олодые, красивые,  богатые...  эти  лощеные  светские  баловни...  я  готов
обвинять вас в вашей красоте, я терзаюсь из-за  каждой  улыбки,  которую  вы
дарите другим. Нет, нет, не говорите ничего!  Мое  сердце  не  может  больше
молчать, вы должны выслушать все! Ради вас я  терпел  докучливое  рабство  в
этом доме, издевательства глупцов, насмешки наемников,  добывал  себе  кусок
хлеба таким трудом, который мог бы принести мне иные, более достойные плоды,
- да, ради вас, ради того, чтобы видеть вас... слышать вас...  дышать  одним
воздухом с вами... быть всегда подле вас, чтобы хоть один человек  мог  дать
вам возможность насладиться подлинным уважением, - ради этого, ради этого  я
томился, страдал и терпел. О Клара,  мы  оба  одиноки...  у  нас  обоих  нет
друзей... вы для меня все, весь мир - не отворачивайтесь, вся моя  судьба  в
этих словах: я люблю вас!
     Клара. Нет... мистер Ивлин... Альфред... Нет, нет, не говорите об этом,
не думайте... это безумие!
     Ивлин. Безумие. Ну нет! Выслушайте меня до конца - я беден, у меня  нет
ни гроша, я, как нищий, прошу хлеба для умирающей служанки. Это правда... Но
у меня железное сердце. У меня есть знания... терпение... здоровье... и  моя
любовь к вам пробудила во мне честолюбие! До сих пор  я  пренебрегал  своими
силами, потому что презирал все, пока не полюбил  вас!  Но  когда  мне  надо
будет трудиться для вас... поддерживать вас... облегчать вам путь... я... я,
Альфред Ивлин, бедняк, обещаю  завоевать  для  вас  славу  и  богатство!  Не
отнимайте вашей руки... этой руки... разве она не будет моей?
     Клара. Ах, мистер Ивлин... Никогда... никогда!
     Ивлин. Никогда?
     Клара.  Забудьте  это  увлечение;  наш  брак  невозможен,  слова  любви
принесут нам одно разочарование!
     Ивлин (с горечью). Потому что я беден.
     Клара. И я тоже! Брак, который  принесет  нищету...  лишения...  вечный
страх за завтрашний день... Я столько видела таких браков! Не  будем  больше
говорить об этом никогда!
     Ивлин. Довольно... я повинуюсь. Я ошибался... ха-ха! Мне казалось,  что
я тоже любим. Я уже утратил частично свою молодость в заботах и труде... мой
дух ожесточился... меня уже никто не может  любить...  и  я  не  должен  был
полюбить никого!
     Клара (в сторону). Ах, если б только  мне  одной  пришлось  страдать...
терпеть нужду... Что мне сказать ему? (Вслух.) Мистер Ивлин... кузен...
     Ивлин. Сударыня...
     Клара. Альфред, я... я...
     Ивлин. Отвергаете меня?
     Клара. Да, да! Все кончено! (Уходит.)
     Ивлин. Что же это? Вчера ее рука задрожала, когда я  коснулся  ее...  А
роза, которую я дал ей... она поцеловала ее... как бы не  зная,  что  я  все
вижу! Это была ловушка... хитрость... ведь я тогда был так же беден,  как  и
сейчас. О, им будет над чем посмеяться! Что  ж,  смелее!  Презренье  кокетки
способно разбить только слабое сердце! А теперь, когда мне уже никто не  мил
и весь свет, стал для меня лишь гигантской шахматной доской, - сяду  и  буду
всерьез играть в шахматы с фортуной!

                       Входят лорд Глоссмор и слуга.

     Слуга. Я доложу сэру Джону, милорд. (Уходит.)

                            Ивлин берет газету.

     Глоссмор. Секретарь... хм! Прекрасная погода,  сэр;  есть  какие-нибудь
известия с Востока?
     Ивлин. Да, все умные люди опять уехали туда.
     Глоссмор. Ха-ха-ха! О нет, не все - вот идет мистер Стаут, наш  великий
деятель в области политической экономии!


