алось значение  тех  реальных  проблем,
которые занимали (и ныне продолжают занимать) внимание специалистов.
     [1] "Пусть донна Берта или сэр Мартино,
     Раз кто-то щедр, а кто-то любит красть,
     О них не судят с богом заедино:
     Тот может встать, а этот может пасть".
     (Данте Алигьери.  Божественная комедия. Рай,  XIII. Пер. М. Лозинского.
Донна Берта и сэр Мартино здесь означают первых встречных ).
     [2]"Эрнани" - пьеса Виктора Гюго, премьера которой в феврале 1830 г., в
самый   канун  революции,  послужила   сигналом  для   "битвы  романтиков  с
классиками", завершившейся победой романтизма.
     [3] По преимуществу (франц.).
     [4] Псалтырь, 31, 9.
     [5]  Русский  эквивалент-"про  Ивана  да   Марью",  то   есть  история,
описывающая бытовые реалии повседневного существования.
     [6] "...И если слезы моей хочешь добиться,
     Должен ты сам  горевать неподдельно!" (Гораций.  Искусство поэзии. Пер.
Дмитриева).
     [7]  В  статье,   цитировавшейся  в  комментарии  к  эссе  "Musicalia",
французский литературовед Жак Ривьер писал: "Искусство (если  само это слово
еще  способно  сохраняться)  превращается,  таким  образом,   целиком  в  не
человеческую деятельность (выделено нами. - О. Ж.),-если угодно,  в функцию,
в  надчувствование, в вид творческой астрономии" (Riviera J.  Op.  cit.,  p.
166).
     [8]  Этот  парадокс  проясняет категория "соотнесенность" (вещей):  она
указывает  на  большую  или меньшую  степень обладания общими свойствами, на
обоюдность относящихся сторон вещей и т. д. (см.: Аристотель. Категории, гл.
6, 7. - Соч., т. 2. 1978).
     [9]  "...Совсем, как  Орбанеха, живописец из Убеды, который на вопрос о
том, что он  пишет, отвечал: "а что выйдет". Раз нарисовал он петуха - и так
плохо и  непохоже, что под ним было  необходимо написать готическими буквами
"се - петух" (см.: "Дон Кихот". Т.  2, гл. 3. Пер. под ред. В. А. Кржевского
и А. А. Смирнова).
     [10] "Ультраизм"-первое авангардистское течение в  Испании. Один из его
лидеров, Хорхе Луис Борхес, провозгласил следующий основополагающий  принцип
ультраистской поэтики: "...сведение  лирики к ее первоначальному элементу  -
метафоре... Ультраистское стихотворение  состоит из серии метафор, каждая из
которых содержит неведомое дотоле видение какого-нибудь фрагмента жизни".
     [11] К кому; от кого (латин.).
     [12]  Дадаизм  -  модернистское  направление в  литературе и  искусстве
Западной Европы  (главным образом  Франции и Германии), утверждавшее алогизм
как основу  творческого процесса, провозглашавшее  полную  самостоятельность
слова.
     [13] С лихвой (латин.).
     [14] "Где окрик, там нет истинной науки" (итал.).
     [15] "Не плакать, не возмущаться, но понимать" (латин.).
     [16] "Всякое мастерство леденит" (франц.).
     [17] Одно вместо другого (латин.).
     [18]  Растро  -мадридская  скотобойня; так  же  называется  толкучка  в
больших городах Испании; Пуэрта дель Соль - центральная площадь в Мадриде.
     [19] Поэтическую вещь (латин.).
     [20] Одна  из  ведущих  тем драматургии Пиранделло -  "лицо  и  маска",
действительность и  иллюзия.  Все  выворачивается  наизнанку:  внешний  мир,
предметная  реальность   объявляется  фикцией,  а   ее   субъективный  образ
приобретает статус единственной объективной достоверности, онтологизируется.
Пьеса "Шесть  персонажей  в поисках  автора",  о  которой упоминает  Ортега,
написана в 1921 г., за  четыре  года до появления "Дегуманизации искусства",
и,   по   собственному   признанию   Ортеги,   ощутимо   повлияла   на   его
философско-зстетические позиции.
     [21]  Альтамира - группа пещер в  Испании  (провинция  Сантандер),  где
сохранились росписи эпохи верхнего палеолита.
