что-то знают). А Роберт пер буром:  "Дал бы своим что-нибудь  снять. Ну хоть
одну часть. Я бы тоже купил джинсы. Ладно,  без куртки обойдусь. Но джинсы я
имею право иметь, как  советский  журналист? Да ты не бойся, старик! Не хуже
этих чурок напишу! Ну  хочешь? - напишу стихами? А?" Газетчики были сплошной
улыбкой -  знали  Роберта.  Но  Сергея эта  бесцеремонность злила. А  Роберт
продолжал?  "Ты хоть  бы  пару бутылок  сухача  взял - при деньгах,  небось.
Ладно, нам коньяк не нужен (кто же ему рассказал? Может,  Инка? Или Ольга?).
Мы  -  пролетарии  пера.  И  на  ресторан  не  напрашиваемся. Здесь,  все по
быстренькому организуем".
     Он не хотел  даже себе объяснять,  почему он вызвался купить  всем, кто
был на этот час в  конторе (человек пять) сухого вина. В кармане  плащ он на
всякий  случай носил с собой сетку. И потом сказал  (не Роберту -  не хотел,
чтобы  тот  увидел, что сумел зацепить):  "Мы сейчас организуем! Подождите!"
Уже  в  спину услышал:  "На закусь что-нибудь возьми! В  ларьке  -  отличный
виноград!" Он и без них знал, что ларек  рядом с Домом  печати  был один  из
лучших - куча редакций  рядом и три дома правительственных функционеров. Вот
так  -  сам себе поставил сеть.  Из сетки. Клюнул. Знал бы... Он взял десять
бутылок сухого, килограмм колбасы и килограмм сыра, два белых батона,  потом
со всем  этим  перешел дорогу  и купил виноград -  пришлось нести  в  пакете
отдельно - сетка была  переполнена, но он сам был уже ТАМ.  Пили и шумели, и
Роберт снова, когда шутя пили за "Шашлыкфильм", Роберт протянул ему стакан и
сказал: "Ну, давай, Объегорыч, выпьем за твои индивидуальные подвиги на ниве
кинолетописи  строительства  всеобщего  и частного  коммунизма!" (Издевался.
Точно, что-то  пронюхал. Только вчера  он получил наличкой пятьсот рублей от
одного из режиссеров,  вчера же ему  привезли пять финских белых  рубашек  -
обнаружилось,  что  у  администратора  Розы   вход  на  базу  потребсоюза  -
совершенно  свободный.  Розе он  выпишет  повышенную  премию).  Купил  набор
японской посуды. В кармане лежало сто пятьдесят - так что двенадцать рублей,
что он потратил  -  семечки.  По  его  нынешним  возможностям. И дома лежало
триста. Но как узнал Роберт? Или утечка произошла  раньше? По две бутылки на
нос - совсем немного,  но - разогрелись. Говорили о разном, рассказали  пару
новых анекдотов о Брежневе. Но тему  кино  не затрагивали - для них это была
высокая  материя. Один  Роберт по  причине  своей творческой наглости  вдруг
опять влез: "Старик! Если вас не  устраивает  сценарий  в стихах, давайте  я
напишу вам что-нибудь совершенно новаторское: "Ну, например,  "Свежие огурцы
-  на стол трудящихся". А что? Чем хуже вашего: "Новое -  в  быт". Смотрел я
эту матату. Про огурцы - лучше. Кто-то махнул рукой: "Ну, Роберт!  Ты совсем
не  того. Новое  в  быт  -  это  о развитии бытового обслуживания.  А  ты  -
огурцы..."  Роберт  пнул защитника  бытового обслуживания:  "Милый!  Я  тебя
сейчас сто таких важных тем назову. Например, новые  вагоны - трудящимся  (о
повышении  качества обслуживания трудящихся. Или: каждому  дому  -  мусорный
бак.  Чем  плохо?  -  Тема экологии,  так  сказать.  Или: забота  о народных
дружинах - дело каждого.  Общественный  порядок, старик! Назвать  еще? И они
снимают много чего такого. Я же вижу в хронике. И Сергей  это отлично знает!
