чай, принес продукты и канистру. Тут же
стояли пол-литровые банки. "Пить будешь?" - спросил Пал Палыч. Сергей кивнул
головой  и был  уверен, что сейчас нальют спирт. Но когда еще только открыли
канистру  и  начали  наливать  по  банкам, он почувствовал  запах  марочного
коньяка. Пал Палыч уловил удивление: "Не  бойсь! Мы - рабочая гвардия. Как у
Горького. И нам положен хороший  коньяк". Пал Палыч  достал из  кармана  два
червонца и сказал, что это - аванс за сегодня и повторил, что Сергей сегодня
может  отдыхать.  Да,  так оно  и вышло. После  двухсот  пятидесяти  граммов
коньяка  (больше не наливали никому) он  почти заснул  в автобусе, а дома  -
вырубился, предварительно отключив телефон  и вытащив ключ из дверей -  мало
ли кто припрется. Спал до вечера, как убитый. Потом  пошел  к бочке. Отозвал
Василия, поблагодарил.  Сходили к  ларьку, Сергей взял три бутылки  водки, а
потом на тех, с кем обычно пили (это у них была компания -  человек пять) на
всех  заказал по три кружки пива. Темнело. Сергей  снова  почувствовал,  как
накатывается тревога. Он пришел домой и  стал слушать  музыку.  Часов  около
двух тревога стала  нестерпимой. "Скоро же  три часа ночи. Как раз время для
всяких видений!". И тут же он ругнул себя: "Т-фу ты! Ну какие видения!". Тем
не менее, помня разговор  с врачом о своем синдроме, оделся и вышел на улицу
- до работы  он еще отоспится. Он ходил,  курил  сигареты. Не боялся никаких
хулиганов. Он был бы даже рад встрече с ними. Вот бы отвел душу! Но попались
милиционеры. Он даже не заметил, как сзади подъехал "уазик" и к нему подошли
трое. "Вы кто такой?  Вы  - перепили? (Сергей давно протрезвел и еще вечером
съел  мускатный  орех   -  по  привычке,  не  любил,  когда  от  тебя  несет
алкоголиком".  Да  что  вы!  Я  вышел  погулять.   Вот   роман  обдумываю...
"Милиционеры поняли издевку.  Последовала  команда  на  чужом  языке. Сергей
называл  себя  полностью, номер  дома и  номер  квартиры  и даже показал  на
горящее окно. По  рации  милиционеры сверили  его  показания. Все верно.  Но
теперь  они захотели отомстить ему за "роман". Давайте пройдем  к вам. У вас
там никого нет?". Сергей понял, что они хотят подловить его на сутенерстве -
что приехал среди ночи клиент, дал ему трояк - иди, Вася, погуляй, мол, пока
мы то да се. Но Сергей никогда не давал никому ключей, кроме Роберта. И было
это  всегда днем,  пока Сергей был на  работе. Поднялись на  четвертый этаж.
Сергей  открыл двери. Милиционеры вошли  и видно было, что удивились: следов
застолья  нет,  а  дом - так  алкаши не  живут. Все - словно  с иголочки, со
вкусом, и - очень чисто.  "А хозяйка где?" - спросил, видимо, старший. "Нету
хозяйки!  Живу один. Не  хотят идти  за  меня  замуж" -  сказал,  а в сердце
кольнуло:   теперь  действительно  не  было   надежд  на  ту,  единственную.
Милиционеры простились  и ушли. Он  посидел один, включив "Спидолу") он  уже
знал,  что  после встречи с  живыми людьми примерно  час  он  чувствует себя
нормально. Глянул  на часы - полшестого... Близилось  утро. Он  лег спать  и
спал  часов до  двух. Потом  съездил  в город  на стадион, нашел  тренера по
волейболу  (Иван Никифорович, хоть и постаревший, еще руководил сборной: под
его началом они  впервые  попали в десятку  сильнейших  в стране  и играли в
первой лиге). Сергей  попросил у  него  либо шоколад с витамином  "е",  либо
чистый шоколад.  Объяснил,  что  надо быстро восстановиться. Достал десятку.
Иван Никифорович взглянул на него: "На всю?". - "Конечно!". Минуты через три
из  подзобки  его бывший  тренер  принес восемь плиток шоколада. Дома Сергей
съел целых две и опять лег отдыхать. А вечером поехал на  станционный тупик,
угрюмо думая: "Вот и твой финиш - тупик. Станционный".
     Пал  Палыч поинтересовался, как он  себя  чувствует. Сергей сказал, что
болело, конечно, немного в костях, сейчас - совсем  ничего. - "Ну и  хорошо.
