допускали, что
некая царевна, носившая имя Ифигении, действительно была принесена в жертву,
но  считали,  что  это  была  другая  Ифигения,  дочь Елены и Тесея. Елена -
утверждают  они - не осмеливалась признать ее своей дочерью, так как боялась
сознаться  Менелаю  в том, что до него состояла в тайном браке с Тесеем. {9}
Павсаний  {"Коринф",  с.  125.} {10} приводит слова поэтов, придерживавшихся
такого мнения, и называет их имена, а сверх того добавляет, что в Аргосе так
думали все.
     И,  наконец,  отец  поэтов  Гомер  был  настолько  далек  от мысли, что
Ифигения, дочь Агамемнона, была принесена в жертву в Авлиде или перенесена в
Скифию,  что  в  девятой  книге  "Илиады",  {11}  где  описываются  события,
происходившие   через  десять  лет  после  появления  греков  у  стен  Трои,
повествует,  как  Агамемнон выражает Ахиллу желание выдать за него дочь свою
Ифигению и сообщает ему, что она осталась дома, в Микенах.
     Я  привел  здесь  все  эти  столь  разноречивые  мнения и, в частности,
эпизод,  рассказанный  Павсанием,  потому,  что  именно ему я обязан удачной
находкой  -  образом  Эрифилы:  {12}  без него я никогда бы не взялся за мою
трагедию.  Можно  ли  даже  помыслить,  чтобы  я  осквернил сцену чудовищным
убийством  столь  добродетельной  и  прелестной  юной особы, какой следовало
изобразить  Ифигению.  И  можно  ли  предположить,  чтобы  я  довел пиесу до
развязки  лишь  с  помощью  "богини  из  машины", {13} посредством чудесного
превращения,  которому, пожалуй, поверили бы во времена Еврипида, но которое
в наше время показалось бы совершенно бессмысленным и неправдоподобным. {14}
     Во  всяком  случае,  могу  прямо  сказать:  я  был очень доволен, когда
нашел  у  древних  авторов  вторую  Ифигению, которую я волен был изобразить
такой,  как  мне хотелось: попав сама в беду, к коей она стремилась толкнуть
соперницу, она безусловно заслуживает наказания, но при этом все же вызывает
известное  сочувствие. Таким образом, развитие действия пиесы заложено уже в
самой  ее  завязке,  и  достаточно было первого представления, чтобы понять,
какое  удовольствие я доставил зрителям, спасая в конце пиесы добродетельную
царевну, судьба которой волновала их на всем ее протяжении, - и спасая ее не
с помощью чуда, в которое они никогда бы не поверили, а совсем иным путем.
     Имеет свое основание и мотив похода Ахилла на остров Лесбос, который он
завоевал  и  с  которого привозит Эрифилу перед тем, как появиться в Авлиде.
Эвфорион  Халкидский,  {15}  поэт,  хорошо  известный  древним и с почтением
упоминаемый Вергилием {Эклога X.} и Квинтилианом, {"Об образовании оратора",
кн.  X.}  рассказывает  об  этом  походе  Ахилла. В одной из своих поэм, как
указывает Парфений, {16} он говорит, что Ахилл осуществил завоевание острова
Лесбос  {17}  до  того,  как присоединился к греческому войску, и что там он
даже встретил некую царевну, которая воспылала к нему любовью.
     Вот  те главные отклонения от скупого рассказа Еврипида, которые я себе
позволил.  Что же касается страстей, то здесь я старался следовать ему самым
строгим  образом.  Я  признаю,  что  обязан  Еврипиду многими местами в моей
трагедии,  заслужившими одобрение публики, и признаю это тем охотнее, что ее
похвалы  лишь  укрепили меня в почтительном восхищении древними авторами. По
тому, какое впечатление производило на нашем театре все, что я позаимствовал
у  Гомера  или  у  Еврипида, я с удовольствием убедился, что здравый смысл и
разум одни и те же во все времена. Вкус Парижа оказался схож со вкусом Афин:
моих  зрителей  волновало  то  же  самое, что некогда вызывало слезы у самых
ученых  греков  и  заставляло  их  говорить, что среди всех поэтов Еврипид -
самый трагический, "τραγικώτατος", то есть что он удивительно умеет вызывать
страх и сострадание - главные эффекты, на которых зиждится трагедия.
     После  всего  этого  меня  весьма  удивляет,  что  с  недавних  пор мои
современники  выказывают  такое  отвращение к столь великому поэту по поводу
его  "Алкесты".  {18}  Здесь  идет речь отнюдь не об "Алкесте", но я в самом
деле слишком многим обязан Еврипиду, чтобы не проявить хоть некоторую заботу
о его памяти и чтобы упустить случай примирить его с этими господами. {19} Я
убежден,  что  поэт представляется им таким безнравственным лишь потому, что
они  плохо  прочли  произведение,  за  которое  строго  его  осуждают. Чтобы
доказать,  что  у меня есть основание так говорить, я выбрал самое важное из
их  возражений.  Я  говорю  "самое  важное", ибо они повторяют его на каждой
странице, даже не подозревая, что и оно может быть оспорено в свою очередь.
     В  "Алкесте"  Еврипида есть одна чудесная сцена, где умирающая Алкеста,
чувствуя,  что жизнь из нее уходит, обращает к мужу прощальные слова. Адмет,
в слезах, умоляет ее собрать все силы и не сдаваться. Алкеста, перед глазами
которой уже стоит смерть, говорит так:

                Харонову ладью я вижу пред собою
                И взмах его весла над черною рекою;
                Я слышу кормчего. "Не медли! - он кричит. -
                Тебя здесь ждут. Иди! Спускайся к нам в Аид!"

     Мне  бы  хотелось  лучше  выразить  в этих стихах прелесть, которою они
полны  в  оригинале,  но  смысл  их  все  же  передан  точно. И вот как наши
господа  поняли  это  место.  К несчастью, им в руки попало одно злополучное
издание  Еврипида,  где  издатель  в латинском тексте забыл проставить сбоку
"Al.",  означающее,  что  здесь  начинается речь Алкесты. Рядом со следующей
строчкой  стоит  "Ad.",  показывающее,  что  далее ей отвечает Адмет. Именно
из-за  этого  недоразумения  нашим  критикам  и  пришла  в  голову более чем
странная  идея  -  они  вложили  в  уста  Адмета и те слова, которые Алкеста
обращает к мужу, и те, которые она слышит из уст Харона, и на этом основании
предположили,  что  Адмет,  хотя  он  находится в полном здравии, "уже видит
Харона,  явившегося  за ним"; таким образом, в то время, как на самом деле в
этом пассаже Еврипида Харон нетерпеливо торопит Алкесту и требует, чтобы она
не  медлила и шла к нему, эти господа поняли текст так, будто там испуганный
Адмет  уговаривает  Алкесту  умереть поскорее, боясь, что в противном случае
Харон  вместо  жены  схватит  его самого. По их словам, "... он увещевает ее
быть  мужественной,  не проявлять трусости и умереть добровольно и прерывает
прощальную  речь жены, чтобы поторопить ее умереть". Их послушать, так Адмет
недалек  от  того, чтобы самому ей в этом помочь! А такие чувства им кажутся
чрезвычайно  грубыми и низменными; это и естественно - нет человека, который
в  подобном  случае  не  возмутился  бы!  Непонятно  только,  как  они могли
приписать  такое  Еврипиду! В действительности, даже если бы другие издания,
где  это  злополучное  "Al."  стоит на своем месте, не обличали злосчастного
издателя,  введшего  публику  в  заблуждение,  уже следующих стихов и речей,
которые  произносит  Адмет в этой сцене, более чем достаточно, чтобы не дать
читателям  впасть в столь нелепую ошибку, ибо там Адмет, и в мыслях не держа
ускорить смерть Алкесты, восклицает, что "все смерти вместе были бы для него
менее  мучительны,  чем  видеть  жену в таком состоянии". Он умоляет Алкесту
взять  его с собой, ибо не сможет жить, если она умрет: вся жизнь его в ней,
и он существует лишь для нее.
     Не  более  удачливы  наши  критики  и  в других своих возражениях. Так,
например,  они говорят, что Еврипид изобразил двух престарелых супругов, что
Адмет  -  старый  муж,  а  Алкеста  -  царица  уже  в  возрасте.  Но Еврипид
позаботился о том, чтобы опровергнуть их предположения, - для этого довольно
одного  стиха,  где хор говорит, что Алкеста совсем молодой, в расцвете сил,
