оне  с  беспокойным  ржаньем  топтались
невидимые  во  мраке лошади, догорали, мерцая светлячками, бивуачные костры,
и  где-то  неподалеку  тихонько  тренькал на гитаре генеральский денщик. Так
они  сидели,  объятые  щемящей  горечью  весны  и  древним как мир томлением
юности,  и, позабыв про труды и славу, вспоминали другие виргинские вечера --
звуки  скрипок,  мириады  свечей,  легкие  ножки  в  стройном  ритме  танца,
беззаботный  легкий  смех  --  и  думали:  "Когда  ж это будет опять?" -- или:
"Доведется  ли  мне  побывать  там  еще?",  покуда  сами  они  погрузились в
состояние  жесточайшей ностальгии, а их речи стали звучать все более коротко
и   отрывисто.   И   тогда   генерал   встрепенулся   и   возвратил   их   к
действительности, заговорив о кофе, или об отсутствии оного.
     Этот  разговор  о  кофе  вскоре  завершился скачкой по ночным дорогам и
дальше  по черным как смоль лесам, где лошади шли шагом, а всадники, вытянув
вперед  руки,  держали перед собой ружье или саблю, чтобы невидимые ветви не
сбросили  их с седла; разговор продолжался до той поры, когда деревья встали
как  призраки  в  предрассветном  тумане,  и  отряд  из  двадцати  всадников
очутился  далеко  в  тылу  федеральных  частей.  Вскоре рассвет окончательно
вступил  в  свои  права,  и  они,  отказавшись  от  всякой маскировки, снова
поскакали  галопом,  прорываясь  мимо изумленных сторожевых разъездов, мирно
возвращавшихся  в  лагерь,  и  команд  с  лопатами  и кирками, выходивших на
работу  в золотистых лучах восходящего солнца, и наконец взлетели на вершину
холма,  где  генерал  Поуп  со своим штабом сидел за завтраком al fresco {на
открытом воздухе -- ит.}.
     Двое  всадников взяли в плен тучного штабного майора. Несколько человек
бросились  в  погоню  за его удиравшими сотрапезниками и вскоре загнали их в
лесную   чащу,   а  остальные  вихрем  ворвались  в  палатку,  где  хранился
генеральский  провиант,  и,  опустошив  ее,  выскочили  оттуда,  нагруженные
богатой  добычей.  Стюарт  и  сопровождавшие  его три всадника осадили своих
гарцующих   коней   перед  самым  столом;  один  из  них,  схватив  огромный
закоптелый  кофейник,  подал  его  генералу,  и, пока янки с криком метались
среди  деревьев, беспорядочно стреляя из ружей, они, словно заздравную чашу,
принялись  с  тостами  передавать  друг  другу  обжигающий кофе без сахара и
сливок.
     --  Здоровье генерала Поупа, сэр, -- сказал Стюарт, поклонился, отхлебнул
из кофейника и протянул его пленному офицеру.
     --  Охотно  выпью за него, -- отвечал майор. -- Благодарение Богу, что его
здесь нет и он не может ответить вам лично.
     --  Я заметил, что он поспешил удалиться, -- сказал Стюарт. -- Вероятно, у
него назначено свидание?
     --  Да,  сэр.  С генералом Гэллеком, -- сухо подтвердил майор. -- Я весьма
сожалею, что нашим противником является он, а не генерал Ли.
     --  Я тоже, сэр, -- ответил Стюарт. -- Я весьма высокого мнения о воинской
доблести генерала Поупа.
     Пронзительные  звуки горнов, поднимая по тревоге укрытые в лесу ближние
и  дальние  бригады,  громким  эхом отдавались среди деревьев; бешеная дробь
барабанов  призывала  к оружью; беспорядочно палили ружья, и треск выстрелов
волнами   катился   к   отдаленным   аванпостам,   как   сухое  пощелкиванье
раскрываемого  веера, ибо имя Стюарта, торопясь от пикета к пикету, населило
цветущие мирные леса сонмами серых призраков.
