дь оправдаться во мнении всех  этих  людей;  жить  честно,
стать порядочной женщиной! Как это сделать? Добиться этого необходимо,  но
как?



33

   Луиза,  глубоко  уязвленная  в  своей   семейной   гордости,   тут   же
возвратилась в Цинциннати, где и рассказала про свое открытие, не  скупясь
на подробности. По ее словам, ей отворила дверь "совсем простая, глупая на
вид женщина", которая, услышав, кто она, даже не пригласила  ее  войти,  а
застыла на месте "с самым, что ни  на  есть  виноватым  выражением  лица".
Лестер - тот вел себя бессовестно, так и выложил ей всю правду. Когда  она
спросила, чей это ребенок живет с ними, он отказался ответить. "Не мой", -
вот и все, что он ей сказал.
   - Ах, боже мой, боже мой!  -  вздыхала  миссис  Кейн,  первой  узнавшая
новость. - Мой сын, мой Лестер! Как он мог?
   - И такая низкая тварь! - не уставала восклицать  Луиза,  словно  желая
бесконечным повторением придать больше убедительности своим словам.
   - Я пошла туда просто потому, что хотела ему помочь, - продолжала  она.
- Мне сказали, что он нездоров, я думала, может быть, он серьезно заболел.
Разве могла я предположить?..
   - Бедный Лестер! - воскликнула мать. - Подумать только, что он  мог  до
этого дойти!
   Миссис Кейн попыталась разобраться в трудной задаче,  но,  не  зная,  с
какой меркой к ней подойти, вызвала по телефону  мужа,  который  пришел  с
фабрики и выслушал рассказ молча, с застывшим лицом. Так,  значит,  Лестер
открыто живет с женщиной, о которой они до сих пор даже не слышали. Что же
им  предпринять?  Родительский  авторитет  не  поможет.  Лестер  сам  себе
авторитет, это сильная натура, и на упреки он ответит равнодушием, а может
быть, и даст отпор. Если попытаться на него воздействовать, нужно  пустить
в ход дипломатию.
   Арчибалд Кейн возвратился на фабрику огорченный и негодующий, с твердым
решением что-то предпринять. Вечером у него состоялась беседа с  Робертом,
который сознался,  что  до  него  уже  доходили  тревожные  слухи,  но  он
предпочитал молчать. Миссис Кейн подала мысль - не съездить ли  Роберту  в
Чикаго поговорить с Лестером.
   - Он обязан понять, что  своим  поведением  наносит  себе  непоправимый
вред, - сказал старик Кейн. - Такие вещи никому не сходят безнаказанно. Он
должен либо жениться на этой женщине, либо порвать с нею.  Так  и  передай
ему от меня.
   - Все это очень хорошо, - сказал Роберт, - но кто будет его убеждать? У
меня, по правде сказать, нет желания этим заниматься.
   - Я не теряю надежды, - сказал старик. - Ты поезжай, попробуй. Вреда от
этого не будет. А может, он и одумается.
   - Едва ли, - возразил Роберт - Он большой упрямец. Особой  пользы  я  в
таких разговорах не вижу Но раз ты просишь, я,  конечно,  съезжу.  И  маме
этого хочется.
   - Да, да, - сказал вконец расстроенный старик, - ты все-таки съезди.
   И Роберт отправился в Чикаго. Не теша себя  надеждой  на  успех  своего
предприятия, он, однако, находил удовлетворение в том, что  нравственность
и справедливость всецело на его стороне.
   Прибыв в Чикаго на третье утро после посещения Луизы,  Роберт  позвонил
на склад, но Лестера там не оказалось.  Тогда  он  позвонил  ему  домой  и
деликатно  предложил  где-нибудь  встретиться.  Лестер   еще   не   совсем
поправился, но предпочел приехать в контору. Он приветствовал  Роберта  по
обыкновению бодро, и некоторое время они говорили о делах. Затем наступило
настороженное молчание.
   Роберт начал издалека:
   - Ты, вероятно, знаешь, зачем я сюда приехал?
   - Догадываюсь, - отвечал Лестер.
   - Дома все очень встревожились, узнав о твоей болезни,  особенно  мама.
Ты совсем поправился?
   - Кажется, да.
   - Луиза рассказала, что застала тебя в несколько своеобразной  домашней
обстановке. Ты, конечно, не женат.
   - Нет.
   -  Та  женщина,  которую  видела  Луиза,  -  это  просто...  -   Роберт
выразительно повел рукой по воздуху.
   Лестер кивнул.
