знаю.
   Удалось сделать лишь одно открытие. Внимательно изучив темную,  выцветшую
фотографию коренастого человека в серой тюремной робе, я с  некоторой  долей
сомнения опознал в нем капалику в хаки, который сломал мне палец.
   - Но вы не уверены? - спросил Сингх.
   - Нет. Он был постарше, массивнее и с волосами подлиннее.
   Сингх что-то буркнул и передал кому-то фотографию вместе с указаниями. Он
так и не сказал мне, как звали этого человека и за что тот  когда-то  сидел.
Звук, ломающейся хрупкой пластмассы.
   В середине дня мы вернулись в гостиницу. Нас поразило, что на полицейский
номер, который мы давали в  газетных  объявлениях,  поступило  больше  сотни
звонков.  Конкретной  информацией  не  располагал  ни  один  из   звонивших.
Несколько человек утверждали, что видели ребенка то ли  в  одном,  то  ли  в
другом месте, и теперь  по  этим  сигналам  шла  проверка,  но  сержант  был
настроен скептически. Большинство звонивших мужчин и  женщин  просто  хотели
всучить нам хоть какого-нибудь ребенка за объявленное вознаграждение.
   Я с грохотом захлопнул дверь, мы  вместе  улеглись  на  кровать  и  стали
ждать.

***

   Вечерние часы той среды я почти  не  помню.  В  памяти  встают  отдельные
картинки, но они кажутся никак не связанными между собой. Некоторые из них я
не могу отделить от снов, преследующих меня с того времени.
   Часов в восемь вечера  я  поднялся,  поцеловал  на  прощание  задремавшую
Амриту и вышел из гостиницы. Мне вдруг стало совершенно ясно, как все  можно
уладить. Я пойду по Калькутте, найду капаликов,  скажу  им,  что  сожалею  о
случившемся, и сделаю все, что они от меня потребуют, а  тогда  они  отдадут
ребенка. Все было просто.
   Если не получится, я разыщу богиню Кали и убью эту гадину.
   Я вспоминаю, как пешком прошел много кварталов, но  в  каком-то  месте  я
ехал на такси, рассматривая лица на тротуаре,  не  сомневаясь,  что  вот-вот
увижу Камахью. Или Кришну. Или Даса.
   Потом такси остановилось под баньяном, дожидаясь  меня,  ожидая,  пока  я
перелезал через ворота с острыми  кольями,  а  затем  пригнувшись  бежал  по
окаймленной цветами подъездной дорожке. Огни в доме не горели. Я  стучал  по
ставням. Я барабанил в двери. "Чаттерджи!" - кричал я. Дом оставался темным.
   В другой раз я шел по берегу реки. Надо мной в последнем сумеречном свете
перед наступлением полной темноты вырисовывался мост  Хоура.  Мощеные  улицы
сменились   грязными   переулками   и   темными   трущобами.   Вокруг   меня
пританцовывали дети. Я швырнул им всю мелочь, что имел при себе. Помню,  как
однажды оглянулся и увидел не стайку детишек,  а  несколько  следовавших  за
мной мужчин. Губы у  них  шевелились,  но  я  ничего  не  слышал.  Образовав
полукруг, они начали осторожно приближаться ко мне с приподнятыми руками.
   - Капалики? - с надеждой в голосе  спросил  я.  Кажется,  спросил.  -  Вы
капалики? Кали? Капалики?
   Они заметно стушевались и переглянулись, как бы подзуживая друг друга.  Я
окинул взглядом их  лохмотья,  исхудалые  тела  с  напрягшимися  в  ожидании
мышцами и понял, что никакие они не капалики. И не туги. И не гунды.  Просто
нищие, голодные люди, готовые убить иностранца ради его денег.
   - Ну ладно! - воскликнул я тогда. Я усмехался. Я  не  мог  удержаться  от
этой ухмылки, хотя и чувствовал, как вместе с ней что-то острое прорезает во
мне дыру. Несколько последних дней, ночь, Виктория  -  все  стягивалось  при
этом в тугой узел чистого восторга.
   - Ну ладно! - заорал я. - Подходите. Подходите. Пожалуйста.
   Я широко развел руки. Я бы обнял их. Я бы прижал их  к  себе  смертельной
хваткой и стал бы рвать зубами их тощие глотки.
   Наверное, я бы так и сделал. Не знаю.  Они  переглянулись,  попятились  и
растворились во тьме переулков. Я чуть не заплакал, когда их не стало.
   Не знаю, до или после встречи с  этими  людьми  оказался  я  в  небольшом
храме. Здесь было аляповатое скульптурное изображение опустившейся на колени
черной коровы с  красно-белым  ожерельем.  Старики  приседали  на  корточки,
плевали в дымную мглу и в страхе смотрели на меня. Какое-то  древнее  пугало
несколько раз показывало на  мои  ноги,  что-то  бормоча  при  этом.  Думаю,
старикан хотел, чтобы я разулся.
   - Насрать, - вполне разумным голосом сказал я. - Не важно.  Просто  скажи
им, что они выиграли, ладно? Передай им, что я сделаю все, что  они  скажут.
Договорились? Обещаю. Правда, обещаю. Богом клянусь. Честное скаутское.
   По-моему; потом я заплакал. Во всяком случае, я видел сквозь  застилавшие
глаза слезы, как какой-то старик, у  которого  почти  не  осталось  передних
зубов, бессмысленно улыбался мне, похлопывал  меня  по  плечу,  раскачиваясь
вперед-назад на своих костлявых ногах.
   Затем был обширный пустырь с какими-то лачугами и старыми автопокрышками,
лежавшими под дождем, а я брел по грязи много миль в сторону высоких труб  и
открытых огней, отбрасывавших на все вокруг красный отсвет,  удалявшихся  от
меня,  как  я  ни  старался  сократить  расстояние.   Кажется,   это   место
существовало на самом деле. Не знаю. Отныне оно надолго впишется в  ландшафт
моих сновидений.