     [22] "Следует бежать плоти" (латин.). Манихейство - религиозное учение,
возникшее  на Ближнем Востоке  в 3 в. н. э.  и представлявшее  собой  синтез
халдейско-вавилонских, персидских и христианских мифов и  ритуалов. Порфирий
предпочитал  чистое   умозрение;  на  манихейцев  оказала  воздействие   его
практическая философия.  Манихейцы рассматривали мировую историю в контексте
борьбы материи (тьмы,  зла) и духа (света, добра).  Преодоление добром зла в
душе человека они  видели  на пути индивидуальной  аскетики:  воздержания от
животной пищи и нечистой речи, от собственности и работы, от брака и половых
связей. Августина в подобной аскезе не устраивало то, что она осуществляется
не в  соответствии с вечными правилами  божественной науки "спасения", а  по
произволу или пониманию самого человека.
     [23]  Стихотворение  "La Venus  Belga"  ("Бельгийская  Венера"; сборник
"Amoenitates Belgicae").
     [24] Ненависть к своим занятиям (латин.).
     [25] Вагнер мыслит скорее в духе Л. Фейербаха, чем А. Шопенгауэра (см.:
Вагнер   Р.   Искусство  и  революция.  Избранное.  М.,  Искусство,   1978).
Романтическая   настроенность   философии  музыки   А.   Шопенгауэра  весьма
абстрактна.
     [26]  Имеется в виду так называемый Йенский кружок (В.-Г.  Ваккенродер,
Ф. Новалис, Л. Тик), идейными вдохновителями которого были Август  Вильгельм
(1767-1845) и Фридрих (1772-1829) Шлегели.
     [27] По преимуществу (франц.).
     [28] Исида (Изида) - в древнеегипетской  мифологии богиня неба, земли и
подземного мира; жена Осириса.
     Компьютерный набор - Сергей Петров
     Дата последней редакции - 19.07.99



   Хосе Ортега-и-Гассет.
   Мысли о романе

----------------------------------------------------------------------------
     Перевод А. Б. Матвеева, 1991 г.
     OCR: Сергей Петров, 23.07.99
     Origin: http://www.chat.ru/~scbooks/

----------------------------------------------------------------------------
     Недавно Пио Бароха[*В газете  "Эль Соль". Позднее он откликнулся на мои
замечания в теоретическом  предисловии к роману "Корабль дураков"] напечатал
статью о своем последнем романе, "Восковые фигуры", где, во-первых, выражает
озабоченность проблемами романной техники, а, во-вторых, говорит, что хочет,
следуя моим советам, написать книгу в tempo lento[1]. Автор намекает на наши
разговоры о современной судьбе  романа. Хотя я не большой знаток литературы,
мне  не  раз  приходилось  задумываться  об   анатомии  и  физиологии   этих
воображаемых  живых  организмов,  составивших самую  характерную поэтическую
фауну  последнего столетия. Если бы  люди, непосредственно решающие подобные
задачи  (романисты  и  критики), снизошли  до того, чтобы поделиться  своими
выводами, я бы никогда не решился предложить читателям  плоды моих случайных
раздумий. Однако сколько-нибудь  зрелых  суждений  о  романе пока не  видно:
может  быть, это придает некую ценность  заметкам, которые я вел как попало,
отнюдь не собираясь кого-либо чему-либо научить.
УПАДОК ЖАНРА
     Издатели жалуются:  романов  не покупают.  Действительно, романы сейчас
распродаются хуже, чем раньше, тогда как спрос  на сочинения идеологического
характера, напротив,  растет. Уже  и эти статистические  выкладки наводят на
мысль  о  кризисе  жанра,  и,  когда кто-либо из  моих юных друзей, особенно
начинающий  писатель,  говорит,  что  сочиняет  роман,  я  до  глубины  души
поражаюсь его спокойствию. Я бы  на его месте  дрожал от страха. Перед такой
невозмутимостью невольно и, может быть, напрасно думаешь, что молодой автор,
пожалуй, плохо представляет себе  ответственность, которая на  него ложится.
Ведь создать  хороший роман  было нелегко  всегда. Но  если раньше для этого
требовался только талант, то теперь трудности  многократно выросли  и, чтобы
написать хороший роман, одного таланта далеко не достаточно.
