в  наши  дни
общенародное значение. Я намерен обратиться по этому вопросу с речью к  моим
избирателям перед открытием парламентской сессии. Я  считаю,  что  беднейшие
классы  нашей  страны  проявляют  заметное  стремление  к   более   высокому
моральному уровню.
     Леди Статфилд. Очень, очень мило с их стороны.
     Леди Кэролайн. Вы стоите за то, чтобы женщины участвовали  в  политике,
мистер Кеттль?
     Сэр Джон. Келвиль, дорогая, Келвиль!
     Келвиль. Постоянно растущее влияние женщин - это единственное  в  нашей
политической жизни, что подает какую-то надежду на будущее,  леди  Кэролайн.
Женщины всегда стоят за нравственность, и личную и общественную.
     Леди Статфилд. Это очень, очень лестно слышать от вас.
     Леди Ханстентон. Ах да! Нравственное  достоинство  женщины  -  вот  что
всего важнее. Боюсь, Кэролайн, что лорд Иллингворт не ценит нравственности в
женщинах так, как следовало бы!

                          Входит лорд Иллингворт.

     Леди Статфилд. В  свете  говорят,  что  лорд  Иллингворт  очень,  очень
безнравственный человек.
     Лорд Иллингворт. Но какой свет говорит это, леди  Статфилд?  Тот  свет,
надо полагать. А с этим светом я в наилучших отношениях.  (Садится  рядом  с
миссис Оллонби.)
     Леди  Статфилд.  Все,  кого  я  знаю,  говорят,  что  вы  очень,  очень
безнравственный.
     Лорд Иллингворт. Это  прямо  чудовищно,  как  люди  себя  ведут  нынче:
говорят у человека за спиной всю чистую правду.
     Леди Ханстентон. Милый  лорд  Иллингворт  совершенно  безнадежен,  леди
Статфилд. Я давно оставила все попытки его исправить.  Для  этой  цели  надо
было бы основать благотворительное общество с советом директоров  и  платным
секретарем. Но ведь у вас уже есть секретарь, лорд Иллингворт, не правда ли?
Джеральд рассказал нам, как ему повезло, - вы очень добры.
     Лорд Иллингворт. Не говорите этого, леди Ханстентон. "Добрый" - ужасное
слово. Мне с первого взгляда очень понравился молодой Арбетнот, и  он  будет
мне весьма полезен в том, что я по своему безрассудству задумал сделать.
     Леди Ханстентон. Это замечательный юноша. И  его  мать  одна  из  самых
близких  моих  приятельниц.  Он  только  что  пошел  прогуляться   с   нашей
хорошенькой американочкой. Ведь правда, она очень хорошенькая?
     Леди Кэролайн. Слишком даже  хорошенькая.  Эти  американки  захватывают
себе самых лучших женихов. Почему они не сидят у себя дома?  Они  же  всегда
твердят нам, что Америка - рай для женщин.
     Лорд Иллингворт. Это так и есть, леди Кэролайн.  Вот  потому-то  они  и
стремятся, подобно Еве, поскорее удрать оттуда.
     Леди Кэролайн. А кто родители мисс Уэрсли?
     Лорд Иллингворт. Американки удивительно ловко скрывают своих родителей.
     Леди Ханстентон. Дорогой  мой  лорд  Иллингворт,  что  вы  хотите  этим
сказать?  Мисс  Уэрсли  сирота,  Кэролайн.  Ее  отец  был,  кажется,  не  то
миллионер, не то филантроп, или и  то  и  другое  вместе;  он  оказал  очень
любезный прием моему сыну, когда тот был в Бостоне. Не знаю, право,  на  чем
он нажил свои миллионы.
     Келвиль. Я думаю, на американской мануфактуре.
     Леди Ханстентон. А что это такое?
     Лорд Иллингворт. Американские романы.
     Леди Ханстентон. Как странно!..  Ну  что  ж,  откуда  бы  ни  произошло
богатство  мисс  Уэрсли,  я  очень  ее  уважаю.  Она  необыкновенно   хорошо
одевается. Все американки хорошо одеваются. Они заказывают  свои  туалеты  в
Париже.
     Миссис Оллонби. Говорят, леди  Ханстентон,  что  после  смерти  хорошие
американцы отправляются в Париж.
     Леди Ханстентон. Вот как?  А  куда  же  деваются  после  смерти  плохие
американцы?
     Лорд Иллингворт. О, они отправляются в Америку.
     Келвиль. Боюсь, лорд Иллингворт, что  вы  недооцениваете  Америку.  Это
весьма замечательная страна, особенно если принять во внимание ее молодость.
     Лорд Иллингворт. Молодость Америки - это самая старая из  ее  традиций.
Ей  насчитывается  уже  триста  лет.  Послушаешь  американцев,   так   можно
вообразить, будто они все еще находятся во младенчестве. А во всем, что дело