***

   Эту маленькую девочку я обнаружил при первом проблеске зари.  Она  лежала
прямо на улице, то есть на грязной немощеной дорожке, которая в этих  местах
заменяла улицу. Ей было лет  пять,  не  больше.  Ее  длинные  черные  волосы
перепутались,   и   она   лежала,   свернувшись   калачиком    под    тонким
светло-коричневым одеялом, еще  мокрым  после  ночного  ливня.  Меня  чем-то
привлек ее беззастенчивый крепкий  сон.  Я  опустился  на  колено  прямо  на
грязную дорожку. Уже появились первые пешеходы  и  велосипедисты,  огибавшие
нас.
   Глаза девочки были крепко зажмурены, а ротик - слегка приоткрыт. Под щеку
она засунула маленький кулачок. Скоро ей придется вставать, разжигать огонь,
прислуживать  мужчинам,  нянчить  малышню  и  встречать  окончание  детства,
которое ей едва ли пришлось узнать. Скоро она перейдет в личное  пользование
мужчины старше ее собственного  отца  и  в  тот  день  услышит  традиционное
благословение индусов: "Да будет у тебя восемь сыновей". Но сейчас она всего
лишь спала, поджав кулачок, прильнув смуглой щечкой прямо  к  земле,  крепко
зажмурившись от утреннего света.
   Я тряхнул головой и огляделся. Почти рассвело.  Воздух  после  дождя  был
почти чистым, и я ощутил пронзительно совершенные  запахи  свежих  цветов  и
влажной почвы.
   Я отчетливо помню, как на рикше возвращался в гостиницу. Звуки  и  краски
были настолько чистыми, что заполняли все мои чувства. В голове у меня  тоже
была полная ясность. Лишь бы ничего не случилось, пока я  отсутствовал..,  а
вдруг я был нужен Амрите...
   Несмотря на рассветный час, Амрита встречала меня в вестибюле. От радости
она всплеснула руками, а в глазах у нее впервые с тех пор, как все началось,
показались слезы.
   - Бобби, о, Бобби, - произнесла она. - Только что звонил инспектор Сингх.
Он заедет за нами. Сейчас Он будет здесь. Нас отвезут в аэропорт. Они  нашли
ее, Бобби. Они нашли ее.

