у нее на столе лиловые крокусы  с  желтыми  тычинками.  Она  подумала,  не
съездить ли ей самой в Грейт-Нэк и переговорить лично с Гертрудой Мурхауз.
Она позвала мисс Ли, которая  возилась  с  портьерами  в  другой  комнате,
попросила заменить ее в ателье и обещала позвонить среди дня.
   Она взяла такси и поехала на Пенсильванский вокзал. Был не  по  времени
жаркий весенний день. Люди шли по улицам в расстегнутых пальто. Небо  было
нежно-палевого цвета с легкими шелковистыми волокнами хрупких  облаков.  В
запах меха и шерсти, и отработанного бензина, и накутанных  тел  откуда-то
неожиданно  врывался  запах  березовой  коры.  Элинор  сидела,  напряженно
выпрямившись, на подушках такси, и ее острые  ногти  глубоко  впивались  в
серую кожу перчаток на ее ладонях. Она  не  выносила  таких  предательских
дней, когда зима прикидывается весной. В такие дни  отчетливее  проступали
морщины на ее лице и все, казалось,  рушилось  вокруг  нее,  словно  почва
уходила из-под ног. Она поедет к Гертруде Мурхауз и поговорит с  ней,  как
женщина с женщиной. Скандал все погубит. Только бы  удалось  поговорить  с
ней; она сумеет убедить, что между нею и Джи Даблью ровно ничего не  было.
Скандальный развод все погубит. Она потеряет клиентуру, банкротство станет
неизбежным, и надо будет возвращаться в Пульман и жить у дяди с теткой.
   Она расплатилась с шофером и пошла на поезд в Лонг-Айленд. Колени у нее
дрожали  и,  проталкиваясь  сквозь  толпу  к   справочному   окошку,   она
чувствовала смертельную усталость.  Нет,  до  Грейт-Нэк  не  было  поездов
раньше 2:13. Она долго стояла в очереди за билетом. Кто-то наступил ей  на
ногу. Очередь убийственно  медленно  подвигалась  к  окошечку.  Когда  она
подошла к окну, она не сразу вспомнила, до какой станции ей брать билет. В
окошечко на нее смотрели ядовитые глаза-пуговки кассира. На лбу у него был
зеленый козырек, а красные  губы  резко  выделялись  на  бледном  лице.  В
очереди сзади нее волновались. Мужчина в  клетчатом  пальто  и  с  тяжелым
портфелем в руках попытался оттеснить ее от окна.
   - Грейт-Нэк, обратный.
   Как только она купила билет, ей пришло в  голову,  что  она  не  успеет
вернуться к пяти часам. Она  положила  билет  в  серую  шелковую,  вышитую
черным бисером сумочку. Она подумала, уж не покончить ли ей с собой. Сесть
в  метро  и  до  Нижнего  города,   потом   лифтом   на   самую   верхушку
Вулворт-билдинг, а там вниз головой.
   Вместо этого она вышла к  остановке  такси.  Рыжеватый  солнечный  свет
пробивался сквозь  серую  колоннаду,  голубая  дымка  отработанных  газов,
свиваясь, поднималась вверх, и кольца ее отливали муаром. Она взяла  такси
и велела шоферу проехать по всему Центральному парку. Кое-где уже краснели
свежие побеги и поблескивали длинные почки буков, но трава была по-зимнему
бурая,  и  на  водостоках  еще  лежал  грязный  снег.  С   прудов   тянуло
пронизывающим, резким ветром. Шофер всю дорогу заговаривал с  ней.  Ей  не
слышно было, что он говорит, она скоро устала  отвечать  наугад  и  велела
высадить ее у музея  Метрополитен.  Когда  она  расплачивалась,  мимо  них
пробегал газетчик, крича: экстренный выпуск. Элинор купила  газету,  купил
газету и шофер. Отходя от машины, она слышала,  как  он  воскликнул:  "Вот
черт...", но поспешно взбежала по  ступенькам  из  страха,  что  он  опять
заговорит с ней. Очутившись в спокойном серебристом полусвете  музея,  она
развернула газету. Бумага еще кисло пахла свежей печатью; краска была  еще
совсем липкая и пачкала ей перчатки.

   ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ КАК НАМ СООБЩАЮТ ИЗ ВАШИНГТОНА ВОПРОС ЧАСОВ
   Германская нота признана совершенно неудовлетворительной.

   Она бросила газету на скамью и пошла смотреть работы Родена. Обойдя их,
она прошла в китайский зал. Садясь в автобус - она  решительно  разоряется
на такси,  -  чтобы  ехать  в  отель  "Принц  Джордж",  она  почувствовала
необычайный подъем. Всю дорогу она почему-то  вспоминала  "Бронзовый  век"
(*147).  Когда  она  разглядела  Джи  Даблью  в  пыльном  розоватом  свете
вестибюля, она пошла прямо к нему твердой, упругой походкой.  Челюсти  его
были плотно стиснуты, и голубые глаза горели. Он казался моложе,  чем  при
последней встрече.
   - Ну наконец-то разразилось, - сказал он, - я только что телеграфировал
в Вашингтон, отдавая себя в полное распоряжение правительства.  Пусть  они
теперь попробуют бастовать.
   - Как все это ужасно и как замечательно, -  сказала  Элинор.  -  Я  вся
дрожу.
   Они прошли к маленькому столику  в  уголке  за  тяжелой  драпировкой  и
заказали чаю. Едва они сели, как оркестр заиграл "Звездное знамя"  (*148),
и пришлось снова встать. Весь отель был похож на разворошенный муравейник.
Все бегали с последними выпусками  экстренных  газет,  смеялись  и  громко
переговаривались. Совершенно незнакомые люди просили друг у друга  газеты,
толковали о войне, прикуривали друг у друга.
   - Мне пришло в голову, Джи Даблью, - говорила Элинор,  держа  в  тонких
пальцах ванильный сухарик, - что, если я пойду и поговорю с  вашей  женой,
как женщина с женщиной, она лучше поймет создавшееся  положение.  Когда  я
обставляла дом, она была очень мила со мной, и мы с нею прекрасно ладили.
   - Я предложил свои услуги Вашингтону, - сказал Джи Даблью. - В  конторе
уже, может быть, получена ответная  телеграмма.  Я  уверен,  что  Гертруда
поймет, что это просто ее долг.
   - Я хочу ехать, Джи Даблью, - сказала Элинор. - Я чувствую, что  должна
ехать.
   - Куда?
   - Во Францию.
   - Не принимайте поспешных решений, Элинор.
   - Нет, я чувствую, что  я  должна...  Из  меня  выйдет  хорошая  сестра
милосердия... И я ничего не боюсь, вы отлично это знаете, Джи Даблью.
   Оркестр  снова  заиграл  "Звездное  знамя";  Элинор  подхватила  припев
слабым, дрожащим, визгливым голоском. Они были слишком взволнованны, чтобы
долго оставаться на месте,  и,  взяв  такси,  отправились  в  контору  Джи
Даблью.  Контора  была  вся  взбудоражена...  Мисс  Уильямс  распорядилась
вывесить в среднее окно флагшток, и как раз в эту минуту подвешивали флаг.
Элинор подошла к ней, они обменялись крепким рукопожатием. Холодный  ветер
так и гулял по комнате, шелестя  бумагами  на  конторках,  повсюду  летали
листки и копирки, но никто не обращал на  это  внимания.  По  Пятой  авеню
проходил оркестр, играя "Ура, ура, все под знамена". Окна контор  по  всей
улице были ярко освещены. На ветру флаги полоскались и шлепали по древкам,
конторщики  и  стенографистки   высовывались   из   окон   и   возбужденно