касается цивилизации, они уже впали в детство.
     Келвиль. Без сомнения,  политическая  жизнь  Америки  сильно  затронута
коррупцией. Я полагаю, вы это имеете в виду?
     Лорд Иллингворт. Не знаю. Может быть.
     Леди Ханстентон. Говорят, с политикой нынче  везде  просто  ужасно.  Ив
Англии, разумеется, тоже. Милый мистер Кардью просто губит страну. Не  знаю,
как  это  миссис  Кардью  ему  позволяет.  Вы,  конечно,  не  думаете,  лорд
Иллингворт, что невежественных людей можно допускать к голосованию?
     Лорд Иллингворт. Я думаю, что только их-то и следует допускать.
     Келвиль. А разве вы не становитесь на чью-либо сторону в политике, лорд
Иллингворт?
     Лорд Иллингворт. Никогда и ни в чем не  надо  становиться  на  чью-либо
сторону, мистер Келвиль. С этого начинается искренность,  за  ней  по  пятам
следует серьезность - и человек делается непроходимо скучен.  Тем  не  менее
Палата общин - учреждение, в  сущности,  почти  безвредное.  Законодательным
путем нельзя привести людей к добродетели - и это уже хорошо.
     Келвиль. Вы не можете  отрицать,  что  Палата  общин  всегда  проявляла
большое сочувствие к страданиям бедняков.
     Лорд Иллингворт. Это  ее  болезнь.  И  вообще  болезнь  века.  Надо  бы
сочувствовать радости, красоте, живой жизни.  Чем  меньше  говорят  о  язвах
жизни, тем лучше, мистер Келвиль.
     Келвиль. Все же наш Ист-энд представляет собой весьма важную проблему.
     Лорд Иллингворт. Совершенно верно. Это проблема рабства. А мы  пытаемся
разрешить ее, развлекая рабов.
     Леди Ханстентон. Конечно, очень много  можно  сделать  путем  недорогих
развлечений, как вы говорите, лорд  Иллингворт.  Наш  милый  доктор  Добени,
здешний пастор, зимой устраивает чудесные вечера для бедных. И  очень  много
добра можно сделать, если  показать  им  волшебный  фонарь,  дать  послушать
какого-нибудь миссионера или устроить еще что-нибудь популярное в этом роде.
     Леди Кэролайн. Я  решительно  против  развлечений  для  бедных,  Джейн.
Довольно с  них  одеял  и  угля.  И  без  того  высшие  классы  помешаны  на
удовольствиях. Нам в нашей современной жизни  не  хватает  здоровья.  А  это
нездоровое направление, совсем нездоровое.
     Келвиль. Вы совершенно правы, леди Кэролайн.
     Леди Кэролайн. Думаю, что я всегда права.
     Миссис Оллонби. Отвратительное слово "здоровье".
     Лорд Иллингворт. Самое глупое  слово  в  нашем  языке,  а  ведь  хорошо
известно, что такое распространенное в  публике  представление  о  здоровье.
Английский помещик, во весь опор скачущий за лисицей, - бесшабашный в погоне
за несъедобной.
     Келвиль. Разрешите спросить, лорд Иллингворт,  считаете  ли  вы  Палату
лордов более совершенным учреждением, чем Палату общин?
     Лорд Иллингворт. Разумеется. В Палате лордов мы никогда не сталкиваемся
с общественным мнением. Это и делает нас культурным учреждением.
     Келвиль. Вы серьезно высказываете такой взгляд?
     Лорд  Иллингворт.  Совершенно  серьезно,  мистер  Келвиль.  (К   миссис
Оллонби.) Вульгарная привычка завелась теперь  у  людей:  спрашивать,  после
того как вы поделились с ними мыслью, - серьезно вы говорили или нет.  Ничто
не серьезно, кроме страсти. Интеллект и сейчас не серьезен, да и никогда  не
был серьезным. Это инструмент, на котором играешь, вот  и  все.  Единственно
серьезная форма интеллекта, как мне известно, - это британский интеллект.  А
на британском интеллекте невежды играют как на барабане.
     Леди Xанстентон. Что это вы говорите про барабан, лорд Иллингворт?
     Лорд Иллингворт. Я просто пересказывал миссис Оллонби передовые  статьи
из лондонских газет.
     Леди Ханстентон. А разве вы верите всему, что пишут в газетах?
     Лорд Иллингворт. Верю. Нынче только то  и  случается,  чему  невозможно
поверить. (Встает вместе с миссис Оллонби.)
     Леди Ханстентон. Вы уходите, миссис Оллонби?
     Миссис Оллонби. Не так далеко - в  оранжерею.  Лорд  Иллингворт  сказал
мне, что там есть орхидея, прекрасная, как семь смертных грехов.
     Леди Ханстентон.  Дорогая  моя,  надеюсь,  там  нет  ничего  подобного.
Придется мне поговорить с садовником.

