находился
на углу сквера,  мимо которого  почти  весь  городок ходил на базар. Евгений
Александрович выходил в воскресенье в  шелковом халате на балкон (где он его
только раздобыл?) вроде покурить и полистать прессу, а сам бдительно следил,
кто идет на рынок и с рынка. И все начальники (на востоке мужчины сами часто
ходят  на  базар),  большие и маленькие, приветствовали его,  интересовались
здоровьем  ну  и тому  подобное.  Знали  - кто проявит неуважение, газета не
отметит его успхов, а за  неуспехи - держись! - был у Евгения Александровича
фельетонит Огненный. Ох и задал жару!
     Правда, огня как правило, после этого не бывало. Но кто же захочет быть
под  прицелом Евгения Александровича, у которого  "рука" в обкоме!  И  - все
кланялись,  лебезили  и  Сергей  подумал;  вот  бы  сюда Михалкова со  своим
"Фитилем". Вряд ли хоть  один человек в здравом уме мог бы подумать, что это
- не инсценировка, не игра.
     В тот вечер у Сергея остались ночевать случайно встреченные им знакомые
геологи. Поддали хорошо с вечера. Утром допили коньяк  и  Сергей решил пойти
порезвиться  с  Евгением Александровичем.  Он  сгрыз мускатный  орех,  чтобы
перебить  запах, потом выпил пару чашек крепкого кофе  и  двинулся к скверу.
Миллион  творческих решений мелькало  в  его  голове: а что,  если метров за
двадцать  начать  ползти на коленках, время  от времени воздевая  к  Евгению
Александровичу  голову  и  руки?  Но  жалко  брюк  - почти новых,  шерсть  с
капелькой лавсана  - не  мялись и были крепкими.  Или пройти на  руках  мимо
него? А я то думаю, что вы как не все нормальные  люди - вверх ногами, вверх
тормашками,  говоря по-русски! А это я увлекся йогой и прошел лишний квартал
на руках. Представляете? - и не заметил. Даже Вас, Евгений Александрович. Вы
уж простите,  ради бога!". Или, думал Сергей, попросить  у начальника отдела
милиции, нет,  лучше в  училище,  учебный  калашников  и ползти  мимо  дома,
замирая время  от  времени и когда  его  заметит  Евгений Александрович,  не
моргнув глазом, сказать: "А я  смотрю,  не ходят ли здесь чужие. Держу,  так
сказать, всех  на мушке". Нет, лучше всего проехать на белом осле.  И  когда
Евгений  Александрович окликнет его,  он  ответит  ему, что решил въехать  в
город как  Христос  и  проверяет, все ли как  надо отдают  ему почести? Идей
роилось - уйма! Он вспомнил, как в кино трудно находили решение для какой-то
там  одночастевки. А тут - на тебе - куча решений!  Может, ему  организовать
здесь киностудию и начать выпускать сатирический журнал? Ну да - тут они ему
дадут - и сатиру и  юмор!  Восток дело тонкое, Сережа! Тем временем он дошел
до угла и успел услышать голоса двух холуев: один расваливал статью  Евгения
Александровича  -  писал  тот  редко,  и статья, о  которой  шла речь,  была
напечатана  еще в  канун майских праздников. А на дворе, слава  богу,  июль.
Второй долго превозносил  красоты  города, говоря, что если бы не санитарный
патруль  их  газеты, никогда бы их городу не быть таким уютным и  чистым. Ну
вот  -  патрулями  все  и  решить  -  проблемы  чистоты  и  благоустройства,
строительства жилья  и  работы жэков,  возведения новых заводов  и  освоения
земель. Может,  вообще  все  власти  разогнать и издавать раз в  пять больше
газет? Что-то там наполеон говорил про четыре газеты, заменяющие стотысячную
армию. Хотя... Тут  же не  идеологическое  поле  битвы. Не успел он додумать
мысли   о  Наполеоне,  как  увидел  сидящего  в  плетенном  кресле   Евгения
Александровича. Рядом на столике в беспорядке внимательного просмотра лежали
разные правды, коммунисты, огоньки и крестьянки в работницами. "Ну и дуб был
тот Наполеон: на стульчике сидел во время сражения. Что ему стоило  хотя  бы
плетеное  кресло возить  за  собой. А ради какого-нибудь  Варелоо можно было
быстро  соорудить  двухэтажный особняк  с  балконом.  Сидел  бы  Наполеон  в
шелковом халате, листал  газеты да время от  времени смотрел  в свою трубу и
отдавал приказы разным  неям и даву.  И не проиграл  бы сражение. Надо знать
толк в плетенных  креслах! Вот, Евгений Александрович все сражения, пусть  и
маленькие, но выигрывает! Евгений Александрович  увидел Сергея поверх очков,
снял  их  (еще один недостаток  Наполеона - не  фига  было в трубу смотреть.