***

   Мы  мчались  по  почти  пустынному  шоссе  для  ОВП.  Насыщенные   потоки
горизонтального света придавали всему ландшафту  отчетливую  рельефность,  а
тень нашего автомобиля неслась по мокрым полям.
   - Вы уверены, что с ней ничего не случилось? - спросил я.
   - Да-да, - ответил Сингх с переднего  сиденья,  не  оборачиваясь.  -  Нам
позвонили всего двадцать пять минут назад.
   - Вы уверены, что это Виктория? - спросила Амрита.
   Мы подались вперед, опершись локтями на спинку переднего сиденья.  Пальцы
Амриты  непроизвольно  складывали  и  разворачивали  пеленку,  которую   она
держала.
   - Работник службы безопасности думает, что это она, -  ответил  Сингх.  -
Именно поэтому он и задержал пару, проходившую с ребенком. Они не знают, что
их задержали. Старший смены сказал им, что  у  них  небольшие  осложнения  с
визой. Они думают,  что  ждут  какого-то  чиновника,  который  проставит  им
печати.
   - А почему их просто не арестовали? - спросила Амрита.
   - За какое преступление? - спросил  в  свою  очередь  Сингх.  -  Пока  не
опознан ребенок, они виноваты лишь в том, что желают улететь в Лондон.
   - А кто заметил Викторию? - поинтересовалась Амрита.
   - Работник, про которого я говорил, - ответил Сингх и зевнул. - Он  видел
ваше объявление в газете.
   В низком голосе Сингха прозвучал легкий укор.
   Я взял Амриту за руку, и мы  стали  смотреть,  как  мимо  проносится  уже
знакомый пейзаж. Мы прилагали мысленные усилия,  чтобы  заставить  небольшую
машину ехать быстрее. Когда какой-то пастух  надолго,  как  нам  показалось,
перегородил своими овцами мокрую дорогу, мы хором закричали водителю,  чтобы
он посигналил и проезжал дальше. Потом мы  снова  стали  набирать  скорость,
объехали  громыхающую  повозку,  доверху  нагруженную  тростником,  и  опять
оказались одни в левом ряду. Справа от нас пролетали направлявшиеся в  город
пестрые грузовики, люди в белых рубашках махали нам смуглыми руками.
   Я заставил себя откинуться на спинку и несколько раз глубоко вдохнуть.  В
любое  другое  время  красота  восхода  восхитила  бы  меня.   Даже   пустые
изуродованные многоэтажки и односкатные халупы в раскисших  полях  выглядели
очищенными солнечной благодатью.
   Женщины, несшие высокие бронзовые сосуды, отбрасывали  трехметровые  тени
на зеленые кюветы.
   - Вы уверены, что с ней ничего не случилось? - снова спросил я.
   - Мы уже почти приехали, - сказал Сингх.  Мы  проскочили  по  извилистому
проезду мимо черных и желтых такси с россыпями сверкающих дождевых капель на
крышах. Водители подремывали,  раскинувшись  поперек  передних  сидений.  Не
успела наша машина остановиться, как мы уже распахнули двери.
   - Куда нам?
   Сингх обошел машину и  показал.  Мы  быстро  вошли  в  здание  аэропорта.
Заразившись нашим нетерпением,  Сингх  обежал  спавших  на  кафельном  полу,
растянувшихся как есть или во что-то завернутых людей.
   - Сюда, - сказал он, открывая обшарпанную дверь с надписью на  английском
и бенгальском "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН". В коридоре сидела  на  корточках