        "СЦЕНА ПЯТАЯ"

                          Стаут, Глоссмор, Ивлин.

     Стаут. Доброе утро, Глоссмор!
     Глоссмор. Глоссмор! Выскочка!
     Стаут.  Боялся,  что  опоздаю...  задержали  в  приходском  управлении!
Удивительно, до чего невежественны английские бедняки! Полтора часа  не  мог
вбить в голову глупой  старой  вдове  с  девятью  детьми,  что  еженедельное
пособие   в   три   шиллинга   противоречит   всем   законам    общественной
нравственности!
     Ивлин. Превосходно! Замечательно! Вашу руку, сэр!
     Глоссмор. Как! Вы одобряете подобные взгляды, мистер Ивлин?  По-вашему,
старухи годны только на то, чтобы умирать с голоду?
     Ивлин. Умирать  с  голоду!  Какое  заблуждение!  Право,  милорд,  когда
попусту бросают деньги каждому, кто умирает с  голоду,  этим  лишь  поощряют
нищету!
     Стаут. Он говорит весьма умно!
     Глоссмор.  Какие  бесчеловечные  убеждения!  Где  наши  добрые   старые
времена, когда помощь несчастным была долгом богатых людей!
     Ивлин. Да, если подумать, пожалуй, правы вы, милорд! Я тоже  знаю  одну
бедную  женщину...  больную...  умирающую...  в  нужде...  Ей  тоже  суждено
погибнуть?
     Глоссмор. Погибнуть! Какой ужас!.. В  христианской  стране!  Погибнуть!
Избави бог!
     Ивлин (протягивая руку). Что же вы тогда дадите ей?
     Глоссмор. Хм! Сэр... ей должен дать приход!
     Стаут (энергично). Нет!.. Нет!.. Нет! Разумеется, нет!
     Глоссмор. "Нет! Нет" А я говорю: да! да!  И  если  приход  отказывается
помогать  беднякам,  единственное,  что  остается  твердому  и  решительному
человеку, который  придерживает

        "CRC ERROR"

был моим двоюродным братом.
     Сэр Джон. А Джорджина его родная племянница - самое ближайшее  родство!
Превосходный был человек, хотя со странностями... доброе  сердце,  но  какая
печень! Два раза в год я посылал ему тридцать дюжин бутылок с  челтенхемской
минеральной водой! Сколь утешительно  вспоминать  в  такие  минуты  об  этих
маленьких знаках внимания!
     Стаут. Я тоже аккуратно посылал ему  отчеты  о  парламентских  прениях,
переплетенные в телячью кожу. Он доводился мне троюродным  братом  -  весьма
разумный человек... и мальтузианец: не женился, чтобы не увеличивать избыток
народонаселения и не растратить по мелочам  свое  состояние  на  собственных
детей. А теперь...
     Ивлин. Он  пожинает  счастливые  плоды  холостяцкой  жизни,  предвкушая
благодарность всех своих близких и дальних родственников!
     Леди Френклин. Ха-ха-ха!
     Сэр Джон. Ш-ш! Приличия, леди Френклин, не забывайте о приличиях!

                               Входит слуга.

     Слуга. Мистер Грейвс, мистер Шарп.
     Сэр Джон. Вот и мистер Грейвс, а с ним и стряпчий Шарп, который  привез
завещание из Калькутты.


        "СЦЕНА СЕДЬМАЯ"

                      Грейвс, Шарп, Сэр Джон и прочие.

     Сэр Джон |
     Глоссмор } (хором). Ах, сэр!.. Ах, мистер Грейвс!
     Блаунт   |
     Стаут    |

                    Джорджина прижимает к глазам платок.