   - Я не хочу допрашивать тебя, Лестер. Я не за тем приехал. Просто  наши
просили меня с тобой повидаться. Мама была в таком отчаянии, что я  обязан
был это сделать, хотя бы ради нее...
   Он  умолк,  и  Лестер,  тронутый  таким  почтительным  и   справедливым
замечанием, почувствовал, что наотрез отказаться  от  объяснений  было  бы
просто неучтиво.
   - Едва ли я могу сказать  тебе  что-нибудь  утешительное,  -  начал  он
немедленно. - Мне, собственно, нечего сказать. Женщина эта существует, и я
с ней живу, а нашим это не нравится.  Хуже  всего,  пожалуй,  то,  что  по
несчастной случайности вы об этом узнали.
   Он замолчал, предоставляя Роберту  обдумать  его  трезвые  рассуждения.
Лестер, видимо,  относился  к  своему  положению  спокойно.  И  слова  его
звучали, как всегда, здраво и убедительно.
   - Ты не собираешься на ней жениться? - нерешительно спросил Роберт.
   - Пока нет, - хладнокровно ответил Лестер.
   Минуту они молча смотрели друг на друга, потом Роберт обратил взгляд на
лежавший за окном город.
   - Вероятно, нет смысла спрашивать тебя, любишь ли ты ее, - отважился он
сказать.
   - Право, не знаю, как я стал бы обсуждать с тобой это неземное чувство,
- мрачно съязвил Лестер. - Мне не довелось его испытать.  Я  знаю  только,
что эта женщина вполне меня устраивает.
   Роберт опять помолчал.
   - Что ж, - сказал он наконец, - речь идет  о  твоем  благополучии  и  о
спокойствии семьи. Будем считать, что нравственность здесь ни при чем,  во
всяком случае, не нам с тобой обсуждать эту  сторону  дела.  Твои  чувства
касаются одного  тебя.  Но  вопрос  о  твоем  будущем,  как  мне  кажется,
достаточно серьезен, чтобы о нем поговорить. О сохранении доброго имени  и
достоинства семьи  тоже  стоит  подумать.  Отец  дорожит  семейной  честью
больше, чем многие другие. Тебе это, разумеется, известно так  же  хорошо,
как и мне.
   - Я знаю, как смотрит на это отец, - отвечал Лестер. - Все мне  так  же
ясно, как любому из вас, но сейчас я просто  не  мору  ничего  предложить.
Такие отношения складываются не в один день,  и  покончить  с  ними  сразу
невозможно. Женщина эта существует. Отчасти я сам тут виной. В подробности
вдаваться я не намерен, в таких делах многое всегда скрыто от постороннего
наблюдателя.
   - Я, конечно, понятия не имею о ваших отношениях, - сказал Роберт, -  и
не собираюсь тебя расспрашивать, но не кажется ли тебе, что ты  поступаешь
не вполне честно... если только ты не думаешь жениться на ней?  -  добавил
он, чтобы прощупать почву.
   Ответ брата озадачил его.
   - Возможно, я пошел бы и на это, - сказал Лестер, - если бы видел в том
какую-нибудь пользу. Самое главное, что  женщина  эта  существует  и  всей
семье это известно. Если тут и следует что-нибудь предпринять,  то  только
мне. Действовать за меня никто не может.
   Лестер умолк, а Роберт встал и зашагал взад и вперед по комнате.  Потом
он опять подошел к брату и сказал:
   - Ты говоришь, что не собираешься на ней жениться или, вернее,  что  до
этого еще не дошло. Не советую, Лестер. Мне кажется, это было  бы  роковой
ошибкой. Я не хочу поучать тебя, но подумай сам, чем это грозит человеку в
твоем положении; ты не вправе так рисковать. Не говоря  уже  о  семье,  ты
слишком многое ставишь на карту. Ты просто губишь свою жизнь.
   Он умолк, вытянув вперед правую руку  -  его  обычный  жест,  когда  он
принимал что-нибудь особенно близко к  сердцу,  -  и  Лестер  почувствовал
простую искренность его слов. Роберт уже не  выступал  в  роли  судьи.  Он
взывал к его разуму, а это серьезно меняло дело.
   Однако Лестер не  откликнулся  на  этот  призыв,  и  Роберт  попробовал
сыграть на другой струне. Он напомнил Лестеру, как его любит отец, как  он
надеялся, что Лестер женится в Цинциннати на богатой девушке,  пусть  даже
не католичке, если ему захочется, но во всяком случае  на  девушке  своего
круга. И миссис Кейн всегда лелеяла эту надежду, да что говорить, Лестер и
сам все знает.
