается.
     - Вы  сегодня  не  в  духе,  -  замечает  мистер  Сапси  и  подмигивает
остальным, приглашая их полюбоваться, как  ловко  он  сейчас  усмирит  этого
бирюка. - Мои друзья касаются меня, а мистер Джаспер мой друг. И вы тоже мой
друг.
     - Не заводите  себе  такой  манеры  -  хвастать,  -  возражает  Дердлс,
предостерегающе покачивая головой. - А то  оно,  пожалуй,  войдет  у  вас  в
привычку.
     - Вы не в духе, - повторяет мистер Сапси,  краснея,  но  все  же  снова
подмигивая присутствующим.
     - Ну, правильно, - говорит Дердлс. - Не люблю вольностей.
     Мистер Сапси подмигивает в третий раз, как бы говоря: "Согласитесь, что
я поставил его на место", и незаметно ускользает с кладбища и из тенет  этой
дискуссии.
     Дердлс желает его преподобию спокойной ночи и добавляет, надевая шляпу:
     - Когда я вам понадоблюсь, мистер Джаспер, вы знаете, где меня  искать.
А мне еще надо пойти домой почиститься, - и вскоре тоже  исчезает  из  виду.
"Пойти домой почиститься" - это одна из тех странных идей  Дердлса,  которые
заключают  в  себе  не  только  противоречие,  но  даже   прямое   отрицание
непреложных фактов, ибо никто еще не видал следов чистки ни на нем самом, ни
на его шляпе, ни на его сапогах, ни на его одежде - все эти предметы  всегда
в равной мере покрыты пылью и перемазаны в известке.
     Уже зажигаются цепочки  огней  вдоль  соборной  ограды,  и  фонарщик  с
изумительным проворством то взбегает вверх, то соскальзывает вниз  по  своей
лесенке,  той  самой  лесенке,  которой   испокон   веков   пользовались   в
Клойстергэме для зажигания фонарей - способ нельзя сказать чтобы удобный, но
под священной сенью  этого  неудобства  возросли  многие  поколения  местных
жителей, и Клойстергэм, конечно, счел бы святотатством  всякую  попытку  его
устранить; и настоятель спешит домой к обеду, мистер Топ - к  чаю  и  мистер
Джаспер к своему роялю. Придя домой, мистер  Джаспер  не  зажигает  лампы  -
комната освещена лишь отблесками от огня в камине, - и, сидя за  роялем,  он
долго наигрывает и напевает своим прекрасным голосом хоралы и  кантаты.  Так
проходит часа два или три; уже давно стемнело, скоро взойдет луна.
     Тогда он  тихонько  закрывает  рояль,  тихонько  переодевается,  сменяя
сюртук на грубую куртку, засовывает в  самый  большой  карман  вместительную
фляжку, оплетенную ивовыми  прутьями,  надевает  шляпу  с  низкой  тульей  и
широкими мягкими полями и тихонько выходит. Почему он так тихо, так бесшумно
все делает сегодня ночью? Внешних причин для этого как будто нет.  Но,  быть
может, есть внутренняя причина, затаившаяся в  каком-то  глухом  уголке  его
сознания?
     Он подходит к недостроенному дому  Дердлса  -  вернее  к  той  дырке  в
городской стене, которая служит каменщику жильем, - и, заметив внутри  свет,
тихонько пробирается среди могильных плит, памятников и  каменных  обломков,
загромождающих  двор  и  уже  кое-где  озаренных  сбоку  восходящей   луной.
Поденщики  Дердлса  давно  ушли,  но  две  большие   пилы   еще   торчат   в
полураспиленных глыбах - и чудится, что вместо живых рабочих в будочках - их
дневном укрытии - притаились  сейчас  два  ухмыляющихся  скелета  из  Пляски
Смерти* и вот-вот примутся  выпиливать  могильные  плиты  для  двух  будущих
клойстергэмских покойников. Тем-то и невдомек, потому что сейчас они живы и,
может быть, даже весело проводят время. Но любопытно бы знать, кто они,  эти
двое, уже отмеченные перстом Судьбы, - или по крайней мере один из них?