     Стюарт  повернулся  в  седле,  его  люди  подъехали  и,  не спешиваясь,
следили  за  ним  настороженным  взглядом,  между  тем  как на их исхудавших
энергичных  лицах,  словно  в  зеркале, отражалось пламя, вечно снедавшее их
командира.  Внезапно  с  фланга  грянул дружный залп, и пули, злобно треща и
щелкая  в пронизанной солнцем листве над их головами, выбили кофейник из рук
Баярда Сарториса.
     --  Не  угодно  ли вам сесть в седло? -- сказал Стюарт пленному майору, и
хотя  речь  его  была  изысканно учтива, в ней не осталось ни капли прежнего
легкомыслия.   --   Капитан  Уайли,  у  вас  самая  сильная  лошадь,  так  не
откажите...
     Капитан  вынул  ногу  из  стремени  и  втащил пленника на лошадь позади
себя.
     --  Вперед!  --  скомандовал  генерал, пришпоривая своего гнедого, и весь
отряд,  как  огромный  кентавр,  дружно скатился с холма, и, прежде чем залп
успел  повториться,  всадники  с грохотом ворвались в лес в том самом месте,
откуда  доносилась  пальба.  Синие призраки кинулись врассыпную прямо из-под
копыт  их коней, и они помчались среди деревьев, окруженные осиным роем пуль
из  ружей  Минье. Стюарт теперь держал в руке свою шляпу с плюмажем, и рыжие
кудри,  развеваясь  в  такт  бешеной скачке, полыхали снедавшим его пламенем
буйной отваги.
     Сзади  и с фланга по их мелькающим теням все еще, хлопая, били ружья, и
ликующий  весенний  лес  оглашался  пронзительным  горном, неустанно славшим
сигналы  тревоги из одной бригады в другую. Стюарт постепенно забирал влево,
оставляя  весь этот шум позади. Лес начал редеть, и всадники, построившись в
колонну,  перешли  на  галоп.  Пленный  майор подпрыгивал и трясся за спиной
капитана  Уайли,  и  генерал,  осадив  свою  лошадь,  поехал  рядом с несшим
двойное бремя благородным конем.
     --  Я  весьма сожалею, что вынужден причинять вам такие неудобства, сэр,

--  с  изысканной  любезностью заговорил Стюарт. -- Но если вы хотя бы в общих
чертах   укажете  нам  место  расположения  вашей  ближайшей  заставы,  я  с
удовольствием захвачу для вас верховую лошадь.
     --  Премного вам благодарен, генерал, -- ответил майор. -- Однако заменить
майоров много легче, нежели лошадей. Я не хотел бы вас затруднять.
     --  Как  вам  угодно,  сэр,  --  холодно  согласился Стюарт. Он пришпорил
гнедого и снова занял свое место во главе колонны.
     Теперь  они  скакали  по  еле  заметной тропинке, которая когда-то была
дорогой.  Она  вилась  среди  цветущих  зарослей  кустарника, и, продвигаясь
быстрым,   но  ровным  аллюром,  отряд  внезапно  выскочил  на  прогалину  и
наткнулся  на  кавалерийский эскадрон янки, который в изумлении отпрянул, но
тотчас же снова понесся вперед.
     Стюарт  не  моргнув  глазом  молниеносно  повернул  свой  отряд и снова
углубился  в  лес.  Пистолетные  пули  тонко свистели над их головами, но по
сравнению  с  нагонявшим  их громом копыт вялые хлопки выстрелов звучали так
же  привычно,  как  треск  ломавшихся  веток.  Стюарт съехал с дороги, и они
стремглав  поскакали  сквозь кустарник. Кавалерия янки с гиканьем мчалась им
вслед,   и   Стюарт,   построив   свой   отряд  плотным  кольцом,  остановил
запыхавшихся  всадников в густой болотистой роще, и они услышали, как погоня
пронеслась мимо.
