но  теперь  ступня  Кали
опустилась на тело, принадлежавшее, как стало очевидно,  мужчине.  Оно  было
обнаженным,  как  и  раньше  -  с  цветами,  разбросанными  по  лбу,  сажей,
размазанной над глазами, но на том месте, где за несколько секунд  до  этого
виднелась лишь гнойная пустота, теперь  лежал  дряблый  член.  Лицо  еще  не
обрело формы - на нем по-прежнему не было ни губ, ни век, ни носа,  -  но  в
его разложенном выражении угадывалось нечто  человеческое.  Выемки  на  лице
теперь заполнились глазами. Открытые язвы покрывали белую кожу,  но  осколки
костей уже не торчали.
   Я зажмурился и вознес молитву без  слов  -  какому  божеству,  не  помню.
Судорожный вздох Санджая заставил меня снова открыть глаза.
   Труп дышал. Воздух со свистом прошел через открытый рот, и грудь мертвеца
поднялась раз, другой, а потом с хрипом  заколыхалась  в  стесненном  ритме.
Вдруг тело одним плавным движением приняло сидячее  положение.  Медленно,  в
высшей степени благоговейно, оно поцеловало  безгубым  ртом  подошву  ступни
Кали. Затем оно  вытащило  ноги  из-под  основания  статуи  и,  пошатываясь,
встало. Лицо повернулось прямо на меня, и я  разглядел  щели  влажной  плоти
там, где когда-то был нос. Оно шагнуло вперед.
   Я не  мог  отвести  взгляда,  пока  высокая  фигура  деревянной  походкой
преодолевала три шага,  разделявшие  нас.  Оно  нависло  надо  мной,  закрыв
богиню, кроме ее удлиненного лица, выглядывавшего из-за  его  плеча.  Дышало
оно с  трудом,  словно  его  легкие  по-прежнему  были  заполнены  водой.  И
действительно, когда при ходьбе челюсть этого создания  чуть  отвисла,  вода
хлынула из открытого рта и потекла струйками по вздымающейся груди.
   Лишь когда оно встало не дальше чем в  футе  от  меня,  я  смог  опустить
глаза. Речная вонь, исходившая от него, окутывала меня  как  туман.  Ожившее
создание медленно протянуло вперед свою белую руку и  коснулось  моего  лба.
Плоть была холодной, мягкой, слегка влажной. Даже после того, как оно убрало
руку и двинулось к следующему кандидату,  я  продолжал  ощущать  прожигавший
холодным пламенем мою воспаленную кожу отпечаток его руки.
   Капалики завели последний распев. Мои губы помимо  моей  воли  вместе  со
всеми произносили слова молитвы.

   Кали, Кали, бало бхаи
   Кали баи аре гате наи.
   О, братья, возьмите имя Кали.
   Нет убежища, кроме как в иен.

   Гимн закончился. Два священника помогли первому  брахману  отвести  вновь
пробужденного в тень, в заднюю часть храма. Остальные капалики стали гуськом
выходить с другой стороны. Я обвел взглядом наш внутренний круг и обнаружил,
что толстяка с нами больше нет. Мы вшестером стояли в полумраке  и  смотрели
друг  на  друга.  Прошла  примерно  минута,  прежде  чем  появился   главный
священник. Одет он был так же, выглядел, как раньше, но сам он стал  другим.
В   его   походке   наблюдалась   какая-то   расслабленность,   в   позе   -
непринужденность. Он  напоминал  мне,  удачно  сыгравшего  в  пьесе  актера,
который, проходя среди зрителей, сменяет один характер на другой.
   Он улыбнулся, с радостным видом приблизился к нам,  пожал  руки  всем  по
очереди и сказал каждому:
   "Намаете. Теперь ты капалика. Ожидай следующего зова  нашей  возлюбленной
богини".
   Когда он говорил это мне,  прикосновение  его  руки  к  моей  было  менее
реально, чем еще зудящий отпечаток у меня на лбу.
