переулке, мы вошли через калитку в еще более узкий дворик и перед  входом  в
двухэтажное здание разулись в небольшой прихожей.
   - Из уважения к памяти Тагора к этому  дому  относятся  как  к  храму,  -
торжественно объявил Гупта.
   Кришна скинул сандалии.
   - У нас в стране каждый общественный памятник рано или поздно  становится
храмом, - засмеялся он.  -  В  Варанаси  правительство  построило  здание  с
рельефной картой Индии внутри, чтобы просвещать  невежественных  крестьян  в
области национальной географии. Теперь это священный храм. Я видел, как люди
там молятся. Есть даже свой праздник. У рельефной карты.
   - Потише, - сказал Чаттерджи, Он повел нас по темной лестнице. В комнатах
Тагора почти отсутствовала мебель, но  стены  были  увешаны  фотографиями  и
заставлены витринами, в которых выставлялось все - от  подлинных  рукописей,
которые  должны  были  стоить  целое  состояние,  до  жестянок   с   любимым
нюхательным табаком Мастера.
   - Мы, кажется, одни, - заметила Амрита.
   - О да, -  подтвердил  Гупта,  еще  больше  напоминавший  грызуна,  когда
улыбался. - Музей обычно закрыт по  воскресеньям.  Нам  предоставлена  честь
побывать здесь, лишь благодаря особым договоренностям.
   - Великолепно, - бросил я в пространство. Вдруг  из  динамиков  на  стене
послышались записи высокого и писклявого голоса Тагора, читающего отрывки из
своих стихотворений и напевающего некоторые из баллад. - Чудесно.
   - Скоро должен появиться представитель М. Даса, - сказал Чаттерджи.
   - Спешить некуда,  -  заметил  я.  На  стене  висели  большие  полотна  с
написанными маслом картинами Тагора. Его стиль напомнил мне Н. С.  Уайета  -
иллюстраторский вариант импрессионизма.
   - Он получил Нобелевскую премию, - сказал Чаттерджи.
   - Да.
   - Он сочинил наш национальный гимн, - сообщил Гупта.
   - Верно. Я просто забыл, - сказал я.
   - Он написал много великих пьес, - поведал Гупта.
   - Он основал большой университет, - добавил Чаттерджи.
   - Он умер вон там, - сказал Кришна. Мы все остановились и  проследили  за
направлением пальца Кришны. В углу было пусто, не считая нескольких сгустков
пыли.
   - Это было в 1941 году, - продолжал Кришна. - Старик умирал,  угасая  как
часы, в которых кончился завод.  Здесь  собрались  несколько  его  учеников.
Потом еще. И еще. Вскоре все комнаты заполнились людьми.  Некоторые  из  них
никогда даже не видели поэта. Проходили дни. Старик умирал медленно. В конце
концов началась вечеринка. Кто-то съездил в американский военный  штаб..,  в
городе уже были солдаты.., и  вернулся  с  кинопроектором  и  фильмами.  Они
смотрели Лорела и  Харди,  мультфильмы  с  Микки-Маусом.  Старик  лежал  без
сознания, всеми забытый в этом углу. Время от времени он выплывал из  своего
смертного  сна,  как  выплывает  На  поверхность   рыба.   Представьте   его
замешательство! Он смотрел мимо спин своих  друзей  и  голов  незнакомцев  и
видел мелькающие изображения на стене.
   - А здесь ручка, которой пользовался Тагор при написании своих знаменитых
пьес, - громко сказал Чаттерджи, пытаясь отвлечь нас от Кришны.
   - Он написал об этом поэму, - продолжал Кришна. - О том, как  умирал  под
Лорела и Харди. Этими остатними днями он  и  датировал  свои  стихотворения,
зная, что каждое из них может стать  последним.  Потом,  во  время  коротких
выходов из комы, он  стал  подписывать  и  час.  Исчез  его  сентиментальный
оптимизм. Ушло его мягкое bonhomie ,  которым
отмечены столь многие из его популярных произведений. Поскольку, как вы сами
понимаете, теперь, между стихами, он видел перед собой темный лик смерти. Он
был напуганным стариком. Но эти стихи.., ах, мистер Лузак..,  эти  последние
стихи  прекрасны.  И  болезненны.  Как  его  смерть.  Тагор  всматривался  в
изображения на стене и задавался вопросами: "Неужели мы все - лишь  иллюзии?
Недолговечные тени, брошенные на стену ради досужего  развлечения  скучающих
богов? И это все?" А потом он умер. Прямо там. В углу.
   - Пойдемте дальше, - бросил Гупта. - Там гораздо больше интересного.
   Там и впрямь было на что посмотреть. Фотографии  друзей  и  современников
Тагора, в том числе портреты с автографами Эйншгейна, Дж.  Б.  Шоу  и  очень
молодого Уилла Дюрана.
   - Мастер оказал  сильное  влияние  на  мистера  У.  Б.  Йетса,  -  сказал
Чаттерджи. - Знаете ли вы, что "грубое животное" из "Второго  пришествия"  -
лев с человеческой головой - был списан с присланного Тагором Йетсу описания
пятого воплощения Вишну?
   - Нет, - ответил я. - По-моему, я этого не знал.
   - Да, - подал  голос  Кришна.  Он  провел  рукой  по  пыльной  витрине  и
улыбнулся Чаттерджи. - А когда Тагор прислал Йетсу сборник своей бенгальской
поэзии, знаете, что произошло?
   Кришна не обращал внимания на нахмурившихся Гупту и Чаттерджи. Он  присел
на корточки и помахал невидимым оружием, сжимаемым обеими руками.
   - А вот что. Йетс метнулся  через  гостиную  своей  лондонской  квартиры,
схватил подаренный ему когда-то самурайский меч и рубанул книгу Тагора,  вот
так... Йе-е-е!
   - Неужели? - спросила Амрита.
   - Да, именно так, миссис Лузак. А  потом  Йетс  закричал:  "Будь  проклят
Тагор! Он поет о мире и любви, когда кровь есть ответ!"
   Магнитофонная  запись  музыки  Тагора  внезапно  остановилась.   Мы   все
повернулись к вошедшему в комнату мальчику лет восьми. В руках у  него  была
небольшая холщовая сумка,  слишком  маленькая  и  неровная,  чтобы  вместить
рукопись. Прежде чем подойти ко мне, он обвел взглядом все лица.
   - Вы мистер Лузак? - Слова звучали заученно, словно  мальчик  не  говорил
по-английски.
   - Да.
   - Следуйте за мной. Я доставлю вас к М. Дасу.

