работать будет некому - откроют монастыри и будут там богу  молиться. О душе
заботиться". - "Да  монастыри  никто не разрешит открыть.  А работать... Это
ведь одно другому  не мешает... Я сам знал очень неплохого столяра-баптиста.
Он одит на все моления. Выезжал за город со своей  сектой. Чуть в газете его
не  раскритиковали. А пришли на  фабрику,  где он работал -  придраться не к
чему: отличный работник. Со всеми вежлив. Не пьет. Не курит. Я и дома у него
побывал  -  все  чисто, в  мастерскй  - идеальный  порядок.  Я убедил  тогда
редактора, что о таких людях совсем не надо  писать критические материалы. В
конце-концов - вера -  его личное  дело. Сверху жали - оказывается, члены их
семьи  жили и в других городах. Вот и  хотели навести порядок. Хотя вряд  ли
что дельное из этой затеи вышло бы... Аввакуум на костер пошел, а от веры не
отказался".  Тетя не стала с  ним с порить - то  ли  по  причине очевидности
вопроса,  то ли тетради требовали еще много  внимания. Сергей попросил тетю:
"Поставьте   Купариной   пятерку".   -   "Это   еще    за   что?".   -   "За
поэтическуюразработку  темы. Ведь  я уверен  -  наша  Зина  пишет  стихи. На
прогулках на природу - собирает самые разнообразне цветы, плетет венки, и не
тольк  себе, но и подружкам. Поддержите в ней стремление к поэзии. Увилите -
дом у Зины - будет чудным. Во  дворе будет не толко чисто, но и красиво. Это
ведь будет совсем скоро.  Сколько ей - шестнадцать? Ну вот - года через три,
если не пойдет в вуз. Или через шесть, если будет учиться. Вы еще, наверное,
будете работать.  Сколько вам сегодня?  Пятьдесят два?  Ну до шестидесяти на
деревне  отработаете  запросто...".  Сергей   хорошо  представлял  себе  эту
девушку,  ему  оень хотелось,  чтобы в ней никто  и  ничего  не ломал, чтобы
красота  и поэзия были ее частью, чтобы  это чувствовалось. Он даже понимал,
что  в той девочке он отстаивает что-то свое. Когда и как в нем сплелось то,
что  принимали в нем многие  женщины и даже  друзья и то,  что почувствовала
Земма, что так проявилось в отношениях с Любой (хотя, поостыв, он понял, что
Любе очень далеко до Земмы, возможно это  помогло быстрее отойти от шока, от
растерянности, от унижения. Он теперь яснее понимал  и свою обиду, и, как не
покажется странным - боль. Все же Люба,  с  точки зрения обычного  человека,
была  супер: первая  красавица)  а другую и  не  выпустят  на  экран главным
диктором),  нежная,  ласковая,  она   дарила  столько  радости   в  интимных
отношениях, причем, в ее отношении  к  мужчине  (он же понимал,  что он - не
первый) все  было естественно, без  намека на развязность,  страстно. Но и в
тех отношениях, он теперь начал понимать это, словно тонкая ниточка во мраке
ночи укладывалась выстроенность отношений, хотя временами  она и забывалась.
Почему же Земма не приняла,  или сама не предложила таких вот отношений? Чем
ему  было плохо  с  Любой? Окажись он немного терпимей и  все шло бы как  по
маслу... До  самой  старости?  Он  впервые зада  себе  этот вопрос  не видел
сегодня на него ответа. Но  мысль эта внезапно прервалась, так как появилась
Зина Купарина,  он даже не  сразу понял, что  они летят с нею между  дневных
звезд - так  светло и хорошо  все  видно, и те луга, на  которых,  вместе  с
цветами,  сияли  звезды,  одни  ярче,  другие -  поскроменее,  одни  светили
бледно-голубым цветом, другие -  синим,  третьи - сине-желтым, а некоторые -
красно-синим.  Эта  разномастность   звезд,  их  разная  яркость   придавали
небесному лугу необычную живописность и радующую сердце разнооразие. Сначала
он  только боковым  зрением  увидел  Зину Купарину -  конечно,  она  была  в
короткой юбочке и  кофточке без рукавов -  теплая  весна на дворе, а волосы,
распущенные, то  открывали, то скрывали под порывами ветра ее нежную  шейку.