   Человек в черном проводил нас в  переднюю  комнату,  где  мы  в  молчании
оделись. Остальные четверо попрощались  и  вместе  ушли,  оживленно  болтая,
словно школьники, отпущенные после занятий. Мы с  Санджаем  вдвоем  остались
возле двери.
   "Мы - капалики", - прошептал Санджай.
   Лучезарно улыбнувшись, он протянул руку. Я  посмотрел  на  него,  на  его
открытую ладонь и сплюнул на пол. Затем я повернулся к нему спиной и покинул
храм, так ничего и не сказав.
   С тех пор я его не видел. Несколько месяцев я скитался по городу, спал  в
укромных местах, не доверяя никому. И все время со страхом ожидал "зова моей
возлюбленной  богини".  Но  зов  не  последовал.   Поначалу   я   чувствовал
облегчение. Потом я испытывал больший страх, чем поначалу.  Теперь  мне  все
равно. Недавно я не таясь вернулся  в  университет,  на  знакомые  улицы,  в
места, где когда-то часто бывал. Как здесь.
   Кажется, люди знают, что я  изменился.  Если  меня  видят  знакомые,  они
сторонятся. Прохожие на улице смотрят на меня и уступают дорогу. Наверное, я
стал Неприкасаемым.  Возможно,  я  капалика,  несмотря  на  свое  паническое
бегство. Не знаю. Я ни разу не возвращался в храм или в Калигхат.  Возможно,
я отмечен не как капалика, а как жертва капаликов. Я жду, когда найду ответ.
   Я хотел бы навсегда покинуть Калькутту, но у меня нет денег. Я всего лишь
бедняк касты шудр из деревни Ангуда, но я и тот, кто, вероятно,  никогда  не
сможет вернуться к тому, чем он был.
   Один лишь мистер Кришна остался моим другом. Это он призвал меня, чтобы я
рассказал вам свою историю. Я закончил рассказ".

***

   Голос Кришны с трудом проквакал перевод  последней  фразы.  Я  моргнул  и
огляделся по сторонам. Ноги хозяина торчали из-под стойки, где  он  спал  на
полу. В помещении было тихо. С улицы не доносилось  ни  единого  звука.  Мои
часы показывали 2:20.
   Я резко поднялся, нечаянно свалив стул. Спина у меня ныла, и я чувствовал
слабость из-за смены часового пояса и утомительного перелета. Я потянулся  и
размял болевшие мышцы в районе позвоночника.
   Муктанандаджи имел измотанный вид. Сняв  свои  толстые  очки,  он  устало
потирал глаза и переносицу. Кришна протянул руку за остатками холодного кофе
Муктанандаджи, допил и сделал несколько попыток прокашляться.
   - У вас.., кхе-кхе.., у вас есть вопросы, мистер Лузак?
   Я посмотрел на них обоих. Я не доверял собственному голосу. Кришна  шумно
сморкнулся, сплюнул на пол и снова заговорил:
   - Есть ли у вас какие-нибудь вопросы, сэр? Прежде  чем  ответить,  я  еще
несколько секунд безразлично смотрел на них.
   - Только один вопрос, - сказал я.
   Кришна с вежливым вниманием поднял брови.
   - Какого черта... - начал я.., какого дьявола это.., эта  байка..,  какое
отношение она имеет к поэту М. Дасу?
   Мой кулак, казалось,  сам  по  себе  грохнул  по  столу.  Кофейные  чашки
подпрыгнули.
   Теперь уже Кришна вперился в меня  взглядом.  Таким  взглядом,  по-моему,
смотрела на меня воспитательница в детском саду, когда мне было пять лет,  и
я однажды намочил трусики во время тихого часа. Обратившись к Муктанандаджи,
Кришна произнес пять слов. Юноша устало водрузил очки на место и ответил еще
лаконичнее.
