пижамы расплывалось мокрое пятно от семяизвержения.
   - О Господи.
   Голова трещала. Обхватив ее руками, я стал  раскачиваться.  Амрита  ушла.
Сильный солнечный свет пробивался сквозь штору. Часы показывали 10:48.
   - Провались оно все, к чертям собачьим. Я пошел в ванную, швырнул  пижаму
в мешок для грязного белья и встал под тугую струю душа. Когда я вышел через
пятнадцать минут, руки и ноги у меня еще подрагивали.  Голова  так  отчаянно
болела, что перед глазами, где-то по краям поля  зрения,  мелькали  какие-то
точки.
   Я  быстро  оделся  и  принял  четыре  таблетки  аспирина.  Черная  щетина
покрывала мои щеки, но я решил не бриться. Из ванной я вышел как раз  в  тот
момент, когда вернулась Амрита с Викторией.
   - Где ты была, черт бы тебя побрал? - резко спросил я.
   Она застыла на месте, с ее лица медленно сошла улыбка. Виктория  смотрела
на меня как на чужака.
   - Ну что?
   Амрита выпрямилась. Голос ее звучал ровно.
   - Я снова зашла в лавку сари,  чтобы  взять  адрес  Камахьи.  Я  пыталась
дозвониться, но линия не работала. Поскольку мы  остаемся  еще  на  день,  я
хотела бы обменять ткань. Ты разве не видел моей записки?
   - Мы уже должны подлетать к Лондону. Что случилось, черт возьми?
   Я говорил резким тоном, но злость уже стала проходить.
   - Что ты имеешь в виду, Бобби? Ну что ты хочешь узнать?
   - Я хочу узнать, что случилось с этим  проклятым  будильником,  с  такси,
которое мы заказывали, с рейсом "БОАК"? Вот что я имею в виду.
   Быстрым движением Амрита положила девочку. Подойдя к  окну,  она  открыла
шторы и скрестила руки.
   - "Проклятый будильник" зазвонил  в  четыре.  Я  встала.  Ты  не  захотел
просыпаться, даже после того, как я тебя потрясла. В конце концов, когда мне
удалось заставить тебя сесть, ты сказал: "Давай подождем еще денек".  А  все
это потому, что ты сидел всю ночь и читал.
   - Я так и сказал?
   Я тряхнул головой и присел на край кровати. Самое жуткое в мире  похмелье
по-прежнему  пульсировало  у  меня  в  голове,  вызывая  желание  сблевнуть.
Похмелье от чего?
   - Именно так я и сказал?
   - Ты так сказал.
   От голоса Амриты исходил холод. За все годы нашей совместной жизни я лишь
несколько раз набрасывался на нее с грубостями.
   - Дьявол. Прости. Я и не просыпался. Эта проклятая рукопись.
   - Ты же говорил, что будешь читать ее только в самолете.
   - Говорил.
   Опустив руки, Амрита подошла к зеркалу, чтобы поправить выбившуюся прядь.
Ее губы начинали приобретать обычную окраску.
   - Ничего страшного, Бобби. Не имею ничего против того, чтобы остаться еще
на день.
   Тошнота подступала к горлу. Мой голос звучал чужим для меня самого.
   - Я имею кое-что против, черт возьми. Вы с Викторией не останетесь еще на
день. Во сколько рейс "Эйр Индия" на Дели?
   - В девять тридцать и в час дня. Но почему?
   - Вы улетите рейсом в час дня и сядете на вечерний рейс "Пан Ам" из Дели.
   - Бобби, но это же означает... Почему ты  говоришь  "вы"?  Почему  ты  не
хочешь лететь? Рукопись-то у тебя.
   - Вы полетите вдвоем. Сегодня. Мне нужно кое-что закончить в связи с этой
поганой статьей. Одного дня мне хватит.
   - Ох, Бобби, я не хочу лететь одна с Викторией...
