авиться от журнала,  как
сочтешь нужным. Если  ты  предлагаешь  передать  его  какому-нибудь  другому
ответственному  лицу  -   прекрасно.   Наделяю   тебя   всеми   юридическими
полномочиями для подобных действий.
   Бобби, вспомни лишь, каким  мы  хотели  видеть  журнал.  Не  отдавай  его
какой-нибудь, долбанной шайке, которой нужно лишь скосить налоги  и  которая
наймет какого-нибудь придирка, что  не  сможет  отличить  хорошую  прозу  от
дерьмовой  однодневки.  Если  ты  предпочитаешь  не  снижать  стандарты,   a
законсервировать журнал, возражать не стану.
   Если же ты вce-таки решишься продолжать - хорошо.
   Ты удавишься, насколько транспортабельным может оказаться  такой  журнал.
Забери его в любую дыру,  в  которой  сейчас  живешь...  (Миллер  все  равно
собирается повышать арендную плату.) Если ты намерен  удержать  "Голоса"  на
плаву, не ломай голову, как  бы  продолжить  "старую  редакционную  политику
Эйба". У Эйба не было никакой редакционной политики! Просто печатай  хорошие
вещи, Роберто. Следуй своим инстинктам.
   Впрочем, еще одно. Лучшая миниатюра - это не обязательно "Голый завтрак".
Многие поступления будут тебя чертовски угнетать. Если это хорошо  написано,
то оно достойно публикации, но всегда остается место для  вещей,  в  которых
еще есть надежда на человечность. Во всяком случае, думаю,  что  есть.  Тебе
это известно лучше, чем мне, Бобби. Ты был  ближе  к  огню  пожирающему,  но
сумел вернуться.
   Пора идти. На меня пялится полицейский, и  мне  кажется,  что  он  вполне
справедливо уже отнес меня к категории Мерзких Старикашек.
   Можешь прочитать это письмо маме - - она не успокоится, пока ты этого  не
сделаешь, - но пропусти "долбаную" перед "шайкой" и "дерьмовую  однодневку",
ладно?
   Пусть это будет твоей первой редактурой.
   Наилучшие пожелания Амрите,
   Эйб.

   Эйб был  прав.  Журнал  оказался  вполне  транспортабельным.  Руководство
колледжа пришло в  восторг  при  одной  мысли,  что  "Другие  голоса"  будут
появляться на свет именно здесь, и любезно сократило мне  учебные  часы  без
снижения жалованья. Подозреваю, что они платили бы мне, если бы я вообще  не
преподавал, лишь  бы  мое  присутствие  удержало  Амриту  на  математическом
отделении. Амриту же  радует  свободный  доступ  к  компьютерному  терминалу
колледжа, который связан с каким-то чудовищным компьютером "Крей" в Денвере.
Недавно она заметила по этому поводу, что "местечко здесь вполне на уровне".
Она явно не разглядела по дороге  к  зданию  математического  факультета  ни
спальных корпусов из гофрированного железа,  ни  шлакоблочных  строений,  ни
крошечной библиотеки.
   Мне  оказалось  достаточно  просто  редактировать   литературный   журнал
Восточного побережья, сидя на горе в Колорадо, хотя раз пять-шесть в  год  и
приходится  совершать  поездки,  чтобы  договариваться   с   печатниками   и
встречаться с некоторыми  из  писателей  и  спонсоров.  Амрита  втянулась  в
издательскую работу и зарекомендовала себя на удивление  хорошим  читателем.
Она говорит, что ее лингвистическая  и  математическая  подготовка  дает  ей
чувство символического равновесия - уж не знаю, что это значит. Но именно по
ее настоянию я попробовал печатать побольше авторов с Запада,  в  том  числе
Джоан Гринберг и Ковбойского Поэта.
   Результаты обнадеживающие. Подписка за последнее  время  увеличилась,  мы
организовали несколько своих торговых  точек,  а  наша  старая  читательская
аудитория, кажется, сохраняет нам верность. Поживем, увидим.

***

   Стихов я не пишу. После Калькутты.

