продолжал  молчать,  пока
они не очутились в гостиной мистера Сапси.
     Лишь после  того  как  младший  каноник  изложил  обстоятельства  дела,
победившего их прийти  и  сделать  добровольное  заявление  господину  мэру,
мистер Джаспер заговорил. Он сказал, что, будучи в крайнем расстройстве, он,
в поисках истины, все свои надежды  возлагает  на  проницательность  мистера
Сапси. Сам он не видит  решительно  никакой  причины,  в  силу  которой  его
племянник мог бы внезапно пожелать скрыться, но если мистер Сапси  допускает
существование  такой  причины,  он,  Джаспер,  готов  с   ним   согласиться.
Совершенно невероятно, чтобы молодой человек вернулся  на  реку  и  случайно
утонул, оступившись в темноте, но если мистер Сапси считает  это  возможным,
он, Джаспер, опять-таки готов ему  поверить.  Сердце  его  чисто  от  всяких
ужасных подозрений, но если  мистер  Сапси  находит,  что  такие  подозрения
неизбежно возникают против последнего спутника несчастного юноши (с  которым
он и раньше был не в ладах), то мистер Джаспер не станет противоречить.  Он,
Джаспер, не может положиться на собственное суждение, так  как  ясность  ума
затемнена в нем сомнениями и  страхом,  но  суждения  мистера  Сапси  всегда
надежны.
     Мистер Сапси высказался  в  том  смысле,  что  дело  это  имеет  крайне
подозрительный вид, короче говоря (и тут его взгляд обратился к лицу Невила)
совершенно не английскую окраску. Установив этот важный пункт, он  углубился
в такие дебри и чащи чепухи  и  околесицы,  в  каких  даже  мэрам  не  часто
случается резвиться, и в конце концов вывел блестящее заключение, что отнять
жизнь у ближнего - значит похитить нечто тебе не принадлежащее. Мистер Сапси
колебался, не следует  ли  ему  немедленно  выдать  ордер  на  арест  Невила
Ландлеса  и  заключение  его  в  тюрьму  по  имеющимся  против  него  тяжким
подозрениям, и, вероятно, сделал бы это,  если  бы  не  возмущенный  протест
младшего каноника, который дал клятвенное обещание держать молодого человека
в сохранности в собственном своем доме и самолично доставить его в суд, если
это потребуется. Затем мистер  Джаспер  сказал,  что,  насколько  он  понял,
мистер Сапси предлагает пройти реку с драгой и тщательно обыскать берега,  а
также  опубликовать  подробности  исчезновения   во   всех   самых   дальних
окрестностях и в Лондоне и всюду разослать афишки и объявления,  призывающие
Эдвина Друда, если он по какой-то неизвестной  причине  добровольно  покинул
дом своего дяди,  пожалеть  этого  истерзанного  тревогой  и  убитого  горем
родственника и как-нибудь дать ему знать,  что  он  еще  жив.  Мистер  Сапси
подтвердил, что его поняли совершенно правильно, он именно это хотел сказать
(хотя и не обмолвился о том ни словом); и тотчас были предприняты  шаги  для
скорейшего начала розысков.
     Трудно сказать, кто из двух был  более  поражен  ужасом  и  изумлением:
Невил Ландлес или Джон Джаспер.  Если  бы  не  то,  что  положение  Джаспера
побуждало его к действию, а положение Невила вынуждало его бездействовать, в
их состоянии вовсе не было бы разницы. Оба были подавлены н разбиты.
     На другое утро, едва рассвело, десятки людей  уже  обшаривали  реку,  а
другие - в большинстве своем добровольно вызвавшиеся  помочь  -  осматривали
берега. Весь долгий день шли поиски: на реке их производили с баржи шестами,
драгой и сетью; на топких берегах  среди  камышовых  зарослей  -  пешком,  в
высоких сапогах, с собаками, топорами, лопатами, веревками и прочими,  какие
только можно измыслить, приспособлениями. Даже  ночью  река  была  испещрена
фонарями  и  горела  зловещими  отсветами;   на   дальних   протоках,   куда
захлестывали волны  во  время  прилива,  всюду  стояли  кучки  наблюдателей,
прислушиваясь к журчанию струй и высматривая,  не  влекут  ли  они  с  собой
какую-то темную ношу; у самого моря на усыпанных галькой прибрежных тропах и
на скалистых выступах берега,  возле  которых  во  время  прилива  воронками
крутились водовороты и где обычно царила  непроницаемая  тьма,  в  эту  ночь
пылали факелы, а на рассвете чернели неуклюжие фигуры в  грубой  одежде;  но
взошло солнце, а никаких следов Эдвина Друда так и не было обнаружено.