***

   Во дворе ждал рикша. Места рядом с мальчиком хватило для меня,  Амриты  и
Виктории. Гупта и Чаттерджи поспешили сесть в машину, чтобы  последовать  за
нами. У Кришны был такой вид, словно он  потерял  ко  всему  интерес,  и  он
остался у двери.
   - Вы не едете? - окликнул я его.
   - Сейчас нет, - ответил Кришна. - Увидимся позже.
   - Мы улетаем утром, - крикнула  Амрита.  Кришна  пожал  плечами.  Мальчик
сказал что-то рикше, и мы выехали на улицу. "Премьер" Чаттерджи держался  за
нами. За полквартала позади нас от обочины отъехал  еще  и  небольшой  серый
седан, а за ним с грохотом тащилась запряженная быками повозка,  на  которой
сидело с полдюжины людей в лохмотьях.  Я  позабавил  себя,  представив,  что
погонщик быков и есть полицейский, приставленный следить  за  нами.  Мальчик
выкрикнул фразу по-бенгальски, а рикша проорал что-то в ответ и ускорил шаг.
   - Что он сказал? - спросил я у Амриты. - Куда мы едем?
   - Мальчик сказал: "Поторопись", - с  улыбкой  ответила  Амрита.  -  Рикша
ответил, что эти американцы - тяжелые свиньи.
   - Гм-м.

