передавали, он сидел в аэроплане
на  гудронированной  взлетной  дорожке государственного аэродрома в Дейтоне;
вокруг  аэроплана,  как  сумасшедший,  метался и суетился человек в потертом
костюме,  а  рядом  спокойно  и  безучастно стояла группа армейских пилотов.
Машина  внешне  напоминала  обыкновенный  биплан, но между крыльями у нее не
было  стоек,  а  скреплялись  они  изнутри  пружинами,  и  потому, когда она
неподвижно  стояла  на  земле,  угол поперечного V был отрицательным. Теория
состояла  в  том,  что  при  горизонтальном  полете угол поперечного V будет
близок  к  нулю,  а  скорость  будет  наибольшей, тогда как на виражах из-за
увеличения   давления   угол  поперечного  V  автоматически  возрастет,  что
приведет   к   увеличению  маневренности.  Кабина  была  сдвинута  далеко  к
хвостовому оперению.
     --  Значит,  будет  видно, как крылья начнут прогибаться, -- сухо заметил
летчик,  который  одолжил Баярду свой шлем и очки, сообщив при этом, что они
старые. Баярд посмотрел на него равнодушно, без тени юмора.
     --  Послушай, Сарторис, -- сказал тот, -- не лезь ты в этот гроб. Эти типы
каждую  неделю  привозят  сюда  какую-нибудь  штуку,  которая якобы совершит
переворот  в  авиации,  какой-нибудь  капкан,  который  отлично летает... на
бумаге.  Уж  если  командир  не  дает ему летчика -- а ты ведь знаешь, что мы
испытываем  любой  ящик,  если  только  к  нему приделан пропеллер, -- можешь
держать пари, что авария обеспечена.
     Однако  Баярд,  захватив  шлем  и  очки,  направился  к ангару. Летчики
последовали  за  ним  и,  пока  мотор  прогревался,  с мрачным выражением на
обветренных  лицах  молча  стояли  вокруг. Когда Баярд влез в кабину и надел
очки,  летчик,  который ему их дал, подошел и положил ему на колени какой-то
предмет.
     -- Вот, возьми, -- отрывисто сказал он.
     Это была женская подвязка. Баярд взял ее и возвратил хозяину.
     -- Она мне не понадобится, -- сказал он. -- Но все равно спасибо.
     --  Ну,  что  ж. Дело твое. Но помни, что если ты позволишь машине пойти
носом книзу, от нее останутся одни колеса.
     -- Знаю, -- отвечал Баярд. -- Буду держать нос кверху.
     Изобретатель снова подбежал к нему, продолжая что-то объяснять.
     --  Да, да, -- нетерпеливо отмахнулся от него Баярд. -- Вы мне все это уже
говорили. Контакт.
     Механик   провернул   винт.   Пока  машина  двигалась  к  центру  поля,
изобретатель  все  еще  держался  за  край кабины и что-то кричал. Скоро ему
пришлось  пуститься бегом, но он не отставал, по-прежнему продолжая кричать,
и  тогда  Баярд  прибавил  газ. Когда он был уже на краю поля и разворачивал
машину  навстречу  ветру, изобретатель мчался к нему, махая рукой. Баярд дал
полный  газ,  машина  рванулась вперед, и, когда она проносилась через центр
поля  мимо  изобретателя, хвост подняло кверху, и аэроплан длинными скачками
понесся  по  полю,  а  когда  скачки прекратились, перед Баярдом промелькнул
изобретатель, который, разинув рот, бешено размахивал обеими руками.
     Концы   крыльев,   начиная   от   У-образных   стоек  шасси,  судорожно
раскачивались,  но  Баярд,  осторожно  маневрируя, набирал высоту. Он понял,
что  существует  определенная  скорость,  выше которой он, вероятно, лишится
несущей  поверхности.  Поднявшись почти на две тысячи футов, он начал делать
поворот  и, управляя элеронами, обнаружил, что угол поперечного V внутренней
плоскости  уменьшился,  а  внешней  --  удвоился,  и  началось  такое бешеное
скольжение,  в  какое  он  не  попадал  со  времен  войны.  Машина не просто
скользила  вбок  --  хвост  задрался  кверху, как у ныряющего кита, а стрелка
указателя  скорости подскочила на тридцать миль выше предела, который назвал
ему  изобретатель.  Аэроплан  теперь летел обратно к полю в глубоком пике, и
Баярд взял ручку па себя.
     Концы  крыльев  круто  прогнулись,  и,  чтобы  не  дать им окончательно
оторваться,  он  толкнул ручку вперед, понимая, что только благодаря большой
скорости  пикирования  аэроплан не падает на землю, как вывернутый наизнанку
зонтик.  А  скорость  все  увеличивалась, он уже пролетел посадочный знак на
высоте  меньше  тысячи  футов. Он снова потянул на себя ручку, концы крыльев
снова  прогнулись  кверху,  и тогда он толкнул ручку от себя, чтобы удержать
скорость,  и  снова  попал в такое же бешеное скольжение. Хвост снова описал
дугу  и  стремительно  взмыл  кверху, но на этот раз крылья не выдержали, и,
когда  обломок  одного  из  них  с размаху пронесся мимо и врезался в хвост,
напрочь отрубив и его, Баярд машинально втянул голову в плечи.