Смотрел бы  в  двойные  очки  -  что  вблизи,  а  что  вдали  - как  Евгений
Александрович,  окликнул его: "А, милейший! Неужели  и вы  на рынок? Вы ведь
вроде  не  обременены?".  Сергей  только  хотел   сказать  ему,  что  пришел
засвидетельствовать почтение,  как вдруг Евгений Александрович сказал: "А не
заглянете ли на минуточку?").  Была у старперных журналистов в семидесятые и
чуть раньше  познакомиться  с этим племенем, "младым" и незнакомым, читавшим
там  разных  Хемингуэев,  Фолкнеров,  Сэлинджеров,  Фитцжеральдов  и прочих,
узнать что-то новое, приобщиться, так сказать, к новым  веяниям. А  у Сергея
был  совсем иной расчет: он понимал,  что у Евгения  Александровича найдется
что выпить. Это очень кстати, поскольку зарплаты осталось еще целых три дня,
наверняка накормят, поскольку часы показывали уже без четверти час (те самые
часы,  с  будильником,  что  он  получил  в  премию  за  свою  "Погоню"). Он
согласился  и  через минуту хозяин его уже встречал у дверей! "Клава! К  нам
гость! Бывший столичный журналист, а теперь  украшает своими творениями нашу
газету.   Лично   выписывал  ему   две   премии!".  Вышла   жена  -  обычная
провинциальная салонная дама не в меру пережженная и выщипанная, но кухарка,
как  оказалась,  столичного  уровня.  Они  действительно  выпили  и  классно
пообедали. Правда, Евгений Александрович пли как минимум в пять раз меньше -
чувствовался  ли  возраст, или -  тот  играл в  трезвость  - Сергею было все
равно: он давно пережил всякое чинопочитание, и появись передним сейчас хоть
сам Генеральный секретарь, в нем ничего не  дрогнуло бы, не шевельнулось. Он
уже понял  и цену человеческой мудрости и дурости, понял все  маски  и самое
главное  -  никого и  нечего  не  боялся.  Что у  нег может отнять  система?
Двухкомнатную  железобетонную  квартиру? Так он вот  уже почти  два  года не
живет  в ней и когда прилетает дня на два чтобы  нарисоваться перед соседями
(наиболее  любопытным  из  них  -  чего  это  его так  долго  не  видно,  он
заговорщицки говорил: "Меня взяли  на  работу в одну секретную экспедицию. К
сожалению,  я  ничего  о ней  рассказать  не могу),  и оплатить коммунальные
услуги, причем, он обязательно заходил в кабинет к самому начальнику ЖЭКа  и
вел с ним разговоры о выполнении  и перевыполнении планов, чтобы этот  дурак
по чьей-нибудь наводке не вывез его барахло на хранение, а квартиру не отдал
кому-нибудь  из  своих  людей,  но  и   в  эти  приезды  он  уже  чувствовал
отчужденность от этой квартиры - еще бы! - здесь прожито всего восемь лет, а
в  других  местах - чуть  ли  не сорок,  да  и не пренадлежал он к  тем, кто
привязывался к своей конуре, чувством, как  собака -  цепью к своей. В конце
концов он в  любой областной газете такие  хоромы  получит в  течение  года,
если, конечно не будет пить и постарается работать на все сто процентов, или
даже  на сто  один. Все равно жизнь  бессмысленна и  только желание казаться
чем-то держит людей на поверхности земли. Нет, не  всегда бессмысленна: есть
в ней  две вещи, разные, но очень важные:  любимая  (по-настоящему любимая!)
женщина и  - искусство. Это от тоски.  Видимо, писал все свои  работы разные
Микельанджело и Караваджо, Тициан и Леонардо. Ну, с теми не все ясно.  А вот
что  многих русских художников  заедала тоска (от бессмысленности жизни!)  -
это он знал точно. А почему пил горькую  автор "Двух гитар"  или как она там
называется? Бессмертный же романс написал. Правда, опять от тоски.