     Поиски продолжались и весь следующий день.  Джон  Джаспер  трудился  не
покладая рук; его видели всюду: то на барже или в  лодке,  то  в  ивняке  на
берегу, то в топких низинах, где торчали из грязи колья  и  острые  верхушки
камней,  а  столбы  с  отметками  высшей  точки  паводка  и  странного  вида
предостерегающие знаки маячили тут и там  в  тумане  словно  привидения.  Но
настал вечер, а никаких следов Эдвина Друда так и не было обнаружено.
     Расставив на ночь караульщиков, так, чтобы всюду зоркий глаз следил  за
каждым колебанием прилива,  Джаспер,  наконец,  в  полном  изнеможении  ушел
домой. Нечесаный и немытый,  весь  в  грязи,  комьями  засохшей  на  нем,  в
изорванной и висящей лохмотьями одежде, он только успел опуститься в кресло,
как перед ним предстал мистер Грюджиус.
     - Странные вести я здесь услышал, - сказал мистер Грюджиус.
     - Странные и страшные!
     Говоря это, Джаспер  только  чуть  приподнял  и  тотчас  вновь  опустил
отяжелевшие веки и бессильно привалился к ручке кресла.
     Мистер Грюджиус провел ладонью по волосам и лицу и, остановившись перед
камином, стал смотреть в огонь.
     - Как ваша подопечная? - спросил через минуту Джаспер  слабым,  усталым
голосом.
     - Бедняжка! Можете представить себе ее состояние.
     - Видали вы его сестру? - все так же устало спросил Джаспер,
     - Чью?
     Лаконичность вопроса и невозмутимая медлительность,  с  которой  мистер
Грюджиус перевел взгляд от огня на лицо своего собеседника, в другое  время,
пожалуй, вызвали бы в нем раздражение. Но теперь, раздавленный усталостью  и
отчаянием, он только приоткрыл глаза и сказал:
     - Обвиняемого.
     - Вы обвиняете его? - осведомился мистер Грюджиус.
     - Не знаю, что и думать. Мне самому неясно.
     - Мне тоже, - сказал мистер Грюджиус. - Но вы назвали его обвиняемым, и
я подумал, что вам уже ясно. Я только что расстался с мисс Ландлес.
     - Что она говорит?
     - Отвергает всякие подозрения и  непоколебимо  уверена  в  невиновности
брата.
     - Бедняжка!
     - Однако, - продолжал мистер Грюджиус, - я пришел не  для  того,  чтобы
говорить о ней. А чтобы поговорить о моей подопечной. Я должен сообщить  вам
известие, которое вас удивит. Меня по крайней мере оно удивило.
     Джаспер со стоном повернулся в кресле.
     -  Может  быть,  отложим  до  завтра?  -  сказал  мистер  Грюджиус.   -
Предупреждаю, это известие вас удивит!
     Мистер Грюджиус при этих словах снова провел ладонью по волосам и снова
уставился в огонь, но на этот раз твердо и решительно сжав губы.  И  Джаспер
это заметил: взгляд его стал вдруг внимательным и настороженным.
     - Что такое? - спросил он, выпрямляясь в кресле.
     - Конечно, - произнес мистер Грюджиус с  раздражающей  медлительностью,
словно разговаривая сам с собой, - я  мог  бы  раньше  догадаться;  она  мне
намекала; но я такой Угловатый Человек, что мне это и в голову не пришло:  я
думал, все - по-старому.
     - Что такое? - снова спросил Джаспер.
     По-прежнему обогревая руки  над  огнем  и  попеременно  то  сжимая,  то
разжимая ладони, мистер Грюджиус, сохраняя ту же невозмутимость и поглядывая
искоса на Джаспера, начал свои объяснения:
     - Эта юная чета, пропавший молодой человек и моя подопечная, мисс Роза,
хотя и обрученные столь давно  и  так  долго  признававшие  себя  женихом  и
невестой, в настоящее время, находясь на пороге брачного союза...
     Мистер Грюджиус увидел перед собой мертвенно-бледное лицо  с  застывшим
взглядом и дрожащими  бескровными  губами;  две  перепачканных  грязью  руки
судорожно вцепились в ручки кресла. Если бы не эти руки, мистер Грюджиус мог
бы подумать, что впервые видит это лицо.