3



     В  этот  день  у Нарциссы родился ребенок, а назавтра Саймон отвез мисс
Дженни  в  город,  высадил  ее  у  телеграфной конторы, легонько и незаметно
натянув  вожжи,  заставил  лошадей  картинно  закусывать  удила и вскидывать
головы,  а  сам,  в  необъятном  пыльнике  и  цилиндре,  каким-то непонятным
способом  ухитрился,  сидя  на козлах, изобразить прогуливающегося спесивого
щеголя.  В  таком  виде  и застал его доктор Пибоди, который в своем измятом
альпаговом  пальто  шел  по  освещенной  июньским  солнцем улице с газетой в
руках.
     -- Ты похож на лягушку, Саймон, -- сказал он. -- Где мисс Дженни?
     --  Да,  сэр,  --  согласился  Саймон.  ---  Да,  сэр.  Они нынче ликуют и
радуются.  Маленький  хозяин  родился.  Да, сэр, маленький хозяин родился, и
теперь опять вернутся старые времена.
     -- Где мисс Дженни? -- нетерпеливо повторил доктор Пибоди.
     --  Она  там, шлет телеграмму этому мальчишке, чтоб он возвращался сюда,
где ему место.
     Доктор  Пибоди  отвернулся,  и  Саймон,  несколько  обескураженный  его
равнодушием перед лицом столь важных событий, удивленно на него посмотрел.
     --  Ведет  себя  совсем  как  белая  шваль,  -- презрительно рассуждал он
вслух.  --  Ну  и  пускай  себе, теперь мы их всех расшевелим. Да, сэр, опять
настает  доброе  старое  время, и это уж точно. Как при мистере Джоне, когда
полковник  был  молодым  и  все негры пришли на лужайку перед домом пожелать
доброго здоровья миссис и маленькому хозяину.
     Глядя  вслед  входившему в контору доктору Пибоди, он сквозь зеркальное
окно  увидел,  как тот подошел к мясе Дженни, которая стояла возле стойки со
своей телеграммой.
     "Немедленно  приезжай  домой  к своей семье идиот несчастный или я велю
тебя  арестовать",  --  гласила  телеграмме,  написанная  ее  твердым,  ясным
почерком.
     --  Здесь  больше  десяти слов, -- сказала она телеграфисту, -- но сегодня
это  не  имеет  значения.  Теперь-то  он вернется, уж будьте уверены. А если
нет,  я  отправлю  За  ним шерифа, и это так же верно, как то, что его зовут
Сарторис.
     --  Да, мэм, -- сказал телеграфист. Когда он прочитал эту телеграмму, ему
явно  стало  не  по  себе,  он поднял голову и хотел было что-то сказать, но
мисс Дженни заметила его смущение и быстро повторила вслух текст.
     -- Если хотите, можете выразиться покрепче, -- добавила она.
     --  Да,  мэм,  --  снова  сказал  телеграфист,  нырнул,  скрылся за своей
конторкой,  и  мисс Дженни с растущим любопытством и нетерпением перегнулась
через  стойку  и, держа в руке серебряный доллар, наблюдала, как он три раза
подряд в каком-то мучительном смятении пересчитал слова.
     --  В  чем  дело,  молодой  человек?  -- сердито спросила она. -- Надеюсь,
правительство не запрещает упоминать в телеграммах новорожденных младенцев?
     Телеграфист поднял на нее глаза.
     --  Да,  мэм,  все  в  порядке,  --  выговорил он наконец, и она дала ему
доллар,  и  в  то  самое  время, когда он сидел, держа монету в руке, а мисс
Дженни  с  еще  большей  досадой  на  него  смотрела,  доктор Пибоди вошел в
контору и взял ее за руку.
     -- Пойдемте отсюда, Дженни, -- сказал он.
     --  Доброе  утро,  --  отозвалась  она,  оборачиваясь  на  его  голос.  --
Наконец-то  вы  явились,  Люш.  Уже  столько лет вы принимаете Сарторисов, а
теперь  вдруг  на  целый  день  опоздали. Как только я заставлю этого идиота
вернуться домой, снова настанет доброе старое время, как выражается Саймон.
     -- Да. Саймон мне сказал. Идемте.
     --  Дайте  мне  получить  сдачу,  --  Она  опять повернулась к стойке, за
которой  стоял  телеграфист,  держа  в  одной  руке  телеграмму,  а в другой
серебряный   доллар.   --   Что  такое,  молодой  человек?  Надеюсь,  доллара
достаточно?
     --  Да,  мэм,  --  повторил  он,  обратив  встревоженный  немой взгляд на
доктора  Пибоди.  Доктор  Пибоди  протянул свою толстую руку и забрал у него
телеграмму вместе с монетой.
     -- Идемте, Дженни, -- повторил он.
