в
камышах, в  него впадало несколько ручейков,  видимо,  ровно столько,  чтобы
поддерживать  водный баланс.  Они договорились  с  Петей, где  встретятся  и
разошлись.  Примерно  через  час  хоть  бы Сергей услыхал  шум.  Осмотрелся.
Оказалось, это был еще один охотник. Сергей подошел и негромко поздоровался,
назвал себя.  В ответ услышал простое: Коля. Они шли минут пятнадцать  вдоль
озера, пока не увидели стаю  уток. Стреляли почти одновременно, но кто попал
- было неизвестно. Но три утки остались на воде.  Коля посмотрел на  Сергей:
"Ты - тоже без собаки? Да. И до лодки далеко...".  Сергея потом поймет смысл
этих слов. Он  потрогал  воду рукой -  не  меньше восемнадцати. Он плавал  и
холоднее. Начал раздеваться. "Ты что, Сергей! Утонешь же! Вода -  холодная!!
-  переживания  Николая были серьезными. Сергей  ответил: "Не переживай!  До
уток - всего метров пятьдесят. Считай - что я - охотничья собака". И пригнул
в  воду.  И только  когда Коля  увидел,  что Сергей плывет не  саженками,  а
нормальным вольным  стилем,  причем  быстро  и уверенно, он понял, что  этот
человек - спортсмен и хорошо  тренирован. Назад Сергей плыл медленней, держа
в руках уток.  Он все время словно подныривал и  быстро работал  ногами, чем
тоже  удивил Николая.  "Ты что,  спортсмен?", - спросил  он Сергея, хотя  по
возрасту Сергей уже не мог быть спортсменом. "Нет, скорее -  Джеймс Бонд. Не
увядающий  разведчик".  Посмеялись.  Разожгли  неподалеку  костерок.  Сергей
сказал, что у него здесь есть напарник.  "Да и у меня есть", - ответил Коля.
-  Вон там, за  деревьями, стоит  мой  "газон. Там - шофер". - "Так ты  - из
начальников?",   -  смело  спросил   Сергей,  давно   не  боявшейся  никаких
чиновников. -  "Ну, как тебе сказать...  Я - редактор местной газеты. Вот  и
гадай  -  начальник  или нет".  И  - засмеялся.  Так  Сергей  узнал, что  он
познакомился  с Николаем  Федоровым  - самым  прогрессивным,  как  считалось
редактором областной  газеты  в  регионе. Федоров  оказался  совсем  простым
мужиком,  либеральных взглядов, которые он,  как можно было понять, вынес из
шестидесятых годов. Потом  их  появление наивных романтиков назову почему-то
шестидесятниками, хотя все они были, по выражению  поэта, "детьми XX  съезда
партии".  Это  хорошо  было  видно и  потому,  как просто  и  не деланно  по
товарищески  он разговаривал со  своим  водителем  Юрой, который  уже  успел
наловить рыбы,  поставив бредень  на  перекате  одной из  крошечных речушек,
впадавших  в озеро. Рыбы было очень много и  ясно было, что большую часть ее
повезут домой. Федоров  попросил Сергея сходить за своим напарником, и  к их
общему изумлению, у того оказалось целых пять уток. Решили сброситься - двух
уток презентовал спутник Сергея - одну они с Федоровым. Конечно, у  Федорова
оказалась  в машине бутылка водки. Но у  Пети оказался напиток попрактичнее:
бутылка  чистого спирта.  Они  славно  посидели  у  костра,  поели  птичьего
шашлыка,  ухи и запеченной в станиолевой бумаге  в золе рыба.  Из рюкзаков и
машины достали только хлеб, посуду да помидоры  с огурцами - в этих краях  в
октябре  этого добра  было  еще с  избытком  не  только  на рынках,  но  и в
колхозных  магазинах. Если бы кто-нибудь из посторонних подошел к ним, он ни
в жизнь не догадался бы, что  в компании  все - далеко не ровня,  -  так тут
было все демократично и прогрессивно.  Сергей  и  Федоров  понравились  друг
другу. Федоров  предложил  ему  место в  редакции,  спросил,  партийный он и
узнав, что нет, поинтересовался,  почему. Сергей  объяснил: "Все было как-то
недосуг. Носило  по земле и службам, а  теперь вроде и поздно -  почти сорок
пять. Но тем  не менее Федоров пообещал подумать и  о его партийности, если,
конечно, ему понравится в их газете.