Зина Капарина совсем не замечала ветра  и  смеялась радости полета, звездам,
цветам,  прозрачным  небесным лугам.  Он  хотел  показать ей, где среди этой
красоты находится Бетельгейзе или Альфа Центавра, но не мог понять, где они,
не  осозновая, что знания  его о звездах  - умозрительные, но все  равно  он
решил хоть что-то показать этой поэтической девушке - хоть Большую Медведицу
(это-то  он  точно знает!)  или созвездие  Ориона  (вон  та, яркая  герлянда
звездных цветов  наверное, и  есть  созвездние Ориона), он  глянул  на  Зину
Капарину и удивился, что она - прозрачна. Нет, не так, как витрина магазина,
а  как, например, японский фарфор -  посуда пропускает свет, хотя сквозь нее
ничего  и  не  видно.  Зато  понятно,  что  это -  настоящий фарфор,  высшей
ценности.  Свет  от  Зины  Купариной  показался  ему  знакомым:  ему  всегда
казалочь, что таким же светом  всегда струилась Земма. Наверное, господь-бог
создает такую совершенную,светящуюся  женскую  красоту  как  оберег  высокой
любви, чистоты  и  своего  разумного  замысла. Так эта  красота посылается в
наказание за непонимание высшего творения - женщины, небрежного, а тем более
-  базарно-магазинного отношения к ней. Он понял,  что ему  нельзя  касаться
Зины  Купариной, нельзя соблазнять ее словами, что сам  полет с нею  рядом -
непонятно зачем подаренная ему радость.  Может,  потому,  что он бескорыстно
заступился за  нее? Он сказал тете: "Поставь ей, пожайлуста, пятерку. Поверь
моему опыту  - оно написано  не  только  искренне,  но  на нем  лежит печать
высокой и красивой души". Тетушка вздохнула: "Вот с этим мне трудно спорить.
Купарина  -  чудесная  девушка. Когда она входит  в класс, сразу  становится
светлее.  И  сразу к ней обращается несколько одноклассниц и одноклассников.
Видно - омобога дела нет - хотят услышать ее голос. Ладно, сделаю исключение
-  поставлю отлично, но если мне  сделают замечание - пойдешь вместо меня на
педсовет". Неужели он действительно ходил потом на  педсовет и помахал перед
носом  директора  нокаутным  кулаком?  Наверное,  да. Инае  чего бы  это  он
побледнел и отшатнулся, когда встретил их на тропке, что  вилась по высокому
берегу в  ракитах речки, и Сергей подумал, что он все же помахал ему кулаком
перед самым носом-то то  он  первым поздаровался  с  тетушкой, назвав  ее  с
перепугу Марьей Ивановной (это он запомнил  из  анекдотов о Вовочке?  Может,
сейчас  врезать  за это?). Но  он  не  стал трогать  директора, так как  тот
торопливо собриал цветы для Зиночки Купариной - стыдно было за то, что он не
увидел сразу таланта в сочинении.
     А тетушка сказала: "Счастливым будет тот,  кому попадется она в жены. У
нее не только золотой характер -  она и опрятная, и  маме первая  помощница.
Все в  руках у нее  ладится. И братья: оба младше  ее, любят ее, как  родную
мать".
     Сергей спросил у тетушки - почему будет  счастливым тот, кто женится на
Зине Купариной? А  она? Будет ли  она счастлива? Вдруг муж - душевно  глухой
человек  или с вредным  характером. Или алкаш. Вот и будет маяться весь свой
век. Тетушка вздохнула:  чуть погнутую  веточку можно руками выправить. Если
руки  - нежные и умелые. А если ветка  вся  кривая и закостенелая - ее сразу
видно.  За такого Зина не пойдет. И родные  не отдадут. Здесь ведь все семьи
знают друг друга. Уверяю, что не в одной семье ждут Зининого срока. Получить
в семью такое золотце - любой будет раз".