Значит, потянешь...". Но сегодня они разгружали всего один двухосный вагон -
в  нем  было ровно восемнадцать  тонн.  Соли.  Обычной соли. Закончив работу
часам к двенадцати, Пал Палыч сказал:  "Можно бы и по домам, да вдруг придет
срочный груз".
     Они сидели  у костерка, понемножечку пили  коньяк  с  чаем и когда  уже
зарозовело над Кара-Тау, поехали по домам - в первых, еще чистых автобусах и
троллейбусах.  Пал  Палыч отвел Сергея  в сторону  и  сказал: "Мы  позавчера
хорошо  заработали. Вот  тебе  еще  твоя тридцатка и сегодняшний  червонец".
Сергей  сам не  поверил  такому  заработку.  Если так будут  здесь  платить,
кормить и поить коньяком, он точно себе скоро купит "Волгу".
     Уже  через  месяц  Сергей  знал  все тонкости работы бригады. Пал Палыч
предложил ему оформиться. Сергей откровенно сказал ему о дипломе, о том, кем
он работал и  сказал, что  в  отделе кадров  скорее испускаются - подумают -
подослан. Мол, журналист  меняет профессию. Что потом  напишите  - ужас! Пал
Палыч спросил: "А как стаж? - "Да у меня его  уже. Вместе со службой в армии
двадцать восемь лет. Могу хоть завтра  на  пенсию". Другие  члены бригады  к
нему  не приставали с  расспросами,  а  начальство  по  головам  не  считало
грузчиков.  Да  и имел право бригадир при  большой нагрузке  хоть  студентов
брать.
     В  одну из  ночей  метрах  в шестистах от  них, фактически  на пустыре,
отцепили  вагон.  Он был  нужен составу - случайно  подцепили,  но его  ждал
начальник "Мясорыбторга" республики. В вагоне был полугодовой лимит на икру.
Сергей еще не знал этого. Только слышал, как Пал Палыч говорил: каждому - по
сумке! Министр нервничал - наступала ночь, и  если разграбят  вагон -  будет
дело. Но деваться большому начальнику  было некуда: вокруг станции "паслись"
невимые "группы, они зорко  следили, не брошен ли где без присмотра вагон на
подходе  к складам  и  тогда,  если  такой  вагон  попадался, недели  слежки
окупались  сторицей.  Иногда  вагон  отцепляли,  так  как  на  нем  не  было
накладной, или получатель значился какой-то далекой Сибири. Пал Палыч хорошо
знал потайную жизнь не только главной станции, но и номер два, откуда ночами
машины вывозили в нужные магазины  из таких  вот  потерянных вагонов ткани и
сахар,  вино и пылесосы -  чего только по нашему  разгильдяйству отправят не
туда  или  напишут на  вагоне  мелом  станцию  назначения так,  что свирепые
казахские  ветры  с  дождем и  следа не оставят от небрежных  надписей.  Там
синекура была куда круче: сотни "потерянных" вагонов стояли на путях и целая
автобаза работала на вызов уже списанной, наверное, продукции...
     Так он что - рыба и уже в банке? Он сам когда-то говорил об умерших: а,
это  консервы! И  хотел  посмотреть  на себя со стороны. Но  видел только  в
утреннем  тумане развилки путей, и вон туда, за поворот, уходила их  ветка -
кормилица. Он вспомнил, что они дотолкали тогда вагон до ворот базы, тут уже
Пал Палыч ломиком сорвал пломбы, каждому из шестерых членов бригады отложили
по двадцать банок икры - десять черной и  десять - красной.  Утром Пал Палыч
сказал ему: "Возьмешь  мою старую сумку. Но - прикрой. А сверху положи хлеб.
И не ходи по путям: вон тем прулоком к  третьему  автобусу". Сергей вечером,
до  работы,  зашел  к Василию  и  занес  по  три банки икры ему одному зачем
столько  - новостей он сейчас не принимает, а  так, поесть... Да и подойдет,
наверное, новая икра. И вдруг  его осенило: вот откуда наличка у Пал Палыча.
Вот так, наверное, продают из  вагонов коробки с шоколадом, растворимый кофе
и кучу другого дефицита.