Чего они  только не снимают! - о садах и богаре, новых  сортах хлопчатника и
баранах,  о животноводческих комплексах и  поливальщиках - я  за все  время,
пока  хожу здесь  в  кино, такое  видел... И  чужих  они к  своему пирогу не
допустят.  Точно,  объегорыч?"  Сергей  не  успел ему  ответить,  как  сразу
несколько голосов поддержали: "Это точно - у каждого - свое корыто. А в этом
- корм получше". Поговорили о заработках, о том, что нашим  в газетах платят
совсем не  так, как  за рубежом, на  что Роберт  одному из сотрудников вроде
шутя сказал: "Да, старик, я за твои пропагандистские материалы еще с тебя бы
деньги  брал!". "Пропагандист тоже  почти  обиделся. Заспорили, зашумели,  и
спор прервал ответсек: "Ну, ребята, разошлись! А то мы заедем..."
     На улице Сергей оказался один с Робертом  -  им было по пути до банка -
их автобусы  останавливались там. Сергею все не давал покоя этот "объегорыч"
и  он  решил выяснить все до  конца.  По крайней  мере  заставить Роберта не
хамить  так открыто,  если даже знает что-то. Он молчал, все не зная, к чему
прицепиться  и поставить Роберта  на  место.  Но  Роберт был хорош.  Он  сам
напросился: "Слушай, Объегорыч! Угости мороженым! Для тебя - это же копейки.
А у меня - последний рубль. И зарплата - через два дня". Сергей обозлился не
то  за  мороженое,  не  то  за это  Объегорыч.  Он  сказал Роберту:  "Насчет
мороженого   -  не   знаю  как.   А  вот  по   морде  схлопотать   можешь...
Остряк-самоучка..."  (лучше  уесть  не  нашлось  слов  -  остряком  пришлось
ограничиться). Роберт  глянул на  него остро: "Да ты никак мне угрожаешь? Я,
старик, не привык, чтобы меня били. "Они  остановились, и Сергей взял его за
воротник  куртки.  Роберт остановил  его:  Стоп,  стоп!  Не смешно  на улице
выяснять отношения. Можно пройти в сквер - там все и выясним".
     В сквере  вокруг  театра, справа,  были полуокруглые  зоны,  обсаженные
елеями. Посередине - если площадка  была маленькой, был  асфальт и несколько
скамеек.  Обслуживающие  зону  женщины  отдавались  здесь  либо  посетителям
ресторанов - их только рядом было два, а чуть дальше - еще один. Или любовью
занимались девочки из общежитий. Либо совсем  дешевые шлюхи. Роберт  называл
их скверные  бабы.  Говорил, что многих из них цена - бутылка портвейна. Это
были женщины бомжей  и  колхозников  из  районов.  Рядом пройди  - ничего не
видно.  Ночью - тем более. Они вошли с Робертом  в тесный ближайший скверик.
Роберт спросил: "У тебя  перчатки с собой? (конечно, он имел  ввиду  обычные
перчатки).  А платок? - зажми зубами. Мало ли что..." Сергей помнит  (все до
микрона!  -  это ведь  был один  из самых важных моментов его  жизни!),  как
ответил Роберту:  "Не  переживай..."  -  "Как хочешь", -  ответил  Роберт  и
свернув платочек вчетверо, прижал  его  зубами (знает,  что врежу как  надо,
отметил тогда Сергей. И  как  можно сомневаться? -  он  полутяж, правда,  за
последние пять  лет, когда  совсем  перестал выступать  даже за  сборную  по
волейболу вес быстро пересек девяностокилограммовую  черту  и  он  с  трудом
удерживал его на девяносто  двух. У Роберта  - 78. Ну, может, 80.  Разница -
12-14 кг. Разница в  две  весовых категории). Плащи  они  положили на разные
склейки, одели перчатки. Сергей  не хотел  ждать  -  был уверен, что пробьет
защиту Роберта - он резко ударил прямым, но Роберт ушел из-под удара. Сергей
понял,  что Роберт  не  будет  принимать удар на перчатки и будет уходить от
удара.  И решил сделать  хук. Но Роберт опять  ушел  от удара, сделав нырок.