умирает за своего молодого супруга.
     Критики  ставят в упрек Алкесте еще и то, что у нее двое детей брачного
возраста.  Непонятно,  как  они  умудрились  не  прочесть  нечто  совершенно
противоположное  в  сотне  разных  мест  пьесы,  особенно  в  том прекрасном
пассаже, где автор описывает умирающую Алкесту и рядом с ней двоих маленьких
детей,  "с плачем цепляющихся за ее платье", - детей, которых она поочередно
берет на руки и целует?
     Все остальные замечания критиков столь же основательны. Но я думаю, что
и  приведенных  мною  достаточно  для  того,  чтобы  защитить Еврипида от их
нападок.   Я   советую   господам  критикам  с  меньшей  легкостью  осуждать
произведения   древних   авторов:   такой   человек,   как  Еврипид,  право,
заслуживает,  чтобы  его хотя бы изучили, прежде чем предавать проклятью. Не
мешало  бы  им вспомнить мудрые слова Квинтилиана: "Следует быть чрезвычайно
осмотрительным  и  сдержанным в оценке произведений великих людей из боязни,
как  бы  нам не случилось, что нередко бывает, осудить то, чего мы просто не
поняли;  а  если уж доведется впасть в какую-то крайность, то меньший грех -
восхищаться  в  их  писаниях  всем  подряд, чем хулить в них многое", {20} -
"Modeste  tamen  et  circumspecto judicio de tantis viris pronuntiandum est,
ne,  quod plerisque accidit, damnent quae non intellagunt. Ac si necesse est
in  alteram  errare  partem,  omnia  eorum  legentibus  placere  quam  multa
displicere maiuerim".


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

     Агамемнон.
     Ахилл.
     Улисс.
     Клитемнестра, жена Агамемнона.
     Ифигения, дочь Агамемнона.
     Эрифила, дочь Елены и Тесея.

     Аркас   |
             } слуги Агамемнона.
     Эврибат |

     Эгина, служанка Клитемнестры.
     Дорида, наперсница Эрифилы.
     Стража.

             Действие происходит в Авлиде, в лагере Агамемнона.


ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

                             Агамемнон, Аркас.

                                 Агамемнон

                 Аркас, Аркас, проснись! К тебе в ночи бессонной
                 Пришел властитель твой, несчастьем потрясенный.

                                   Аркас

                 Как! Это вы, мой царь? Но что вас привело
                 Сюда в столь ранний час? Еще не рассвело,
                 И, скованная сном, безмолвствует Авлида.
                 Что потревожило великого Атрида?
                 Нарушил ваш покой во тьме неясный гул,
                 Иль вам почудилось, что ветер вдруг подул?
                 Но нет! Спят воины, спит ветер, море дремлет...

                                 Агамемнон

                 Влажен, кто радостно судьбу свою приемлет
                 И, скромным жребием довольствуясь, живет,
                 Ни царских почестей не зная, ни забот!