женщина из неприкасаемых, сметавшая  в  маленький  совок  грязь  и  бумажки.
Пройдя  шагов  пятнадцать,  мы  попали  в  огромное  помещение,  разделенное
перегородками и стойками. Я услышал лязг  работающих  телетайпов  и  пишущих
машинок.
   Я сразу же увидел эту индийскую пару, забившуюся в дальний угол;  молодая
женщина прижимала к груди ребенка. Раньше я их не видел; они сами  были  еще
почти детьми. Мужчина был невысоким, с бегающими глазами.  Каждые  несколько
секунд он поднимал правую руку, чтобы пригладить  жиденькие  усики.  Девушка
была еще моложе  своего  спутника  и  имела  самый  непритязательный,  почти
беспризорный вид. Накидка на ее голове не закрывала  ни  жестких  волос,  ни
смазанного малинового кружка в середине лба.
   Но мы с Амритой, остановившись от них футах в двадцати, не сводили глаз с
закутанного в  многочисленные  тряпки  свертка,  который  быстро  покачивала
молодая женщина. Лица ребенка не было видно. Выглядывал лишь кусочек бледной
щечки.
   Мы подошли поближе.  Где-то  под  ложечкой  у  меня  начала  пульсировать
ужасная боль, распространившаяся по всей груди. Я не стал  обращать  на  нее
внимания. Инспектор Сингх махнул рукой облаченному в форму работнику  службы
безопасности, который и поднял тревогу.  Он  что-то  грубо  бросил  молодому
человеку. Тот сразу же поднялся со скамейки и нервными шагами приблизился  к
стойке. Когда он встал, девушка подвинулась,  чтобы  его  пропустить,  и  мы
увидели среди толстых складок покрывала лицо ребенка.
   Это была Виктория. Спящая, бледная чуть ли не до свечения, но, вне всяких
сомнений, это была Виктория.
   Амрита испустила крик, и все тут же пришли в движение.  Молодой  человек,
по-видимому,  попытался  бежать,  поскольку  работник  и   другой   мужчина,
выскочивший из-за стойки, молниеносно заломили ему руки. Девушка съехала  по
скамейке в самый  угол,  прижала  ребенка  к  груди  и  стала  быстро-быстро
укачивать девочку, бормоча что-то вроде колыбельной. Амрита, инспектор  и  я
стремительно надвинулись на нее, как бы желая отрезать все возможные пути  к
отступлению, но та лишь повернулась лицом  к  зеленой  стене  и  заныла  еще
громче.
   Сингх попытался удержать Амриту, но она сделала три быстрых  шага,  резко
оттянула назад за волосы голову молодой женщины, а левой рукой вырвала у нее
Викторию.
   Все кричали. Я почему-то отступил на несколько шагов, когда Амрита высоко
подняла нашу дочь и стала разворачивать грязное бордовое покрывало.
   Вырвавшийся у Амриты вопль заглушил остальные  звуки,  и  все  в  комнате
притихли. Я продолжал пятиться, пока не" наткнулся на стойку.  Когда  Амрита
закричала, я медленно отвернулся  и  опустил  стиснутые  кулаки  и  лицо  на
прохладную поверхность стойки.
   - Ой, - произнес я. Это прозвучало  очень  тихо,  забытый  звук  далекого
детства.
   - Ой, - сказал я. - Ой, не надо, пожалуйста. Я крепко  прижался  щекой  к
поверхности стойки и зажал уши кулаками, но отчетливо  слышал,  когда  крики
Амриты перешли в рыдания.