                  Миссис Оллонби и лорд Иллингворт уходят.

     Леди Кэролайн. Интересный тип эта миссис Оллонби.
     Леди Ханстентон. Она иногда уж слишком дает волю своему острому язычку.
     Леди Кэролайн. Разве миссис Оллонби только в этом одном дает себе волю?
     Леди Ханстентон. Ну конечно, Кэролайн, надеюсь, что так.

                            Входит лорд Альфред.

Дорогой лорд Альфред, присоединяйтесь к нам.

                Лорд Альфред садится рядом с леди Статфилд.

     Леди Кэролайн. Вы всему хорошему готовы верить, Джейн.  А  это  большая
ошибка.
     Леди Статфилд. Вы в самом  деле  думаете,  леди  Кэролайн,  что  нельзя
верить ничему-ничему хорошему?
     Леди Кэролайн. Я думаю, что  так  гораздо  безопаснее,  леди  Статфилд.
Пока, разумеется, не узнаешь, что человек действительно хорош. А это в  наше
время не так-то легко узнать.
     Леди Статфилд. Но в нашей жизни столько злословия.
     Леди Кэролайн. Вчера за обедом лорд Иллингворт говорил,  что  в  основе
каждой сплетни лежит хорошо проверенная безнравственность.
     Келвиль. Лорд Иллингворт, конечно, весьма выдающаяся личность, но,  мне
кажется, ему недостает этой прекрасной веры в чистоту и благородство  жизни,
что так много значит в наш век.
     Леди Статфилд. Да, очень, очень много значит, не правда ли?
     Келвиль. У меня создалось впечатление, что он  неспособен  оценить  всю
прелесть английской семейной жизни. Я бы сказал, что он заражен  чужеземными
взглядами на этот счет.
     Леди Статфилд. Нет ничего лучше семейной жизни, ведь правда, правда?
     Келвиль. На ней зиждется английская мораль, леди Статфилд. Без  нее  мы
уподобились бы нашим соседям.
     Леди Статфилд. А это было бы очень печально, не правда ли?
     Келвиль. Боюсь, кроме того, что лорд Иллингворт видит в женщине  просто
игрушку. Ну, а я лично никогда не смотрел на женщину как на игрушку. Женщина
- это мыслящая подруга мужчины, его помощница, как в общественной, так  и  в
частной жизни. Без нее мы забыли бы истинные идеалы. (Садится рядом  с  леди
Статфилд.)
     Леди Статфилд. Я очень, очень рада слышать это от вас.
     Леди Кэролайн. Вы женаты, мистер Кеттль?
     Сэр Джон. Келвиль, дорогая, Келвиль.
     Келвиль. Я женат, леди Кэролайн.
     Леди Кэролайн. И дети есть?
     Келвяль. Да.
     Леди Кэролайн. Сколько?
     Келвиль. Восьмеро.