                                   Аркас

                 Такую речь от вас услышал я впервые.
                 Уж не случились ли событья роковые,
                 Что вы подъемлете горе печальный взор?
                 Благоволила к вам удача до сих пор.
                 Счастливый муж, отец, владыка всемогущий,
                 Вы правите страной богатой и цветущей;
                 Течет в вас кровь богов, {21} и браком Гименей
                 С Олимпом вашу связь {22} скрепил еще сильней;
                 И, в довершение, среди героев главный,
                 Бестрепетный Ахилл, воитель достославный,
                 Желает вашу дочь супругою назвать
                 И, Трою покорив, там свадьбу пировать.
                 Флот двадцати царей у вас в повиновенье,
                 И стоит первому Борея дуновенью
                 Наполнить кораблей могучие крыла,
                 Чтобы победа вновь вам лавры принесла.
                 У всех встречаются препятствия порою.
                 Да, небывалый штиль мешает нам, не скрою;
                 Три долгих месяца нас сковывает он
                 И преграждает путь судам на Илион.
                 Но все мы - смертные, и нами боги правят;
                 Надеюсь, что и здесь они нас не оставят.
                 Однако... Государь, вы плачете? О чем?
                 В руках у вас письмо. Что сообщают в нем?
                 Печального оно уж не таит ли смысла?
                 Над вашими детьми опасность вдруг нависла
                 Иль над супругою? Что с ней? Я трепещу...

                                 Агамемнон

                 Нет, нет, ты не умрешь! Нет, я не допущу!

                                   Аркас

                 О боги!

                                 Агамемнон

                          Получив известие такое,
                 Любой отец, мой друг, лишился бы покоя!
                 Аркас, ты помнишь день, когда мои суда
                 Все вместе собрались, чтоб дружно плыть сюда,
                 И ветер, паруса на мачтах надувая,
                 Гнал корабли вперед, к победе призывая?
                 Уже мы видели противников своих,
                 Мы в бой рвались. Но вдруг попутный ветер стих,
                 И стали корабли. Отваги гневной полны,
                 Гребцы хоть веслами пытались вздыбить волны -
                 Увы, напрасный труд! Среди недвижных вод
                 Стоял беспомощный и неподвижный флот!
                 Пытаясь объяснить, что значит чудо это,
                 Мы с братом у богов пришли просить совета,
                 Но то пророчество, что жрец нам произнес,
                 Не в силах и сейчас я повторить без слез.
                    "Знай, коль стремишься ты к победе вожделенной:
                    Лишь юной девы смерть, в чьих жилах кровь Елены,
                         Откроет, славный царь,
                    На Трою путь судам прямой и невозбранный.
                    Кровь Ифигении да обагрит Дианы
                         Божественный алтарь!"

                                   Аркас

                 Кровь вашей дочери?

                                 Агамемнон

                                     Сколь был я потрясен,
                 Ты понимаешь сам. Как будто жуткий сон
                 Меня оледенил. В отчаянье бездонном
                 Предался я слезам, проклятиям и стонам.
                 Свет для меня померк. Я был уже готов,
                 Рискуя головой, ослушаться богов,
                 Вступить в борьбу с судьбой, коварной и превратной,
                 И войско тотчас же отправить в путь обратный.
                 Но тут Улисс явил свой осторожный нрав:
                 Он говорил сперва, что я бесспорно прав,
                 Дал мне излить в словах пыл первого порыва,
                 А после речь повел хитро и терпеливо
                 О том, что греческий подвластный мне народ,
                 Избрав меня царем, себе награды ждет.
                 Дочь тяжко отдавать, - сказал он, - но и всею
                 Элладой для нее я жертвовать не смею,
                 И мне ли, позабыв победы и бои,
                 Бесславно стариться в кругу своей семьи!
                 Тут, - признаюсь, Аркас, - решил я, что не вправе
                 О долге забывать, о чести и о славе.
                 Бездействующий флот на зеркале морей,
                 И судьбы Греции, и сан царя царей,
                 И гордость - странно все в моей душе смешалось
                 И пересилило родительскую жалость.
                 Я уступил и, хоть мучительно страдал,
                 На жертву страшную свое согласье дал.
                 Но и приняв - увы! - столь тяжкое решенье,
                 Осуществить его нельзя без ухищренья:
                 Дочь вырвать надо нам из материнских рук
                 Так, чтоб не вызвать в ней сомненье иль испуг.
                 Тут мысль одна меня внезапно осенила -
                 Ей написать письмо от имени Ахилла.
                 И вот тогда я дочь в Авлиду пригласил,
                 Ей изложив в письме, что ждет ее Ахилл,
                 Чтоб с нею в брак вступить перед осадой Трои.