   Кришна поднял глаза на меня:
   - Вы наверняка должны знать, что именно об М. Дасе мы и говорили.
   - Который? - тупо спросил я. - Кто? Что вы хотите сказать,  черт  возьми?
Вы имеете в виду, что священник и был великим поэтом М. Дасом? Вы шутите?
   - Нет, - ровно ответил Кришна. - Не священник.
   - Тогда кто...
   - Жертва, - медленно, будто глуповатому ребенку, сказал Кришна. - Жертва.
Мистер М. Дас был тем, кого мистер Муктанандаджи принес в качестве жертвы.

Глава 9


   Калькутта, ты продаешь на рынке
   Веревки, чтобы затянуть на шее.
   Тушар Рой

   Той ночью мне  снились  коридоры  и  пещеры.  Потом  место  действия  сна
переместилось в оптовый мебельный магазин в ближнем Саутсайде в Чикаго,  где
я работал летом после второго курса в колледже. Магазин был закрыт, но я все
ходил  по  бесконечным  анфиладам  демонстрационных   помещений,   полностью
заставленных мебелью. Воздух пропитался запахами обивочной ткани и  дешевого
лака.  Я  побежал,  протискиваясь   между   почти   впритык   расставленными
гарнитурами. Я вдруг только что вспомнил, что Амрита с Викторией еще  где-то
в магазине, и если я их не смогу быстро найти, то тогда нас здесь запрут  на
ночь. Я не хотел оставлять их там одних, ожидающих меня, запертых в темноте.
Я бежал, выкрикивал их имена, перемещался из комнаты в комнату, звал.
   Раздался звонок.  Я  дотянулся  до  дорожного  будильника,  стоявшего  на
тумбочке рядом с кроватью, но звук не затихал. Было пять минут  девятого.  И
когда я уже сообразил, что этот шум исходит от  телефона,  из  ванной  вышла
Амрита и сняла трубку. Пока она разговаривала, я  дремал.  Звук  включенного
душа снова вырвал меня из сна.
   - Кто это был?
   - Мистер Чаттерджи, - отозвалась Амрита, перекрикивая шум воды. -  Ты  не
сможешь получить рукопись Даса до завтра. Он  извинился  за  задержку.  Все,
кроме этого, решено.
   - М-м-м. Черт. Еще один день.
   - В четыре мы приглашены на чай.
   - Да? Куда?
   - К мистеру Майклу Леонарду Чаттерджи. Он  пришлет  свою  машину.  Ты  не
хочешь спуститься на завтрак со мной и со своей дочерью?
   Я что-то промычал, накрылся еще одной подушкой и опять заснул.
   Мне показалось, что прошло минут пять, когда в  комнату  вошла  Амрита  с
Викторией на руках. За ней  шел  с  подносом  официант  в  белом.  Будильник
показывал 10:28.
   - Благодарю вас, - сказала Амрита.
   Она опустила ребенка на ковер и дала официанту несколько рупий.  Виктория
захлопала в ладошки и  откинула  головку,  чтобы  посмотреть,  как  официант
уходит. Амрита взяла поднос, поставила его на руку, поднесла кончик пальца к
подбородку, одновременно грациозно присев в реверансе.
   - Намасти и с добрым утром, сахиб. Руководство отеля желает вам чудесного
и приятного дня, хотя, к сожалению, большая его часть уже прошла. Да-да-да.
   Я уселся в кровати, а она обмахнула  мои  колени  салфеткой  и  аккуратно
поставила поднос. Затем она снова сделала реверанс и протянула руку  ладонью
вверх. Я бросил в ладонь веточку петрушки.
   - Сдачу оставьте себе, - сказал я.
   - О, благодарю вас, благодарю,  великодушный  сахиб,  -  пропела  Амрита,
одновременно пятясь с подобострастными поклонами. Засунув три пальца в  рот,
Виктория подозрительно смотрела на нас.