Сергей  был  уверен,  что  достанет  Роберта.  Он  ему  покажет  объегорыча!
Научиться держать язык за  зубами! Больше  он  ни о  чем  не думал. Очнулся,
когда Роберт помог ему подняться. Он помнил, что пропустил прямой в челюсть.
Всего один удар. Потом  он  вспомнит весь  позор боя. Роберт  не  стал  бить
первым и дал ему  помахать кулаками.  И  нанес  всего один удар  -  точный и
резкий. Нокаут.  Роберт и говорил,  поднимая  его: "Все,  старик!  Я  честно
досчитал до  десяти.  Даже чуть больше". Сергей пытался освободиться от  его
помощи, но Роберт  говорил: "Да ладно тебе! Велика  важность - подрались два
боксера!"  И,  видя,  что  Сергей  не  отходит  от этого  скоротечного  боя,
предложил: "Ну ладно!  Давай  зайдем в ресторан. Я ставлю бутылку. Смешно же
из-за этого вот так..."  (он, наверное, хотел  сказать: вести  себя).  Но  в
ресторан пошел, и  уже  возле "Памира" они  увидели, что летний ресторан еще
работает - там жарили шашлыки, и решили посидеть здесь, на воздухе,  в более
демократичной обстановке. "Ты посиди, -  сказал Роберт Сергею, а  сам быстро
пошел к буфетчице, по пути  заказал шашлык. С бутылкой Роберт принес тарелку
чебуреков  и стаканы.  "Ну  - давай!  Без зла.  Ладно?" Но Сергей ничего  не
ответил.  И Роберт спросил:  "Ты чего завелся? Я - не  понимаю.  Если о моем
предложении написать сценарий -  то  это ведь шутка, старик. Я же  знаю, что
эта  стая  пираний чужого  не пустят. Потом  я  хохмил  по поводу сценария в
стихах. "Сергей ответил: "Я -  не о том. Ты, что знаешь - держи при  себе. И
незачем  для всех хохмить по поводу моего отчества..."  Роберт удивился, как
если бы ребенок с разбегу остановился на краю высокого обрыва и увидел перед
собой окоем долины с чудесами  пейзажей. "Ты на объегорыча обиделся, старик?
Так я  же  -  в  уважительном смысле!  Как  ты  всех обошел! С какой стороны
заехал! Даже евреи не  смогли посадить туда своего.  Мне  говорили, что туда
было несколько  претендентов. И  Вайсман  из  академии - ВГИК же закончил. И
Соловейчик из  Союза  писателей -  надоело  писать задарма статьи за местных
гениев. Сказал бы - я бы отыграл..." Сергей был облит  ушатом воды:  он чуть
не начал  выдавать, кто из  их возможных общих любовниц заложила его. "Ты уж
извини! - Роберт налил еще  по полстакана водки. - Не  думал, что это тебя с
какой-то  стороны зацепит. Ты же  выиграл у НИХ. А  дедушка Ленин,  кажется,
сказал, что из всех искусств самых жидовским является кино. Или - доходным?"
Роберт  улыбнулся  и  окончательно снял  вопрос: "Я  же знаю, что тебе до их
умения погрести под себя - дистанция огромного размера!".