          Леди Статфилд переносит свое внимание на лорда Альфреда.

     Леди Кэролайн. Вероятно, миссис Кеттль с детьми отдыхает на взморье?

                         Сэр Джон пожимает плечами.

     Келвиль. Моя жена сейчас на взморье вместе с детьми, леди Кэролайн.
     Леди Кэролайн. Вы, конечно, поедете к ним несколько позже?
     Келвиль. Если позволят мои общественные обязанности.
     Леди Кэролайн. Ваша общественная деятельность, должно быть,  доставляет
много радости миссис Кеттль?
     Сэр Джон. Келвиль, дорогая, Келвиль.
     Леди Статфилд (лорду Альфреду). Какая  прелесть  эти  ваши  папиросы  с
золотым ободком, лорд Альфред; это очень, очень мило.
     Лорд Альфред. Они ужасно дороги. Я курю их только тогда, когда я по уши
в долгу.
     Леди Статфилд. Наверно, это очень, очень печально - быть в долгу?
     Лорд Альфред. По нынешним временам надо иметь какое-нибудь  занятие.  А
если б у меня не было долгов, то мне решительно не о  чем  было  бы  думать.
Решительно все, кого я только знаю, все мои приятели, тоже в долгу.
     Леди Статфилд. Но ведь те люди, которым вы  должны,  верно,  доставляют
вам очень, очень много беспокойства?

                               Входит лакей.

     Лорд Альфред. О нет, ведь это они пишут, а не я.
     Леди Статфилд. Это очень, очень странно.
     Леди Ханстентон. А, вот и  письмо,  Кэролайн,  от  нашей  милой  миссис
Арбетнот. Она не будет к обеду. Очень жаль.  Зато  она  придет  вечером.  Я,
право, очень рада. Это такая милая Женщина. И почерк у нее прекрасный, такой
крупный, такой твердый. (Передает письмо леди Кэролайн).
     Леди Кэролайн (глядя на письмо).  Немножко  не  хватает  женственности,
Джейн. Женственность - это качество, которым я  больше  всего  восхищаюсь  в
женщинах.
     Леди Ханстентон (берет у нее письмо и кладет  его  на  стол).  Ах,  она
очень женственная, Кэролайн, и такая добрая к тому же. Послушали бы вы,  что
о ней говорит архидиакон. Он считает ее своей правой рукой в приходе.

                          Лакей что-то говорит ей.

В желтой гостиной. Не пора ли нам? Леди Статфилд, не хотите ли вы чаю?
     Леди Статфилд. С удовольствием, леди Ханстентон.

      Встают, собираясь уходить. Сэр Джон берет накидку леди Статфилд.

     Леди Кэролайн. Джон! Если б ты  передал  своему  племяннику  плащ  леди
Статфилд, то мог бы взять у меня рабочую корзинку.

                  Входят лорд Иллингворт и миссис Оллонби.

     Сэр Джон. Конечно, дорогая.

                                  Уходят.