     И газета действительно оказалась  замечательной: ребята  были смелыми и
настырными.  Они  не  боялись затронуть в  своей критике  даже председателей
колхозов. Сергей очень скоро узнал подоплеку смелости и почему на газету нет
гонений: оказалось, что  сват  редактора -  начальник облпотребсоюза, а  его
двоюродный  брат -  второй  секретарь обкома. Русский. Призванный  бдить  за
местными кадрами, а  заодно - за развитием критики и самокритики  на местах,
хотя формально  этим могли заниматься только  сам первый и с  его  подачи  -
секретарь  по  идеологии.  Сергея все  это  не удивляло:  он уже видел много
разных партийно-хозяйственных связок, партийно-торговых  и других, а однажды
по ошибке еще в  столице  переспал с любовницей первого секретаря. Он был  у
нее   только  раз  -   узнав  от  музыкантши  (познакомился  на  концерте  в
филармонии), что  "все  это ей устроил" и  она назвала имя первого, окидывая
рукой  квартиру, что  находилась прямо  рядом  с  ЦК, мебель не из магазина,
кровать, на которой можно  было спать хоть вдоль, хоть поперек. Он прямо  ей
сказал,  что больше  не  придет.  Слухи разносятся  быстро  и он  не  боялся
первого: из партии жене исключит, - но знал  - перекроют весь кислород и  не
дадут работать нигде. А тут была квартира.  Но не это главное: уже два года,
как лежал  на  кладбище  отец,  к  которому, при  всех сложностях отношений,
разводе с матерью у него была какая-то внутренняя мистическая привязанность.
Он даже  договорился с  мачехой  поставить  вместе памятник, причем, Сергей,
возьмет на себя все оргхлопоты. Но институт, где работал отец, сам и на свои
деньги поставил  (разумеется, согласовав и  с  ним, Сергеем, и с прилетевшей
сестрой  и  с   мачехой  проект.  Он  был  строг  и  изящен.  Чертили  свои,
институтские макетчики).
     Так  что  с  Федоровым  для него никаких открытий  не было.  Та  зараза
(музыкантша  со  смехом рассказывала,  как  иногда здесь,  на  той  постели,
решались  вопросы  некоторых назначений и  смещений. Причем, приводила такие
детали, о которых Сергей знал  из других  источников,  но не  знал, как  эти
обстоятельства возникали.  "А вот  так", - сказала  музыкантша. -  У  нас  в
театре после банкета главный дирижер хотел проверить упругость моей груди. Я
отшила  его.  Так он стал преследовать  (Сергей  слышал  об этом скандале  в
театре). Так где теперь этот  главный? -  В своем  родном Днепропетровске. А
новый  главный  (она  засмеялась)  первым  здоровается  со  мной  метров  за
двадцать".
     Сергей и не  предполагал, что они  так сойдутся с  редактором. Тот брал
его каждый  раз  на охоту,  вызывал в кабинет без всякого  дела и они  долго
трепались о разных предметах, включая политику, задавали друг другу вопросы,
управляет ли страной  сам Брежнев или  кто-то другой рулит? И  он  ли был на
трибуне  мавзолея?  - возможно,  двойник?  Они  же  слышали,  что он перенес
инсульт.
     Перед охотой, в субботу,  он обычно обедал у Федоровых. У него была еще
дочь лет четырнадцати  (ну  в  самом  расцвете  - отметил про  себя  Сергей,
Акселерация.  Но - нельзя! Узнаю - еще вломят срок!). - Жена, как и подобает
жене самого смелого редактора, заведовала местной больницей и была неглупа и
в меру словоохотлива и нежеланно смеялась удачным шуткам и мужа, и Сергея.
     А кто-то  (ноябрь уж  наступил) Федоров  пригласил его проехаться с ним
"по  делам". В этот  день Сергей  впервые попал на базу облпотребсоюза и был
ошарашен богатствами,  увиденными там.  Сват встретил  их радостно  - у него
была русская жена и сын Федорова не стоял перед красотой мулатки. Они ходили
мимо  стеллажей  и ящиков, контейнеров  и вешалок. "Так  что вам  надо?",  -
начальник  базы вопросительно посмотрел  на Сергея. Тону нужны  были осенние
туфли.  И  куртка  была  бы кстати.  Он сказал об этом.  И почти  не заметил
усмешки  начальника. Пока они  пили чай, в  кабинет внесли несколько моделей
осенней  обуви  и Сергей остановился  на очень приличных югославских туфлях.
Начальник заметил: "А  мы  и ботинки  получили из Югославии. Новая мода - на
липучках".  Принесли  ботинки,  теплые внутри.  Две  куртки его размера  уже
висели на вешалке. Одна  из них, замшевая, была словно сшитая для Сергея. Он
сказал  начальнику базы:  "Я  возьму  только  туфли.  А вот  куртку  - можно
подержать несколько дней?". У нас будет зарплата и  у  ребят я подзайму...".