***

   Песнь Кали никогда не затихает насовсем.  Она  постоянно  звучит  во  мне
фоновым звуком, вроде музыки" по радио при плохой настройке.
   Мне все еще снится, как я пересекаю раскисшие грязные  пустыри,  где  под
ногами лежат завернутые в серое тела, а виднеющиеся  вдали  трубы  извергают
языки пламени, лижущие низкие облака.
   Иногда по ночам поднимается ветер, и тогда я встаю и иду к окну, смотрю в
темноту и слышу царапанье шести конечностей на скалах. Тогда я жду, но узкое
лицо с голодным ртом и алчными глазами остается в  темноте,  удерживаемое..,
чем? Не знаю.
   Но Песнь Кали все звучит.
   Недавно, неподалеку от  здешних  мест,  одна  пожилая  женщина  со  своей
взрослой дочерью  -  они  назвали  себя  "добропорядочными  христианками"  -
зажарили в печи ее внука, чтобы изгнать из него  демонов,  заставлявших  его
плакать по вечерам.
   Один из моих студентов состоит в  отдаленном  родстве  со  школьником  из
Калифорнии, который недавно изнасиловал и убил  свою  подружку,  а  потом  в
течение трех  дней  приводил  четырнадцать  своих  приятелей  посмотреть  на
мертвое тело. Один мальчик бросил  кирпич  на  труп,  чтобы  убедиться,  что
девушка действительно мертва. Никто из ребятишек  и  не  подумал  заявить  в
полицию.
   Прошлым месяцем я познакомился у Адамсонов в Нью-Йорке с одним  из  новых
печатников, Сьемом Ри, сорокадвухлетним беженцем из  Пномпеня.  У  него  там
была своя типография, и несколько лет тому назад  он  сумел  проложить  себе
взятками дорогу сначала в Таиланд, а  потом  и  в  Штаты.  Выбился  он  и  у
Адамсонов, начав у  них  учеником.  После  нескольких  порций  спиртного  Ри
поведал  мне  о  насильственном  выселении   из   города   и   восьмидневном
марш-броске, во время  которого  погибли  его  родители.  Спокойным  голосом
рассказывал он мне о трудовом лагере, в который  попала  его  жена,  про  то
утро, когда он, проснувшись, обнаружил, что трое его  детей  переправлены  в
"воспитательно-трудовой лагерь" в отдаленной части страны. Ри рассказал  мне
и о поле, на которое наткнулся, когда бежал. Он сказал, что  на  том  месте,
занимавшем площадь примерно в пол-акра, черепа были навалены кучами  высотой
по три-четыре фута. Век Кали наступил.

***

   На прошлой неделе я сходил в библиотеку в  прицепе  и  прочитал  про  так
называемую Черную Дыру Калькутты. До сих пор это было для меня  лишь  пустым
звуком. Исторические подробности не имели отношения почти ни к чему. В общих
чертах. Черная Дыра - просто помещение без воздуха,  куда  запихали  слишком
много людей во время одного из  стихийных  бунтов  в  начале  девятнадцатого
века.
   Но это выражение все преследует меня. Я разработал  целую  теорию  насчет
Калькутты, хотя "теория" - слишком громкое  слово  для  этой  точки  зрения,
основанной на одной интуиции.
   Думаю,  что  черные  дыры  существуют  в  действительности.  Черные  дыры
человеческого духа. И в тех местах на  Земле,  где  из-за  перенаселенности,
нищеты или просто людской извращенности, распадается связь вещей, эта черная
сердцевина в нас поглощает все остальное. Д Я читаю газеты, я смотрю вокруг,
и меня не  покидает  леденящее  ощущение  того,  что  эти  черные  дыры  все
разрастаются, что они становятся все привычнее, удовлетворяют  свой  гнусный
аппетит. Они не ограничены чужими городами в далеких странах.
   Ничего не говоря Амрите, я спросил у нее недавно, что такое черные дыры в
астрономии.  Она  дала  пространные  объяснения,   большая   часть   которых
основывалась на математических выкладках из труда некоего Стивена  Хоукинга,
и,  таким  образом,  являлась  для  меня  темным  лесом.   Но   кое-что   из
рассказанного меня заинтересовало. Во-первых,  она  сказала,  что,  по  всей
видимости, свет и другие виды поглощенной энергии все-таки  могут  вырваться
из астрономических черных дыр. Подробности ее объяснения вылетели у меня  из
головы, но  у  меня  сложилось  впечатление,  что  хоть  из  черной  дыры  и
невозможно выбраться, но энергия может, как бы по туннелю, попасть в  другое
место и время. А во-вторых, по ее словам, если даже черные дыры захапают всю
материю и энергию во вселенной,  это  будет  означать  лишь  то,  что  масса
сошлась  в  очередном  Большом  Столкновении,  которое  положит  начало  так
называемой Новой Вселенной  с  новыми  законами,  новыми  формами  и  новыми
лучезарными галактиками света.
   Может быть. Я сижу на горе, высасываю из пальца вымученные метафоры,  все
время  вспоминая  краешек  бледной  щечки  в  грязном  покрывале.  Иногда  я
прикасаюсь к ладони, пытаясь воскресить в памяти то, что я ощутил,  когда  в
последний раз взял на руку головку Виктории. Присмотри за мамочкой,  пока  я
не вернусь. Договорились, малышка?
   А за окном поднимается ветер, и звезды колышутся в ночной прохладе.