   - По-моему, сегодня ты собиралась поохотиться на сари, - сказал я.
   Амрита раздвинула тяжелые шторы, и я прищурился от серого света.
   - Господи, - произнес я, - неужели это солнце? В Калькутте?
   - Мы с Камахьей уже сходили  за  покупками.  Очень  неплохой  магазин.  И
совсем недорогой.
   - Что-нибудь подыскала?
   - Да, конечно. Ткань принесут позже. Мы  накупили  много-много  ярдов.  Я
истратила, наверное, весь твой аванс.
   - Черт. - Я опустил глаза и скривился.
   - Что такое, Бобби? Кофе холодный?
   - Нет, кофе нормальный. Очень даже  неплохой.  Просто  я  сообразил,  что
упустил возможность снова увидеть Камахью. Черт возьми.
   - Переживешь, - сказала Амрита,  укладывая  Викторию  на  кровать,  чтобы
переодеть.
   Кофе действительно был хорошим, а  в  маленьком  металлическом  кофейнике
оставалось еще. Открыв тарелку, я обнаружил на ней два яйца, гренки с маслом
и.., о, чудо из чудес.., три кусочка настоящей грудинки.
   - Фантастика, - сказал я. - Спасибо, маленькая.
   - А, пустяки, - откликнулась Амрита. - Кухню, конечно,  и  не  собирались
открывать, но я сказала им,  что  это  для  знаменитого  поэта  из  шестьсот
двенадцатого номера. Поэт почти всю ночь обменивается  байками  с  какими-то
ребятами, а потом возвращается и при этом хихикает достаточно громко,  чтобы
разбудить жену и ребенка.
   - Прости.
   - О чем вы там говорили ночью? Ты что-то бормотал во сне, пока я тебя  не
пихнула.
   - Прости, прости, прости.
   Приладив Виктории новый подгузник, Амрита выбросила старый, снова подошла
ко мне и присела на краешек кровати.
   - А если серьезно, Бобби, с  какими  откровениями  выступил  Таинственный
Незнакомец Кришны? Это реально существующий человек?
   Я предложил ей ломтик гренки. Она отрицательно покачала головой, а  потом
взяла его у меня из пальцев и откусила кусочек.
   - Ты точно хочешь услышать эту историю? - спросил я.
   Амрита  кивнула.  Глотнув  кофе,  я  решил  опустить   детали   и   начал
рассказывать легким, слегка саркастическим тоном. Иногда  прерывая  рассказ,
чтобы выразить свое отношение к некоторым местам повествования  покачиванием
головы или коротким замечанием,  я  умудрился  уложить  трехчасовой  монолог
Муктанандаджи меньше чем в десять минут.
   - О  Господи,  -  произнесла  Амрита,  когда  я  закончил.  Она  казалась
расстроенной, даже встревоженной.
   - В общем, в любом случае это было неплохим завершением моего первого дня
в прекрасном городе Калькутте, - сказал я.
   - Ты не испугался, Бобби?
   - Помилуй Бог, нет. А почему я должен был испугаться, малышка? Волновался
я лишь о том, чтобы вернуться в отель, сохранив при себе бумажник.
   - Да, но...
   Амрита умолкла, подошла к Виктории, сунула ей обратно в  руку  оброненную
пустышку и вернулась к кровати.
   - Я хочу сказать, что если за этим больше ничего нет, то  тогда,  Роберт,
ты провел вечер с сумасшедшим. Жаль..,  жаль,  что  я  не  была  там,  чтобы
переводить.
   -  Я  тоже  жалею,  -  искренне  признался  я.  -  Насколько  я  понимаю,
Муктанандаджи декламировал  снова  и  снова  Геттисбергскую  речь  Линкольна
по-бенгальски, а Кришна тем временем сочинял страшилку.
   - Значит, ты думаешь, что юноша рассказывал не правду?