     Сэр Джон. Какое прискорбное событие!
     Грейвс. Все в  жизни  прискорбно.  Утешьтесь,  мисс  Веси.  Правда,  вы
потеряли дядюшку, но я... я потерял жену... такую жену! Лучшую из  женщин...
и троюродную сестру покойного! Извините меня, сэр Джон...  при  виде  вашего
траура мои раны снова начинают кровоточить.

                   Слуги обносят всех вином и сандвичами.

     Сэр Джон. Освежитесь... выпейте стакан  вина.  Грейвс.  Благодарю  вас.
Превосходный херес... Ах, эта святая женщина,  моя  Мария!  Она  так  любила
херес; все напоминает мне о Марии! Ах, леди Френклин,  вы  знали  ее.  Ничто
теперь не может пленить меня... (В сторону.) Чрезвычайно приятная особа  эта
леди Френклин!
     Сэр Джон. А теперь перейдем к делу. Ивлин, вы свободны.
     Шарп (глядя в свою записную  книжку).  Ивлин.  Вы  имеете  какое-нибудь
отношение к Альфреду Ивлину?
     Ивлин. Это я.
     Шарп. Родственник покойного, но очень дальний. Присядьте,  сэр;  и  вам
могло  быть   что-нибудь   оставлено,   безделица,   конечно;   однако   все
родственники, хотя бы самые дальние, должны присутствовать.
     Леди Френклин. Но Клара тоже родственница. Я позову ее. (Уходит.)
     Джорджина. Ах, мистер Ивлин, надеюсь, вы  получите  хоть  что-нибудь  -
несколько сот фунтов, а может быть, и больше.
     Сэр Джон. Ш-ш! Молчите! Тише, тише! Внимание!

 В то время как Шарп распечатывает завещание, входят леди Френклин и Клара.

     Шарп. Завещание очень краткое, поскольку  все,  что  оставлено,  личная
собственность покойного. Этот человек никогда не говорил ничего лишнего.
     Сэр Джон. Побольше бы таких людей! (Вздыхает и качает головой.)

                       Все вздыхают и качают головой.

     Шарп (читает). "Я, Фредерик Джеймс Мордаунт из  Кулькутты,  находясь  в
здравом уме и твердой памяти, хотя и немощный телом, завещаю по  собственной
воле:  первое  -  моему  троюродному  брату,  Бенджамену  Стауту,  эсквайру,
Пэл-Мэл, Лондон...

                              Все взволнованы.

стоимость отчетов о парламентских прениях, которыми он изволил надоедать мне
долгие  годы,  за  вычетом  стоимости  пересылки,  которую он всегда забывал
оплачивать,  -  в  размере  четырнадцати  фунтов,  двух  шиллингов,  четырех
пенсов".

                          Все облегченно вздыхают.

     Стаут. Что-o? Четырнадцать фунтов? Будь он проклят, старый скряга!
     Сэр Джон. Приличия... не забывайте о приличиях! Продолжайте, сэр!
     Шарп. "Далее -  сэру  Фредерику  Блаунту,  баронету,  моему  ближайшему
родственнику по мужской линии..."

                              Все взволнованы.

     Блаунт. Бедняга!

      Джорджина кладет руку на спинку кресла, в котором сидит Блаунт.

     Шарп, "...насколько мне известно, самому элегантному молодому  человеку
в Лондоне, в награду за это единственное, как я слышал,  его  достоинство  -
пятьсот фунтов на покупку туалетного прибора.

   Все облегченно вздыхают. Джорджина, поймав взгляд отца, убирает руку.

     Блаунт (смущенно улыбаясь). Ха-ха-ха! Довольно плоская шутка... весьма,
весьма плоская!
     Сэр Джон. Потише, пожалуйста!
     Шарп. "Далее - Чарльзу, лорду Глоссмор,  уверяющему,  что  он  является
моим родственником, - мою коллекцию засушенных бабочек и  родословное  древо
Мордаунтов, от начала царствования короля Иоанна".

                          Все облегченно вздыхают.