***

   Амрита беременна. Мне она еще не говорила, но я знаю, что два  дня  назад
это подтвердил ее врач. По-моему, ее беспокоит, как я к этому  отнесусь.  Ей
не надо волноваться.
   Месяц назад, перед началом занятий в сентябре, мы с  Амритой  доехали  на
"Бронко" до конца  одной  старой  дороги  на  рудник,  а  потом  отмахали  с
рюкзаками еще мили три вдоль хребта. Ни единого звука, кроме  шума  ветра  в
соснах внизу. В здешних долинах или никто не селился, или из них ушли, когда
старые разработки истощились. Мы  облазили  несколько  котлованов,  а  потом
перебрались через еще один хребет,  откуда  могли  видеть  снежные  вершины,
расходящиеся во всех направлениях, за горизонт и дальше. Там мы замешкались,
чтобы наблюдать за ястребом, молчаливо парившем кругами в восходящих потоках
в полумиле над нами.
   На ночь мы остановились на берегу горного озера,  небольшого  правильного
круга до боли холодной ледниковой воды. Примерно в полночь взошел полумесяц,
бледное сияние которого осветило вершины вокруг. Лунный свет падал на  пятна
снега на каменистом склоне неподалеку от нас.
   В ту ночь мы  с  Амритой  любили  друг  друга.  Не  в  первый  раз  после
Калькутты, но именно сейчас мы смогли забыть про все на  свете,  кроме  друг
друга. Потом Амрита уснула, положив  голову  мне  на  грудь,  а  я  лежал  и
смотрел, как метеориты прорезают ночное августовское  небо.  Я  сосчитал  до
двадцати восьми, прежде чем заснул.
   Сейчас Амрите тридцать восемь, почти тридцать девять лет. Я  уверен,  что
доктор посоветует ей сделать пункцию плода.  Хочу  настоять,  чтобы  она  не
делала этого. Амниоцентез имеет  смысл  в  основном  в  тех  случаях,  когда
родители решили сделать аборт из-за генетических отклонений. Не  думаю,  что
мы на это пойдем. Я чувствую - и это очень сильное чувство, - что отклонений
не будет.
   Лучше всего, если на этот раз у нас будет мальчик, но если и не  мальчик,
все  равно  хорошо.  С  появлением  ребенка  в  доме  появятся   болезненные
воспоминания, но это будет не та боль, которую мы так долго разделяли.

***

   Я по-прежнему верю в то,  что  некоторые  места  слишком  безнравственны,
чтобы испытывать  страдания.  Иногда  мне  снятся  облака  ядерного  взрыва,
поднимающиеся над  городом,  и  человеческие  фигурки,  корчащиеся  на  фоне
пожарища, что когда-то было Калькуттой.
   Где-то существуют темные хоры, готовые провозгласить Век Кали. Я  в  этом
уверен. Как уверен и в том, что всегда найдутся слуги, готовые исполнить  Ее
повеления.
   Все насилие есть власть, мистер Лузак.  Наш  ребенок  родится  весной.  Я
желаю ему или ей познать все радости жизни на горных склонах под прозрачными
небесами, радость от горячего шоколада зимним утром и  смеха  на  лужайке  в
субботу летом. Я хочу, чтобы наш ребенок услышал  дружеские  голоса  хороших
книг и еще более дружелюбную тишину в компании хороших людей.

***

   Стихов я не пишу уже несколько лет, но недавно я купил  большую  книгу  в
хорошем переплете, с чистыми листами и  пишу  в  ней  каждый  день.  Это  не
поэзии. Это не для публикации. Это рассказ - если точнее, цикл рассказов - о
похождениях  невероятных  друзей.  Там  есть  говорящий  кот,   бесстрашная,
развитая не по годам мышь, учтивый, но одинокий кентавр и  тщеславный  орел,
который  боится  летать.  Это  история  об  отваге  и  дружбе,  о  небольших
путешествиях в интересные места. Это книга историй на ночь.
   Песнь Кали с нами. Она с нами уже очень  долго.  Ее  хор  становится  все
громче, громче, громче.
   Но можно услышать и другие голоса. Можно петь и другие песни.