   - Да, я знаю, как они на это смотрят,  -  перебил  его  Лестер,  -  но,
право, не вижу, что можно сейчас изменить.
   - Ты хочешь сказать, что пока не считаешь целесообразным расставаться с
нею?
   - Я хочу сказать, что встретил с ее стороны исключительное отношение  и
как порядочный человек обязан сделать для нее все возможное. Что именно, я
еще не знаю.
   - Ты считаешь, что обязан жить с ней? - спросил Роберт холодно.
   - Во всяком случае, не выбрасывать ее на улицу, когда она привыкла жить
со мной, - ответил Лестер.
   Роберт снова опустился в кресло,  словно  смирившись  с  тем,  что  его
призыв остался без отклика.
   - Разве осложнения в семье -  недостаточная  причина  для  того,  чтобы
договориться с нею по-хорошему и отпустить ее?
   - Не раньше чем я до конца обдумаю этот вопрос.
   - И ты даже не обещаешь мне покончить с этим в ближайшее время, чтобы я
по приезде мог хоть немного успокоить родителей?
   - Я бы с радостью облегчил их горе, но правда  остается  правдой,  и  в
разговоре с тобой я не считаю нужным идти на уловки.  Как  я  уже  сказал,
такие вещи нельзя обсуждать, - это просто недопустимо и  по  отношению  ко
мне и по отношению к этой женщине, Здесь и сами  заинтересованные  стороны
иногда не знают, как поступить, не говоря уже  о  посторонних.  Я  был  бы
просто  подлецом,  если  бы  дал  тебе  сейчас  слово  предпринять  что-то
определенное.
   Роберт опять походил по комнате.
   - Так ты считаешь, что сейчас ничего нельзя сделать?
   - Пока ничего.
   - Ну, тогда я, пожалуй, пойду. Больше нам как будто говорить не о чем.
   - Может быть, ты позавтракаешь со мной? Я сейчас свободен, проехали  бы
ко мне в гостиницу.
   - Нет, благодарю, - сказал Роберт. -  Я,  кажется,  поспею  к  часовому
поезду на Цинциннати. Во всяком случае, попытаюсь.
   Они стояли друг против друга, Лестер -  бледный  и  немного  обрюзгший,
Роберт - смуглый, прямой, подтянутый, себе на уме, и было видно, как  годы
изменили  и  того  и  другого.  Роберт  всю  жизнь  действовал  просто   и
решительно,  Лестера  вечно  одолевали  сомнения.  В  Роберте  воплотились
энергия и хватка дельца, в Лестере - самонадеянность удачливого  богача  с
несколько  скептическими   взглядами   на   жизнь.   Вместе   они   являли
замечательную картину, независимо от того, какие мысли мелькали  сейчас  в
их сознании.
   - Что ж, - сказал старший брат после паузы, - добавить  мне  нечего.  Я
надеялся, что сумею внушить тебе нашу точку зрения, но ты, конечно, стоить
на своем. Раз ты сам не понимаешь, что делаешь,  мне  тебя  не  вразумить.
Одно скажу: по-моему, ты поступаешь неумно.
   Лестер слушал молча, и лицо его выражало упрямую решимость.
   Роберт взял шляпу, и они вместе направились к дверям.
   - Я постараюсь представить им дело  в  самом  лучшем  свете,  -  сказал
Роберт и вышел.



34

   В окружающем нас  мире  жизнь  всех  представителей  животного  царства
протекает в определенной сфере или среде, словно вне ее они  не  могли  бы
существовать на планете, которая  в  силу  непреложного  закона  вращается
вокруг Солнца. Так, рыба гибнет, покидая водную  стихию,  а  птица  платит
дорогой ценой за попытку вторгнуться в царство рыб. Все живые  существа  -
от тли, паразитирующей на цветке, до чудищ  тропических  лесов  и  морских
глубин - свидетельствуют о том, что  природа  ограничила  их  деятельность
определенной средой; и нам остается только отмечать,  к  каким  нелепым  и
роковым последствиям приводят всякие их попытки вырваться из нее.