***

   У меня до сих пор хранится где-то рапорт  -  копия  того,  который  Сингх
отослал в Дели. Как и все прочее в Индии, это дешевая, низкосортная  бумага.
Буквы пропечатаны настолько слабо, что их почти не видно -  наивное  детское
представление о тайном послании. Не важно. Мне не  нужно  смотреть  на  этот
рапорт, чтобы дословно вспомнить его содержание.

   22.7.77. УПР. ПОЛ. КАЛЬКУТТЫ/СЛ. БЕЗ. АЭР. ДУМ-ДУМ 2671067
   РАБОТНИК СЛУЖБЫ БЕЗОПАСНОСТИ ДЖАГМОАН  (ЯШ-ПАЛ,  АЭР.  ДУМ-ДУМ  СЛ.  БЕЗ.
1113) ПРОВЕЛ ДОСМОТР СУПРУЖЕСКОЙ ПАРЫ, ПО ДОКУМЕНТАМ ЧОУДРИ, ШУГАТА И  ДЕВИ,
СЛЕДУЮЩИХ С РЕБЕНКОМ В ЛОНДОН,  ВЕЛИКОБРИТАНИЯ.  ЦЕЛЬ:  ОТДЫХ.  В  04:28/21.
7.77. РАБОТНИК ДЖАГМОАН ЗАДЕРЖАЛ СУПРУГОВ ЧОУДРИ В ТАМОЖЕННОЙ СЕКЦИИ В-11 ПО
ПРИЧИНЕ ВЕРОЯТНОГО  ПРИЗНАНИЯ  ВЫШЕУПОМЯНУТОГО  РЕБЕНКА  ПРОПАВШИМ  РЕБЕНКОМ
АМЕРИКАНСКИХ ГРАЖДАН ЛУЗАК, ОБЪЯВЛЕННОГО  ПОХИЩЕННЫМ  18.7.77.  (СМ.  ПОЛИЦ.
УПР. КАЛЬКУТТЫ ДЕЛО N. 117, нач. 18.7.77.  (С.  Р.  50/)  СИНГХ).  ИНСПЕКТОР
ЯШВАН СИНГХ (ПОЛИЦ. УПР. КАЛЬКУТТЫ 26774)  И  СУПРУГИ  ЛУЗАК  (РОБЕРТ  С.  И
АМРИТА Д.) ПРИБЫЛИ В АЭРОПОРТ  С  ЦЕЛЬЮ  ПОДТВЕРЖДЕНИЯ  ЛИЧНОСТИ  РЕБЕНКА  В
05:41/21. 7.77. РЕБЕНОК ОПОЗНАН КАК ВИКТОРИЯ КЭРОЛИН  ЛУЗАК,  род.  22.1.77.
ПРИ ДАЛЬНЕЙШЕМ ОСМОТРЕ РЕБЕНКА МАТЕРЬЮ ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО РЕБЕНОК  ВИКТОРИЯ  К.
ЛУЗАК БЫЛА УБИТА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ  НАЗАД.  ЗАТЕМ  СУПРУЖЕСКАЯ  ПАРА,  НОСЯЩАЯ
ФАМИЛИЮ ЧОУДРИ АРЕСТОВАНА И НАПРАВЛЕНА В УПР. ПОЛИЦИИ ЧОУРИНГХИ:  ПОДОЗРЕНИЕ
В СГОВОРЕ С ЦЕЛЬЮ ПОХИЩЕНИЯ РЕБЕНКА. В СГОВОРЕ С ЦЕЛЬЮ  УБИЙСТВА  И  ПОПЫТКЕ
ПЕРЕВОЗА КРАДЕНОГО ЧЕРЕЗ ГОСУДАРСТВЕННУЮ ГРАНИЦУ. АКТ ВСКРЫТИЯ (СМ. ЛУЗАК  -
УПР. ПОЛ. КАЛЬКУТТЫ/МЕДЭКСПЕРТИЗА 2671067/21. 7.77J ПОДТВЕРДИЛ, ЧТО  РЕБЕНОК
ЛУЗАК БЫЛ УБИТ НЕ БОЛЕЕ ПЯТИ (5) ЧАСОВ И НЕ МЕНЕЕ ДВУХ (2) ЧАСОВ ДО  ОСМОТРА
И ЧТО ТЕЛО ВЫШЕУПОМЯНУТОГО РЕБЕНКА БЫЛО ИСПОЛЬЗОВАНО В  КАЧЕСТВЕ  КОНТЕЙНЕРА
ДЛЯ ПЕРЕВОЗКИ КРАДЕНЫХ ТОВАРОВ: СПИСОК И ОЦЕНОЧНАЯ СТОИМОСТЬ ПРИЛАГАЮТСЯ:
   РУБИНЫ (6) РУПИЙ 1 115 000
   САПФИРЫ (4) РУПИЙ 762 000
   ОПАЛЫ (4) РУПИЙ 136 000
   АМЕТИСТЫ (2) РУПИЙ 742 000
   ТУРМАЛИНЫ (5) РУПИЙ 380 000
   С ЦЕЛЬЮ ПОЛУЧЕНИЯ ДАЛЬНЕЙШИХ  ПОДРОБНОСТЕЙ  ОБРАЩАТЬСЯ  К  СИНГХУ  (ЯШВАН
ПОЛИЦ. УПР. КАЛЬКУТТЫ 26774).
   КОНЕЦ РАПОРТА.