     - Эта юная чета постепенно пришла к  убеждению  (оба,  как  я  понимаю,
более или менее одновременно), что жизнь их и сейчас и  в  дальнейшем  будет
много счастливее и лучше, если они останутся только  добрыми  друзьями  или,
вернее, братом и сестрой, чем если они станут супругами.
     Мистер Грюджиус увидел в кресле серое, как свинец, лицо и вскипающие на
нем такие же серые, не то капли, не то пузырьки пены.
     - Юная чета приняла  под  конец  разумное  решение  честно,  открыто  и
дружелюбно переговорить друг с другом о происшедшей в их чувствах  перемене.
Они встретились для этой цели. После недолгой  беседы,  столь  же  невинной,
сколь и великодушной, они согласились на том, что отношения, связывающие  их
в настоящем и долженствующие еще теснее связать их в  будущем,  должны  быть
расторгнуты - немедленно, окончательно и бесповоротно.
     Мистер Грюджиус увидел, что с кресла поднялся словно совсем  незнакомый
ему смертельно-бледный человек с искаженными чертами  и  разинутым  ртом  и,
вздев руки, поднес их к голове.
     - Но один из этой юной четы, именно ваш племянник,  опасаясь,  что  при
вашей, всем известной, привязанности к нему  столь  резкая  перемена  в  его
судьбе причинит вам горькое разочарование, не решился за те несколько  дней,
что гостил здесь, открыть вам свою тайну и поручил мне сделать это, когда  я
приду поговорить с вами, а его уже здесь не будет. И вот я пришел и говорю с
вами, а его уже нет.
     Мистер Грюджиус увидел, что смертельно-бледный человек, закинув голову,
схватился за волосы и, содрогаясь, отвернулся.
     - Я теперь сказал все, что имел сказать; добавлю только, что юная  чета
с твердостью, хотя не без слез и сожалений, рассталась навсегда в тот  самый
день, когда вы в последний раз видели их вместе.
     Мистер Грюджиус услышал душераздирающий крик  и  не  увидел  больше  ни
смертельно-бледного лица, ни воспрянувшей с кресла фигуры. Он только  увидел
на полу груду изорванной и перепачканной грязью одежды.
     Но и тут ни жесты, ни выражение лица мистера Грюджиуса не изменились. С
тем же бесстрастием продолжал он греть руки над огнем, попеременно сжимая  и
разжимая ладони и глядя искоса на груду одежды у своих ног.

ГЛАВА XVI

     Клятва

     Когда Джон Джаспер очнулся  после  своего  обморока  или  припадка,  он
увидел, что возле него хлопочут мистер и миссис Топ, которых его  посетитель
вызвал нарочно для этой цели. Сам посетитель с  деревянным  лицом  сидел  на
стуле, прямой, как палка, положив руки на  колени,  и  бесстрастно  наблюдал
возвращение мистера Джаспера к жизни.
     - Ну вот, слава богу! Вот вам уже и лучше, сэр, -  со  слезами  сказала
миссис Топ. - Замучились вы совсем за эти дни, сил-то и не стало,  да  и  не
мудрено!
     - Если человек, - произнес мистер Грюджиус,  как  всегда  таким  тоном,
словно отвечал урок, - долгое время не имеет отдыха и душа его  постоянно  в
тревоге, а тело истощено усталостью, он неизбежно доходит до  полной  потери
сил.
     - Я, должно быть, вас напугал? Простите, ради бога,  -  слабым  голосом
проговорил Джаспер, когда ему помогли сесть в кресло.
     - Нисколько, благодарю вас, - отвечал мистер Грюджиус.
     - Вы слишком снисходительны.
     - Нисколько, благодарю вас, - снова ответил мистер Грюджиус.
     - Вам нужно выпить вина, сэр, - вмешалась миссис Топ, - да скушать  тот
студень, что я вам на полдник изготовила, только вы к нему не  притронулись,
хоть я и говорила, что так нельзя, тем более вы с утра ничего не ели, да еще
есть у меня для вас крылышко жареной курицы, - уж не знаю, сколько раз я  ее
сегодня разогревала! Через пять минут все будет  на  столе,  и  этот  добрый
джентльмен наверно, посидит с вами и присмотрит, чтоб вы покушали.
     Добрый джентльмен только фыркнул в ответ, что могло  означать  "да",  а
могло означать "нет", могло означать вес что угодно, а  могло  и  ничего  не
означать и что, вероятно, озадачило бы миссис Топ, если бы она не  была  так
занята приготовлениями к обеду.