     - Э-эй! Дердлс!
     Свет перемещается, и Дердлс со свечой в руках показывается  на  пороге.
Он, должно быть, "чистился" при  помощи  бутылки,  кувшина  и  стакана,  ибо
никаких  других  очистительных  приборов  не  заметно  в  пустой  комнате  с
кирпичными стенами и голыми стропилами  вместо  потолка,  в  которую  Дердлс
вводит своего гостя.
     - Вы готовы?
     - Готов,  мистер  Джаспер.  И  пусть  стариканы  вылазят  наружу,  коли
посмеют, когда мы станем ходить среди их могил. У меня против них  храбрости
хватит!
     - Не из бутылки ли вы ее почерпнули? Или она у вас своя, прирожденная?
     - Что из бутылки, что своя - это все едино, - отвечает Дердлс. - У меня
обе есть.
     Он снимает со стены фонарь, сует в карман несколько спичек  на  случай,
если понадобится его зажечь, и оба выходят,  прихватив  неизменный  Дердлсов
узелок с обедом.
     Странная  это  экспедиция!  Что  Дердлс,   вечно   блуждающий,   словно
привидение, среди древних могил и развалин,  вздумал  ночью  карабкаться  по
лестницам и нырять в подземелья и вообще  шататься  без  цели,  в  этом  нет
ничего  необычного.  Но  чтобы  регент  или  кто   иной   пожелал   к   нему
присоединиться и изучать эффекты лунного освещения в такой компании, это  уж
другое дело. Так что поистине это странная, очень странная экспедиция!
     - Осторожнее у ворот, мистер Джаспер. Видите, там куча слева?
     - Вижу. Что это такое?
     - Негашеная известь.
     Мистер Джаспер останавливается и ждет, пока его  нагонит  замешкавшийся
Дердлс.
     - Негашеная известь?
     - Да, - подтверждает Дердлс. - Наступите, башмаки вам сожжет.  А  ежели
поворошить ее малость, так и все ваши косточки съест без остатка.
     Они идут дальше, минуют тлеющие красными огоньками  окна  "Двухпенсовых
номеров" и выходят на яркий лунный свет в монастырском  винограднике.  Затем
приближаются к Дому младшего каноника. Тут повсюду еще  лежит  тень  -  луна
рассеет ее, когда поднимется выше.
     Внезапно в тишине к ним доносится стук захлопнувшейся  двери:  из  дома
выходят двое. Это мистер Криспаркл  и  Невил.  Мистер  Джаспер  со  странной
улыбкой быстро прижимает ладонь к груди Дердлса, удерживая его на месте.
     Там, где они стоят, тени особенно черны; и  там  сохранился  еще  кусок
старой каменной ограды, невысокой, всего по грудь человеку;  когда-то  здесь
был сад, теперь тут дорога. Еще два шага - и  Дердлс  с  мистером  Джаспером
завернули бы за эту ограду, но, остановившись так  внезапно,  они  находятся
сейчас по ту ее сторону.
     - Прогуляться вышли, - шепчет мистер Джаспер. - Они сейчас пойдут туда,
где светлее. Переждем здесь,  а  то  они  нас  задержат,  да,  пожалуй,  еще
увяжутся с нами.
     Дердлс согласно кивает  и  принимается  жевать  что-то  извлеченное  из
узелка. Джаспер, облокотясь на стену и подперев кулаками подбородок, смотрит
на гуляющих. На мистера Криспаркла он не обращает никакого внимания, но  так
вперил взгляд в Невила, как будто взял его на мушку и уже  держит  палец  на
спусковом крючке, и сейчас выстрелит. Такая разрушительная сила ощущается  в
нем, в выражении его лица, что даже Дердлс перестал жевать  и  уставился  на
него, держа за щекой что-то недожеванное.