     Сергей днем отсыпался и редко выходил к  пивнушке - разве что  угостить
старых знакомых и выпить  кружку пива -  не больше. Работал он каждую ночь -
это было  лучше, чем  сидеть  в  доме и быть объятым тревогой.  Бригада  Пал
Палыча была разделена на  две группы. Во  второй части был свой старший,  но
чуть ли не каждую ночь появлялся Пал  Палыч - посмотреть за порядком. Иногда
Сергей  вынужден был работать и днем. И тогда по виду грузчиков никто не мог
бы  сказать об их достатке. А у каждого из них был свой дом, машины, а у Пал
Палыча "Волга" и совсем новый "газик". Да, нужно было иметь слишком  крепкую
волосатую  руку, чтобы  простому смертному иметь эти вещи. "Волги" продавали
только героям труда и народным  артистам.  Ну, да разве Пал Палыч - не герой
труда? - Ни одного замечания - одни только благодарности. А на днях  получил
и  звание ветерана  труда:  он  здесь, на станции,  отработал  без  перерыва
двадцать пять лет.
     Сергей очень скоро  заметил, что ему практически  некуда девать деньги:
чай, кофе, сухое молоко и сгущенное, коробки конфет и сахар, макароны и рыба
-  все, что прибывало  к ним, они либо забирали тем же способом, что и икру,
или покупали у кладовщика за смешные деньги. А ни за одну ночь Сергей меньше
червонца не  получал. А когда был крупный улов - как та  же  икра, например,
получал до сотни. А  почему он забыл  об икре? Василий был рад подарку - тем
более на носу были праздники. А о том,  что он поступил правильно,  понял из
слов Пал Палыча: "Все правильно, Сережа... У нас жмотов не любят...".
     Сергей не заметил, как начал полнеть.  Работа ночью и целый  день более
чем  сытная еда.  Шоколад он ел прямо из  коробок,  колбасу  -  кружком,  не
нарезая,  как  это принято, пил сгущенку  - пробив ножом дно. И сливки тоже.
Себя он  успокаивал:  во мне  должно  быть много энергии, потому что день на
день  не  приходится и иногда пашешь  - как  вол. Но  вот он заметил, что не
может влезть  ни в  один костюм.  Пришлось ехать в  "Богатырь"  и купить  аж
шестидесятый размер.  А когда  проходил мимо  парка, решил  взвесится.  Весы
показали сто  двадцать  килограммов. "Вот  это  да! Ну  пусть вся  одежда  с
башмаками весят пять кг.  Все равно  -  сто пятнадцать! А ведь  вроде совсем
недавно  было  девяносто.  Да,  вот что значит бросить  спорт!  Он давно  не
отжимался по утрам, и решил проверить, на что он теперь способен. Шестьдесят
пять - и тупик. И это при том, что он занимается физической работой. Раньше,
по утрам, он дважды с небольшим интервалом отжимался  двести или триста раз,
а когда хотел  проверить свой запас прочности, то за  один раз отжимался  до
ста семидесяти. Да, сдал... Теперь и женщины  не так охотно шли на контакт с
ним.  Сорок  шесть и  раздувшаяся  грудная  клетка (хорошо  хоть  задница не
поплыла, думал он. Но грудная клетка и живот становились необъемными. И надо
думать, до чего он  дошел! - один раз затащил к себе кладовщицу  Веру. Жаль,
конечно, что у нее было такое же имя, как и у последней женщины, где он чуть
ли не собирался  бросить якорь.  Вера приходила  к  нему раза три, потом  он
начал ссылаться на дела,  хотя Вера всегда привозила  полную сумку того, что
на складе. Сергей почти полностью потерял связь с внешним миром:  на день он
отключал телефон и вообще  уже не знал, зачем он ему. Если вдруг приходилось
ночевать  одному, он его тоже отключал, помня, как напугал  его звонок  в ту
ночь, с "отцом и дедушкой".
     Он проработал чуть больше года на складе и уже не раз выручал мужиков у
бочки растворимым  кофе,  копченой  рыбой  или колбасой  твердого  копчения.
Лишнего он не брал:  по номиналу.  Хотя сам ни за что не  платил ни копейки.
Однажды он  решил пересчитать  деньги,  которые  он  сбрасывал в ящик из-под
телевизора и  удивился: впору хоть "Жигули" покупай! Но у него не было прав,
да и по  утрам он  уходил с работы, выпив иногда целый стакан коньяку. Чтобы
лучше спалось. Он давно узнал, как добывает коньяк бригада. Иногда даже днем
двое из их бригады с двумя ведрами с крышками и  ломом подходили к вагону, в
котором, они знали  точно, привезли коньяк. Федор  умело  бил ломом  в створ
досок, бутылки разбивались и напарник подставлял под струю ведро. Если после
этого  коньяк  еще  тек  - подставлял  другое.  В  бригаде коньяк  сливали в
канистру, а некоторые уносили "лишнее" домой. Так ему однажды передал грелку
Василий - попросил  передать куму.  Утром Сергей  Пал  Палыч  отдал  грелку,
налитую под  завязку. Сергей  понюхал  коньяк. Скоро он и  себе  приобрел  в
аптеке  большую  грелку и нередко  стал получать свою долю. Пал Палыч только
предупредил: "Если  что  не  съешь - только проулком, до  третьего номера. А
грелку лучше всего привяжи к животу". А  сверху, если у тебя сумка, положили
хлеб.  Да,  хлеб.  Опять  поплыли  туманы и облака стали  похожими  на булки
станционного хлеба, только  не было видно на этих  округлых облаках корочки.