     - Вы закусите со мной? - спросил Джаспер, когда скатерть была постлана.
     - Я не смог бы проглотить ни кусочка, благодарю вас, -  отвечал  мистер
Грюджиус.
     Джаспер ел и пил  почти  с  жадностью.  Но  его  торопливость  и  явное
равнодушие к вкусу поданных блюд внушало мысль, что он ест  главным  образом
для того, чтобы подкрепить силы и застраховать себя  от  какого-либо  нового
проявления слабодушия, а не для того, чтобы утолить голод.  Мистер  Грюджиус
тем временем сидел с деревянным лицом, жестко выпрямившись на стуле  и  всем
своим видом выражая  решительный,  хотя  и  непроницаемо  вежливый  протест,
словно готов был ответить на всякое приглашение к разговору: "Я не  смог  бы
высказать ни единого замечания на какую бы то ни было тему, благодарю вас".
     - Знаете, - проговорил Джаспер после  того,  как,  отодвинув  стакан  и
тарелку, посидел несколько минут молча, - знаете, я нахожу какую-то  крупицу
надежды в этом известии, которым вы так меня поразили.
     - Вы находите? - сказал мистер Грюджиус, и в голосе его ясно прозвучало
невысказанное добавление: "А я не нахожу, благодарю вас!"
     - Да. Теперь, когда я оправился от потрясения - ведь это известие  было
для меня таким неожиданным, оно  в  корне  разрушало  все  воздушные  замки,
которые я строил для моего дорогого мальчика, не удивительно, что  оно  меня
потрясло, - но теперь, поразмыслив, я нахожу в нем какую-то крупицу надежды.
     - Я был бы рад подобрать ваши крупицы, - сухо заметил мистер Грюджиус.
     - Нельзя ли предположить, - если я ошибаюсь, скажите прямо и  сократите
мои мученья, - но нельзя ли  предположить,  что,  оказавшись  вдруг  в  роли
отвергнутого жениха - ведь все в городе знали о его помолвке - и  болезненно
воспринимая необходимость всем это объяснять, он захотел уклониться от  этой
тягостной обязанности - и обратился в бегство?
     - Это возможно, - раздумчиво сказал мистер Грюджиус.
     - Это бывало. Я  читал  о  таких  случаях,  когда  люди,  замешанные  в
каком-нибудь злободневном происшествии, только чтобы избавиться от  праздных
и назойливых расспросов, предпочитали скрыться и долго не  подавали  о  себе
вестей.
     - Да, такие случаи, кажется, бывали, - все так же  раздумчиво  произнес
мистер Грюджиус.
     - Пока у меня не было и не могло быть подозрения, - продолжал  Джаспер,
с жаром устремляясь по новому следу, - что мой  бедный  исчезнувший  мальчик
что-то скрывал от меня, - тем более в таком важном вопросе, - я не видел  ни
единого просвета на черном небе. Пока  я  думал,  что  здесь  находится  его
будущая жена  и  что  их  свадьба  вот-вот  должна  совершиться,  мог  ли  я
допустить, что он по своей воле тайно покинул город? Ведь это был бы  с  его
стороны совершенно непостижимый, взбалмошный и жестокий поступок! Но теперь,
когда я знаю то, что вы мне сообщили, как будто открылась  крохотная  щелка,
сквозь которую проникает луч света. Его  бегство  (если  допустить,  что  он
скрылся по доброй воле) становится уже более понятным и менее  жестоким.  Их
недавнее  решение  расстаться  достаточно  объясняет  и  оправдывает   такой
поступок. Правда, остается его жестокость по отношению ко мне, но по крайней
мере снимается жестокость по отношению к ней.
     Мистер Грюджиус не мог с этим не согласиться.
     - Да и в том, что  касается  меня,  -  продолжал  Джаспер,  все  еще  с
увлечением стремясь  по  новому  следу  и  все  больше  укрепляясь  в  своих
надеждах, - ведь он знал, что вы повидаетесь  со  мной,  он  знал,  что  вам
поручено все мне рассказать, и если я сейчас, невзирая даже  на  путаницу  в
моих мыслях, сделал из вашего рассказа утешительные выводы, так  ведь  и  он
мог предвидеть, что я их сделаю. Допустите, что он это предвидел, и даже  от
его жестокости по отношению ко мне - а что такое я? - Джон Джаспер,  учитель
музыки! - не останется и следа.
     Мистер Грюджиус и тут не мог не согласиться.