     Миссис Оллонби. Любопытно, что некрасивые женщины всегда ревнуют  своих
мужей, а красивые - никогда.
     Лорд Иллингворт. Красивым женщинам некогда. Они  всегда  так  заняты  -
ревнуют чужих мужей.
     Миссис Оллонби. Казалось бы, за столько лет леди Кэролайн  должны  были
надоесть супружеские тревоги. Ведь сэр Джон у нее четвертый!
     Лорд Иллингворт. Конечно, не следовало бы  так  часто  выходить  замуж.
Двадцать лет любви делают из женщины  развалину;  зато  двадцать  лет  брака
превращают ее в нечто подобное общественному зданию.
     Миссис Оллонби. Двадцать лет любви! Разве это возможно?
     Лорд  Иллингворт.  Только  не  в  наше  время.  Женщины  стали  слишком
остроумны. Ничто так не вредит роману, как чувство юмора в женщине.
     Миссис Оллонби. Или недостаток его в мужчине.
     Лорд Иллингворт. Вы совершенно правы. В храме все должны быть серьезны,
кроме того, кому поклоняются.
     Миссис Оллонби. И это должен быть мужчина?
     Лорд Иллингворт. Женщины преклоняют колена  так  грациозно,  а  мужчины
-нет.
     Миссис Оллонби. Вы имеете в виду леди Статфилд?
     Лорд Иллингворт. Уверяю вас, я вот уже четверть часа не  думаю  о  леди
Статфилд.
     Миссис Оллонби. Разве она такая загадка?
     Лорд Иллингворт. Больше чем загадка - она настроение.
     Миссис Оллонби. Настроения длятся недолго.
     Лорд Иллингворт. В этом их главное очарование.

                          Входят Эстер и Джеральд.

     Джеральд. Лорд Иллингворт, все меня поздравляют, леди Ханстентон и леди
Кэролайн, и... все. Надеюсь, из меня выйдет хороший секретарь.
     Лорд   Иллингворт.   Вы   будете   образцовым   секретарем,   Джеральд.
(Разговаривает с ним.)
     Миссис Оллонби. Вам нравится жить в поместье, мисс Уэрсли?
     Эстер. Очень нравится.
     Миссис Оллонби. А вы не тоскуете о лондонских обедах?
     Эстер. Я ненавижу лондонские обеды.
     Миссис Оллонби. А я их обожаю. Умные люди никогда не слушают, а  глупые
- всегда молчат.
     Эстер. Мне кажется, что глупые люди очень много разговаривают.
     Миссис Оллонби. Ах, я никогда не слушаю!
     Лорд Иллингворт. Мой милый, если б вы  мне  не  понравились,  я  бы  не
предложил вам это место. Именно потому, что вы мне так нравитесь, я и  хочу,
чтобы вы были всегда со мной.

                         Эстер уходит с Джеральдом.