   - Знаю, малышка, но ничего не поделаешь. Давай-ка укладываться.
   - Все уже уложено.
   - Отлично. Тогда собери  Викторию  и  составь  вместе  все  сумки.  Я  же
договорюсь внизу насчет такси и носильщика.
   Я поцеловал ее в щеку. Обычно за любой попыткой с моей  стороны  проявить
диктаторские замашки следовала перепалка, но сейчас Амрита уловила что-то  в
моем голосе.
   - Ладно, - сказала она. - Но тебе лучше поторопиться. В Индии  невозможно
заказать билеты по телефону, как ты знаешь. Просто надо приехать пораньше  и
встать в очередь.
   - Ясно. Я сейчас приду.

***

   - Мистер Гупта?
   Телефон в вестибюле работал.
   - Алло. Да. Алло, кто это?
   - Мистер Гупта, говорит Роберт Лузак.
   - Да, мистер Лузак. Слушаю вас.
   - Мистер Гупта, я хотел бы, чтобы вы организовали мне встречу с М. Дасом.
Личную встречу. Только он и я.
   - Что? Что? Это невозможно. Алло?
   - Лучше, если это станет возможно, мистер Гупта. Подключите любые  связи,
которые имеете, и передайте Дасу, что я хочу встретиться с ним сегодня.
   - Нет, мистер Лузак. Вы не понимаете. М. Дас никого не допускает...
   - Да, я все это уже слышал.  Но  со  мной  он  встретится,  я  уверен.  Я
настаиваю, чтобы вы это ускорили, мистер Гупта.
   - Мне очень жаль, но...
   - Послушайте, сэр,  я  объясню  ситуацию.  Моя  жена  и  ребенок  покинут
Калькутту  через  несколько  минут.  Я  вылетаю  завтра.  Если  я  уеду,  не
повидавшись с Дасом, мне все равно придется писать статью для "Харперс". Вам
хотелось бы узнать, о чем будет та статья?
   - Мистер Лузак, вы должны понять, что мы не в состоянии организовать  для
вас встречу с М. Дасом. Алло?
   - В моей статье будет рассказано о том, что по каким-то,  известным  лишь
им одним, причинам члены Бенгальского Союза писателей попытались осуществить
величайшее  со  времен  Клиффорда  Ирвинга  литературное  мошенничество.  По
каким-то, известным лишь им одним причинам, эти люди приняли деньги в  обмен
на  рукопись,  которая,  по  их  утверждениям,  принадлежит  перу  человека,
которого уже восемь лет нет в живых. А хуже того, что...
   - Полная не правда, мистер Лузак!  Не  правда,  которая  даст  повод  для
судебного  разбирательства.  Мы   выдвинем   обвинение.   Ваши   утверждения
совершенно бездоказательны.
   - А хуже того, что эта  группа  воспользовалась  именем  великого  поэта,
сочинив  порнографический  гимн  в  честь   местной   демонической   богини.
Авторитетные источники в Калькутте предполагают, что Союз писателей мог  это
сделать потому, что поддерживает контакты с группой, именуемой  капалики,  -
приверженцами  незаконного  культа,  бытующего  в  преступном  мире  города,
которых подозревают в человеческих жертвоприношениях своей безумной  богине.
Как вам это нравится, мистер Гупта? Алло, мистер Гупта, алло, алло!
   - Я слушаю, мистер Лузак.
   - Что вы скажете на  это,  мистер  Гупта?  Я  просто  уеду  или  все-таки
пообщаюсь с М. Дасом?
   - Все будет организовано. Позвоните, пожалуйста, через три часа.
   - А.., неужели, мистер Гупта?
   - Да.
   - Я уже отправил экземпляр моей.., м-м-м.., первой статьи своему издателю
в Нью-Йорке с просьбой  не  открывать  ее  до  моего  с  возвращения  домой.
Надеюсь, этот вариант не пригодится. Я предпочел бы написать о Дасе.