Начальник  опять  посмотрел   на  него  с   той  лукавой  усмешкой,  которая
свойственна людям, знающих все тайны  мира.  "Ничего,  ничего! Вы берите все
сейчас! Ведь неизвестно,  что  будет  завтра. Один Аллах  ведает!".  Федоров
поддержал свата. А  тот спросил: "Тут у нас новые цветные телевизоры пришли.
Вам  не  нужно?" -  сват  обращался  к  Сергею. У  того  в  общежитии  стоял
черно-белый. Сергей и не думал покупать телевизор - таскайся с ним потом! Но
Федоров сказал: "Пусть  отвезут ребята  завтра с утра. Он их подождет",  - и
посмотрел  на  Сергея.  Потом начальник  базы  предлагал  еще какие-то вещи.
Сергей увидел пишущую машинку,  о  которых только читал в прессе: "Это  была
портативная "Оливетти" с  русским шрифтом. Он  долго рассматривал  ее. "Что,
нужно?" - спросил начальник базы. Сергей усмехнулся: "Мало  ли что  нужно. У
меня  наша  старенькая "Москва"...  А  это стоит, наверное,  тысячи  две, не
меньше. Зав.базой улыбнулся: "Может быть. Я ценник на нее не смотрел".
     На следующее утро Сергею домой  привезли новый  цветной телевизор и еще
одну коробку - из под кондиционера. В ней он обнаружил "Оливетти", ботинки и
замшевую  куртку. Придя  на  работу,  он сказал  шефу: "Спасибо, конечно, за
заботу.  Но  мне  и за год  не  расплатиться  за  все эти  вещи".  - "Ну, за
телевизор платить  не надо. А  остальное?.. Пусть у тебя не болит голова". И
дал  понять,  что ни  за что  из этих  вещей платить  не надо. "Да брось  ты
становиться  в позу! Видел  бы ты, как там отовариваются высшие чиновники. И
из столицы приезжают. Там - счет на миллионы. И этот подарок свояка для тебя
- капля в море". Так Сергей узнал, что прогрессивные деяния распространяются
гораздо шире газеты - вплоть до торговой.
     Вечером он выпил с ребятами и все  не мог в своих размышлениях пристать
ни  к  одному берегу. "Надо  же думать! Как  щенка  накололи всучили задарма
столько барахла. Еще заставят отрабатывать. Ну уж нет - со  мной этот  номер
не пройдет! В конце  концов мы не заключали  никакой сделки!". А потом вдруг
начинал   думать.  "Да  они   с  этого  импорта,  что  поступает   по  линии
"Потребсоюза" в обмен на хлопок, курагу, фисташки  и черт  знает еще на  что
они гребут через сеть своих магазинов такие  деньги! Ведь берут же городские
модницы откуда-то эти яркие пальто, туфельки, которых он отродясь не видел в
продаже. Кофточки, ну и так  далее.  Случайно  он  узнал,  что база получила
целых сорок  штук  джинсов. Но чтобы не  засекли из ОБХСС кому они  ушли, их
продали (опять через своих же!) аж в Ташкенте. Поди ищи-свещи!". И жаль, что
он  становился только  на куртке.  Он видел  там  модное  пальто из травиры.
Костюм  из уже выходящей из моды  блескучей ткани  тоже можно было  спокойно
взять... Дурак... Или попросить дубленку... Брать, так брать! Все  равно все
с народа дерут!".
     Странно, но  с  этого  дня  отношения  его с  Федоровым  не  только  не
испортились,   но   приобрели   даже   более  интимный  характер.   Он  стал
рассказывать,  как за ни  за что  его, скажем,  отругала жена, или  с  каким
вопросом  заходили  к  нему  заведующие  отделами,  что один  из  них  очень
настаивает, чтобы через год работы Сергея в редакции обязательно принять его
в партию  и посадить на  культуру  - видно же,  что парень  (ха-ха - в сорок
пять!)  эрудированный  и пишет  - править не  надо, хоть  сразу в  набор.  И
никаких ни цифр, ни фамилий, ни фактов не путает. А то, что выпивает - так у
нас пьют все. Перед вступлением, мол, продержится месяца три...".