     Они  двинулись  дальше,  снова  выбрались  на  дорогу и в настороженном
молчанье  продолжали свой прежний путь. Слева постепенно замирал удалявшийся
шум  погони.  Они  опять  пустились  в галоп. Вскоре лес начал густеть, и им
пришлось  ехать  рысью,  а  потом  шагом.  Хотя пальба теперь прекратилась и
горны  тоже  умолкли,  в  тишине,  над сильным, учащенным дыханием лошадей и
отдававшимся  в  ушах  стуком  их  собственных  сердец, появилось безымянное
нечто  --  какая-то странная напряженность, словно невидимый туман, ползла от
одного   дерева   к   другому,   наполняя  росистый  утренний  лес  гнетущим
предвестьем  неизбежной  беды,  хоть  птицы,  казалось,  ничего  не замечая,
безмятежно порхали по деревьям.
     Впереди  между  деревьями что-то забелело; Стюарт поднял руку, всадники
остановили  лошадей  и,  молча  глядя на него, прислушались, затаив дыхание.
Потом  он  снова  двинулся вперед и, ломая кусты, вырвался на другую поляну.
Всадники  поскакали  следом,  и  внезапно  перед  ними возник давешний холм,
брошенный  стол  с  завтраком и разграбленный склад провианта. Они осторожно
подъехали  ближе  и,  пока  генерал торопливо писал что-то на клочке бумаги,
остановились   вокруг  стола.  Тихая  поляна,  не  тая  угрозы,  купалась  в
золотистых   утренних   лучах,   словно   озеро,  налитое  золотистым  вином
невозмутимого  глубокого покоя, но над этим пустынным уединением, пронизывая
его  насквозь,  витало  все то же безымянное, гнетущее предвестье неизбежной
беды.
     -- Вашу шпагу, сэр, -- скомандовал Стюарт.
     Пленник  отстегнул шпагу, и Стюарт приколол ею к столу записку. Записка
гласила:  "Генерал  Стюарт  свидетельствует  свое  почтение генералу Поупу и
весьма  сожалеет, что вторично не мог его застать. Он намерен повторить свой
визит завтра". Стюарт натянул поводья.
     -- Вперед! -- приказал он.
     Они  спустились  с  холма,  пронеслись  через пустынную поляну и легким
галопом  поскакали  по  дороге,  которую  пересекли  на  заре,  -- по дороге,
ведущей  и  дому.  Стюарт оглянулся на своего пленника и на несущего двойное
бремя благородного вороного коня.
     --  Если  вы  укажете,  как  проехать  до  вашей ближайшей кавалерийской
заставы, я добуду вам приличную лошадь, -- снова предложил он.
     --  Неужели  генерал Стюарт, командир кавалерии и разведчик генерала Ли,
станет  рисковать  своей  личной  безопасностью, безопасностью своих людей и
всего  своего дела ради временных удобств какого-то жалкого пленного? Это не
храбрость,  а  безрассудство  беспечного и своенравного мальчишки. В радиусе
двух  миль  от  этого  места  расположено  пятнадцать  тысяч  солдат, и даже
генерал  Стюарт не может единолично победить такую армию, хоть она и состоит
из янки.
     --  Я  предлагаю  это  не пленному, сэр, -- надменно возразил Стюарт, -- а
офицеру,   испытавшему   превратности  военной  фортуны.  Всякий  джентльмен
поступил бы точно так же.
     --  Джентльмену  нечего  делать  на  этой войне, -- возразил майор. -- Ему
здесь  не  место.  Он  такой  же  анахронизм,  как анчоусы. Впрочем, генерал
Стюарт  не  захватил наши анчоусы, -- язвительно добавил он. -- Быть может, он
пошлет за ними самого Ли?
     --  Анчоусы...  --  задумчиво повторил Баярд Сарторис, скакавший рядом, и
тотчас резко повернул назад.