   - Не пригодится, мистер Лузак.

***

   Водителями всех такси, курсирующих между городом и аэропортом  "Дум-Дум",
были ветераны индо-пакистанской войны  1971  года.  У  нашего  водителя  вея
правая щека представляла собой сплошной шрам,  а  глаз  был  закрыт  широкой
черной нашлепкой, заставившей меня невольно задуматься  о  его  монокулярном
зрении и оценке расстояний, когда мы крутились  в  густом  потоке  машин  на
шоссе для OBП.
   Снова шел дождь. Все приобрело цвет грязи - облака, дорога, громоздящиеся
друг на друга хибары из полотна и жести, отдаленные заводы. Лишь  красные  и
белые полоски,  нанесенные  на  изредка  попадавшиеся  придорожные  баньяны,
скрашивали  пейзаж  хоть  какими-то  цветовыми  пятнами.  Ближе  к   окраине
поднимались новые жилые дома. То,  что  они  новые,  я  смог  определить  по
строительным лесам из бамбука и стоявшим поблизости в грязи бульдозерам,  но
сами сооружения выглядели такими же  запущенными,  покрывшимися  пятнами  от
старости, как и самые древние развалины в  центре  города.  За  бульдозерами
виднелись скопления навесов, населенных  сгрудившимися  фигурами.  Кто  это,
семьи строителей или  новые  жильцы,  ожидавшие  въезда?  Скорее  всего  эти
отверженные были ядром новой  чольи;  растущая  окраина  двухсот  пятидесяти
квадратных миль сплошных трущоб.
   Слева промелькнул белый щит, который я заметил еще тогда, ночью.  С  этой
стороны были слова:

   КАЛЬКУТТА ГОВОРИТ ВАМ:
   ДО СВИДАНИЯ
   ДОБРОГО ЗДОРОВЬЯ.

   Женщина с кастрюлями и большим бронзовым кувшином на  голове  присела  на
корточки в грязи за щитом.
   В аэропорту было людно,  но  не  настолько,  как  в  ту  ночь,  когда  мы
прилетели. Все билеты на делийский рейс уже были распроданы, но один  только
что сдали. Да, самолет "Пан Ам" вылетает из Нью-Дели в семь  вечера.  Билеты
можно будет приобрести.
   Пропустив багаж через досмотр, мы прошлись по  залу.  Свободных  мест  не
было, и нам пришлось  поискать  тихий  уголок,  чтобы  сменить  на  Виктории
подгузник.  Затем  мы  заглянули  в  небольшое   кафе   выпить   чего-нибудь
прохладительного.
   Мы почти не разговаривали. Амрита казалась погруженной в свои мысли, а  у
меня все еще трещала голова. Время от времени у меня перед глазами  мелькали
обрывки  сна,  и  при  этом  все  сжималось  в  животе   от   напряжения   и
замешательства.
   - При худшем раскладе, если вдруг не успеешь на "Пан Ам", - сказал  я,  -
можешь переночевать у своей тетки в Дели.
   - Да.
   - Или остановиться в какой-нибудь хорошей гостинице рядом с аэропортом.
   - Да, конечно.
   В кафе ввалилась толпа туристов из Бельгии. Одна  из  них,  невообразимая
уродина в открытых сетчатых штанах, тащила здоровенную гипсовую фигуру  бога
Гапеши со слоновьей головой. Все они оглушительно гоготали.
   - Позвони Дэну и Барб, когда доберешься до Бостона.
   - Ладно.
   - Я должен появиться на следующий  день  после  вас.  Кстати,  ты  будешь
звонить родителям из Хитроу?
   - Бобби, но я и вправду  не  прочь  остаться  еще  на  день.  Тебе  может
понадобиться помощь.., с переводом. Ведь это насчет рукописи, да?
   Я покачал головой.
   - Слишком поздно, малыш. Багаж уже  погружен.  Без  каких-то  нарядов  ты
обойдешься, но без лишних разовых подгузников здесь нечего делать.