                                   Аркас

                 Ужели вам навлечь не страшно гнев героя?
                 Иль мните вы, что он, славнейший из людей,
                 Смолчит, увидев смерть возлюбленной своей,
                 И ваш обман с письмом не примет за бесчестье?

                                 Агамемнон

                 Нет, но к его отцу пришло тогда известье,
                 Что на него идет соседей дерзких рать,
                 И первенца Пелей послал врагов прогнать.
                 Я думал, что, пока поход Ахилла длится,
                 В Авлиде без него успеет все свершиться,
                 Но уж таков Пелид, что, на мою беду,
                 Он недругов, как вихрь, сметает на ходу.
                 Он их разбил шутя, и не успели вести
                 О том дойти до нас, как сам он - здесь, на месте!
                 Но даже не Ахилл сейчас меня страшит,
                 А то, что дочь моя к погибели спешит.
                 Она, в неведенье счастливом пребывая,
                 Летит к своей любви; в Авлиду прибывая,
                 Ждет встречи с женихом и брачного венца
                 И, может быть, за все благодарит отца!
                 Я ж, зная, что жену и дочь увижу вскоре,
                 Дрожу от ужаса, от боли и от горя;
                 Любимое дитя мне бесконечно жаль,
                 и нестерпимая гнетет меня печаль.
                 Но нет, не верю я, что боги в самом деле
                 К убийству дочери меня склонить хотели,
                 И если на нее я руку подниму,
                 То кара страшная грозит мне самому.
                 Слова оракула - всего лишь испытанье:
                 Не могут небеса принять ее закланье!
                 Ты предан мне, Аркас. Теперь нас всех спасти
                 Способен ты один. Скорее к ним лети.
                 Есть опыт у тебя, и хитрость, и терпенье.
                 Вручая им письмо, не пожалей уменья,
                 Чтоб их остановить и воротить назад.
                 О том, какие им опасности грозят,
                 Не говори, но сам не упускай из виду,
                 Что стоит дочери ступить ногой в Авлиду -
                 Она обречена: здесь бдительный Калхас {23}
                 Бедняжку оторвет безжалостно от нас.
                 Ахейцы за жрецом всегда идут послушно,
                 И эту казнь они допустят равнодушно,
                 А видя, что я дочь жрецу не отдаю,
                 Они взбунтуются и свергнут власть мою.
                 Пойми, что ты меня от многих бед избавишь,
                 Коль осторожность, ум и рвение проявишь.
                 Итак, немедля в путь! И помни об одном:
                 Про нашу тайну знать должны лишь мы вдвоем.
                 У Ифигении пусть мысль не возникает,
                 Что тут коварный враг ее подстерегает,
                 Да и царицу-мать в неведенье оставь.
                 От ярости ее, Аркас, меня избавь!
                 Письмо гласит, что я обижен и встревожен:
                 Мне сообщил Ахилл, что будет брак отложен
                 До времени, пока он сам не даст мне знать,
                 И потому велю я им вернуться вспять.
                 А на словах добавь, что холодность Ахилла
                 Не без причин, что в ней виновна Эрифила,
                 Та пленница, что им была привезена,
                 Когда на Лесбосе закончилась война.
                 Об остальном молчи. Известий ждать я буду,
                 И пусть тебе успех сопутствует повсюду.
                 Пора. День близится. Огни зари зажглись.
                 Но кто там? Сам Ахилл! О, боги! С ним Улисс.


ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

                          Агамемнон, Ахилл, Улисс.

                                 Агамемнон

                 Ахилл? Так скоро здесь мы вас не ждали, право!
                 Что для других труды, для вас одна забава!
                 Вы только начали задуманный поход,
                 Как враг рассе