     Сергей  вспомнил  примерно шестилетней  давности  историю,  когда он  в
Ходженте  разбирался с одной  семейной историей. Что-то не  ладилось в семье
одного из секретарей комсомола, секретарь даже гульнул немного, и, возможно,
дело  решили  бы иным  способом, но отец  секретаря,  Ашурали  Джураев,  был
известным в республике человеком - участник борьбы с басмачеством,  участник
Великой Отечественной войны, потом - крупные посты на хозяйственной работе -
до директора крупнейшей фабрики в области,  и еще несколько  чеовек из этого
клана  были  деревьями над  кустарником: сестра  Ашурали была доктором наук,
один из племянников - заведовал отделом  в горкоме,  а  младший сын учился в
Академии общественных наук  и наверняка взлети  выше старшего брата. Сергей,
после  всех  разбирательств, решил  встретиться  с самим Ашурали. Потому что
где-то наверху хотели попридержать усиление этого клана и из газеты ему дали
наказ непременно сделать материал на морально-этическую тему. Старый Ашурали
не стал выгораживать сына.  "Я  ему, дураку, еще три года  назад,  когда  он
собрался жениться на этой  девушке, сказал ему - не  женись! Ведь он женился
на ней по глупости. У меня на  фабрике работали две русские девушки - родные
сестры. Обе закончили институт. Очень дружные. И очень хорошие.  Мой младший
первым познакомился с младший -  Раей. Ну, они полюбили  друг  друга, решили
пожениться.  А старший  - вот  дурак! -  говорит, что старшая сестра, Ксеня,
такая же  красивая и он женится на ней, чтобы не отставать от  брата. Он  же
красивый, видный. На комсомольской работе. Я ему объяснил - девяносто девять
процентов успеха  мужчины в  жизни - в  руках  женщины. А  если  женщина  не
любимая, пусть она красавица-раскрасавица и женщина  неплохая  -  все пойдет
прахом.  Любовь  нужна.  Любовь. И любовь  женщины  - тоже. А  я уверен, что
Ксения вышла  за  него только по  тому, что сестра  замужем за младшим,  что
семья  - нормальная, что  Даврон современный  человек - окончил университет.
Вот  и пошло... Если  бы  любил - не заимел бы  любовницу с  шелкокомбината.
Правда, это  и  не любовница -  там  много  девушек ну, если и не свободного
поведения,  то  не  прочь  погулять". Это  Сергей  знал  не  хуже  ветерана.
Социальный заказ Сергей тогда  не выполнил, но, как ни странно, подружился с
Давроном,  несколько раз  бывал в молодежной  компании,  где собирались одни
мужчины  -  друзья  детства. Обычно за  столом в доме  на  центральной улице
собиралось  человек  семь-восемь - все с хорошим потеницалом  ребята, кто-то
уже  руководил  автобазой  и  Сергей  прикидывал,   через  сколко  лет  этот
представитель ходженского  клана  станет министром транспорта,  другой - был
зав.отделением городской больницы  (будущий министр здравоохранения), третий
- был уже капитаном милиции)  ну этот - через областное управление пересядет
в министерское кресло. Минимум - замминистра. Иногда он случайно сталкивался
с  Давроном прямо  на улице  и они  улыбались друг  другу, как  да человека,
имеющие одну тайну.
     Для  Сергея знакомство  с личной  жизнью Даврона  напоминала жизнь  его
семьи. Может, не будь у него опыта своей семьи, он, возможно (хотя вряд ли!)
и решил  бы поучить молодых, как плохо жениться без любви.  Но ведь он  знал
русскую пословицу - сживется-слюбится. И такое в жизни бывало не единожды. У
тех же таджиков он видел не мало любящих  семей,  хотя молодые увидели  друг
друга  в день свадьбы. Ну как и у его дедушек и бабушек. Выбор старших часто
был мудрым. Но его родители поженились уж по советским  законам. Без решения
родителей.  Мелькнуло  лицо  отца,  матери, мачехи, сестры. Вот эта  троица,
если,  конечно, не считать его  самого, была самой большой тайной Сергея. Он
никогда и нигде  не говорил о  своих  родтелях, потому  что  чем  становился
старше, тем больше открывал для себя нового о своей семье и  был уверен, что
до  конца все тайны не  узнал. Самым странным в этой истории было то, что он
не испытывал привязанности  к матери. Они развелись,  когда Сергею было пять
лет, старшей сестре - двенадцать, он не  знал причин, почему он, пятилетний,
достался  отцу. По логике его, младшего,  должны бы оставить с  матерью.  Он
всматривался в  смутное  прошлое,  которое  было  где-то за этими  лугами из
звездных цветов. Наверное,  он сначала переживал. Но  тетя Элла, или как  он
позднее узнал, Элла Петровна, была  с  ним ласкова, нежила  и любила его как
родного. С годами  он понял - да, любит. Тем более, что своих детей у нее не
было.  Она вышла за отца в двадцать  пять, отец был на десять лет старше ее.