   - Не правду? - повторил я, хмуро уставившись на нее. - Что ты хочешь этим
сказать? Оживающие трупы? Мертвые поэты, извлекаемые из речного ила? Но ведь
М. Дас, дорогая, исчез  восемь  лет  назад.  Из  него  получился  бы  весьма
несвежий зомби, верно?
   - Нет, я не  об  этом,  -  сказала  Амрита.  Она  улыбнулась,  но  улыбка
получилась усталая. Я понял, что не надо  было  брать  ее  с  собой.  Я  так
волновался,  что  мне  понадобится  переводчик,  кто-нибудь,   кто   поможет
разобраться с местной культурой. Дубина.
   - Я просто подумала, что юноше, возможно, казалось, что  он  рассказывает
правду, - сказала она. - Вполне вероятно, что он  пытался  присоединиться  к
капаликам, или как они там называются. Он мог увидеть нечто, чего не понял.
   - Да, возможно, - согласился я. - Не знаю. Парень был в  ужасном  виде  -
красные глаза, плохая кожа, весь дерганый. Наркотиками накачался,  насколько
я могу судить. У меня сложилось впечатление, что Кришна многое добавлял  или
менял. Это вроде той старой шутки из комедии,  когда  иностранец  что-нибудь
буркнет, а переводчик  десять  минут  распинается.  Понимаешь,  что  я  хочу
сказать? Как бы там ни было, вполне возможно, что он пытался вступить в  это
тайное общество, а они разыграли эти  штучки  с  призраками.  Но,  по-моему,
зачинщик здесь - Кришна.
   Амрита взяла поднос и поставила на туалетный столик. Не  глядя  на  меня,
она принялась переставлять местами чашку и серебряный прибор.
   - А зачем? Они просили денег?
   Отбросив простыню, я встал и подошел к окну. По середине  улицы  двигался
трамвай, на ходу подбиравший и высаживавший пассажиров. Небо  все  еще  было
усеяно низкими тучами, но солнечного света хватало, чтобы  отбрасывать  тени
на разбитую мостовую.
   - Нет, - сказал я. - Не напрямую. Но  Кришна  завершил  вечер  остроумным
маленьким эпилогом - совсем sotto voce  - объясняя, как его другу нужно выбраться из города, попасть  в
Дели или еще куда-нибудь, возможно, даже  в  Южную  Африку.  Он  не  оставил
никаких сомнений в том, что несколько  сотен  долларов  были  бы  приняты  с
благодарностью.
   - Он просил денег? - Тяжеловесные британские  гласные  звучали  у  Амриты
гораздо резче, чем обычно.
   - Нет. Напрямую - нет...
   - И сколько же ты им дал? - Она не проявляла ни  тени  раздражения,  лишь
любопытство.
   Я подошел к, своему чемодану и начал вытаскивать оттуда  чистое  белье  и
носки. Я в очередной раз  получил  подтверждение  того,  что  самым  сильным
аргументом  против  брака,  абсолютно   неопровержимым   аргументом   против
многолетней жизни с одним человеком,  является  разрушение  иллюзии  свободы
воли постоянным осознанием своей полной предсказуемости для супруга.
   - Двадцать долларов, - ответил я. - Самый мелкий дорожный чек, что у меня
был. Большую часть индийских денег я оставил тебе.
   - Двадцать долларов, - задумчиво  пробормотала  Амрита.  -  По  нынешнему
курсу это примерно сто восемьдесят рупий. Ты вписал имя Муктанандаджи?
   - Нет, оставил незаполненным.
   - Непросто ему будет добраться до Южной Африки на сто восемьдесят  рупий,
- мягко сказала она.
   - Черт побери, да мне все равно, даже если эти двое купят себе кокаину на
эти деньги. Или пустят на благотворительность - Фонд Спасения  Муктанандаджи
от Клятвы Капаликам. Налоговые льготы. Деньги вперед.
   Амрита промолчала.