     Но  весной  отношения с  Федоровым  испортились  в  одно мгновение.  На
высокогорье  охотники поймали  барса. Надо  было съездить туда,  и  написать
репортаж  пока барс еще там,  в Аличурской долине, дать снимки. Но надо же -
его  в  эти  дни подловила  Алла. Она сказала, что сестра с семьей  уехали в
отпуск, ей скучно одной и не придет  ли он  к ней. Командировка уже лежала в
кармане Сергея. Он задумался. Ну что там нового ему расскажет старый киргиз?
Он позвонил  в фотохронику и узнал, что их оператор уже уехал в горы. "Ну  и
чудненько, - подумал Сергей. - Снимки будут, а как ловил барса старый киргиз
- он  напишет!". По  правде  говоря, он тоже соскучился по Алке -  нежной  и
далеко не такой простушки, как он подумал сначала. И он забурился к ней, три
дня - с  пятницы, они  пили и любили, фотокорр, как и он (как будто) приехал
из  командировки  во  вторник. Сергей позвонил  в  хронику  (он, как старший
корреспондент, всегда сам отбирал оперативные снимки), съездил  и выбрал три
роскошных  снимка. Один из них  обошел  потом  чуть  ли не  весь  Союз.  Для
фотокорра охотники умудрились опять одеть на ногу зверю  капкан, потом опять
вроде  накидывали  сеть,  а  потом - связанного зверя несли в вольер, ожидая
ученых из зоопарка,  где  давно  ждали  такой экземпляр. На снимках были все
фамилии - и  кто  ловил,  и кто помогал. Сергей  рассмеялся  и сказал  Алле:
"Посмотри, какая дурилка для народа!  Ну рас так - выдадим и мы". И он сел у
Аллы за стол и тут же описал  все красоты  Крыши мира (бывало  ведь  так  не
раз!), добавил красот  о долине Маркансу, полюбовался  вместе с героем пиком
Ленина, прочитал его мысли, о чем думал старый зверолов (а на деле, он узнал
из  аннотации, ловцу было  всего сорок  один  год - моложе его. Но на Памире
люди  старятся рано),  о  том, как  ставил  капкан,  как  дежурил в  укрытии
километра за два, как бежал, хватая воздух ртом от  высокогорья, чтобы зверь
не успел  отгрызть лапу ну и так далее. Двести строчек репортажа были готовы
через два часа. У  Аллы  дома тоже  была машинка, он продиктовал ей  готовый
текст и она  хохотала, время  от времени обнимая  его за  бедра, когда  он с
ужимками рассказывал страшные и романтичные  эпизоды ловли  грозы гор. Потом
сказал Алле:  "А  теперь  последний штрих, название:  "Снежный  барс в руках
Турусбека".
     Репортаж  настолько понравился, что его  сразу вывесели на доску лучших
материалов, позвонили из  обкома  и выразили благодарность,  Сергей получил,
помимо  повышенной  разметки,  премию. А  недели через две на охоте  Федоров
вдруг сказал: "Ты что, думаешь, я  не знаю,  что ты не ездил в горы? Я видел
их него секретаря, тот сказал,  что  был  только  фотокорр.  Сергей  не стал
отпираться: "А тебе то что. Материал  всем понравился. Лжи в нем не  больше,
чем  во  многих других материалах. И потом - что мог мне рассказать нового о
Памире этот полуграмотный киргиз? А о мыслях - ты что, всерьез, что он такое
мне мог рассказать, если бы даже  поехал туда". Федоров пасмурнел: "За такие
проделки  увольняют и фамилии не спрашивают. Ты не  смотри, что у нас  такие
отношения.  Еще одна  такая  выходка - и вылетишь  из редакции". Сергей, уже
выпив стакан  водки, ответил: "О боже! Испугал бабу большим х..м! Да я такое
ярмо где  угодно найду.  Сейчас  написать  заявление или в понедельник?".  В
понедельник Федоров вроде даже пытался уговорить Сергея остаться. Но тот был
тверд. Так он расстался с прогрессивным  редактором и прогрессивной газетой.
Да, нигде  так быстро  не решаются вопросы, как при  прогрессе.  Без слез  и
прощального застолья простилась с  ним и  лучшая газета региона. Он  не стал
здесь родным и близким. Одни  слегка завидовали его стремительному и точному
перу,  другие находили, что он - со  "бзиком".  Вот  эти вторые были страшно
правы. Словно "страшно" Сергей понимал в  данном  случае не как то идиотское
его употребление,  что мол,  вещь "страшно красивая",  а  в  своей наготе  и
первозданности.