     Стюарт   прикрикнул   на   него,   но   Сарторис   упрямо  поднял  свою
легкомысленную  руку  и  поскакал прочь; генерал хотел было броситься вслед,
но  тут  какой-то  дозорный-янки  выстрелил  в них с обочины и юркнул в лес,
криком  подняв  тревогу.  Тотчас отовсюду захлопали выстрелы, справа из леса
послышался  шум  от  внезапно пришедшего в движение большого отряда и сзади,
со  стороны невидимого холма, грянул залп. Третий офицер подскакал к Стюарту
и схватил за повод его лошадь.
     -- Сэр! Что вы хотите делать? -- вскричал он.
     Стюарт  осадил  взвившегося на дыбы коня, и в эту минуту позади грохнул
второй  залп,  рассыпался  нестройными  хлопками,  грохнул  еще  раз,  а тем
временем шум справа приближался и нарастал.
     -- Пустите, Алан. Он мой друг, -- сказал Стюарт.
     Но офицер вцепился в узду.
     --  Слишком  поздно! -- вскричал он. -- Сарториса всего лишь убьют, вас же
возьмут в плен.
     --  Вперед,  прошу вас, сэр, -- вмешался пленный майор. -- Что значит один
человек против возрожденной веры в человечество?
     --  Ради  Бога, подумайте о Ли, генерал! -- взмолился адъютант. -- Вперед!
--   скомандовал   он  отряду  и,  пришпорив  свою  лошадь,  увлек  за  собой
генеральского  коня,  между  тем  как  позади выскочил из леса кавалерийский
отряд янки.
     --  Итак,  --  закончила  тетушка  Дженни, -- мистер Стюарт поехал вперед,
Баярд  вернулся  за  этими  самыми анчоусами, а вся армия Поупа стреляла ему
вслед.  С воплем: "А-а-а-а! А-а-а-а! За мной, ребята!" -- он взлетел на холм,
перепрыгнул  через накрытый для завтрака стол, ворвался в разоренную палатку
с  провиантом, и тут повар, который прятался за сваленными в кучу припасами,
вскинул  руку  и  выстрелил ему в спину из дерринджера. Мистер Стюарт с боем
прорвался  обратно  и  вернулся  в  лагерь,  потеряв  всего двух человек. Он
всегда  лестно  отзывался  о  Баярде.  Он  говорил,  что  Баярд  был хорошим
офицером и отменным кавалеристом, но что он был слишком безрассуден.
     Они  еще  немного  посидели,  освещенные огнем камина. Пламя металось и
трещало,  искры  яростным  вихрем  взмывали в трубу, и короткая жизнь Баярда
Сарториса  метеором  пронеслась  по  темному  полю  их  общих воспоминаний и
невзгод,  осветив  его  скоротечным ослепительным блеском, и, как беззвучный
удар  грома,  угасая,  оставила  за  собой какое-то сумрачное сиянье. Гость,
инженер-шотландец, молча сидел и слушал. Потом он заговорил:
     --  Когда  он поскакал назад, он ведь не был твердо уверен, что там есть
анчоусы?
     -- Майор-янки сказал, что они там есть, -- отозвалась тетя Дженни.
     --  Да, -- задумчиво протянул шотландец. -- А мистер Стюарт и в самом деле
вернулся на следующий день, как он писал в своей записке?
     -- Он вернулся в тот же вечер искать Баярда, -- отвечала тетя Джепни.
     Пепел,  мягкий,  как  розовые  перья,  тлеющими  чешуйками падал на дно
камина,  постепенно  принимая  нежнейший  сероватый  оттенок. Джон Сарторис,
наклонился к огню и помешал пылающие угли стволом трофейного ружья.
     -- По-моему, это была самая отчаянная армия на свете, -- сказал он.
     --  Да,  -- согласилась тетя Дженни. -- А Баярд был самый отчаянный парень
во всей этой армии.