   Однако  в  отношении  человека  эта  теория   ограниченной   сферы   не
подтверждается столь же наглядно. Законы, управляющие общественной жизнью,
еще не поняты до конца и не дают нам основания для  обобщений.  И  все  же
мнения, требования и суждения общества тоже служат своего рода  границами,
вполне реальными, хоть и неосязаемыми. Когда мужчина или женщина  согрешат
- иными словами, преступят  черту  положенного  круга,  -  уготованное  им
возмездие не похоже на то, что настигает птицу, вознамерившуюся  жить  под
водой, или дикого зверя, который забрел в места, где обитает  человек.  Их
не ждет немедленная гибель. Люди всего лишь удивленно поднимают брови, или
усмехнутся язвительно, или возмущенно всплеснут руками.  И  все  же  сфера
общественной жизни очерчена для каждого так четко, что всякий,  покидающий
ее, обречен. Человек, рожденный  и  воспитанный  в  той  или  иной  среде,
непригоден  для  существования  вне  ее.  Он  словно  птица,  привыкшая  к
определенной плотности воздуха и  неспособная  наслаждаться  жизнью  ни  в
более плотной, ни в более разреженной атмосфере.
   Проводив брата, Лестер сел в кресло у окна  и  загляделся  на  панораму
молодого, быстрорастущего города.  За  окном  текла  жизнь  с  ее  кипучей
деятельностью,  надеждами,  богатством  и  наслаждениями,  а  он,   словно
отброшенный внезапным порывом жесткого ветра, остался на время в  стороне,
и все его планы и  замыслы  как-то  спутались.  Может  ли  он  по-прежнему
беззаботно идти привычным путем? Не отразится ли противодействие семьи  на
его  отношениях  с  Дженни?  Неужели   безвозвратно   отошел   в   прошлое
родительский дом, где раньше он чувствовал себя так легко и свободно?  Да,
прежних отношений с домашними, простых и дружеских, ему уже не вернуть.  И
прочтет ли он, как бывало, во взгляде отца одобрение и гордость? Отношения
с Робертом, с рабочими на отцовской фабрике -  все,  все,  что  составляло
прежде его жизнь, пострадало от злосчастного вторжения Луизы.
   "Не повезло", - решил  он  мысленно  и,  оторвавшись  от  беспредметных
размышлений,  стал  обдумывать,   какие   практические   шаги   он   может
предпринять.
   Вернувшись домой, он сказал Дженни.
   - Хочу завтра или  послезавтра  уехать  ненадолго  в  Маунт-Клеменс.  Я
что-то чувствую себя неважно, там отдохну и поправлюсь.
   Ему хотелось побыть наедине со  своими  мыслями.  К  назначенному  часу
Дженни собрала ему чемодан, и он уехал, сосредоточенный и угрюмый.
   За следующую неделю он не спеша все обдумал и пришел к заключению,  что
пока никаких решительных шагов  предпринимать  не  нужно.  Лишних  два-три
месяца не имеют значения. Маловероятно, чтобы  Роберт  или  кто-нибудь  из
семьи захотел еще раз  повидаться  с  ним.  Деловые  знакомства  он  будет
поддерживать, как и раньше, поскольку они связаны  с  процветанием  фирмы;
принудительных мер никто по отношению к нему не примет. И все же  сознание
безнадежного разлада с семьей угнетало Лестера. "Плохо дело, - думал он, -
плохо дело". Но жизни своей он не изменил.
   Такое неопределенное положение тянулось еще целый год.  Полгода  Лестер
не появлялся в Цинциннати; потом съездил туда на важное деловое совещание,
потребовавшее его  присутствия,  и  держал  себя  так,  словно  ничего  не
случилось. Мать поцеловала его нежно, хоть и печально;  отец  как  всегда,
крепко пожал ему руку; Роберт, Луиза, Эми и Имоджин,  будто  сговорившись,
ни словом не коснулись единственного предмета, который их интересовал.  Но
чувство отчуждения не прошло. После этого Лестер  стал  всячески  избегать
наездов в свой родной город.



35

   Тем временем Дженни переживала сложный душевный перелом. Впервые,  если
не  считать  разногласий  с  собственной  семьей,  чье  отношение  глубоко
огорчало ее, она столкнулась с мнением света. Теперь  ей  было  ясно:  она
дурная женщина. Два раза она уступила силе обстоятельств, когда  могла  бы
бороться с ними. Если бы только у нее было больше мужества! Если бы ее  не
угнетал этот вечный страх! Если  бы  она  могла  решиться  поступить,  как
подсказывает разум! Лестер никогда на ней не женится. Ему  это  не  нужно.
Она его любит, но она может уйти, так  будет  лучше  для  него.  Если  она
вернется  в  Кливленд,  отец,  вероятно,  согласится  жить  с  ней.   Этим
правильным, хоть и запоздалым поступком она заслужит его уважение.  И  все
же она содрогалась при одной мысли о том, чтобы  покинуть  Лестера,  -  он
столько для нее сделал. А отец... отец, возможно, и не захочет ее принять.