***

   Мост Хоура мы переезжали  в  гуще  бурлящего  движения,  по  сравнению  с
которым меркли все пробки, что я видел прежде. Пешеходов было не меньше, чем
колесного транспорта, и вся эта масса до отказа заполняла оба уровня  моста.
Затейливая  головоломка  серых  решеток  и  стальной  сетки  тянулась  более
четверти  мили  над  грязной  ширью  реки  Хугли.  Мост  представлял   собой
разновидность детского  конструктора,  и  я  взял  у  Амриты  камеру,  чтобы
сфотографировать его.
   - Зачем ты это делаешь?
   - Обещал твоему отцу.
   Мальчик замахал на меня обеими руками  и  произнес  что-то  настойчиво  и
сердито.
   - Что он говорит? Амрита сдвинула брови.
   - Не уверена, хорошо ли понимаю его  диалект,  но  это,  кажется,  насчет
того, что фотографировать мост противозаконно.
   - Скажи ему, что все в  порядке.  Она  заговорила  на  хинди,  а  мальчик
нахмурился и ответил на бенгали.
   - Он говорит, что не в порядке, - перевела Амрита. -  Он  говорит,  пусть
для нас, американцев, шпионят наши спутники.
   - О Господи.
   Рикша остановился перед бесконечным кирпичным зданием  -  железнодорожным
вокзалом Хоура. В стекающей с моста мешанине не было ни  малейших  признаков
"премьера" Чаттерджи или серого седана.
   - Что теперь? - спросил я.
   Повернувшись, мальчик подал мне холщовый мешок.  Я  распустил  завязку  и
заглянул внутрь.
   - Боже милостивый, - произнесла Амрита. - Это монеты.
   - Не просто монеты, - уточнил я, вынимая одну. - Это  полудоллары  времен
Кеннеди. Здесь их штук пятьдесят - шестьдесят.
   Мальчик показал на вход в здание и затараторил.
   - Он говорит, что ты должен войти и отдать их, - перевела Амрита.
   - Отдать? Кому?
   - Он говорит, кому-то, кто попросит их у  тебя.  Мальчик  кивнул,  словно
удовлетворившись, сунул  руку  в  мешок,  достал  оттуда  четыре  монеты  и,
выскочив из коляски, скрылся в толпе.
   Виктория потянулась к монетам. Я туго  затянул  завязку  и  посмотрел  на
Амриту.
   - Ну что, - сказал я. - Теперь, я думаю, все зависит от нас.
   - После вас, сэр.