   - Взгляни на это с другой стороны, - сказал я. - Мы  в  любом  случае  не
можем за двадцать долларов нанять няню, отправиться в  Эксетер  на  паршивый
фильм, а после этого еще и заглянуть в "Макдоналдс". Его рассказ был гораздо
интереснее, чем некоторые из фильмов, на которые мы  ездили  в  Бостон.  Как
назывался этот  дурацкий  детский  фильмец,  на  который  мы  спустили  пять
долларов, когда перед самым отъездом ходили с Дэном и Барб?
   - "Звездные войны", - ответила Амрита. - Как ты думаешь,  можно  из  этой
истории что-нибудь взять для статьи в "Харперс"?
   Я завязал пояс на банном халате.
   -  Саму  встречу  и  кафе   можно.   Я   попробую   показать,   насколько
сюрреалистичны и  нелепы  некоторые  персонажи  в  моих..,  как  это  назвал
Морроу?., в моих поисках М. Даса. Но бредовые излияния  Муктанандаджи  я  не
смогу использовать. Разве что малую часть.  Упомяну,  конечно,  но  все  эти
штуки  с  капаликами  уж  больно  потусторонни.   Подобные   россказни   про
богиню-убийцу канули в Лету с последними киносериалами. Я  еще  проверю  то,
что касается шайки, - возможно, кадалики  представляют  собой  разновидность
калькуттской мафии - но остальное слишком сверхъестественно, чтобы вставлять
в серьезную статью о превосходном поэте. Это даже  патологией  не  назовешь,
это...
   - Извращение?
   - Нет, никто не будет возражать,  если  я  напишу  о  небольшом  здоровом
извращении. Я имел в виду слово "банальность".
   - Избави нас Господь от штампов, так?
   - Правильно понимаешь, малышка.
   - Ладно, Бобби. Что мы будем делать теперь?
   - Гм-м-м, хороший вопрос, - сказал я. Я играл в прятки  с  Викторией.  Мы
оба использовали край простыни в качестве укрытия. Вместе хихикали, когда  я
поднимал ее, как  занавес,  между  нами.  Потом  Виктория  закрывала  глазки
пальчиками, а я с растерянным видом озирался по сторонам, пытаясь ее  найти.
Ей это нравилось.
   - Пожалуй, для начала я приму душ, - сказал я. - Потом мы посадим тебя  и
нашу Крошку на дневной рейс до Лондона. Пока у меня  еще  ни  разу  не  было
необходимости привлекать тебя в качестве переводчицы, разве  что  для  того,
чтобы понять бормотания носильщика. Я устал платить за прокорм  этих  лишних
ртов. Тебе нет нужды просиживать здесь лишний день, даже если  мне  придется
дожидаться, чтобы вместе с Чаттерджи все оформить. Сегодня  суббота.  Можешь
на  некоторое  время  остановиться  в  Лондоне,  навестить  сегодня  вечером
родителей, а в Нью-Йорк мы прилетим почти одновременно.., скажем, во вторник
вечером.
   - Извини, Бобби. Невозможно по нескольким причинам.
   - Чепуха, - возразил я. - Нет ничего невозможного.
   Мы с Викторией нашли друг дружку и захихикали.
   - Перечисли свои возражения, а я их отмету.
   - Во-первых, на четыре мы приглашены к Чаттерджи на чай...
   - Я передам твои извинения. Дальше.
   - Во-вторых, ткань на сари из лавки еще не принесли.
   - Я сам привезу. Что еще?
   - В-третьих, мы с Викторией будем по тебе скучать. Будем, Бесценная?
   Виктория оторвалась  от  игры  ровно  настолько,  чтобы  вежливо  зевнуть
матери. Затем она, поменяла правила и стала натягивать край простыни себе на
голову.
   - Мне жаль, но счет - три-ноль, - сказал я Амрите. - Ты  вышла  из  игры.
Мне вас тоже будет не хватать, ребята, но, может быть,  если  вы  уедете,  я
смогу провести время с твое