   Амрита не улыбнулась.
   - Серьезно, - сказал я, взяв ее за  руку.  -  Просто  мне  нужно  кое-что
закончить с Гуптой и этими клоунами. Черт возьми, мне  все  еще  не  хватает
материала на статью. Одного дня будет достаточно.
   Амрита постучала по моему кольцу.
   - Хорошо, но будь поосторожнее. Не пей сырую воду. А если Камахья  придет
поменять ткань, постарайся, чтобы она дала тебе только ткань.
   Я ухмыльнулся.
   - Договорились.
   - Бобби, а почему ты не пустил горничную?
   - Что?
   - Убраться в номере. Перед уходом ты ей велел подождать до завтра.
   - Из-за рукописи Даса, - торопливо ответил я. -  Не  хочется,  чтобы  там
кто-нибудь шнырял.
   Амрита кивнула. Я допил остатки "Фанты", посмотрел на маленького геккона,
прошмыгнувшего по стене, и постарался отделаться от мысли об  автоматическом
пистолете двадцать пятого  калибра,  лежавшем  на  полке  стенного  шкафа  в
гостиничном номере.

***

   Самолет уже подали на посадку, и я поцеловал обеих на  прощание,  но  тут
Амрита что-то вспомнила:
   - Ой, слушай, а если Камахья вдруг не появится в гостинице, ты не смог бы
заскочить к ней домой и забрать ткань?
   Она принялась копаться в сумочке.
   - Это так важно?
   - Нет, но я была бы тебе признательна.
   - А почему ты просто не поменяла ткань в лавке?
   - Все было разрезано по мерке. И я не сомневалась, что мы еще раз  с  ней
увидимся. Черт, я же точно положила бумажку сюда. Ничего. Я помню адрес.
   Достав книжечку  спичек,  которые  она  взяла  в  "Комнате  Принца",  она
написала адрес на внутренней стороне обложки.
   - Только если у тебя будет время, - сказала она.
   - Хорошо.
   Времени у меня не будет. Мы еще раз поцеловались.  Виктория,  озадаченная
толчеей и шумом, вертелась между нами. Я положил ладонь на головку  ребенка,
ощутив бесконечную нежность ее волосиков.
   - Хорошего вам полета. Увидимся через пару дней. В аэропорту "Дум-Дум" не
было галерей для посадки в самолет. Пассажиры проходили по мокрому гудрону и
забирались по трапу на борт  "Эйр  Индиа".  Амрита  повернулась  и  помахала
пухленькой  ручонкой  Виктории,  прежде   чем   скрыться   внутри   аэробуса
французского производства.
   Мельком взглянув на часы, я быстро пошел через  зал  к  телефонам.  Гупта
поднял трубку после пятого гудка.
   - Все решено,  мистер  Лузак.  Запишите  адрес...  Я  полез  за  записной
книжкой, но вместо нее извлек спички, которые дала  Амрита.  Номер  улицы  я
чиркнул рядом с адресом Камахьи.
   - Э-э-э.., и еще, мистер Лузак...
   - Да, слушаю.
   - На этот раз вы пойдете один.

***

   Дождь уже прекратился, когда я вышел из такси.  От  улиц  вздымался  пар,
проплывавший между старыми зданиями. В адресе,  полученном  мной  от  Гупты,
указывалось пересечение улиц в старой части города, но по дороге сюда  я  не
заметил знакомых мне ориентиров.
   Улицы и тротуары после ливня были заполнены людьми. Проезжали велосипеды,
позвякивая звонками. Выхлопные газы от мотоциклов  делали  насыщенный  паром
воздух еще гуще. Старый вол,  спину  которого  сплошь  покрывали  струпья  и
открытые язвы, тяжело разлегся посреди оживленной улицы. Все его объезжали.