     Глоссмор. Бабочки! Родословное древо! Я отрекаюсь от этого плебея!
     Сэр Джон (гневно). Это уже слишком! Соблюдайте  приличия!  Продолжайте,
прошу вас!
     Шарп. "Далее - сэру Джону  Веси,  баронету,  кавалеру  ордена  Гвельфа,
члену Королевской академии наук, члену Общества антиквариев и т. д...".

                              Все взволнованы.

     Сэр Джон. Ш-ш! Вот теперь действительно интересно!
     Шарп. "...который женился на моей сестре и  который  ежегодно  посылает
мне челтенхемскую минеральную воду, чуть не приведшую меня к смерти, завещаю
- пустые бутылки".
     Сэр Джон. Как! Неблагодарный старый плут, старый...
     Все (хором). Приличия, сэр Джон, соблюдайте приличия!
     Шарп. "Далее - Генри Грейвсу, эсквайру, Олбани...".

                              Все взволнованы.

     Грейвс. Ба! Джентльмены... мне же всегда не везет...  ручаюсь,  что  ни
единого колечка...
     Шарп, "...пять тысяч фунтов, трехпроцентными".
     Леди Френклин. Поздравляю вас!
     Грейвс. Не с  чем!  Трехпроцентные!  Бумаги,  которые  наверняка  будут
падать... вот если бы земли, тогда...  хоть  бы  один  акр!  Не  везет,  как
всегда!
     Шарп. "Далее - моей племяннице, Джорджине Веси...".

                              Все взволнованы.

     Сэр Джон. Вот оно, вот оно!
     Шарп. Десять тысяч фунтов, акциями Ост-Индской компании, что,  вкупе  с
известными всем сбережениями ее отца, более чем  достаточно  для  незамужней
молодой женщины".
     Сэр Джон. Так что же этот старый дурак сделал со всеми своими деньгами,
черт возьми?
     Все (хором). Право, сэр Джон, это  уже  слишком!  Соблюдайте  приличия!
Ш-ш!
     Шарп. "...Исключая все выше указанное, завещаю по добрей воле  все  мое
состояние - в акциях  Ост-Индской  компании,  бонах,  казначейских  билетах,
трехпроцентной консолидированной ренте и  наличных  деньгах  в  Калькуттском
банке - Альфреду Ивлину, в настоящем или в прошлом, студенту Трикитиколледжа
в Кэмбридже (назначая его тем самым единственным наследником моего имущества
и душеприказчиком совместно с упомянутым Генри Грейвсом, эсквайром)...

                          Все страшно возбуждены.

     Шарп. "...Такому же, по слухам, чудаку, как и  я,  и  единственному  из
моих родственников, который никогда не подольщался ко мне и который, испытав
нужду, сумеет  найти  лучшее  применение  богатству".  А  теперь,  сэр,  мне
остается лишь поздравить вас и передать  вам  это  письмо  от  покойного,  -
думается мне, весьма важное.
     Ивлин (подходит к Кларе). Ах, Клара, если б вы любили меня!
     Клара (отворачиваясь). Теперь его богатство  разлучит  нас  навеки  еще
скорее, чем бедность!

                   Все окружают Ивлина и поздравляют его.

     Сэр Джон (Джорджине). Джорджина, дитя мое... делай вид, что  ничего  не
произошло... это может быть блестящей партией!  Друг  мой,  поздравляю  вас:
теперь вы важное лицо... очень важное!
     Ивлин (в сторону). И только ее голоса не слышно!
     Глоссмор. Если я могу быть вам хоть чем-нибудь полезен...
     Стаут. Или я, сэр...
     Блаунт. Или я! 'екомендовать вас в мои клубы?
     Шарп. Вам понадобится человек, который будет вести  ваши  дела.  Мистер
Мордаунт всегда пользовался моими услугами.
     Сэр Джон. Позвольте! Позвольте! Дом мистера Ивлина  здесь  -  я  всегда
относился к мистеру Ивлину, как к сыну! Мы на все готовы для него. На все!
     Ивлин. Одолжите мне десять фунтов для моей старой нянюшки!