     Всякий,  кто  не  отдает  себе  в  этом отчета, -  жертва  собственного
легкомыслия. Да и вообще, считать, будто кризиса жанров не бывает,  способен
лишь  тот,  кто мало размышлял  о  сущности художественного произведения. Не
будем  строить иллюзий:  если полагать, что творчество зависит исключительно
от  субъективной  способности,  называемой  вдохновением,  талантом   вопрос
неразрешим. Тогда упадок жанра  попросту означал бы, что по  случайности нет
гениальных людей. И  внезапное рождение гения с неизбежностью бы  влекло  за
собой расцвет любого самого забытого жанра.
     Однако  все эти  разговоры  о гении,  вдохновении  принадлежат к  числу
магических заклятий,  и, чем яснее мы желаем  видеть реальное положение дел,
тем реже  стоит к  ним прибегать.  Вообразите себе  гениального  дровосека в
пустыне Сахара. К чему тут его мощные руки и острый топор! Дровосек без леса
-  абстракция.  Это  относится  и  к  искусству.  Талант  лишь  субъективное
намерение, способное осуществиться только на  определенном материале.  Он же
не  зависит  от  личных качеств, и  где  его нет  -  ни гений, ни мастерство
положения не спасут.
     Любое  литературное произведение  принадлежит к известному жанру (мысль
Кроче,  который отрицает существование художественных жанров[2], не оставила
сколько-нибудь  заметного следа в эстетике).  Жанр  в  искусстве,  как вид в
зоологии,   -   это   ограниченный   репертуар  возможностей.  И   поскольку
художественной  ценностью  обладают  лишь   возможности,  которые  настолько
различны,   что   их  нельзя  считать   повторениями,   художественный  жанр
располагает весьма ограниченным набором вариантов.
     Глубоко  ошибочно  представлять  себе  роман (я говорю  прежде  всего о
современном  романе)  наподобие  бездонного  колодца, откуда можно постоянно
черпать все новые и новые формы. Гораздо лучше  вообразить себе каменоломню,
запасы  которой  огромны,  но все  же  конечны.  Роман  предполагает  вполне
определенное число возможных тем. Рудокопы, пришедшие раньше всех, без труда
добыли  новые  блоки, фигуры,  сюжеты. Нынешние  рудокопы обнаружили  только
тонкие, уходящие далеко вглубь каменные жилы.
     Над  этим  репертуаром  объективных  возможностей,  который  составляет
роман, и  трудится  талант. Из выработанной каменоломни  ничего не  извлечет
даже гений. Разумеется, никогда  нельзя с математической строгостью говорить
об окончательном истощении жанра. Но  в  ряде  случаев  это можно  сделать с
достаточной  точностью. А  иногда надлежит  со всей очевидностью  говорить о
выработанности материала.
     На   мой  взгляд,  именно  так  обстоит  дело  с  современным  романом.
Обнаружить  новые   темы  теперь   почти  невозможно.  Таков  первый  фактор
колоссальной объективной, а не субъективной трудности, с которой встречается
всякий, кто думает о романе, который бы отвечал нынешней полноте времен.
     На   протяжении  целой  эпохи  романы  могли   жить  за  счет   простой
тематической новизны.  Любая новость  механически,  как  бы под воздействием
электрического   напряжения,   индуцировала  ток,  щедро  обогащая  ценность
материала. Поэтому долгое  время пользовались успехом  вещи, которых сегодня
никто  и  в  руки бы  не взял. Недаром  имя  жанра  - новелла, роман,  иными
словами, новость[3]. Но к этой трудности - найти новый сюжет -  прибавляется
другая, которая, видимо,  куда серьезнее. По мере того как  на свет выходили
все новые сокровища возможных сюжетов, то, что еще позавчера казалось вполне
приемлемым,  вчера  уже   переставало  кого-либо   удовлетворять.   Читатели
требовали все лучших  сюжетов,  которые  были бы еще невероятнее  и "новее".
Так, сужение числа новых тем сопровождалось ростом потребности  в "новейших"
- до тех пор, пока у читателя не утрачивалась восприимчивость.  Таков второй
фактор трудностей, с которыми сталкивается данный жанр.
     О  том,  что нынешний упадок жанра  нельзя связывать попросту с  низким
качеством  современных произведений,  красноречиво свидетельствует  хотя  бы
следующий  факт:  чем  труднее  становится писать  романы, тем хуже,  слабее
кажутся знаменитые,  "классические" романы прошлого.  Лишь  немногие  из них
избежали жалкой участи - вызывать утомление и скуку читателей.