   Я стоял и ждал. Тротуаром здесь считалась четырехфутовая полоска неровной
грязи между сточной канавой и стенами  старых  домов.  Между  зданиями  были
трехфутовые щели, и когда до меня донеслась ужасная вонь, я подошел  поближе
и заглянул в одну из этих узких скважин.
   Мусор и органические отходы, наваленные футов на восемь  -  двенадцать  в
высоту, тянулись по всей длине  протяженного  прохода.  Очевидно,  жильцы  в
течение многих лет сбрасывали  мусор  из  верхних  окон.  По  вонючим  кучам
передвигались темные фигуры. Я тут же отпрянул  и  встал  возле  отделяющего
тротуар от проезжей части потока дождевой воды, смешанной с нечистотами.
   Я всматривался в каждое лицо в снующей  толпе.  Как  и  в  любом  большом
городе, на лицах пешеходов лежала печать  суетливой  раздраженности.  Многие
мужчины были одеты в жесткие полиэстеровые рубашки и свободные штаны того же
материала. Меня это поразило: в стране,  производящей,  возможно,  лучшую  в
мире и не самую  дорогую  хлопчатобумажную  одежду,  средний  класс  считает
престижным щеголять в более  дорогом,  не  пропускающем  воздух  полиэстере.
Иногда  какое-нибудь  потное   лицо   под   умасленными   черными   волосами
поворачивалось в мою сторону, но никто не останавливался,  кроме  нескольких
детей, одетых лишь в замызганные шорты цвета хаки. Они  приплясывали  вокруг
меня некоторое  время,  выкрикивая  "Баба!  Баба!"  и  хихикая.  Я  не  стал
раздавать монетки, и через пару минут они убежали, разбрызгивая грязь.
   - Вы мистер Лузак?
   Я вздрогнул от неожиданности. Пока я смотрел на проезжающие машины, сзади
ко мне подошли двое мужчин. На одном был обычный полиэстер,  но  другой  был
одет в  загвазданное  хаки  обслуживающих  классов.  Оба  не  отличались  ни
смышленостью, ни приятной внешностью. Высокий и худой в пестрой рубашке имел
треугольное лицо с острыми скулами и узким ртом. Мужчина в хаки был  пониже,
потяжелее, с еще более туповатой, чем у его приятеля,  физиономией.  Сонное,
презрительное выражение его глаз напомнило  мне  всех  громил,  которых  мне
только доводилось знать.
   - Да, я Лузак.
   - Пойдемте.
   Они двинулись в толпу  так  стремительно,  что  мне  пришлось  припустить
трусцой, чтобы их догнать, Я задал несколько  вопросов,  но  их  молчание  и
уличный шум убедили меня в том, что лучше успокоиться и следовать за ними.
   Мы шли больше получаса. Я и сначала-то не очень понял, в какую сторону мы
движемся, но вскоре полностью потерял ориентацию. Постоянная  облачность  не
позволяла  мне  воспользоваться  даже  солнцем  в  качестве  ориентира.   Мы
проходили по многолюдным боковым улицам, не шире  переулка  и  по  настоящим
переулкам, заполненным  людьми  и  мусором.  Несколько  раз  мои  провожатые
поворачивали в короткие тоннели,  выводившие  нас  во  дворы  жилых  зданий.
Повсюду носились, верещали и сидели на корточках  дети.  Женщины,  прикрывая
лица краями сари, поглядывали  темными,  недоверчивыми  глазами.  Старики  с
неподвижными  лицами  смотрели  вниз,  облокотясь  на  проржавевшие  перила.
Кричали  младенцы.  От  разведенных  на  бетонных  площадках   костров   для
приготовления пищи поднимался дым, висевший в туманном воздухе.