Чудесный юноша этот Джеральд Арбетнот!
     Миссис Оллонби. Он очень мил, право, очень  мил.  Но  эту  американскую
девицу я просто не выношу.
     Лорд Иллингворт. Почему?
     Миссис Оллонби. Она сказала мне вчера, да еще так громко, что ей  всего
только восемнадцать лет. Это было очень неприятно.
     Лорд Иллингворт. Никогда нельзя верить  женщине,  которая  не  скрывает
своих лет. Женщина, которая говорит, сколько ей лет,  может  рассказать  все
что угодно.
     Миссис Оллонби. Кроме того, она пуританка.
     Лорд Иллингворт. А вот это уже непростительно. Пускай бы еще некрасивые
женщины  были  пуританками.  Это  их  единственное  оправдание.  Но   она-то
положительно хорошенькая. Я ею безмерно восхищаюсь. (Смотрит  пристально  на
миссис Оллонби.)
     Миссис Оллонби. Какой вы, должно быть, насквозь испорченный человек!
     Лорд Иллингворт. Кого вы считаете испорченным?
     Миссис Оллонби. Тех мужчин, которые восхищаются невинностью.
     Лорд Иллингворт. А испорченными женщинами?
     Миссис Оллонби. О, тех женщин, которые никогда не надоедают мужчинам.
     Лорд Иллингворт. Вы очень строги к самой себе.
     Миссис Оллонби. Дайте нам определение.
     Лорд Иллингворт. Сфинксы без загадки.
     Миссис Оллонби. Это относится и к пуританкам?
     Лорд Иллингворт. Знаете ли, я не верю в,  существование  пуританок.  Не
думаю, чтобы на  свете  нашлась  хоть  одна  женщина,  которая  не  была  бы
польщена, когда за ней ухаживают. Вот это и делает женщин такими  неотразимо
соблазнительными.
     Миссис Оллонби. Вы думаете, нет такой  женщины  на  свете,  которая  не
позволила бы поцеловать себя?
     Лорд Иллингворт. Очень мало.
     Миссис Оллонби. Мисс Уэрсли не позволит.
     Лорд Иллингворт. Вы в этом уверены?
     Миссис Оллонби. Вполне.
     Лорд Иллингворт. Как вы думаете, что она сделает, если я ее поцелую?
     Миссис Оллонби. Заставит вас жениться на ней или даст пощечину.  А  что
бы вы сделали, если бы она ударила вас по щеке перчаткой?
     Лорд Иллингворт. Вероятно, влюбился бы в нее.
     Миссис Оллонби. Тогда это к лучшему, что вы ее не поцелуете.
     Лорд Иллингворт. Это вызов?
     Миссис Оллонби. Стрела, пущенная в воздух.
     Лорд Иллингворт. А знаете ли, мне всегда  удается  все,  что  бы  я  ни
задумал.
     Миссис  Оллонби.  Очень  жаль  это  слышать.   Мы,   женщины,   обожаем
неудачников. Мы их опора.
     Лорд Иллингворт. Вы поклоняетесь победителям. Вы льнете к ним.
     Миссис Оллонби. Мы - лавровые венки, прикрывающие их лысину.
     Лорд Иллингворт. А вы им нужны постоянно, кроме минуты торжества.
     Миссис Оллонби. В эту минуту они неинтересны.
     Лорд Иллингворт. Вы соблазнительница!

                                   Пауза.

     Миссис Оллонби. Лорд Иллингворт, в вас есть одно, что мне всегда  будет
нравиться.
     Лорд Иллингворт. Только одно? А у меня так много недостатков.
     Миссис Оллонби. Ах,  не  слишком  чваньтесь  ими.  Вы  можете  все  это
утратить, когда состаритесь.
     Лорд Иллингворт. Я вовсе не намерен стариться. Душа  рождается  старой,
но становится все моложе. В этом комедия жизни.
     Миссис Оллонби. А тело рождается молодым, но становится старым. В  этом
трагедия жизни.
     Лорд Иллингворт. А иногда и комедия. Но по какой это загадочной причине
я всегда буду вам нравиться?
     Миссис Оллонби. Потому что вы за мной никогда не ухаживали.
     Лорд Иллингворт. Я никогда ничего другого не делал.
     Миссис Оллонби. Право? Я не заметила.
     Лорд Иллингворт. Какое счастье!  Для  нас  обоих  это  могло  бы  стать
трагедией.
     Миссис Оллонби. Вместе мы бы ее пережили.
     Лорд Иллингворт. Нынче все можно пережить, кроме смерти,  и  все  можно
перенести, кроме хорошей репутации.
     Миссис Оллонби. А вы знаете, что такое хорошая репутация?
     Лорд Иллингворт. Это одна  из  многих  неприятностей,  которых  мне  не
пришлось испытать.
     Миссис Оллонби. Может быть, еще придется.
     Лорд Иллингворт. Почему вы мне грозите?
     Миссис Оллонби. Я вам скажу, когда вы поцелуете эту пуританку.

                               Входит лакей.

     Лакей. Чай подан в желтой гостиной, милорд.
     Лорд Иллингворт. Скажите леди Ханстентон, что мы сейчас придем.
     Лакей. Слушаюсь, милорд.
     Лорд Иллингворт. Не пойти ли нам пить чай?
     Миссис Оллонби. А вы любите такие