     --  Да,  --  задумчиво  подтвердил  Джон  Сарторис,  -- Баярд был изрядный
сумасброд.
     Шотландец заговорил снова.
     --  Этот  мистер  Стюарт,  который назвал вашего брата безрассудным, кто
он, собственно, был?
     --  Он  был  генерал  от  кавалерии Джеб Стюарт, -- ответила тетя Дженни.
Некоторое  время  она  задумчиво смотрела в огонь, и ее бледное суровое лицо
на  мгновение  стало  кротким  и  нежным.  --  У  него было какое-то странное
чувство  юмора,  -- сказала она. -- Самым забавным зрелищем на свете он считал
генерала  Поупа  в  ночной сорочке. -- Она снова погрузилась в воспоминания о
чем-то  далеком,  скрытом  за  розовыми  зубчатыми стенами пылающих углей. --
Несчастный,  --  промолвила  она,  а  потом  спокойно добавила: -- В пятьдесят
восьмом  году я танцевала с ним вальс в Балтиморе. -- И голос ее был гордым и
тихим, как флаги в пыли.

     Но   теперь  дверь  была  закрыта,  и  свет,  едва  проникавший  сквозь
разноцветные  стекла,  был  окрашен в густые сумрачные тона. Слева от Баярда
находилась  комната его внука, та самая комната, где в октябре прошлого года
умерли  жена  и  ребенок  его  внука.  Он  помедлил  у двери, потом тихонько
отворил  ее.  Ставни  были закрыты, и в комнате стояла немая тишина нежилого
помещения,  и  он  снова  закрыл дверь, в рассеянности, свойственной глухим,
тяжелой  поступью вошел в свою спальню и по привычке с грохотом захлопнул за
собою дверь.
     Он  сел,  снял ботинки, которые два раза в год изготовляла ему по мерке
фирма  в  Сент-Луисе,  в  носках  подошел к окну и глянул на свою оседланную
кобылу,  которая была привязана к шелковице на заднем дворе, и на поджарого,
как  гончая,  юношу-негра,  в  картинной  неподвижности застывшего рядом. Из
кухни,  которой  из  этого  окна  не  было  видно, то замирая, то нарастая в
бесконечной  печали,  вливался  в  ленивую  тишину  неслышный  Баярду  голос
Элноры.
     Он   подошел  к  стенному  шкафу,  вытащил  потрескавшиеся  сапоги  для
верховой  езды,  надел их, притопнув ногами, взял сигару из ящичка на ночном
столике  и  некоторое  время  постоял  с незажженной сигарой в зубах. Сквозь
сукно  брюк  рука  его  нащупала лежавшую в кармане трубку, он вынул ее, еще
раз  на  нее  посмотрел,  и  ему  почудилось,  будто он все еще слышит голос
старика  Фолза,  который снова и снова кричит ему: "Полковник сидел себе там
на  стуле,  ноги  в одних носках положил на перила крыльца и курил эту самую
трубку.  Старуха  Лувиния  сидела  на  ступеньках  и  лущила в миску горох к
ужину.  В то время каждый и гороху радовался. А вы тоже на крыльце сидели, и
еще  к  столбику  прислонились.  Больше никого там не было, одна только ваша
тетушка  --  та, что жила у вас, когда мисс Дженни еще не приехала. Полковник
отослал  обеих  девочек к вашему дедушке в Мемфис, еще когда он в первый раз
поехал  в  Виргинию  с  тем  самым  полком,  который  вдруг  переметнулся  и
постановил  лишить  его полковничьего чина. Взял да и лишил его чина -- а все
потому,  что  он  не хотел быть запанибрата с каждым встречным и поперечным,
который  являлся  с  краденым  ружьем  и солдата из себя корчил. Вы, сдается
мне, тогда совсем еще мальчишкой были. Сколько вам тогда стукнуло, Баярд?"
     "Четырнадцать".
     "А?"
     "Четырнадцать!  Неужели я должен повторять это всякий раз, когда ты мне
эту дурацкую сказку рассказываешь?"