     Почти  родной город  сильно  изменился  за  три с  лишним  года.  Бывая
короткими наездами, он не успевал  восстановить связи ни с  одной из женщин,
тем более,  что пока он жил с Верой, многие  из  них отпали.  Нет  теперь ни
дармового спирта, ни элениума. Промучавшись  с неделю от беспокойства внутри
дома, когда  не  помогала  и бутылка водки и он засыпал только к утру, когда
начинало  светать, он понял, что рано или поздно ему придется пойти к врачу.
Врач  в районной  поликлинике,  выслушав  его  жалобы, сказала,  что у  него
определенный синдром. Боязнь закрытого пространства. А отсюда - все тревоги.
"Это не так страшно, - сказала она. - Главное, вы понимаете, что нет никаких
мистических вещей. А то ведь мы сталкивались со  случаями, когда жена из дня
в день ждала появления умершего мужа. И поверьте - некоторые уверяли, что он
-  приходил.  Наклониться так тихо, иногда  поцелует - и растает. А  в вашем
случае... Мы выпишем  элениум - и будете  спать как убитый". Чего-то врач не
понимала. А  он, с недосыпу  размышлял,  куда пойти служить. Наверное, можно
было  бы пойти в  телеграфное агентство, но  как вспомнил, сколько  придется
гнать  информации о выполнении  и  перевыполнении,  у  него  сразу  пропадал
интерес. А все остальные круги он прошел. Правда, оставалось телевидение, но
там теперь хорошо знали его истории с Верой да  и ее как избежишь - главного
диктора. Вечером он выходил к пивной бочке,  пил с мужиками и пиво, и водку,
и чувствовал, что очень скоро у него иссякнут взносы на его пай.  Так,  дней
через десять он откровенно сказал: "Ребята! Я - на полной мели!  Если только
в  долг...".  Они выпили и когда уже пора  была идти по  домам, его  отозвал
Василий, которого он знал  все  эти годы, пока жил в микрорайоне. "Слушай! У
меня вчера был кум. У него  в бригаде сейчас не хватает народа. Они чужих не
возьмут (Сергей потом поймет, почему не "возьмут" чужих на такую грубую и не
престижную работу).  У них там  -  неплохо. Червонец, как минимум, будешь за
ночь иметь. И "минимум" Сергей поймет позже. Вечером Василий поймал такси  и
сказал,  куда  надо ехать.  Сергей думал, что  они подъедут  чуть  ли  не  к
перрону,  а  они  доехали  почти  туда,  где  самолеты  завершают  разбег  и
отрываются  от  земли.  Объехали  воинскую  часть  и  остановились.  Василий
попросил подождать. А через короткое время вышел с мужиком. Это был бригадир
- Пал Палыч. Он пожал  руку Сергею и сказал, что оформлять его пока не будут
(и здесь - испытательный срок?), если  он хочет - может сразу остаться. Робу
ему  подберут. Сергей остался.  Пал Палыч подвел его  к бригаде - еще  троим
мужикам. Перезнакомились.  Его смеряли  с ног до головы - потянет ли? Сергей
был уверен, что  потянет.  В затишке,  что был у бригады,  накрыли стол. Две
буханки  хлеба из станционной пекарни - каждая высотой с  хороший небоскреб,
несколько колясок  "Красковской", кусок сыра, блоки. Один  из членов бригады
откуда-то притащил только что закипевший электрочайник. "Ты ешь как следует.
Сегодня  придется разгружать два шестидесяти тонных  вагона. На этом участке
нет электрокаров. До самого склада - пешком". Почти тут нет электрокара - он
тоже  поймет  потом. От  этой  немеханизации  кормились,  наверное,  десятки
начальников до самого верха. На уровне секретаря райкома - точно.
     ... Сначала они  носили ящики с  импортным сливочным  маслом. Потом - с
конфетами, конфеты сменила привозная вермишель. За нею - ящики  с консервами
- разные бычки-кильки. Он носил ящики и вспоминал песню американских рабочих
"Шестнадцать тонн". Тут на каждого приходилось по тридцать. Время от времени
они  делали по  приказу бригадира короткие остановки и принимались  снова за
дело. Впервые Сергей подумал,  что у  этих вагонов нет дна. Но когда  он уже
еле держался  на ногах, а в сумерках стали  хорошо различимы лица людей, эти
бесконечные ящики, мешки и коробки кончились. Он  глянул  на часы.  Работать
они  начали в восемь.  Теперь было семь  утра. Одиннадцати  часовой  рабочий
день.  "Все. -  сказал  бригадир.  -  Завтрак  -  и по домам".  А  к  Сергею
обратился: "Ты сегодня можешь не приходить - с непривычки все будет болеть".
В затишок тот же рабочий, что грел и