     А  мистер  Криспаркл  и  Невил  прохаживаются  взад  и   вперед,   тихо
разговаривая. О чем они говорят, понять трудно, слова долетают урывками,  но
мистер Джаспер уже два или три раза ясно слышал свое имя.
     - Сегодня первый день недели, - говорит мистер  Криспаркл  (теперь  его
хорошо слышно, потому что они повернули назад), - а последний день  на  этой
неделе - сочельник.
     - Вы можете положиться на меня, сэр.
     С того места, где они только что стояли, эхо отчетливо доносило голоса,
но по мере того как они приближаются, разговор снова становится невнятным. В
том, что говорит мистер Криспаркл, можно разобрать только  слово  "доверие",
наполовину  заглушенное  отголосками,  а  затем  обрывок  ответа:  "Еще   не
заслужил, но надеюсь заслужить, сэр". А  когда  они  еще  раз  поворачивают,
Джаспер опять слышит свое собственное имя и реплику мистера Криспаркла:  "Не
забывайте, что я поручился за вас". Дальше опять невнятно; они остановились,
Невил горячо жестикулирует. Когда они снова пускаются  в  путь,  видно,  что
мистер Криспаркл поднимает глаза к небу и указывает  куда-то  вперед.  Затем
они медленно удаляются и словно истаивают в  лунном  сиянии  на  лужайке  за
Домом младшего каноника.
     Все это время мистер  Джаспер  стоит  не  шевелясь.  Только  когда  они
исчезли из виду, он поворачивается к Дердлсу  и  вдруг  разражается  смехом.
Дердлс, все еще держа что-то недожеванное за щекой  и  не  видя  причин  для
веселья, остолбенело глядит на него, пока, наконец, мистер Джаспер не роняет
голову на руки, изнемогая от смеха. Тогда Дердлс, видимо отчаявшись что-либо
понять, судорожно  проглатывает  недожеванный  кусок,  вероятно  к  немалому
ущербу для своего пищеварения.
     В этих укромных  уголках  вокруг  собора  редко  кого  встретишь  после
наступления темноты. Здесь и днем мало прохожих, а ночью их вовсе нет. И  не
только потому, что в том же направлении и  почти  рядом  (отделенная  только
зданием собора) пролегает шумная Главная  улица  -  естественный  канал  для
всего движения в Клойстергэме, но еще, должно быть, и потому, что с приходом
ночи всюду здесь - и вокруг собора, и  среди  монастырских  развалин,  и  на
кладбище - водворяется  таинственная,  наводящая  жуть  тишина,  которая  не
всякому по сердцу. Спросите любого клойстергэмского гражданина, встреченного
днем на улице, верит ли он в привидения,  опросите  хоть  сто  человек,  все
скажут, что не верят; но предложите им ночью на выбор - пройти  ли  прямиком
через эти притихшие, пустынные места или по Главной улице,  мимо  освещенных
лавок, и девяносто девять  предпочтут  более  длинную,  но  и  более  людную
дорогу. Вряд ли это объясняется каким-нибудь местным суеверием, связанным  с
бывшими  монастырскими  угодьями  -  хотя  полунощное  явление  там   некоей
призрачной  дамы  с  младенцем  на  руках  и  веревочной   петлей   на   шее
засвидетельствовано многими очевидцами, столь же, впрочем, неуловимыми,  как
и она сама, - вернее всего, дело тут в  том  невольном  отвращении,  которое
прах, еще одушевленный жизнью, испытывает по отношению к праху, от  которого
жизнь уже отлетела. А кроме того, всякий, хоть вслух и  не  скажет,  но  про
себя, вероятно, рассуждает так: "Если мертвые при известных  условиях  могут
являться живым, то здесь условия самые подходящие; и мне,  живому  человеку,
лучше отсюда поскорее убраться".