                     Все быстро опускают руку в карман.

                                  Занавес


        "ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ"

        "СЦЕНА ПЕРВАЯ"

Прихожая в новом доме Ивлина; в углу, за ширмой, Шарп, окруженный книгами и
                   бумагами, сидит за конторкой и пишет.
Кримсон,   портретист;  Граб,  издатель;  Макстакко,  архитектор;  Тебурийт,
обойщик;  Maкфинч,  серебряных  дел мастер; Патент, каретник; Кайт, торговец
                         лошадьми; Франц, портной.
                         Слуги снуют взад и вперед.

     Патент   (Францу,   показывая   рисунок).   Да,    сэр,    это    новый
кабриолет-визави, фасона Ивлин! Никто нынче так не в моде, как мистер Ивлин!
Деньги делают человека, сэр.
     Франц.  А  портной,  der  Schneider   {-   портной.   (Нем.)},   телает
тшентельмена! Это я, мистер Франц из Сент-Тшеймс, снимай с него  мерку,  шей
костюмы, это я телай красивый, представительный  тшентельмен  из  тех,  кого
папа с мамой стелал лишь безобразный голый малыиишка!
     Макстакко. Мистер Ивлин - человек с большим  вкусом!  Он  хочет  купить
виллу лишь для того, чтобы снести ее и выстроить вновь! А-а! Мистер Макфинч!
Рисунок для нового подноса?
     Макфинч (показывая рисунок).  Да,  сэр!  Щит  Александра  Великого  для
мороженого и лимонада! Две тысячи фунтов.
     Макстакко. Чертовски дешево! Вы из Шотландии?
     Maкфинч. Из Арбердауншира. Подыхрай, как ховорится, мне, а  я  подыхраю
тебе!

             Дверь на заднем плане распахивается, входит Ивлин.

     Ивлин. Начинается утренний прием! Итак,  добрый  день!  А-а,  Тебурийт,
эскизы драпировок? Прекрасно! А вам что угодно, мистер Кримсон?
     Кримсон. Сэр, если вы разрешите  мне  написать  ваш  портрет,  я  стану
богатым человеком. Вы такой знаток живописи - это все говорят!
     Ивлин. Живописи! Живописи! Вы уверены, что я знаток живописи?
     Кримсон. Ах, сэр, разве  вы  не  купили  великого  Корреджо  за  четыре
тысячи?
     Ивлин. Совершенно верно. Я все понял. Значит, благодаря четырем тысячам
я оказался знатоком живописи? Я заеду к вам, мистер Кримсон... до  свиданья.
Мистер Граб... ах, вы тот издатель,  который  некогда  отказал  мне  в  пяти
фунтах за поэму? Вы правы, это были весьма дрянные вирши!
     Граб. Вирши?! Мистер Ивлин, это было божественно! Просто времена  тогда
были плохие.
     Ивлин. Очень плохие - для меня.
     Граб. Но теперь, сэр, если вы захотите отдать мне предпочтение, я  буду
продвигать эту поэму... я буду ее продвигать! Я издаю только  великосветских
поэтов, сэр; а такого джентльмена, как вы, надо продвигать!  Пятьсот  фунтов
за поэму, сэр!
     Ивлин. Пятьсот фунтов, когда они мне не нужны, меж тем как пять  фунтов
показались бы мне тогда целым состоянием!

                   Я стал богат и, странно, с тех времен
                   Для всех я стал талантлив и умен!

                  Обернулся к остальным; те окружают его.

     Кайт. Тридцать отменных жеребят из Йоркшира, сэр!
     Патент (показывая рисунок). Кабриолет-визави фасона Ивлин!
     Maкфинч (показывая рисунок). Поднос фасона Ивлин!
     Франц (разворачивая свой сверток, с достоинством). Сэр, я принес фрак -
знаменитый фрак фасона Ивлин!
     Ивлин. Ох, идите вы к... я хочу сказать: идите домой!  Прославьте  меня
кабриолетами, подносами, портьерами  и  фраками,  как  я  уже  прославлен  в
живописи и скоро буду прославлен в поэзии. Я отдаюсь в ваши руки - уходите!