     Из-за соседнего столика (что они сели рядом - зал почти весь свободен -
тут один  шашлык  и все постояльцы "Памира" перекочевали в зимний зал (очень
самоуверенный  бронзоволикий абориген решил  сказать место Сергею  и Роберту
"Эй, вы" Потише - здесь- люди". Он явно  давал им понять,  что  люди  - они,
черные, а Роберт с Сергеем - обычные белые рабы у избранного народа. Два его
путника взглядами присоединились к  своему приятелю.  Роберт это тоже хорошо
понял  и  ответил:  "Ну  ты, обезьяна! Лучше бы слушал,  когда говорит белый
человек!"  Смуглый встал и пошел  к  их столику. "А ну встань! - приказал он
Роберту.  И не успел  Роберт  подняться,  как смуглый попытался  ударить его
наотмашь (ну, почти хук). Роберт, как там,  в  скверике, сделал нырок, но на
выходе  почти  незаметно  ударил  красавца  элитной  нации.  Тот  рухнул,  и
распластался на полу, словно  расположился поспать. Двое  его друзей  тут же
вскочили из  стола  и  бросились к  Роберту.  Сергей быстро  встал  и оценил
дистанцию:  вот этот, в темносером костюме, ко мне ближе.  Он  вложил в удар
все,  что  мог. Роберт -  тоже, на  цементном  полу  лежали трое.  Но  из-за
соседних столиков к ним бросилось человек семь. Проучить кафиров решил и сам
шашлычник -  килограммов на сто тридцать.  Приходилось бить  резко и быстро.
Сергей словно  отыгрывался за  бой  в  скверике  -  зло на  самого  себя  он
вкладывал  в  удары. Почти  копку  сена -  шашлычника  -  они ударил точно в
челюсть и этим сразу  сбил  с  него всю  самоуверенность огромного веса,  ту
позу, с какой шашлычник  снимал фартук - вот,  мол, я сейчас их прибью!  Эта
гора  сала  с  мясом  опадала  медленно,  но  надолго.   Другие  вставали  и
приходилось бить снова, стараясь вырубить, отбить охоту к сопротивлению. Они
не заметили, как к летнему залу подлетели две милицейские  машины (наверное,
из сквера увидали  драку),  их  погрузили в  машину и привезли  в отделение.
Дежурный капитан оказался русским  - в этом им просто повезло. Он  посмотрел
их документы, спросил, что произошло.  Роберт  объяснил, что те сами полезли
драться - видимо, думали, что двоим - надоют. Капитан знал повадки местных -
группами нападать на русских. Сказал: "Посидите  вот тут (вдоль стены стояла
скамейка). Если не приедут с заявлением - хорошо. Но если приедут - придется
и вам писать  объяснение.  Хотя, думаю, мало кто поверит,  что два  человека
вдруг  решили  ни с  того  ни  с сего  избить  двенадцать  других (дюжина  -
мелькнуло  у  Сергея). Вы  - боксеры, что ли?".  Сергей ответил:  "Да  какие
боксеры! Я  уже и в волейбол не играю четыре года". Роберт молчал, иначе ему
пришлось бы сказать, что  еще три года  назад он был чемпионом республики во
втором среднем весе  и  что ушел сам,  не проиграв  за  последние  три  года
выступлений  ни  одного  боя.  Капитан,  оказалось,  тоже  играл когда-то  в
волейбол, но  до сборной  республики не  дорос -  только  за  МВД. Но  начал
расспрашивать Сергея  о  знаменитостях  и  был  рад,  что многих Сергей знал
лично, был даже дружен и приводи в разговоре любопытные детали.
     Они  просидели час, потом  капитан вышел.  Им  было  слышно, как тот по
рации разговаривал  с дежурными у  сквера.  Никто  жаловаться  не собирался.
Капитан вернулся  и сказал: "Инцидент исчерпан.  Желаю больше  не попадать к
нам". Они  вышли из отделения прямо к троллейбусной  остановке, но Сергей не
стал  ждать своего  номера  и поймал  такси  -  Роберту  тоже  было по пути.