***

   В детстве самым большим зданием, что я только мог себе  представить,  был
крытый рынок в Чикаго. Потом, в конце шестидесятых,  я  получил  возможность
побывать  в  ракетосборочном  цехе  Центра  космических  исследований  имени
Кеннеди. Приятель, который меня туда водил, сказал, что иногда внутри здания
появляются облака.
   Вокзал Хоура производил куда большее  впечатление.  Это  было  сооружение
исполинских   масштабов.   Одновременно   можно    было    видеть    десяток
железнодорожных  путей;  пять  паровозов  стояли  неподвижно,  несколько   -
выпускали пар; множество разносчиков торговали с тележек чем-то  непонятным,
от чего исходили клубы едкого дыма;  тысячи  потных,  толкающих  друг  друга
людей; еще больше - сидящих на корточках,  спящих,  готовящих  еду,  живущих
здесь; и над всем - какофония звуков, настолько оглушительных, что не слышно
было собственного крика, не говоря уж о мыслях. Таким  предстал  перед  нами
вокзал Хоура.
   - Матерь Божья, - только и вымолвил я. В нескольких футах от моей  головы
из решетки высовывался самолетный пропеллер и медленно месил густой  воздух.
Рокот десятков таких же вентиляторов вливался в океан шума.
   -  Что?  -  закричала  в  ответ  Амрита.  Виктория  сильнее  прижалась  к
материнской груди.
   - Ничего!
   Мы пошли наугад,  протискиваясь  сквозь  толпу,  двигаясь  в  неизвестном
направлении. Амрита вцепилась в мой рукав, а я наклонился к ней,  чтобы  она
смогла говорить прямо мне на ухо.
   - Не подождать ли нам мистера Чаттерджи и мистера Гупту?
   Я покачал головой.
   - Пусть они получат свои полудоллары.
   - Что?
   - Да так.
   К нам приблизилась низкорослая женщина. У нее на спине висело нечто,  что
вполне могло бы быть ее мужем. Позвоночник у него  был  беспощадно  скручен,
одно плечо росло из середины  горбатой  спины,  а  ноги  представляли  собой
бескостные щупальца, исчезавшие в складках сари женщины. Черная,  костлявая,
почти бесплотная рука с открытой ладонью преградила нам путь.
   - Баба, Баба.
   После некоторых колебаний я залез в мешок и подал ему  монету.  Его  жена
широко раскрыла глаза и протянула к нам обе руки.
   - Баба!
   - Отдать ему все, что ли? - закричал я Амрите, но не успела она ответить,
как к моему лицу потянулись десяток рук.
   - Баба! Баба!
   Я попытался отступить, но в спину мне уткнулось еще больше  протянутых  в
мольбе ладоней. Я принялся торопливо раздавать монеты. Руки хватали серебро,
исчезали в лохмотьях, а потом тянулись снова. Краем глаза я увидел метрах  в
трех поодаль Амриту с Викторией и порадовался, что они не рядом.
   Толпа  росла  как  по  волшебству.  Только  что  здесь  было  десять  или
пятнадцать вопящих и тянущих руки людей,  а  через  несколько  секунд  толпа
выросла до тридцати, потом до пятидесяти человек. Мне представилось, что это
Хэллоуин, а я раздаю сладости ватаге  детишек,  но  эта  безобидная  иллюзия
исчезла, как только из толпы вынырнула изъеденная проказой рука и  по  моему
лицу скользнули шершавые пальцы.
   - Эй! - закричал я, но этот слабый звук утонул в шуме  толпы.  Не  меньше
сотни  людей  проталкивались  к  середине  сжимающегося  круга  со  мной   в
эпицентре.
   Давление было ужасающим.  Чья-то  слепая  рука  случайно  распахнула  мою
рубашку, оставив у меня на груди параллельные полосы. Чей-то  локоть  ударил
меня сбоку по  голове,  да  так,  что  я  наверняка  бы  упал,  если  бы  не
сдавливавшие меня со всех сторон тела.
   - Баба! Баба! Баба!
   Толпа сдвигалась к краю платформы. До стальных рельсов внизу  было  метра
два. Женщина с калекой на спине  завопила,  когда  его  оторвало  от  нее  и