   После злополучного визита Луизы  Дженни  стала  подумывать  о  том,  не
отложить ли ей немного денег, собрав их  по  крохам  из  того,  что  давал
Лестер. Он не скупился на расходы, и  до  сих  пор  Дженни  каждую  неделю
посылала родным пятнадцать долларов, - на такие деньги они  когда-то  жили
всей семьей, без посторонней помощи. Двадцать долларов она тратила на еду,
- Лестер требовал, чтобы на столе у него все было самое лучшее  -  фрукты,
сласти, мясо, виня. За квартиру они  платили  пятьдесят  пять  долларов  в
месяц, на  одежду  и  всякие  непредвиденные  расходы  определенной  суммы
установлено не было. Лестер  давал  ей  пятьдесят  долларов  в  неделю,  и
почему-то от них  никогда  ничего  не  оставалось.  Однако  Дженни  вскоре
отбросила мысль об экономии. Если уйти, то лучше уйти  с  пустыми  руками.
Иначе будет нехорошо.
   После появления Луизы она думала об этом неделю  за  неделей,  стараясь
собраться с духом, чтобы сказать или сделать  что-то  решительное.  Лестер
был с ней неизменно великодушен и ласков, но порой она чувствовала, словно
он чего-то ждет от нее. Он бывал рассеян, задумчив. Ей казалось, что после
разговора с Луизой он немного изменился. Как хорошо было бы  сказать  ему,
что она недовольна своей жизнью, и потом уйти! Но ведь, когда обнаружилось
существование Весты, он ясно дал ей понять, что ее мнение для него немного
значит, раз он решил, что  ребенок  -  непреодолимое  препятствие  для  их
брака. Она нужна ему, но не в качестве законной  жены.  А  спорить  с  ним
трудно, он такой властный. Наконец она решила, что лучше  будет  объяснить
ему причину своего ухода  в  письме.  Тогда  он,  возможно  простит  ее  и
забудет.
   Дела семейства Герхардт  шли  по-прежнему  плохо.  Марта  вышла  замуж.
Проработав  несколько  лет  школьной  учительницей,  она  познакомилась  с
молодым архитектором,  и  вскоре  они  обручились.  Марта  всегда  немного
стыдилась своей семьи, а теперь в предвкушении новой жизни  старалась  как
можно меньше общаться  с  родными.  Она  лишь  мимоходом  известила  их  о
предстоящем  замужестве,  а  Дженни  вообще  не  написала  и  на   свадьбу
пригласила только Басса и Джорджа. Герхардт, Вероника и Уильям  обиделись.
Герхардт снес обиду молча,  -  слишком  уж  много  била  его  жизнь.  Зато
Вероника не на шутку рассердилась и только ждала случая отплатить  сестре,
Уильям  дулся   недолго;   он   был   увлечен   своими   планами,   изучал
электротехнику, про которую одна из учительниц в школе  сказала  ему,  что
это очень интересная и выгодная профессия.
   Дженни узнала о замужестве Марты много позже, из письма  Вероники.  Она
порадовалась за Марту, но с грустью подумала,  что  братья  и  сестры  все
дальше отдаляются от нее.
   Через  некоторое  время  Вероника  и  Уильям  переселились  к  Джорджу.
Произошло это по вине самого Герхардта. После смерти жены и ухода  старших
детей он впал в глубокое уныние, порою от него часами нельзя было услышать
ни слова.  Он  чувствовал,  что  отжил  свой  век,  хотя  ему  еще  только
шестьдесят пять лет. Мечты о мирском  благополучии,  которые  он  когда-то
лелеял,   рассеялись   в   прах.   Себастьян,   Марта   и   Джордж   стали
самостоятельными, он для них ничего не значил, и они ничего не приносили в
дом; помогала одна Дженни, от которой он по-настоящему не  должен  был  бы
принять ни доллара. Вероника и Уильям бунтовали. Они отказывались  бросить
школу и идти работать, видимо, предпочитая жить на  деньги,  добытые,  как
уже давно решил Герхардт, нечестным путем. Он почти не сомневался  в  том,
каковы истинные отношения Дженни и Лестера. Сначала он  поверил,  что  они
женаты, но, видя, как Лестер месяцами не вспоминает о Дженни, как  покорно
она бежит к нему по первому зову, как боится рассказать ему про Весту,  он
постепенно убеждался в обратном. Он не был на свадьбе дочери, не видел  ее
брачного свидетельства. О