Таксист, русский парень, с интересом слушал  их разговор  (они только теперь
могли  вспомнить  отдельные  эпизоды,  Роберт,  оказывается, видел, как осел
шашлычник. Выразил неудовольствие: "Старик! Если ты его не убил - будешь мне
должен.  Ведь при этом шашлычнике  в "Памир"  на шашлык  больше не зайдешь".
Шофер обернулся: "Молодцы, что врезали им.  А то  - обнаглели. Давно пора им
рога посшибать". Сергей вспомнит слова шофера через восемь лет, когда  толпы
таджиков будут  избивать  всех европейцев, и когда  даже охрана  тюрем будет
снята для подавления разгула многотысячной толпы. Но пройдет еще одиннадцать
лет и  республика сначала захлебнется в русской крови,  а потом, когда исход
европейцев будет предрешен - и таджикской при дележе власти между гарнцами и
гулябцами, памирцами и ленинабадцами. Но ему это уже будет все равно.
     К ночи  события дня уплотнились, приобрели более  четкие очертания и он
все никак не  мог  уснуть,  вспоминая свой  нелепый бой с  Робертом, он даже
пошевелился в постели  от стыда  за собственную самоуверенность, что легко и
быстро вырубит Роберта - он хоть и не выходил на  ринг уже много лет, но был
достаточно тренирован - в редакции вечера напролет играли в теннис, время от
времени  он  ходил даже в бассейн, иногда играл и  в волейбол, где  еще  был
силен  и в  футбол  за команду  редакции. Но Роберт был моложе на два года и
совсем недавно перестал выступать и на республике, и за  республику.  Дважды
был на спартакиаде народов СССР  и каждый раз бывал в пятерке лучших, хотя в
спартакиаде  принимали  участие и  чемпионы  мира,  и олимпийские  чемпионы.
Переоценил.  Он  вспоминал  письмо  Джо  Луиса  Роки Марчиано  после  самого
драматичного  для  Джо  Луиса   боя.   Десятки  лет   без  проигрыша,   уйти
непобежденным - и проиграть новому чемпиону мира. Джо Луис  решил  вернуться
на  ринг, когда выяснилось,  что в стране желтого дьявола деньгами  еще надо
уметь  распорядиться.  А Джо  Луис уже  через два года был без денег. Многое
понял Джо Луис  - и  о жестокости спорта,  и мира вообще. Он писал Роки, что
мир профессионального бокса жесток и бесчеловечен, что советует ему уйти  из
бокса. Писал, что во время их боя он видел - сотые доли секунды - куда можно
было  нанести удар,  не было реакции даже тридцатишестилетнего. Сколько было
Джо Луису?  Сколько ему сейчас?  Или  на год  больше? На два? Какая разница!
Помнится, он  под влиянием этого  письма  ушел в игровой вид,  хотя  тренеры
уговорили его,  говорили,  что  годам  к  двадцати  двум-трем он перейдет  в
тяжелый   вес,  что  будет  чемпионом,  как   Королев.  Он   не   переставал
тренироваться, но выступал только за вуз, и  не все бои  выиграл. После боя,
если побывал в нокдауне, вспоминал письмо  Джо Луиса и думал, как мог бы для
него закончиться бой в тяжелом весе, если бы он не бросил бокс. Но дело - не
в боксе... Он понимал, что после этого нелепого  боя с Робертом уже не будет
привычного общения, он, хоть  и случайно, но был БИТ, и  пусть найдется хоть
один человек на свете, который  забыл нокаут, независимо от того, где и  кто
тебя вырубил.  Не  будь  тех десяти бутылок сухого вина,  этой сетки, ничего
подобного не было бы. Он сам поймался на  свою же сетку с десятью бутылками.