     Тем временем жена Евгения Александровича для десерта накрыла на стол  и
зам. шепнул ей, что  поставить из  выпивки еще. Появилась бутылка "Греми"  -
отличного грузинского коньяка, который  один раз промелькнул даже в открытой
продаже как ночная комета. Сергей  быстро нашел, что делать. Он сказал заму,
практически своему шефу: "А давайте спорить,  что даже  после  этой  бутылки
(хотелось  ее  допить да надо  было  с  чего-то начинать, чтобы выдать этому
приемщику  - халуйских и хитрожопых ужимок то,  что  он заслуживает),  - что
даже  если мы выпьем эту бутылку  до  дна (а Сергей  точно  там должно  было
принадлежать четыреста граммов), я все равно смогу отжаться от пола на одной
руке. Хоть левой, хоть правой)  он не знал о волейбольном прошлом Сергея, не
знал, что в редакции  на спор он легко укладывал руку очередного претендента
на стол, и однажды к нему привели одного культуриста с мускулатурой, которой
позавидовал бы и сам Геракл, и втравили Сергея  померяться силами. Сергей не
без  труда,  но уделал этого представителя боди билдинга, и  левой и правой,
после чего тот  откровенно сказал, что такого  с ним еще не бывало. А Сергей
знал:  эта группа мышц у  него развита отлично. Евгений Александрович принял
слова Сергея  за розыгрыш. Возможно, циркачи  и могут такое.  Но  чтобы  его
работник! Человек, который  не ходит в секцию  (Сергей каждое утро отжимался
по  двести раз, чтобы сохранять  и силу, и фигуру), но зам.  этого не знал и
потому не поверил: "Да вы отжимайтесь без коньяка! Прямо сейчас! А сможете -
бутылка  ваша.  Нет  -  сбегаете   в  ларек  и  принесете  обычный".  Сергей
согласился. Встал, снял пиджак и  на удивление Евгения  Александровича легко
отжался  от пола и на правой, и на  левой  руке.  Тот изумился: "Когда же вы
тренируетесь?". Сергей решил дурачить зама:  "Да я не тренируюсь. Эта сила у
меня - от природы. Наша семья родом из того же села, что и Поддубный. Может,
даже  мы и  родственники".  Зам.  замолчал, потом  попросил  жену  завернуть
бутылку и уложить в полиэтиленовый пакет с  мишкой на боку. Появилась другая
бутылка "Греми".  Они чуточку выпили и Сергей стал думать, чтобы еще  унести
из  дома. "А  знаете что, Евгений Александрович! Давайте посмотрим,  что я с
места подпрыгну до  потолка. При этих его словах  зам. поднял глаза на  свои
потолки в три  двадцать, видимо, вспомнил, как  они с женой  снимают паутину
или  как  трудно  менять лампочки  в  люстре -  приходиться на стол  ставить
табуретку, жена  держит табуретку и только тихо  говорит: "Ради бога,  Женя,
только не спеши. Только не спеши!". И он не  верил, что можно допрыгнуть  до
потолка. А Сергей уже в  десятом классе на спор с разбега доставал  школьный
потолок, но  там  ведь и не три двадцать, а минимум  -  четыре... "А на  что
спорим? - шеф, хоть и пил мало,  но уже  шел на  розыгрыш, или, может, в нем
еще из доначальственных  времен осталось что-то непосредственное, возможно -
даже пацанское. "А на люстру!" - нагло ответил Сергей.  -  Достану потолок -
люстра моя. Не достану -
     остается  ваша!". Шеф настолько  раззадорился, что  даже не спросил - а
что взамен на  кон  ставит  Сергей,  если не  достанет  потолок? Давайте!" -
только  и махнул он рукой. Сергей отошел  от стола  - благо в  комнате  было
метров двадцать пять и была свободная  площадка, где можно прыгнуть. "Эх-ма!
Дорогой Евгений Александрович! Не  знаешь ты, что из-за своих прыжков я чуть
ли  не стал членом сборной СССР! Просто не хотел бросать учебу и становиться
паном спортсменом. А на его игру приходили толпами девки смотреть, когда шла
игра даже между факультетами, не то что между сборными республик. Он шутливо
спросил  зама:  "А туфли  снимать?  Или вы проверите,  нет  ли в  них тайных
пружин?".  -  "Как  хотите", - ответил шеф. Но позвал жену в свидетели сора.