Но  когда Элле Петровне исполнилось тридцать пять, а Сергей  уже  заканчивал
школу, он  уже  понимал,  что Элла Петровна  по-настоящему красивая и  умная
женщина.  Рослая, с большими темными  глазами, очень  подвижная, она  любила
пошутить  и  Сергей  не  мог  вспомнить,  когда она была хмурой.  Иногда (он
поражался этому) она как-то легко и просто приводила в чувство отца, если он
был не  в настроении. Особенно, если какие-то проблемы возникали  на работе.
Отец всегда встревал в какие-то сложные дела и потом он узнает, чо  единожды
отец уже стоял у стенки (Сергей не помнил этого - ему  было всего два года),
но уже  перед самым последним  мгновением  успело  прийти распоряжение,  что
Егора Сергеевича освободить и оправдать.  Оказалось, что какие-то химические
опыты,  которе он проводил вместе с другими  инженерами,  оказались вовсе не
вредительством,  и  известный   академик-химик,  у   которого  отец  учился,
подтвердил  большой  экономический эффект разработки группы молодых  ученых,
которыми руководил  некто Эдельман, как ни странно, не  оказавшейся ?????, а
обычным  гражданином. Отца  не  взяли на фронт -  дали бронь, так как  армии
срочно  потребовалось огромное количество горючего, чем  и занималась группа
Эльдмана. Он иногда  видел  дома этого начальника отца. Особенно после того,
как родители развелись, и в доме появилась Элла Петровна. Это он много позже
узнает,  что отец и познакомился с Эммой Петровной в гостях  у Эльдмана. Все
не  случайно в этом мире. Он подрастал и чувства тоски по  матери  сменялись
раздражением. Действительно, почему мать  оставила  его, маленького. У чужой
тети? А если бы Элла Петровна  окзалаь мачехой из сказки? С  Эллой Петровной
было легко: она никогда не ругала его  за школьые грехи, хотя,  в общем-то к
нему  особых  претензий  не  предявлялось:  учился  он хорошо,  особенно  по
литературе,  писал  для  стенгазеты  патриотические  стихи  и  непременно  -
лесенкой  (как  Маяковский),  бичевал прогульщиков  и  тех  кто  не выполнял
домашних заданий, отвиливал от общественных дел. Но на собрания всегда ходил
отец и тоже никогда не устраивал никаких разборок после собраний - обычно он
почти все говорил дома,  о чем  шла  речь на  собрании, иногда  соглашался с
требованиями учителей  иногда  -  нет.  Это удивляло  Сергея. Но с годами он
понял, что отец - просто умный человек и не склонен был считать, чо педагоги
во  всем  правы. Примерно к десятому  классу  он  вдруг обнаружил,  что Элла
Петровна  -  вовсе  и не  Элла  Петровна, а Эльза Пинхасовна, и  что  она  -
еврейка. Он был удивлен и спросил у Эллы Петровны, почему  она называет себя
не так как записано в ее паспорте. Та улыбнулась и сказала: "Так удобнее для
людей. А  то  ведь отчество  сто раз переспросят". Его  устроил  ответ,  тем
более, что отношения с Эллой Петровной  у него были  просто  отличными, и он
уже позже, когда слышал какие-нибудь анекдоты о евреях,  не  редко одергивал
рассказчиков, если анекдоты носили оскорбительный  характер для  евреев. Уже
работая в редакции, он с трудом воспринимал все, что печаталось по сионизму,
хотя некоторые  факты настораживали,  например, те же случаи резни в лагерях
беженцев в Ливане. Выходило,  чо было  правдой любовь  к нему Эллы Петровны,
легкая  осбановка  в доме, которую она могла создать, преклонение отца перед
нею как женщиной,  и резня в лагерях беженцев. Потом он прочтет много книг и
брошюр, удивится, чо празник Пурм отмечается в честь массовой резни персов и
узнает от знакомых Эллы Петровны,  как на улицах Львова  людей расстреливали
только за то, что он  был евреем. Знакомая Эллы Петровны уцелела потому, что
совсем была не похожа на еврейку и фамилия  по мужу у нее была - Манцкевич -
кажется, польская. Так Сергей никогда  и не пришел  к единому выводу. Только
один  раз,  когда  на крупном предприятии  был провален годовой  план, а они
знали, что начальник планового управления в министерстве  - еврей, как и оба
его заместителя,  сотруник отдела промышленности раздраженно  заметил:  "Это
все еврейские штучки". Он зло остановил его "Горбат поэт. Стихи его горбаты.