швырнуло в напирающую кучу людей. Мужчина рядом со мной закричал и стал бить
другого по лицу.
   - К черту все это, - проговорил я и подбросил мешок с монетами.  Холщовая
сумка лениво перевернулась в воздухе и изрыгнула монеты над толпой и вопящим
разносчиком риса. Вопли перешли в визг, и возбужденная  толпа  отхлынула  от
края платформы, но перед этим я услышал, как кто-то или что-то тяжелое упало
на рельсы. В нескольких сантиметрах от моего лица  орала  какая-то  женщина,
брызгая на меня слюной. Получив увесистый удар в спину,  я  полетел  вперед,
ухватился за чье-то сари и приземлился на колени.
   Толпа все плотнее сжималась  вокруг  меня,  и  на  какое-то  мгновение  я
запаниковал и прикрыл голову руками. Ноги в грязных штанинах, острые  колени
ударяли меня по лицу. Кто-то упал на меня, и на краткий  миг  мне  на  спину
навалился груз всей толпы, прижимая меня лицом  к  полу,  расплющивая  меня.
Сквозь звериный рев толпы до меня доносились отдаленные крики Амриты. Только
я раскрыл рот, чтобы заорать самому, как грязная голая нога ударила меня  по
лицу.
   Кто-то наступил мне на икру, и ногу пронзила жгучая боль.
   На некоторое время я очутился в темноте среди  мечущихся  фигур,  но  уже
через секунду увидел над головой свет, льющийся  через  разбитую  стеклянную
крышу, и склонившуюся надо мной Амриту. На левой руке она держала  Викторию,
а правой распихивала последних толкающихся нищих.  Потом  толпа  пропала,  и
Амрита помогла мне сесть на грязной платформе.  Все  происшедшее  напоминало
появившуюся ниоткуда приливную волну, которая отдала свою буйную  энергию  и
откатилась обратно, в  бурное  море  людской  толпы  и  заводи  сгрудившихся
семейств. Неподалеку скрючился старик над большим котелком с кипящей  водой,
чудом не расплескавшейся во всеобщей сумятице.
   - Прости, прости, - заладил я, как только сумел перевести дух.
   Теперь,  когда  опасность  уже  миновала,  Амрита  начала  всхлипывать  и
смеяться, обнимая меня и помогая подняться на ноги. Мы посмотрели, нет ли  у
Виктории ушибов или царапин, и именно в этот момент девочка расплакалась так
громко, что нам обоим пришлось ее утихомиривать ласками и поцелуями.
   - Прости, - снова сказал я. - Так глупо все получилось.
   - Смотри, - произнесла Амрита.
   У моих ног  лежал  плоский  коричневый  портфель.  Я  поднял  его,  и  мы
принялись прокладывать себе путь в густой толпе  гомонящих  рикш.  Обнаружив
сравнительно  свободное  пространство  возле  улицы,   мы   прислонились   к
кирпичному столбу, в то время  как  нас  обтекал  поток  людей.  Я  еще  раз
осмотрел Викторию. Она осталась  невредимой  и  лишь  помаргивала  от  более
яркого света, явно прикидывая, не заплакать ли опять. Амрита  схватила  меня
за руку.
   - Давай посмотрим, что в портфеле, и уйдем отсюда.
   - Потом открою.
   - Открой  сейчас,  Бобби,  -  настаивала  она.  -  Довольно  глупо,  если
окажется, что ты прошел через все  это  только  ради  того,  чтобы  умыкнуть
завтрак какого-то бизнесмена.
   Я кивнул и открыл застежки. Там был не завтрак. Там  лежала  рукопись  из
нескольких сотен страниц. Некоторые  из  них  были  отпечатаны  на  машинке,
другие написаны от руки на листах бумаги, не меньше десятка разных  размеров
и цветов. Я просмотрел достаточное количество страниц, чтобы удостовериться,
что это поэзия и написана рукопись по-английски.
   - Ладно, - сказал я. -  Пойдем  отсюда.  Я  закрыл  портфель,  и  мы  уже
собрались ловить  такси,  как  вдруг  перед  нами  со  скрежетом  затормозил
"премьер", из которого выскочили возбужденно галдящие Чаттерджи и Гупта.
   - Всем привет, - устало сказал я. - Почему вы задержались?