Сергей встал, сконцентрировался и только  чуть меняя положения стоп, прыгнул
зам  и  сам  понимал  - это  не разбег,  иначе не прыгнешь.  Сергей  ладонью
черканул  по  потолку   и  тяжело  дыша  предъявил  доказательство.  Евгений
Александрович  сокрушенно  крутил  головой: "Да  вы,  оказывается,  во  всем
первый!  И  писать,  и отжиматься, и прыгать".  (Это он еще ничего не знал о
женщинах, подумал Сергей.  Ну  и  пусть думает, что тут первые Казанова  или
Дюма - отец). А  зам. Продолжил: "Ну, люстру мы снимать не будем - она вам в
нашем общежитии  не нужна. У вас там все есть.  Обком следит  и  все  там  в
порядке. Но поскольку  вы  ногами чуть сместились  с центра - предлагаю  еще
одну бутылку коньяка. И какого!". Он  кивнул жене -  та  поняла и над столом
через пару мгновений заворачивала "Принца Шатло". (Вот ведь как - а поначалу
кажется  таким  мудаком!  Но слов  держит!  Сергей  еще раз удивился,  как в
человеке мелкое тщеславие уживается с  широкими  и открытыми жестами)... Они
выпили еще и Сергей уже  чувствовал,  что  захмелел что надо. Они говорили о
всякой  чепухе и  Сергей  даже  рискнул рассказать  заму  один из  последних
анекдотов о Генеральном секретаре. Мол, откуда все землетрясения происходят.
Шеф  от души хохотал,  рассказал  в ответ тоже какой-то  не  очень  скромный
анекдот  - в общем, беседа шла легко и  на равных. Ну, раз на равных, Сергей
решил  и действовать  на равных.  Это  должен  был быть  последний парад. Он
попросил разрешения у хозяина: "А можно,  Евгений Александрович, я поздравлю
советский  народ?". - "С  чем?" - удивился шеф. "Да  разве  не  с чем? Ну уж
поверьте - никакой  глупости  я не ляпну с  такого  знаменитого балкона. Это
ведь  почти балкон Кшесинской! А я - повыше Ленина буду. Ну разрешите - один
только разок!". И он,  не  слушая  хозяина, нетвердой  уже походкой вышел на
балкон и крикнул: "Да здравствует советский народ - строитель коммунизма!".
     ...Но почему они  его  заявление рассматривают на свет?  И  одеты - как
врачи - в  белом.  А заявление - черное. Хотя никаким черным оно для него не
было. Еще вечером  к нему прибежал один из новых друзей по рюмке и  сообщил,
что в  городе  говорят (ясно  кто-кто у  власти  и кто ее обслуживает),  что
Сергей выкинул нечто из рук вон выходящее. Чуть ли не  "Хайль Гитлер" кричал
с балкона Евгения Александровича. Сергей поразмышлял и понял - что подводить
ему предпенсионного человека - ни к чему. Он позвонил ему домой и сказал (за
день хмель  выветрился) чтобы он утром  уговорил шефа без  всяких расспросов
подписать  заявление   "по   собственному  желанию".  Чтобы  пресечь  всякие
разговоры. А начальству  наверх  доложить, что  он,  Сергей под мухой  зашел
вроде по делу  к  заму, и пока  тот искал нужные бумаги, вышел  на балкон  и
толкнул речь. Все,  мол, разобрались и  над святыми  для каждого  советского
человека лозунгами никому не позволено ерничать. А шум поднимать - тоже не к
чему. Так оно и вышло. Утром, еще не было девяти, шеф подписал ему заявление
"по собственному желанию", и еще не высохли чернила,  как из обкома раздался
звонок.  Сергей слышал,  "как они  уволили этого хулигана, в нетрезвом  виде
ворвавшегося  в  квартиру  к Евгению Александровичу  и  что  коллектив резко
осудил этот недостойный советского журналиста поступок  (ха-ха-ха!)  - и еще
рабочий  день не начинался  после  выходного.  А там - уши развесили. Или им
только это  и  надо было  услышать?  Обязательны слова, а не дела?  И  когда
Сергей уже заполнил обходной, еще не все в редакции знали,  что произошло на
самом деле.
     Зато Сергей  знал что ему делать на  самом деле: в соседней области, но
она была в  другой  республике, на  региональном  совещании к  нему  подошел
редактор показал большой палец. Через два часа Сергей уже ехал в автобусе  -
что  тут  за  расстояние -  какие-то  сто  пятьдесят  километров).  Редактор
обрадовался  его  приезду,  сразу   назначили  старшим  корреспондентом  при
редакторе  и спросил,  не  надо  ли  выписать  аванс.  Нет, в  авансе  он не
нуждался, - получил расчет и деньги были.