Глава 15


   Калькутта убила меня.
   Кабита Синха

   Калькутта не спешила нас отпускать. Город еще два  дня  продержал  нас  в
своих зловонных объятиях. Мы с Амритой не хотели  оставлять  Викторию  одну.
Даже  во  время  полицейского  вскрытия  и  приготовлений  к  похоронам   мы
находились в соседних помещениях. Сингх сказал, что нам придется  пробыть  в
Калькутте еще несколько недель, пока не закончится слушание дела. Я  ответил
категорическим отказом.  Свои  показания  мы  дали  усталому  стенографисту.
Прибыл чиновник из американского посольства  в  Дели.  Это  был  услужливый,
похожий на кролика человечек по имени Дон Уорден. Его политика по  отношению
к  нежелавшим  помочь  индийским  бюрократам  заключалась  в  том,  что   он
беспрестанно перед ними извинялся и все время  объяснял  нам,  насколько  мы
осложнили дело своим настойчивым требованием так быстро доставить домой тело
ребенка.
   В субботу мы поехали в аэропорт в  последний  раз.  Уорден,  Амрита  и  я
втиснулись на заднее сиденье взятого  напрокат  старенького  "шевроле".  Шел
сильный дождь, и в салоне закрытого автомобиля было очень душно и влажно.  Я
не замечал этого. Я смотрел только на белый санитарный фургончик, за которым
мы ехали. Чтобы миновать густой  поток  машин,  на  нем  не  стали  включать
мигалку. Торопиться было некуда.
   В аэропорту нас ждала последняя заминка. Вместе с Уорденом  к  нам  вышел
служащий аэропорта. Они оба качали головами.
   - В чем дело? - спросил я.
   Индиец пригладил свою затертую белую рубашку и выпалил раздраженным тоном
несколько фраз на хинди.
   - Ну что?  -  снова  спросил  я.  Амрита  перевела.  Она  была  настолько
измотана, что не поднимала головы, а голос ее был еле слышен.
   - Он говорит, что  гроб,  за  который  мы  заплатили,  нельзя  грузить  в
самолет, - устало сказала она. - Металлический гроб авиакомпании здесь есть,
но необходимые бумаги для перевозки.., тела.., не  подписаны  ответственными
за это официальными лицами. Он говорит, что в понедельник мы можем поехать в
муниципалитет, чтобы получить соответствующие документы.
   Я выпрямился.
   - Что скажете, Уорден? Посольский пожал плечами.
   - Мы должны уважать их законы и культурные традиции, - ответил  он.  -  И
вообще, я с самого начала считал, что все было бы гораздо проще, если бы  вы
согласились кремировать тело  здесь,  в  Индии.  Кали  -  богиня  всех  мест
сожжения.
   - Пройдемте сюда, - сказал я.
   Я поманил их обоих через  двери  в  помещение,  находившееся  рядом  стой
комнатой, где лежало тело Виктории. У индийского чиновника вид был скучающий
и нетерпеливый. Взяв Уордена за руку, я отвел его в угол.
   - Мистер Уорден, - спокойно сказал я. - Я  собираюсь  пройти  в  соседнюю
комнату и переложить тело моей дочери в гроб. Если вы войдете в  ту  комнату
или хоть как-то помешаете мне, я вас убью. Вы меня поняли?
   Уорден моргнул несколько раз и кивнул. Затем  я  подошел  к  чиновнику  и
объяснил ему то же самое. Я говорил очень спокойно, слегка касаясь  пальцами
его груди, но он заглянул в мои глаза и увидел там  нечто,  заставившее  его
хранить молчание и не двигаться с места, когда я закончил свою речь и прошел
через вращающуюся дверь в слабо освещенную комнату, где ждала Виктория.
   В длинном помещении было почти пусто, не считая нескольких груд коробок и
невостребованного багажа. В конце на стойке рядом с транспортером стоял  уже
открытый  стальной  гроб,  принадлежавший  авиакомпании.  У  противоположной
стены, на скамейке рядом с погрузочной платформой, поставили  серый  гробик,
купленный нами в Калькутте. Я подошел к нему и, не раздумывая, открыл его.
   В ту ночь, когда Виктория появилась на свет, мне пришлось  участвовать  в
ритуале, из-за которого я переживал  несколько  предшествовавших  недель.  Я
знал, что  в  Эксетерской  больнице  свежеиспеченным  отцам  давали  отнести
новорожденных из родильной палаты в расположенный по  соседству  процедурный
кабинет, где ребенка обязательно взвешивали и обмеряли, прежде  чем  вернуть
матери в реабилитационную палату. Некоторое  время  я  волновался  по  этому
поводу. Я боялся ее уронить.  Это  было  глупо,  но  даже  после  пережитого
волнения и радостного возбуждения, связанных с рождением ребенка,  сердце  у
меня все равно учащенно билось, когда врач поднял ребенка от живота Амриты и
спросил, не желаю ли я пронести  свою  маленькую  доченьку  по  коридору.  Я
помню, что кивнул, улыбнулся и испугался. Я вспоминаю, как положил головенку
на ладонь, поднес маленькое,