перекликались, роняя из окон бумаги,  которые  крутились  и  взвивались  в
порывах холодного, пронизывающего ветра.
   - Это Седьмой полк, - сказал кто-то, и все захлопали  и  завопили.  Под
окнами оглушительно ревел оркестр. Слышен был  мерный  топот  солдат.  Все
автомобили  запруженного  уличного  потока  приветствовали  их  гудками  и
сиренами. С крыш двухъярусных автобусов махали маленькими  флажками.  Мисс
Уильямс нагнулась к Элинор и поцеловала ее в щеку. Джи Даблью стоял  рядом
и с горделивой улыбкой смотрел поверх их голов на улицу.
   Когда прошел оркестр и движение возобновилось, они закрыли окно, и мисс
Уильямс стала собирать и приводить в  порядок  разлетевшиеся  бумаги.  Джи
Даблью получил телеграмму из Вашингтона, его предложение было принято, его
включили в состав Общественного информационного комитета, который  собирал
сам мистер Вильсон, и он  сказал,  что  наутро  выезжает.  Он  позвонил  в
Грейт-Нэк и спросил Гертруду, может ли он приехать к обеду  и  привезти  с
собой одного из своих  друзей.  Гертруда  изъяви-ла  согласие  и  выразила
надежду, что в состоянии будет встать и сойти к ним в столовую.  Она  тоже
чувствовала подъем, но мысль об ужасах и бедствиях грядущей войны вызывала
у нее отчаянные боли в затылке.
   - У меня предчувствие, что, если  я  привезу  вас  с  собой  обедать  к
Гертруде, - все уладится, - сказал он Элинор. - А мои  предчувствия  редко
меня обманывают.
   - О, я уверена, что она поймет, - отвечала Элинор.
   Выходя из конторы, они встретили в передней  мистера  Роббинса.  Он  не
снял шляпы и не вынул сигары изо рта. Он, видимо, был пьян.
   - Что ж это такое в самом деле, Уорд? - сказал он.  -  Объявлена  война
или нет?
   - Если еще не объявлена, то  сегодня  будет  объявлена,  -  сказал  Джи
Даблью.
   - Ну, это гнуснейшее  предательство,  какое  знала  история,  -  сказал
мистер Роббинс. - Для чего же мы  выбирали  Вильсона  вместо  этих  старых
калош, как не для того, чтобы он не впутывал нас в эту кашу.
   - Роббинс, я ни в коем случае не могу с вами согласиться, - сказал  Джи
Даблью. - Я считаю, что наш долг - спасти... - Но мистер Роббинс уже исчез
в дверях конторы, распространяя сильный запах винного перегара.
   - Ну, я бы его еще не так отчитала, - сказала Элинор, - если бы  только
он в состоянии был сейчас что-нибудь понимать.
   Дорога до Грейт-Нэк в Пирс-Эрроу была незабываема. На небе еще догорало
длинное красное зарево заката. Когда холодный ветер задул им  в  спину  на
мосту, перекинутом через 59-ю стрит, ей  показалось,  что  они  летят  над
огнями улиц и черными глыбами зданий и  красной  громадой  Блекуэл-Айленд,
над пароходами, заводскими трубами и ослепительно голубыми огнями  силовых
станций. Они говорили об  Эдит  Кавелл  (*149),  и  воздушных  налетах,  и
флагах, и прожекторах, и грохоте  наступающих  армий,  и  о  Жанне  д'Арк.
Элинор подняла воротник мехового манто и думала, что ей  сказать  Гертруде
Мурхауз.