     "Там-то  вы  как  раз  и сидели, когда они в ворота въехали и к дому по
аллее поскакали.
     Старуха  Лувиния  выронила  миску с горохом да как заорет, но полковник
велел  ей  заткнуться  и  скорей  бежать за его сапогами да за пистолетами и
вынести  их  на заднее крыльцо, а вы кинулись на конюшню седлать того самого
жеребца.  А  когда  те  янки подъехали и остановились -- а остановились они в
точности  на  том самом месте, где сейчас клумба с цветами, -- они не увидели
никого  --  один  только  полковник  сидел себе, словно отродясь ни про каких
янки и слыхом не слыхал.
     Ну,  а  янки,  те сидят на лошадях и обсуждают промеж себя, тот это дом
или  не  тот,  а  полковник  ноги  на перила задрал да глаза на них таращит,
будто  деревенщина  какая.  Офицер-янки  послал  одного  солдата  на конюшню
посмотреть,   нет   ли  там  того  жеребца,  а  сам  полковнику  и  говорит:
"Послушай-ка, Джонни, где тут мятежник Джон Сарторис проживает?"
     "Туда  дальше по дороге, -- отвечает полковник не моргнув глазом. -- Мили
две  отсюда,  --  говорит.  --  Да  только вы его навряд ли дома застанете. Он
опять где-то с янки воюет".
     "Все  равно,  ступай покажи нам, как туда проехать", -- велит ему офицер
янки.
     Тогда  полковник  не  спеша встает и говорит, что пойдет за башмаками и
тросточкой, и ковыляет в дом, а они сидят на лошадях и ждут.
     Только  он  с  ихних  глаз  скрылся, так сразу бегом и побежал. Старуха
Лувиния  вынесла  ему  на  заднее  крыльцо мундир, сапоги и пистолеты да еще
краюху  кукурузного хлеба прихватила. Тот, второй янки, въехал на конюшню, а
полковник  взял  у  Лувинии все свои пожитки, завернул их в мундир и зашагал
по  заднему двору, словно ему прогуляться захотелось. А тут как раз тот янки
из  конюшни  выезжает. "Здесь и вовсе никакой скотины нету", -- говорит янки.
"Да,  пожалуй  что  и  нету,  --  отвечает ему полковник. -- Капитан велел вам
вернуться",  --  говорит, а сам все вперед шагает. Идет и чувствует, что янки
этот  за  ним следит и смотрит ему аккурат промеж лопаток, куда вот-вот пуля
вопьется.  Полковник  говорит,  что ему в жизни никогда так трудно не было --
идти  вот так вот по двору спиной к тому янки и ни за что бегом не побежать.
Он  хотел зайти за угол конюшни, чтоб дом закрыл его от янки, и говорит, ему
казалось,  что  он  уж  целый год туда плетется, а все ни с места, а назад и
глянуть  страшно.  Полковник  говорит, что он даже совсем ни о чем не думал,
только  радовался,  что  девочек  дома  нету.  Он  говорит,  что  ни разу не
вспомнил  про  вашу  тетушку  --  она  ведь  там в доме оставалась, -- потому,
говорит,  что  она была чистокровная Сарторис и сама могла целую дюжину янки
за пояс заткнуть.
     Потом  янки  как  заорет  на него, но полковник, но оглядываясь, шагает
вперед,  и  все  тут.  Тогда  янки  заорал  снова,  и полковник говорит, что
услышал,  как  шевелится  лошадь, и решил, что пора улепетывать. Он завернул
за  угол  конюшни,  и  тут  янки  первый  раз в него выстрелил, а когда янки
добрался  до угла, он был уже в свином загоне и бежал сквозь заросли дурмана
к речке, где вы в ивняке с жеребцом спрятались и его поджидали.
     И  вот  этот  патрульный  янки  улюлюкал  где-то  сзади,  а вы стояли и
держали