     Это  естественно  и не  должно приводить  авторов  в уныние.  Наоборот,
писатели  постепенно воспитывают  читателей, прививая им вкус, совершенствуя
восприятие.  Любой роман,  превосходящий  по  своим достоинствам предыдущий,
уничтожает его,  а заодно и все остальные произведения того же ранга. Здесь,
как в битве, победитель уничтожает своих врагов, и произведение,  одержавшее
жестокую  победу  в искусстве,  истребляет  легионы других,  которые  раньше
пользовались успехом.
     В целом я убежден: если жанр романа и не исчерпал себя окончательно, то
доживает последние дни, испытывая настолько значительный недостаток сюжетов,
что   писатель   вынужден  его  восполнять,  повышая  качество  всех  прочих
компонентов произведения.
ПРИСУТСТВИЕ
     По правде сказать,  великий Бальзак  (если не  считать  двух-трех книг)
кажется сегодня  совершенно невыносимым. Наши глаза,  привыкшие к куда более
точным и верным картинам, тотчас обнаруживают приблизительность, условность,
a peu  pres[4]  мира,  изображенного  в "Человеческой  комедии".  На вопрос,
почему я не приемлю Бальзака-писателя (как человек это прекраснейший образец
людского  рода),  отвечу:  созданная   им   картина  всего  лишь  худосочный
подмалевок.  Чем отличается настоящая живопись от подобного подмалевка? Тем,
что в настоящей живописи  изображаемый  предмет представлен непосредственно,
как бы лицом к лицу, во всей полноте бытия, в абсолютном присутствии; дурной
подмалевок, напротив, не представляет предмета: на холсте - только туманные,
слабые намеки, а на  что  - неизвестно. Чем больше мы вглядываемся в надежде
увидеть хоть что-то, тем яснее ощущаем отсутствие чего бы то ни было.
     Это различие между простым указанием и  подлинным  присутствием, на мой
взгляд, главное во всех видах искусства, и прежде всего в романе.
     Сюжет "Красного и черного" можно передать в двух словах. Чем отличается
такой пересказ от романа? Не пытайтесь меня уверить, будто все дело в стиле.
Это неумно. Важно, что,  говоря "мадам  Реналь полюбила Жюльена Сореля",  мы
просто указываем на событие. Стендаль же представляет его в непосредственной
действительности, наяву.
     Проследив  эволюцию  романа  с  момента  возникновения  до   настоящего
времени,  убеждаешься:  жанр постепенно переходит  от повествования, которое
только указывало,  намекало  на что-то, к представлению  во  плоти. Поначалу
новизна  темы  позволяла читателю  довольствоваться  чистым  повествованием.
Приключение занимало  его, как  нас занимает рассказ о событиях, связанных с
близким  человеком.  Но  вскоре темы  как  таковые  перестают  интересовать;
источником наслаждения становятся не судьбы, не приключения действующих лиц,
а их непосредственное присутствие.  Нам нравится  смотреть на них, постигать
их внутренний мир, дышать с ними одним воздухом, погружаться в их атмосферу.
Из жанра повествовательного,  косвенного роман делается жанром описательным,
прямым. Точнее, он  становится представляющим жанром. В  пространном  романе
Эмилии Пардо Басан раз сто  повторяют,  что некий персонаж в высшей  степени
остроумен, но,  поскольку  по  ходу  дела герой так  и  не  проявляет своего
качества, книга в конце  концов приводит нас в бешенство. Императив романа -
присутствие. Не говорите мне, каков персонаж, - я должен увидеть его воочию.
     Обратившись  к  романам  прошлого,  которые и  поныне  радуют  истинных
ценителей  литературы,  сразу  же  обнаруживаешь: все они пользуются тем  же
приемом представления. И  особенно  "Дон Кихот". Сервантес  дарит нам чистое
присутствие персонажей.  Мы слышим  живую  речь, видим  впечатляющие  жесты.
Достоинства Стендаля - того же происхождения.
БЕЗ ОЦЕНОК
     Нужно представлять  жизнь  героев романа,  а  не  рассказывать  о  ней.
Рассказ,  сообщение,  повествование  лишь  символ  отсутствия  того,  о  чем
рассказывается, сообщается, повествуется. Где перед нами сами  вещи, слова о
них   излишни.  Стремление   характеризовать  персонажей  -  главная  ошибка
романиста.