   Когда  они  входили  в  дом,  она  волновалась,  боясь  скандала.   Она
приостановилась в передней и привела в порядок прическу и  лицо,  глядя  в
маленькое зеркальце своей сумки.
   Гертруда Мурхауз сидела в больничном кресле у  потрескивающего  камина.
Элинор бегло оглядела комнату и с удовольствием отметила, как  хорошо  она
убрана. Гертруда Мурхауз при виде ее сильно побледнела.
   - Я хотела поговорить  с  вами,  -  сказала  Элинор.  Гертруда  Мурхауз
протянула руку, не вставая с кресла.
   - Простите, что я  не  встаю,  мисс  Стоддард,  но  эти  грозные  вести
буквально сразили меня.
   - Цивилизация требует жертв... от нас всех, - сказала Элинор.
   - Да, конечно, это ужасно, что творят эти  гунны,  все  эти  отрезанные
руки бельгийских детей, и вообще, - сказала Гертруда Мурхауз.
   - Миссис Мурхауз, - сказала Элинор. - Я хотела бы поговорить с  вами  о
прискорбном недоразумении, которое касается моих отношений с вашим  мужем.
Неужели вы считаете меня такой женщиной, которая способна приехать сюда  и
смотреть вам прямо в лицо, если бы хоть крупица правды была во  всех  этих
гнусных сплетнях. Наши отношения чисты, как свежевыпавший снег...
   - Пожалуйста, не будем говорить об этом, мисс Стоддард. Я  вполне  верю
вам.
   Когда  вошел  Джи  Даблью,  они  сидели  по  обе   стороны   камина   и
разговаривали об операции Гертруды. Элинор встала.
   - Как это замечательно с вашей стороны, Джи Даблью.
   Джи Даблью откашлялся и посмотрел на обеих.
   - Этим я только отчасти выполняю свой долг, - сказал он.
   - А в чем дело? - спросила Гертруда.
   - На все  время  войны  я  отдал  себя  в  распоряжение  правительства,
предложив использовать меня, как оно найдет нужным.
   - Но не на фронте? - встревоженно спросила Гертруда.
   - Я завтра отправляюсь в  Вашингтон...  Само  собой,  работать  я  буду
бесплатно.
   - Уорд, это благородно с твоей стороны, - сказала Гертруда.
   Он медленно подошел к ее креслу, нагнулся и поцеловал ее в лоб.  -  Все
мы должны внести свою лепту. Дорогая моя, тебе и твоей  матери  я  доверяю
самое...
   - Ну конечно, Уорд, ну конечно... Все это было нелепое недоразумение. -
Гертруда  вся  вспыхнула.  Она  поднялась  на  ноги.  -  Я  была   дурацки
подозрительна... Но ты не  должен  идти  на  фронт,  Уорд.  Я  поговорю  с
матерью.
   Она подошла к нему  и  положила  руки  ему  на  плечи.  Элинор  стояла,
прислонясь к стене и глядя на них. На нем был прекрасно сидевший  смокинг.
Розоватое вечернее платье Гертруды резко выделялось на черном  сукне.  При
свете хрустальной люстры его светлые волосы  казались  пепельно-серыми  на
фоне высоких серовато-желтых стен комнаты. Его лицо оставалось  в  тени  и
было очень печально. Элинор подумала,  как  мало  ценят  окружающие  этого
человека, как красива комната, словно декорация на сцене, словно  Уистлер,
словно Сара Бернар. Волнение застилало ей глаза.
   - Я поступлю в Красный Крест, - сказала она. - Я не могу ждать, я  хочу
скорее во Францию.