Глава 11


   Я думаю своими телом и душой
   О женщинах Калькутты...
   Ананда Багчи

   Образина  в  зеркале  предстала  жуткая.   Волосы   всклокочены,   рубаха
разодрана, белые штаны испачканы, а на груди  царапины  от  ногтей.  Скорчив
себе рожу, я сбросил рваную рубаху на пол. Я скривился еще раз, когда Амрита
приложила к моим ранам тампон, смоченный перекисью.
   - Ты не очень-то обрадовал мистера Чаттерджи и мистера Гупту,  -  сказала
она.
   - Не моя вина, что там не оказалось варианта рукописи на бенгали.
   - Им хотелось бы иметь больше  времени  на  изучение  английской  версии,
Бобби.
   - Ладно. Тогда они могут прочитать  отрывки  в  "Харперс"  или  дождаться
весеннего номера "Других голосов". И то, если эксперты Морроу решат, что это
написано Дасом. Я что-то сомневаюсь.
   - А ты не будешь читать ее сегодня?
   - Нет. Просмотрю завтра в самолете, а подробнее изучу уже дома.
   Кивнув, Амрита закончила протирать царапины у меня на груди.
   - Пусть доктор Хейнц посмотрит, когда приедем-. - Ладно.
   Мы  перешли  в  другую  комнату  и  присели  на  кровать.   Электричество
отключили, кондиционер не работал, и в номере было  как  в  парилке.  Открыв
окна, мы лишь впустили уличный шум и вонь. Виктория сидела на полу на  своем
одеяле. На ней были только подгузники и резиновые трусики;  она  боролась  с
большим мячом с бубенчиками внутри. Мяч оказался сверху и,  судя  по  всему,
побеждал в схватке.
   Я сам удивился тому, что не стал сразу же читать рукопись. Я  никогда  не
подавлял свое любопытство и не откладывал на потом любые удовольствия. Но  я
чувствовал себя уставшим и подавленным и испытывал  совершенно  необъяснимое
отвращение при одной мысли о том, чтобы хотя бы просмотреть рукопись до  тех
пор, пока мы все трое не выберемся в целости и сохранности из этой страны.
   Так где же была полиция? Серого  седана  я  больше  не  видел,  и  теперь
сомневался, ехал ли он за нами вообще. Что поделаешь, кажется,  в  Калькутте
ничто не работает как надо. А чем полиция лучше всего прочего?
   - Ну, чем мы сегодня займемся? - спросила Амрита.
   Развалившись на кровати, я взял туристический путеводитель.
   - Так, можем осмотреть впечатляющий Форт-Вильям или обозреть  импозантную
мечеть Находа - которая, между прочим, сделана по образцу  гробницы  Акбара,
кем бы этот самый Акбар ни был, - или снова перейти реку, чтобы  прогуляться
по ботаническому саду.
   - До чего жарко, - сказала Амрита.
   Она переоделась в шорты и в футболку с надписью "МЕСТО ЖЕНЩИНЫ ДОМА - И В
СЕНАТЕ". Интересно, что подумал бы Чаттерджи, если  бы  увидел  ее  в  таком
наряде.
   - Можно сходить в Музей Виктории.
   - Спорить готова, что у них там нет даже вентиляторов, - сказала  она.  -
Где бы найти прохладное место?
   - Может, бар?
   - Сегодня воскресенье.
   - Ну  да.  Я  как  раз  хотел  спросить.  Почему  в  стране  индусов  все
закрывается по...
   - Парк! - сказала Амрита. - Можно пройтись по  Майдану  возле  ипподрома,
что мы видели из такси. Там должен быть ветерок.
   Я вздохнул.
   - Давай попробуем. Там наверняка гораздо прохладнее, чем здесь.

***

   Прохладнее там не было. Небольшие кучки попрошаек - тягостное напоминание
о совершенной утром глупости - приставали  к  нам  повсюду.  Даже  частые  и
кратковременные ливни не могли остудить их пыл. Хоть я уже  давно  освободил
свои карманы от мелочи, их настойчивые  вопли  становились  все  громче.  Мы
заплатили две рупии, чтобы нырнуть в находившийся в парке зоосад. В  клетках
было совсем немного животных, с несчастным видом отмахивавшихся хвостами  от
туч насекомых. Языки у них висели от  жары.  Вонь  зверинца  смешивалась  со
сладковатым, тяжелым за