     Поэтому, когда мистер Джаспер и Дердлс останавливаются перед  маленькой
дверью, ведущей в подземелья, от которой у Дердлса есть ключ,  и  оглядывают
напоследок залитые лунным светом  аллеи,  на  всем  доступном  их  обозрению
пространстве не видно ни единой живой души. Можно подумать, что прибой жизни
разбивается о домик над воротами словно о неодолимую  преграду.  Шум  прибоя
слышен по ту сторону, но ни одна волна не проникает  под  арку,  высоко  над
которой в занавешенном окне мистера Джаспера красным огнем светит лампа, как
будто этот пограничный домик - это Маяк, вознесенный над бурным морем.
     Они входят, запирают за собой дверь, спускаются по неровным ступенькам,
и вот они уже в подземелье. Фонарь не нужен - лунный свет бьет в  готические
окна с выбитыми стеклами и поломанными рамами, отбрасывая на пол причудливые
узоры. От тяжелых каменных столбов, поддерживающих  свод,  тянутся  в  глубь
подземелья густые черные тени,  а  между  ними  пролегли  световые  дорожки.
Мистер Джаспер и Дердлс бродят туда  и  сюда  по  этим  дорожкам,  и  Дердлс
разглагольствует о "стариканах",  которых  он  надеется  в  ближайшее  время
откопать; он даже  похлопывает  по  стене,  где,  по  его  соображениям,  их
угнездилась "целая семейка", с таким видом, как будто  он  по  меньшей  мере
старый друг этой семьи. Дердлс совсем утратил  привычную  свою  молчаливость
под воздействием фляжки мистера Джаспера, которая то и дело переходит из рук
в руки. Это, однако, следует понимать  в  том  смысле,  что  мистер  Джаспер
прикасается к ней только руками, а Дердлс еще и губами, каждый раз высасывая
порядочную порцию ее содержимого, тогда  как  мистер  Джаспер  лишь  вначале
отхлебнул немного и, прополоскав рот, выплюнул.
     Затем они приступают к восхождению  на  башню.  На  ступеньках  первого
марша,  ведущих  во  внутренность  собора,  Дердлс  вдруг   решает   малость
передохнуть. Здесь темным-темно, но из этой  тьмы  им  ясно  видны  световые
дорожки,  по  которым  они  только  что  проходили.  Дердлс  усаживается  на
ступеньку, мистер Джаспер на другую,  тотчас  от  фляжки  (каким-то  образом
окончательно   перешедшей   в   руки   Дердлса)   распространяется   аромат,
свидетельствующий о том, что пробка из нее вынута. Но установить  это  можно
лишь обонянием, так как ни один из сидящих на лестнице другого не  видит.  И
все же, разговаривая,  они  поворачиваются  друг  к  другу,  как  будто  это
помогает их общению между собой.
     - Хорош коньячок, мистер Джаспер!
     - Да уж должен быть очень хороший. Я нарочно покупал для этого случая.
     - А стариканы-то не показываются, а, мистер Джаспер?
     - И хорошо делают. А то, если б они вечно путались среди живых,  так  в
мире было бы еще меньше порядка, чем сейчас.
     - Да, путаница была бы  изрядная,  -  соглашается  Дердлс  и  умолкает,
задумавшись. Видимо, до сих пор  он  никогда  еще  не  расценивал  появление
призраков с этой чисто утилитарной точки зрения -  как  возможную  опасность
для домашнего или хронологического порядка.  -  А  как  вы  думаете,  мистер
Джаспер, только у людей бывают призраки? А может, бывают призраки вещей?
     - Каких вещей? Грядок и леек? Лошадей и сбруи?
     - Нет. 3вуков.
     - Каких звуков?
     - Ну, криков.
     - Каких криков? Стулья починять?
     - Да нет - воплей. Сейчас я вам расскажу. Дайте только  уло