Да, - догадался Сергей, - они там, сверху, и мне снизу не видно".
     Вечером  к  нему зашел Василий  и  сказал:  "На работу не  ходи. Там  -
большой шмон. Кума взяли... Из-за этих  машин, будь они  неладны! Говорил же
ему - не надо две! Так он уверял, что в горы  на  охоту  нужен "газон" и что
записан он на сына. Сергей понял, в чем  дело: в  республику прислали нового
второго  русского  секретаря и  он  быстро  поменял кадры,  особенно в БХСС,
милиции  и КРУ.  И  привез  с собой нового прокурора. Чужие кадры много чего
знали  и  начали  шерстить. Ну,  его Сергея, не достанут:  он в  бригаде  не
числился и никто там  даже не знал его отчества, не то что фамилии: Серега и
Серега. Вот  и все.  Так закончилась для  него  синекура, гораздо лучше даже
киношной.  Он ни о чем не волновался: найти его, человека без фамилии и даже
отчества - ОБХСС не смогут. Да и выполнял он ту роль, что и другие случайные
работники,  какие же студенты, только у него  было здесь постоянное место, в
силу тех самых причин...
     Но пришли ночи, и он опять с тревогой посматривал на часы - когда будут
настоящие  двенадцать, то есть  три по местному. Он не мог  объяснить  себе,
почему  он считает  настоящей полностью три  по Москве. Это  потому,  что он
живет в национальной республике, но чувствует себя русским? Даже по времени?
Странно: он ведь  не жил в  России,  не считая наездов  к  матери и сестре и
тетке.  Как  не  держался он, но две недели  бдения  до  первых  лучей света
погнали его  в поликлинику. Он сказал врачу, что  не спит из-за  невроза уже
неделю.  Та выписал рецепт элениума (он сам  сказал ей, что элениум подходит
ему  больше  всего, и дала  какую-то  небольшую таблетку  выпить  тут,  же в
кабинете).  "У  вас  есть  тридцать  минут,  чтобы  добраться  до  дома.  Не
задерживайтесь, а то уснете прямо на улице". И действительно, хорошо, что до
дома от поликлиники - пятнадцать минут ходьбы. Он успел войти в дом, закрыть
двери  на ключ и повесить цепочку, как почувствовал, что  у него закрываются
глаза. Он лег на диван и провалился. Когда проснулся, было темно. Он включил
свет  и глянул на часы.  "Вот  это  да! Он выпил  эту таблетку в час дня,  а
сейчас - без двадцати пять утра. Никогда еще он не спал шестнадцати часов  к
ряду.  Он посмотрел  в  окно, и заметил  первые признаки  утра.  Но  оставил
включенной ночную  лампу  и  снова  лег. Уснул и  спал до  одиннадцати утра.
Впервые он встал таким отдохнувшим. "Теперь подумаем,  что делать", - сказал
он сам себе. Но дел особых не было. Выходить к бочке с пивом - рано, еще все
мужики  на  работе.  Поехать  куда-нибудь  в гости? Но - куда? В "молодежке"
давно другой состав и  даже редактор новый  - тот с которым он учился, уехал
учиться в ВПШ и пробудет там еще два года. На киностудию? Но после того, что
там произошло, ему  нечего было казать туда  нос. Но как-то он не выдержал -
позвонил Залатову - ну,  во-первых, тот не участвовал в дележе киностудийных
гонораров  и  только регулярно  получал  свою премию. Трубку  взяла Лилия  и
Сергей чуть не  обомлел: столько лет  уже живет с  одной!  Хотя вспомнил, по
скольку им лет, и  подумал,  что Залатов решил бросить якорь -  а то ведь не
только красавицы Лили - обычной страшилы не найдешь. Лиля удивилась: "Где ты
пропадал, Сергей? Мы столько  раз тебе звонили. Да от знакомых слышали,  что
до  тебя  нельзя  дозвониться".  Сергей  ответил  ей  что-то про  длительную
экспедицию  - чуть  ли  не  на Марс и спросил  -  дома ли Залатов?". -  Лиля
ответила:  "А  ты не знаешь,  что сегодня  - сорок дней.  Как умер Эрик. Ну,
вернее  он не умер, а покончил собой". Сергей знал, что Эрик, бывший офицер,
после хрущевского сокращения в армии  пришел на киностудию - дом  был рядом.