     Миссия науки - выработка определений. Любая наука упорно стремится уйти
от  предмета  и   достичь  его  знания.  Но   знание,  определение  предмета
всего-навсего  ряд  понятий,  а понятие  в  свою  очередь только  умственная
отсылка  к  предмету. Понятие  "красный"  не  содержит ничего красного;  это
движение мысли по  направлению к цвету, который так называется, то есть  его
знак, указание на него.
     Если память  мне  не  изменяет,  Вундт  доказал, что  простейшая  форма
понятия  -  жест,  когда  на предмет показывают пальцем. Ребенок начинает  с
того, что хочет схватить все вещи;  не  понимая  зрительной  перспективы, он
полагает,  что  они   совсем  рядом.   Потерпев  неудачу   за  неудачей,  он
отказывается от первоначального намерения; довольствуясь теперь  своего рода
зачатком хватания, он  только показывает на предметы указательным пальцем. В
сущности, понятие  -  простой  знак, обозначение. В науке важны не  вещи,  а
знаковая система, способная их заместить.
     Назначение   искусства  прямо  противоположно.   Его  цель  -  уйти  от
привычного знака и  достичь самого предмета.  Двигатель искусства - чудесная
жажда видеть. Фидлер во многом прав:  цель искусства  - дать более полное  и
глубокое видение вещей. Это относится и к роману. У истоков жанра считалось,
что главное - сюжет. Однако вскоре эту точку зрения пришлось  сменить: важно
не  то, что показано, а сама возможность показать что-либо имеющее отношение
к человеку, а  что  именно  - безразлично. Сегодня романы прошлого выглядят,
рискну сказать, куда повествовательнее  современных. Уточним. Не  исключено,
что  это  ошибка, поскольку  первому читателю  было, вероятно, как  ребенку,
довольно двух слов, простой схемы, и он воочию представлял себе весь предмет
(древняя скульптура и последние психологические открытия  огромной  важности
доказывают справедливость этого утверждения). В таком случае роман нимало не
изменился.  Его современная форма -  описание, представление - только  новое
средство вызвать  в нынешнем,  искушенном  читателе  те  же чувства, которые
будило повествование в душе наивных, первых, читателей.
     Если  автор  пишет:  "Педро  был  мрачен",  он  как бы  предлагает  мне
вообразить мрачное  состояние духа  Педро  исходя из этой характеристики. Не
лучше ли было, наоборот, привести неопровержимые  факты,  чтобы, опираясь на
них, я сделал  усилие и  с удовольствием обнаружил, постиг  мрачный характер
Педро.  Словом, автор должен  поступать как  художник-импрессионист, который
оставляет  на полотне лишь самое необходимое, чтобы я самостоятельно  придал
материалу  окончательную  отделку  и  увидел,  например,  яблоко.  Отсюда  -
непреходящая  свежесть  импрессионистической  живописи.  Мы как бы наблюдаем
предметы  в  их  вечном status nascens[5]. А ведь и все на  свете содержит в
своей судьбе два момента, полных высочайшего драматизма и напряжения, -  час
рождения  и  час  смерти,  или status  evenescens[6]. Неимпрессионистическая
живопись  независимо  от  своих  остальных достоинств  и даже,  быть  может,
превосходства  в  чем-то  ином  ущербна  хотя бы  потому,  что  представляет
предметы  полностью завершенными, мертвыми  в своей  законченности,  как  бы
священными,  мумифицированными,   оставшимися   в   прошлом.  Ей   недостает
современности  -  живого присутствия,  которым  дышат предметы  на  картинах
импрессионистов.
РОМАН - МЕДЛИТЕЛЬНЫЙ ЖАНР
     По этой причине современный роман должен быть полной противоположностью
сказке. Сказка - бесхитростное повествование о приключениях. Именно на них в
физиологии этого жанра  делается главный упор. Дети простодушно интересуются
приключением  как  таковым,  на  мой  взгляд,  потому,  что  ребенок  воочию
наблюдает  все, чему мы  просто отказываем в существовании.  Приключение  не
может нас интересовать, разве что того ребенка,  который сохранился в каждом
на  правах  какого-то  варварского   пережитка.   Механический  восторг   от
приключенческого ром