Кто  виноват?  -  Евреи  виноваты".  Сергей  к  этому  времени давно  прошел
чистилище  респуликанской конференци, а сотрудник отдела  промышленности все
пописывал громящие  подписи в рифму для  "Комсомолского прожектора" и  очень
гордиля, когда из ЦК звонили и хвалили его "точные строки". Сергей знал цену
этим шедеврам и был уверен, что Кузнецов еще на его памяти перестанет ковать
свои разящие стихи,  особенно, если попадет в ТАСС или в какую-нибудь газету
корреспондентом. Ни там, ни там в комсомольских подписях в рифму  нуждались.
Кузнецов тогда как-то сразу сник, но потом решил взять реванш и начал что-то
доказывать Сергею. Сергей с улыбкой послушал его и вдруг пересказал сцену из
Ремарка; когда один герой доказывал,  что все беды  - от евреев. Собственник
возразил: нет,  во  всем виноваты велосипедисты. Спорящий спросил: "А причем
здесь велосипедисты?". На что  собеседник ответил: "А при чем здесь евреи?".
Кузнецов сник и больше не спорил с Сергеем.
     Но уже когда пришло время писать разные анкеты, он просто не мог обойти
вопрос  о  матери, тем более, что она была жива  и здорова, осталась жить  в
Башкирии, откуда отец с новой женой ухеал в  Среднюю Азию. Он спросил отца -
что послужило  причиной развода. И  отец вдруг занервничал (что-то он все же
не скажет никогда даже сыну. Наверное, вместе со всеми недостатками, которые
были  у матери,  Элла Петровна, которая  была на десять лет моложе и отца, и
матери, покорила отца еще молодой плотью, наверное, страстью,  ну и любовью,
конечно. Но обо всем отец не  будет же говорить с сыном! В  недоговоренносях
часто  и кроется  вся правда).  Отец долго забивал  свой мундштук сигаретой,
закурил и сказал ему: "Знаешь, в жизни мужчины женщина играет огромную роль.
(Старый Ашурали скажет все это  ярче  и точнее). Скажу тебе одно:  если бы я
сразу женился на Элле Петровне, то кандидатскую защитил бы  не в сорок пять.
Когда  в  стране началось повальное  увлечение наукой,  она сказала мне: "Не
защитишься -  будут  над  тобой  командовать  молодые.  И  дело  даже  не  в
зарплате". Вот  так я  в сорок два  года  сел  за диссертацию  и ворок  пять
защитился. Это все  -  старые разработки применительно к новым  технологиям.
Давно  бы  защитил и докторскую. Да  теперь  надо новые идеи опрабировать на
практике.  В нашем институте  перспективных направлений не разрабатывают. Мы
сейчас  изучаем влияние НРВ  на  урожайность. Это, по-моему, чистый бред.  Я
даже  Хрущеву  об  этом  писал.  Но нужно  лет пять  опытов, чтобы  получить
отрицательный результат. Будет  уже не до диссертации". Отцу  тогда было уже
пятьдесят три, и к этому времени все  главное в жизни Сергея уже свершилось.
Он  уже  с  холодным  прищуром  читал  стихи модных  поэтов,  видел  игру  и
конъюнктуру в них и угадывал собственные  амбиции в какой-нибудь тарабарщине
типа "уберите Ленина с денег". Ловкие ребята: знают все - и сколько шагов до
Мавзолея, и про Братскую ГЭС. Устроились... Он понимал, что в занятии наукой
стремление устроиться более  скрыто,  чаще всего  - даже не  разлчимо,  хотя
многие  рвались  к  защите всяких  экономических  диссертаций,  чтобы  стать
начальниками   на  фабриках  и  заводах,   пробиться   в   министерство  или
какой-нибудь институт  - лучше чисто научный,  например,  НИИ  Госплана и до
морковкиной  завязи  решать  там  глобальные вопросы  всякой  координации  и
кооперации,   создания   комплексов   и   промышленных   регионов.   Причем,
какой-нибудь  новый генсек  мог повернуть  руль  влево или  вправо,  и тогда
тематика  всех этих  НИИ менялась, начинали  рассчитывать,  как замечательно
работается при  совнархозах и сельских  райкомах партии. Этих было видно - и
по  сытому  беззаботному  виду,  по  одежде  (у  кого  же из  Госплановского
института нет дорожек  на  республиканскую оптовую базу, а еще лучше -  базу
Потребсоюза, куда поступали  по обмену  на дары  юга  из развитых  стран  не
только  радиоприемники и магнитофоны