НОВОСТИ ДНЯ XIX

   ГОРОД ПРИЗЫВАЕТ ПОДДЕРЖИТЕ НАЦИЮ
   США ОБЪЯВИЛИ ВОЙНУ

   За океан
   За океан (*150)

   на   годичном   собрании   пайщиков   акционерного   общества   заводов
огнестрельного оружия "Кольт и Кo" распределен был  дивиденд  в  2.500.000
долларов. Основной капитал компании удвоился. Прибыль за год равнялась 259
процентам
   Радостное изумление англичан

   Янки идут за океан
   Они в бой стремятся

   предполагают провести закон о недопущении  цветных  на  территории  где
живут белые.
   много миллионов потрачено на оборудование лужаек для гольфа под  Чикаго
агитаторы-индусы терроризируют всю страну
   Консервная компания "Армор" призывает правительство США  спасти  земной
шар от голода
   Оскорбители флага должны быть наказаны
   губительное влияние на Россию рабочих депутатов начинает сказываться  в
Лондоне ходят слухи о бесчестном мире

   МИЛЛИАРДЫ СОЮЗНИКАМ

   И до победного конца,
   Назад не возвратятся



КАМЕРА-ОБСКУРА (27)

   На борту "L'Espagne" было  много  священников  и  монахинь.  Океан  был
бутылочно-зеленый и бурный. На всех иллюминаторах были покрышки и палубные
огни затенены и нечего было и думать чиркнуть спичкой на палубе.
   Но стюарды храбрились и говорили что боши ни за что не посмеют потопить
пароход "Compagnie Generale" ["Французская пароходная компания"  (франц.)]
полный священников и монахинь и иезуитов и кроме того  Comite  des  Forges
[объединение  основных  французских  металлургических  компаний  (франц.)]
обещал  не  обстреливать  бассейна  Брие  (*151)   где   расположены   его
чугунолитейные заводы и кроме того основные пайщики  "Compagnie  Generale"
принц Бурбонский и иезуиты и священники и монахини;
   словом  все  храбрились  кроме  полковника  Ноултона  из  американского
Красного   Креста   и   его   жены.   У   них    были    водонепроницаемые
холодонепроницаемые минонепробиваемые костюмы похожие на костюм  эскимосов
и они постоянно носили их и сидели на палубе в надутых  костюмах  так  что
видны были одни только лица. В карманах у них были индивидуальные пакеты а
внутри водонепроницаемого пояса помещался молочный  шоколад  и  печенье  и
таблетки сухого молока
   и утром выйдя на палубу ты видел как  мистер  Ноултон  надувает  миссис
Ноултон.
   или миссис Ноултон надувает мистера Ноултона.
   Добровольцы Рузвельта были очень храбрые в фуражках  нового  армейского
образца с жесткими козырьками и значками за отличную стрельбу на  плетеных
шнурках цвета хаки и они весь день твердили что Надо принять участие  Надо
принять участие,
   как будто война это спортивное состязание;
   и буфетчик был храбрый и все стюарды храбрые; все они  получили  льготы
по ранению и были очень рады побыть стюардами на пароходе а  не  сидеть  в
окопах
   и пирожное подавали превосходное.
   Наконец мы вошли в охранную зону и  начали  колесить  зигзагами  и  все
забились в буфет а потом мы вошли в устье Жиронды и французский  миноносец
кружил вокруг парохода ранним нежно-перламутровым  утром  и  пароходы  шли
следом за патрульным катером. Солнце красным  шаром  вставало  над  ржавой
землей виноградарей и Жиронда была забита транспортами  и  блестевшими  на
солнце самолетами и боевыми судами.
   Гаронна была красная. Стояла осень, по набережным бочки молодого вина и
ящики снарядов лежали вдоль серолицых домов и мачты приземистых парусников
теснились перед большим красным железным мостом.
   В отеле "Семь сестер" все ходили в  трауре  но  дела  шли  блестяще  по
случаю войны и с минуты на минуту здесь ожидали переезда правительства  из
Парижа.
   Там на севере умирали в грязи в окопах но тут в Бордо дела шли блестяще
и виноделы и судовладельцы и поставщики снаряжения заполняли залы  Chapeau
Fin и лакомились жареными ортоланами и шампиньонами и трюфелями  и  висела
большая вывеска

   MEFIEZ-VOUS
   Les oreilles ennemies vous ecoutent
   [Будьте осторожны, враг подслушивает (франц.)]