   Через очередной тоннель мы вышли  в  переулок,  тянувшийся  на  несколько
кварталов. Народу здесь было больше, чем на иных главных улицах американских
городов. Переулок вывел нас в район, где дома были  снесены,  но  среди  куч
каменных обломков торчали палатки и импровизированные укрытия. Одна  большая
выемка, служившая когда-то, по  всей  видимости,  подвалом,  была  заполнена
дождевой водой и отвратительными нечистотами. Десятки  мужчин  и  подростков
плескались и кричали в воде, а другие прыгали в коричневый  водоем  из  окон
вторых этажей расположенных вокруг зданий.  Тут  же  двое  голых  мальчишек,
смеясь, втыкали палочки в нечто, напоминающее утонувшую, раздувшуюся крысу.
   Затем, оставив позади район жилых домов, мы оказались в  трущобах,  среди
множества сложенных  из  камней  и  джутовых  мешков  жилищ  и  многоярусных
конструкций из старых  щитов,  листового  железа  и  выгоревшей  фанеры.  На
открытой площадке испражнялись, сидя на  корточках,  двадцать  или  тридцать
мужчин. Чуть  подальше,  на  каменистой  террасе  расположились  молоденькие
девушки рядом со своими младшими сестренками и братишками, тщательно выбирая
вшей из своих  спутанных  волос.  Когда  мы  проходили,  от  нас  шарахнулся
какой-то тощий пес, но никто здесь, судя  по  всему,  не  испытывал  никаких
чувств из-за появления  чужаков  на  своей  территории.  Из  глубоких  теней
дверных проемов лачуг за нами следили человеческие глаза  Время  от  времени
Откуда-нибудь выбегал  ребенок  с  протянутой  рукой,  но  окрик  невидимого
взрослого тут же возвращал его обратно.
   Неожиданно воздух наполнился едким запахом благовоний. Мы миновали ветхое
зеленое строение. По звуку  колокольчиков  и  доносившемуся  из  внутреннего
дворика нестройному пению можно было заключить, что это храм. Возле зеленого
храма старуха с внучкой выгребали из большой корзины коровий навоз и  лепили
из него горючие лепешки размером с гамбургер для вечернего огня. Стена храма
на протяжении футов тридцати была облицована круглыми, вылепленными вручную,
сохнущими в несколько рядов лепешками. На другой стороне  грязной  немощеной
улицы несколько человек делали бамбуковый каркас для  хижины,  размерами  не
больше переносной туристической палатки:
   Перестав беззлобно перекрикиваться, они молча  проводили  нас  взглядами.
Если у меня и оставались некоторые сомнения по поводу того, являются ли  мои
провожатые  капаликами,  то  теперь   их   окончательно   рассеяла   тишина,
сопровождавшая нас по пути.
   - Далеко еще?
   Снова начинался дождь, а зонтик я оставил в гостинице.  Мои  белые  штаны
покрылись грязью до  колен.  Светло-коричневые  башмаки  никогда  больше  не
примут своего прежнего вида.
   Я остановился и снова спросил:
   - Далеко еще?
   Коренастый в хаки оглянулся и мотнул головой. Он показал пальцем на стену
серого  промышленного  здания,  показавшегося  сразу  же  за  морем   лачуг.
Последнюю сотню метров нам пришлось взбираться по  раскисшему  склону,  и  я
дважды падал на колени. Верхушку холма  окружал  сетчатый  забор  с  колючей
проволокой сверху. Сквозь сетку я увидел ржавые металлические бочки и пустые
железнодорожные ветки между зданиями.
   - Что теперь?
   Я оглянулся полюбоваться панорамой трущоб. Жестяные крыши были придавлены
бесчисленными камнями - черное на сером. То там, то здесь в  темных  проемах
виднелись огни. Далеко, в той стороне, откуда мы  пришли,  в  плотной  дымке
скрывались из виду многоквартирные дома. Дым поднимался от сотен  костров  и
растворялся в серо-коричневом небе.
   - Пошли.
   Высокий отогнул кусок проволочной сетки.
   Я заколебался. Сердце у меня бешено стучало не только  из-за  подъема  по
склону холма. Меня наполняла пь