Разве угадаешь, когда сетка станет сетью?  Расслабился... Совсем не заходить
в редакцию? - Роберт поймет, что он обиделся. То есть дал слабину. Вот  если
бы  между  ними произошла  элементарная  драка  -  другое дело. А так -  они
попробовали силы как  два боксера. Им то не занимать выдержки. И Роберт даже
псоветовал зажать зубами платок  - чтобы не выбить  зубы, не  разбить о  них
щеки  и губы. Сергей потрогал  подбородок.  Нет,  ничего  не было. Ничего не
скажешь -  удар был классный. Точный и мощный.  Ну, конечно, не такой, как у
Роки - тот по четыре часа ежедневно бил под  водой  кулаками. В машину ввели
все  данные всех чемпионов мира  и Рокки выиграл даже  у  Джо Луиса, на  что
Моххамед  Али  бросил  недовольно: "Ваша  машина -  расистская,  так  как ее
сконструировали белые". Но Рокки  действительно был гигантом. Для Сталонне и
тысяч других  итальянских мальчишек он был богом.  Сильвестер  Сталонне даже
свой первый сценарий назвал  в честь Марчиано -  "Рокки".  А  вот именем Джо
Луиса не  назвали ни один фильм. И Клея. То  есть Моххамеда Али.  Ну ладно -
назвали, так  назвали.  Его именем не назовут. Он не превратится в пароходы,
строчки, и  другие долгие  дела. Как  превратился сам Владимир Владимирович.
Только вот его  именем названы школы и театры, городи пик на Памире. Шесть с
хвостиком.  Он  видел  этот почти  равнобедренный пик, когда был в Ишкашиме.
Похож на Владимира  Владимировича  - стройный и  высокий. Величественный.  В
редакцию теперь  заходить неудобно. Тот удар  все  равно  будет помниться. И
этот разговор  о  сценариях. Точно - только доля  шутки.  И Роберт наверняка
чуточку лукавил. Действительно: почему ему не  попробовать бы новых авторов?
Но улыбками и  приветливостью  как  крепость редутами обозначена зона каждой
шайки. В прошлом  году тут собралось народу. Из Киргизии прикатил  Герштейн,
из  Латвии - Франк. У Герца здесь даже родственники. Со  второго этажа Союза
виден дом на проспекте Ленина. Первый этаж, угловой подъезд. Как умеют - без
году  неделя  здесь, а живут в самом центре, в одном из  лучших домов... Так
нам и  надо, русским дурочкам. Вокруг Изи и  Герца  свои табуном ходили.  Но
никто  не сказал  Сергею: давайте,  мол, Сергей  Егорович, закажем тому  или
другому полнометражный фильм. Умеют же. Тем более Изе - с той стороны Памира
сидит.  И снял несколько фильмов о Памире...  Нет,  все  точно знают: на наш
лужок нельзя  сделать даже  маленький шажок.  И у вас есть свой Доман.  И не
только  он. Да,  из  всех  искусств  самых  доходным  является кино.  Роберт
доказывал Сергею, что сила гения в том, что подставь любые слова - все будет
верно. "Ну смотри: я  тебе в два счета докажу, что Ленин - гений. Взяли  его
формулу  о  кино.  Так.  Подставили  такие  слова: из  всех  искусств  самым
фальшивым является кино. Те так  ли? Кино --это даже не другая реальность, а
сто  процентов фальшивая реальность". И следом за этим Робертом прохаживался
по самым-самым фильмам, не оставляя от них камня на камне. И заканчивал: "Ты
знаешь, почему я не хочу писать прозу? Или пьесы? Или снимать  это  говенное
кино? Все - ложь и фальшь. В поэзии хоть честно и почти точно можно передать
чувства.  Ну если не писать политику, как твой Маяковский. Горы пустых бочек
по деревянному настилу  вниз. Грохот  и крик. Всех переорал.  После него все
крикуны отменены. Все эти Безыменские и ему подобные. Сергей был уверен, что
Роберт понимал суть краха в поэзии его, Сергея. Да, ему нравился Маяковский.
И ростом, и фигурой Сергей был ничем не хуже. Но  все было ошибкой Гарлапаны
и главари теперь не нужны.  А лирика... В нею он все время примешивал