     Коллектив  здесь оказался действительно  замечательным. Все были  ровны
друг с другом, никто ни на кого не клепал) потом он узнает причину), строчки
сдавались  вовремя.   А  редактор  еженедельно   выписывал   кому-нибудь  из
сотрудников премию. Была  установлена  даже своеобразная очередность. И  все
знали, что премия сия предназначена на пропой. И минимум один раз в неделю в
редакции "пили чай" -  для  двенадцати-четырнадцати  участников хватало пяти
бутылок водки,  торта и  конфет  для  немногочисленного  женского персонала.
Особенно не шумели, тут же находили себе занятия  по интересам - кто играл в
шахматы,  люди  с  мозгами попроще  -  в  шашки.  Кто-то заводил  радиолу  с
цветомузыкой  и приглашал  танцевать  одну  из  машинисток, или  зав.отделом
писем.  Пропивали здесь и премии к  праздникам, к  дням рождения,  но,  надо
отдать  должное, часто  скидывались и  на  свои  трудовые. Спокойно все так.
Неужели  вот  так  спокойно  начинаешь  окончательно   спиваться?  Может,  и
матушка-Русь вот спокойно, буднично, правда,  без всяких премий, (а иногда и
с ними), но чаще  - за счет  самогона,  квасила и квасила и становилось  это
нормой жизни, и во время поездок по  России (особенно - к матери и тетке) он
не  раз сталкивался с тем, что местные открыто презирали  тех, кто  не пьет.
"Не  наш  человек", - говорили.  Но Сергей везде показывал класс  и наспор с
одним трактористом  они выпили по  полтора литра самогонки. Как не умерли? -
загадка. Хотя он после той попойки ни фига не помнил.
     Общежитие  редактор  ему  выделил классное -  две комнаты,  мебель.  Но
Сергей все чаще  стал замечать, что возвращаясь под  киром из редакции,  он,
открывая дверь, зачем-то вслух говорил: "А я знаю, что дома  у меня никто не
прячется!". Одиночество в замкнутом пространстве становилось  для него самым
неприятным  моментом. Он все  время чувствовал напряженность, словно  кто-то
мог прятаться под кроватью или в туалете, и  он  не  раз ругал себя, что для
того, чтобы успокоиться, он осматривал  всю квартиру. Если  был не слишком в
залете. Тогда он падал  на кровать и  тут  же  вырубался,  и  проснувшись по
туалетным  делам,  уже  не гасил  свет.  Он заметил, что чувство непонятного
страха  беспокоит  его только по  ночам - днем  он  и  один  чувствовал себя
отлично, иногда даже  отсыпался, когда ночная  тревога  заставляла его бдеть
часа три-четыре со  светом, пока не начинало рассветать. Хорошо, когда рядом
была  женщина.  Тогда  он ничего  и никого не боялся, и если  бы  даже в дом
полезли громилы, он бы уложил их всех и не один нерв  у него не дернулся бы.
А  так...  Мистика  какая-то.  Особенно  тревожными   были  ночи,  когда  он
просыпался  после того, как видел  кого-либо из умерших  близких. Однажды он
посмотрел на часы - было ровно  три  часа ночи.  Двенадцать  по московскому.
Сразу вспомнились все страшные детские сказки про то, что покойники приходят
точно  в полночь, и Гоголь вспомнился со своими страшными повестями, и  весь
напрягся. И действительно -  в дверь настойчиво позвонили.  "Кого это  черти
могут принести в полночь", - подумал он, ничуть не пугаясь. Если даже  они с
ножом - не  успеют размахнуться. Вряд ли среди них  есть чемпионы республики
по боксу. А поэтому  он спокойно подошел к дверям  и  открыл их.  Там стояли
отец  и  дедушка  по  маминой  линии. Они  начали торопливо  и  даже  нервно
открывать дверь: "Сколько  тебе можно звонить! Разоспался!". И, недовольные,
прошли в  большую комнату.  Дедушка сел в угол дивана, а отец  -  в  кресло.
"Ничего  тут у  тебя.  Как  всегда  -порядок",  - похвалили отец. "Плохо  ты
встречаешь гостей, плохо", - пожурил дедушка. Отец сказал: "Может, мы зайдем
в другой раз, когда он будет лучше  готов?".  Не успел  отец договорить этой
фразы,  как  резко зазвонил  телефон. Он извинился и пошел  в другую комнату
ответить, не зная, кто это придумал его разыграть в полночь. Пьют, наверное,
где-нибудь  и решил  ему  звякнуть.  Он открыл  глаза и  понял,  что телефон
действительно звонит. Он схватил трубку и услыхал ласковый незнакомый голос:
"Котик!  Да  ты  никак  спишь? Разве в такое время спят  настоящие  мужчины?
Сергей схватился за часы - они  показывали ровно три ночи. А