   Красное вино, сумерки и  посыпанные  желтым  гравием  площади  в  рамке
винных бочек и в парке запах шоколада, серые статуи и на  дощечках:  Улица
погибших надежд, Улица  духа  законов,  Улица  забытых  шагов  -  и  залах
тлеющего листа и серолицые дома Бурбонов  растворяющиеся  в  винно-красных
сумерках.
   В отеле "Семь сестер" поздно ночью ты  вдруг  просыпался  и  видел  что
агент тайной полиции обшаривает твой чемодан
   и хмурится над твоим паспортом и заглядывает в твои  книги  и  говорит:
Monsieur, c'est la petite visite [мсье, это небольшой осмотр (франц.)].



НЕУКРОТИМЫЙ БОБ

   Лафоллет (*152) родился в городском округе Примроз; до девятнадцати лет
работал на ферме в округе Дейн, штат Висконсин.
   Он жил своим трудом и позже, занимаясь в Висконсинском университете. Он
хотел стать актером, изучал ораторское искусство, и Роберта  Ингерсола,  и
Шекспира, и Берка (*153)
   (кому удастся когда-нибудь показать влияние Шекспира  на  весь  прошлый
век?.. Марк Антоний над трупом Цезаря,  Отелло  в  Венецианском  сенате  и
Полоний, повсюду Полоний),
   возвращаясь в шарабане домой после выпуска, он был  поочередно  то  Бус
(*154), то Уилкс, пишущий письма Юния (*155), то Дэниел Уэбстер (*156), то
Ингерсол, бросающий вызов богу;  был  великим,  величавым  и  неподкупным,
облаченным в тогу и горделиво разглагольствующим в Капитолиях всех веков;
   он был первым оратором всех школьных диспутов
   и, выступив с характеристикой Яго, взял приз на  ораторском  состязании
двух штатов.
   Он стал работать в конторе у адвоката и  выставил  свою  кандидатуру  в
прокуроры округа. Его школьные товарищи обрабатывали весь округ,  объезжая
его по вечерам в шарабанах и агитируя в каждом доме.  Этим  он  дал  пинка
"машине" (*157) и был выбран,
   Это было восстанием молодежи против республиканской машины штата,
   и босс Кейс, почтмейстер из Медисона, который заправлял  всем  округом,
узнав о его избрании, чуть не свалился с кресла.
   Это дало Лафоллету заработок и возможность жениться. Ему было  двадцать
пять лет.
   Через четыре года он выставил свою кандидатуру в конгресс;  Университет
опять был за него: он был кандидатом юнцов. Когда его избрали, он оказался
самым юным членом палаты.
   В Вашингтоне  в  курс  политических  интриг  ввел  его  Филетэс  Сойер,
висконсинский  лесной  король,  который  привык   покупать   и   продавать
политических деятелей, как он покупал и продавал лес и дрова;
   он был республиканцем и дал пинка республиканской машине. Но теперь они
считали, что приберут его к рукам. Человек не может оставаться  честным  в
Вашингтоне.
   Бус в эту зиму ставил в Балтиморе Шекспира. Бус ни за что  не  стал  бы
играть в Вашингтоне: он помнил о брате. Боб Лафоллет  с  женой  ездили  на
каждый спектакль.
   На ярмарке в Милуоки  в  гостиной  Планкетон-отеля  босс  Сойер  лесной
король пытался подкупить  его,  чтобы  повлиять  на  шурина,  который  был
председателем суда по делу о казначее штата - республиканце;
   Боб Лафоллет покинул отель вне себя от ярости. С  этого  дня  он  повел
беспощадную войну против республиканской машины штата Висконсин,  пока  не
был избран губернатором штата и не сокрушил республиканскую машину;
   это  была  десятилетняя  война  в  результате  которой  Висконсин  стал
образцовым  штатом  где  избиратели  порядколюбивые  немцы   и   финны   и
независимые скандинавы научились пользоваться новой  системо