               Макфинч, Патент и другие уходят. Входит Стаут.

Какой у вас возбужденный вид, Стаут!
     Стаут. Говорят, вы только что купили грандиозное поместье Грогджинхоль?
     Ивлин. Да, Шарп сказал, что просто даром.
     Стаут. Так вот, моему любезному другу, члену палаты Хопкинсу,  депутату
от Грогджинхоля, осталось жить не более месяца... но  интересы  человечества
запрещают нам сожалеть об отдельных личностях. Наш патриот  Попкинс  намерен
выставить  свею  кандидатуру  тотчас  же   после   смерти   Хопкинса!   Ваше
покровительство обеспечит ему успех. Ваше время настало!  Вперед,  на  стезю
Просвещения! О, черт меня побери, сюда идет Глоссмор!


        "СЦЕНА ВТОРАЯ"

          Стаут, Глоссмор, Ивлин; Шарп все еще за своей конторкой.

     Глоссмор. Как удачно, что я застал вас дома!  Хопкинс  из  Грогджинхоля
одной ногой в могиле. Пивовар Попкинс уже начинает тайком собирать голоса  -
вот что значит плебей! Поддержите молодого лорда Сайфера - весьма ценный для
нас  кандидат.  Наступил  ужасный  момент  -  от  избрания  Сайфера  зависит
Конституция! Голосуйте за Сайфера!
     Стаут. Попкинс - вот кто нам нужен!
     Ивлин (задумчиво). Сайфер и Попкинс... Попкинс и Сгйфер...  Просвещение
и Попкинс - Сайфер и Конституция! Что мне делать? Слушайте,  Стаут,  меня  в
ГрогджиНхоле никто не знает.
     Стаут. Там знают ваше поместье.
     Ивлин. Но ведь неподкупность при выборах... голосование в  соответствии
с личными убеждениями.
     Стаут. Ну, конечно,  Сайфер  подкупает  всех  и  вся...  Разрушьте  его
планы... сохраните за округом его вольности! Выкиньте  на  улицу  всех,  кто
собирается голосовать против Просвещения и Попкинса!
     Ивлин. Правильно! Долой тех, кто позволяет себе вольности и восхищается
еще  какой-то  вольностью,  кроме  нашей  вольности!  Вот   это   называется
вольностью!
     Глоссмор. Сайфер человек  с  весом...  у  него  будет  пятьдесят  тысяч
годового дохода. Сайфер  никогда  не  поставит  на  голосование  проект,  не
обдумав предварительно, насколько он может затронуть  людей  с  пятьюдесятью
тысячами годового дохода!
     Ивлин.  Правильно!  Нет  собственности  без  закона,   значит,   закон,
защищающий  собственность,  -  единственный  надлежащий   закон!   Вот   это
называется законом!
     Стаут.  Попкинс  всецело  за  экономию...  сколько  общественных  денег
растрачивается впустую! Спикеру в палате платят пять тысяч в год, тогда  как
мой шурин, председатель приходского управления, заверил меня,  что  согласен
стать спикером при половинном окладе!
     Глоссмор. Довольно, мистер Стаут.  У  мистера  Ивлина  слишком  большое
состояние, чтобы защищать равенство в правах!
     Стаут. И слишком большой ум, чтобы слепо поддерживать людей с  подобным
состоянием!
     Ивлин. Мистер Ивлин неспособен на все  эти  хитрости!  Вы  когда-нибудь
играли в волан?
     Оба. В волан?
     Ивлин.  Волан!  Это  состязание  между  двумя  партиями.   Обе   партии
подкидывают нечто с необыкновенной ловкостью... это нечто не  должно  упасть