Стал  работать со временем директором картины. Но Сергей знал, что Эрик - не
вор в том  понимании, что он знал на киностудии. Выписывали с списывали  под
фильмы все, что угодно - до импортных автомобилей. "А причина?" - спросил он
Лилю. - "Не знаю, вроде у  него все было в порядке.  Муж говорил,  может его
подставили? Но и тогда зачем уходить из жизни?". Поговорили еще о знакомых и
расстались.
     Но этой ночью Сергей прокручивал все варианты смертей, что он знал. Это
ведь только среди хорошо знакомых до сорока или чуть старше ушло из жизни не
меньше  десятка. Ладно,  кто  спился.  Или убили по пьяни, как Пудина. А вот
Веня умер  от инфаркта. Собкорр  "комсомолки", совсем молодой  парень  (и не
глупый, и не пьющий умер от рака в  тридцать  шесть. Через год от  рака умер
корреспондент Всесоюзного радио. От инфаркта умер Руслан - не пил же совсем!
И Славка Шиловский давно был  бы готов, если  бы жена и родители не настояли
вшить капсулу. Что это с людьми? Может, оттого, что жизнь  наша  - нелепа? И
мы  занимаемся совсем не тем? Сказал же  ему Кадыров (тоже трезвенник!), что
вот  нет, мол, ранних  смертей  среди священников. Ни русских, ни восточных.
Потому, что занимаются действительно  духовным? Не лгут  себе каждый  день и
другим? А математик  Руслан  -  просто  случайная цифра  статистики.  Все же
остальные занимались  идеологическим онанизмом? И  даже если не понимали, то
чувствовали   всю  ложь  и  ненужность  всех  этих  рассказов  о  повышенных
соцобязательствах,  о сокрытии правды.  Да, система  боялась даже ПРАВДИВОГО
рассказа о том,  что происходит  с  человеком.  Он помнит, какую бурю вызвал
материал "хочется быть  человеком".  И дело, конечно,  не в том, что хочется
быть  человеко-материал  невольно  рассказывал  сломанные  судьбы при  самом
гуманном строе и мог вызвать у  читателя самые разные ненужные  мысли. Вот и
весь криминал.  Наши землетрясения самые  гуманные,  пожары -  ну  небольшие
костры из  озорства.  А так -  все  тип том. И  человек,  если у  него  есть
совесть) пусть молчащая,  пусть  запрятанная в глубине,  начинает ломаться и
отсюда - все эти онкологии и инфаркты. И - самоубийства. Он еще в Ферганской
долине слышал, как  в одной газете  повесился сотрудник. Все они погибли  на
тропе тщеславия? Одного вытолкнули из  армии,  а он, возможно,  мечтал  быть
генералом.  У другого - свой тупик. А журналисты, погибшие от инфарктов? Это
что,  слагаемые  из внутренней тоски и неудовлетворенности,  помноженную  на
пузырек? Или это  происходит только с теми, у кого внутри - зуд быть впереди
планеты всей?  А если этого зуда  нет?  Нет  прогресса? И  почему у одних он
развит сильно, а у других - нет?  Он знал точно -  по  тысячам встреч! - что
некоторых  передовиков-распередовиков  слава  даже  очень  тяготила.  Они не
хотели,  чтобы  о  них  писал  в  газетах,  снимали  в кино,  показывали  по
телевидению. Вот  Гусарову  дали  звание  Героя  соцтруда,  а он  сторонился
прессы, как черт боится ладана. В него что, заложена другая программа - день
и  ночь висеть над своим  станком, вымать новое в оснастке самых современных
станков. Это у  него  - такая сублимация? Интересно, что для  него  интимная
жизнь? Ну да - сейчас он и ответит! Еще в "молодежке", когда Сергей (он знал
это!)  своим  видом, своей открытостью легко подвигал людей на  контакт,  то
Гусаров,  оторвавшись  от станка,  посмотрел на  Сергея  сквозь  очки и  без
всякого зла или вызова сказал: "Да что вы все ко мне привязались! Вон в цехе
полно  молодых  ребят.  Есть  наладчики,  которые  ездят  за рубеж с  нашими
станками. О них и пишет". Напрасно Сергей пытался разговорить его: "Что надо
- вам начальство скажет. А мне о своей работе  говорить  нечего". Почему так