     - У меня были опасения - и какие еще ужасные! - сказал  Джаспер,  -  но
это известие, которое вы мне принесли, ошеломившее меня вначале, так как я с
болью в сердце понял, что мой дорогой мальчик не был  вполне  откровенен  со
мной, несмотря на мою бесконечную любовь к нему, - теперь зажгло передо мной
огонек надежды. И вот же вы сами не гасите  этот  огонек,  вы  считаете  мои
надежды не вовсе беспочвенными. Да, я теперь начинаю думать, - тут  он  сжал
руки на груди, - что мой дорогой мальчик удалился  от  нас  по  собственному
желанию и сейчас жив и здоров.
     В эту минуту пришел мистер Криспаркл, и Джаспер повторил,  обращаясь  к
нему:
     - Я теперь начинаю думать, что мой дорогой мальчик удалился от  нас  по
собственному желанию и сейчас жив и здоров.
     - Почему вы  так  думаете?  -  спросил  мистер  Криспаркл,  усаживаясь.
Джаспер и ему изложил те соображения, которые  только  что  излагал  мистеру
Грюджиусу. Если бы даже они были  менее  убедительны,  младший  каноник,  по
доброте душевной, принял бы их с  радостью,  так  как  они  оправдывали  его
злополучного  ученика.   Но   он   сам   находил   чрезвычайно   важным   то
обстоятельство, что пропавший молодой человек, чуть ли  не  накануне  своего
исчезновения, был поставлен в крайне неприятное положение перед  всеми,  кто
знал о его личных делах и планах. Все недавние события,  по  мнению  мистера
Криспаркла, представали теперь в ином свете.
     - Вы помните, - снова заговорил Джаспер, - когда мы заходили к  мистеру
Сапси, я сказал ему, что при последней встрече у молодых людей  не  было  ни
своры, ни каких-либо разногласий. (Джаспер,  говоря  так,  не  уклонялся  от
истины, он действительно сказал это мэру.) Первая их  встреча,  -  продолжал
он, - как мы все знаем, была к сожалению,  далеко  не  дружественной;  но  в
последний раз все сошло гладко. Я, правда, заметил, что мой  бедный  мальчик
не так  весел,  как  всегда,  даже  подавлен,  -  считаю  своим  долгом  это
подчеркнуть, потому что теперь-то мне известна причина его подавленности,  а
особенно потому,  что,  может  быть,  именно  эта  причина  и  побудила  его
добровольно скрыться.
     - Дай бог, чтобы так! - воскликнул мистер Криспаркл.
     - Дай бос! - повторил Джаспер. -  Вы  знаете,  -  и  мистеру  Грюджиусу
следует знать, - что я был предубежден против мистера Невила Ландлеса  из-за
его буйного поведения при первой их встрече. Вы помните,  я  пришел  к  вам,
смертельно-испуганный за моего дорогого мальчика, - такое неистовство мистер
Ландлес тогда проявил. Вы помните, я даже записал в своем  дневнике,  что  у
меня возникли недоброю предчувствия, - я показывал  вам  эту  запись.  Пусть
мистер Грюджиус все это знает. Неправильно, чтобы он,  из-за  каких-то  моих
умолчаний, знал только одну сторону дела, а другой  не  знал.  Я  прошу  его
понять, что принесенное им известие окрылило меня надеждой, несмотря  дажена
то, что еще до этого таинственного происшествия  я  с  опаской  относился  к
молодому Ландлесу.
     Такое беспристрастие очень смутило младшего каноника, так как теперь он
с  особой  остротой  почувствовал,  насколько  менее  прямодушным  было  его
собственное поведение. Разве не умалчивал он,  до  сих  пор  о  двух  хорошо
известных ему вещах: о вторичном гневном взрыве Невила против Эдвина  Друда,
которому он сам был  свидетелем,  и  о  ревности  к  счастливому  сопернику,
которая, как он  знал,  пылала  в  груди  юноши?  Сам  он  не  сомневался  в
невиновности своего питомца, но вокруг Невила накопилось уже столько  мелких
и спутанных, однако подозрительных обстоятельств, что он боялся прибавить  к
ним еще два. Младший каноник был одним из самых правдивых людей на земле,  и
все же, он, в непрестанной борьбе с собой, не осмеливался сказать правду  из
опасения, эти две крупинки истины еще более  утвердят  сплетавшуюся  на  его
глазах ложь.
     Но теперь ему подали  пример.  Он  больше  не  колебался.  Обращаясь  к
мастеру Грюджиусу, так лицу призванному быть судьей в  это