     Секунду  мисс  Дженни  стояла  неподвижно.  Одетая  в  черное  шелковое
платье,  в  черной шляпке, плотно надвинутой на голову, она смотрела на него
проницательными  старыми глазами, которые видели так много и так ясно. Потом
твердым  шагом  направилась  к  двери,  вышла  па  улицу,  дождалась  его  и
недрогнувшей рукой взяла сложенную газету, которую он ей дал.
     АВИАТОР  ИЗ МИССИСИПИ -- гласил напечатанный заглавными буквами скромный
заголовок,  и  она  тотчас  вернула  доктору  газету,  достала  из-за  пояса
маленький тонкий носовой платочек и вытерла им пальцы.
     --  Мне  незачем  это  читать,  --  сказала  она. -- Они попадают в газеты
всегда  по одному только поводу. Я знаю, что он был где-то, где ему вовсе не
следовало быть, и делал что-то, к чему не имел ни малейшего касательства.
     --  Да,  --  сказал  доктор  Пибоди.  Он подвел ее к коляске и, когда она
поднималась на подножку, неуклюже поддержал обеими руками.
     -- Не трогайте меня, Люш, -- отрезала она. -- Я не калека.
     Но  он  поддерживал  ее  под  локоть своей огромной ласковей ручищей и,
пока  она  садилась,  а  Саймон  полотняным  пологом  укутывал  ей колени, с
непокрытой головой стоял рядом.
     --  Возьмите,  -- сказал он, протягивая ей серебряный доллар. Мисс Дженни
положила  монету  в  сумочку, щелкнула замком и снова вытерла пальцы носовым
платочком.
     --  Ну,  что  ж,  -- сказала она и, помолчав, добавила: -- Слава богу, это
уже последний. Во всяком случае на некоторое время. Домой, Саймон.
     Саймон   величественно  восседал  на  козлах,  но  ввиду  столь  важных
обстоятельств несколько смягчился.
     -- Когда вы приедете поглядеть молодого хозяина, доктор?
     --  Скоро,  Саймон, -- отозвался тот, и Саймон цокнул на лошадей, сдвинул
шляпу  набекрень  и,  небрежно помахивая кнутом, торжественно покатил прочь.
Доктор  Пибоди  остался  стоять  на  улице -- бесформенная туша в потрепанном
альпаговом  пальто,  со  шляпой в одной руке и со сложенной газетой и желтым
бланком  неотправленной телеграммы в другой -- и стоял так до тех пор, покуда
стройная  спина  мисс Дженни и прямые несгибаемые поля ее шляпки не скрылись
из виду.


     Но  это  был  не  последний.  Неделю  спустя  рано  утром  в  одной  из
негритянских  хижин  в  городе  нашли Саймона. Неведомая рука каким-то тупым
орудием проломила его седую голову.
     --  В  чьем доме? -- спросила мисс Дженни по телефону. "В доме женщины по
имени  Мелони  Гаррис",  -- ответил голос. Мелони.. Мел... Перед глазами мисс
Дженни  промелькнуло лицо Белл Митчелл, и она вспомнила молодую мулатку, чья
кокетливая  наколка, фартук, а также стройные блестящие икры придавали такую
пикантность   вечеринкам   Белл   и  которая  ушла  от  нее,  чтобы  открыть
косметический салон. Мисс Дженни поблагодарила и повесила трубку.
     --  Старый  седой распутник, -- сказала она, отправилась в кабинет Баярда
и  села. -- Так вот на что пошли церковные деньги, которые он "дал взаймы". А
я-то думала...
     Стройная,  безукоризненно  прямая,  она сидела на стуле, праздно сложив
на  коленях  руки.  "Да,  это  действительно  последний",  --  подумала  она.
Впрочем,  нет,  он  ведь  не совсем Сарторис, у него была хоть какая-то тень
здравого смысла, тогда как остальные...
     --  Пожалуй,  мне пора немножко заболеть, -- сказала мисс Дженни, которая
не провела ни единого дня в постели с тех пор, как ей исполнилось сорок.
     И  именно так она и поступила. Улеглась в постель, подложила под голову
множество  подушек,  надела  легкомысленный  кружевной  чепец и не разрешила
звать  никаких  врачей, кроме доктора Пибоди, который явился с неофициальным
визитом  и  в  течение  получаса покорно слушал, как больная вымещала на нем
свою  хандру  и  рецидив  негодования  из-за  фиаско  с  мазью. Здесь же она
ежедневно  совещалась  с  Айсомом  и  Элнорой  и  в самые неожиданные минуты
яростно  обрушивалась  на Айсома и Кэспи, которые торчали во дворе у нее под
окном.
     Младенец  и  невозмутимая, увенчанная ярким тюрбаном гора, которая была
к  нему  приставлена, тоже проводили большую часть дня в этой комнате; здесь
же  была Нарцисса, и все три женщины часами шушукались, совместно предаваясь
некой  оргии экстатического самоотречения, между тем как предмет оного спал,
переваривая пищу, просыпался, заново наполнял свой желудок и снова засыпал.
     --   Он  безусловно  Сарторис,  --  сказала  мисс  Дженни,  --  но  только
усовершенствованного  образца. У него нет их безумного взгляда. Я думаю, тут
все дело в имени Баярд. Мы хорошо сделали, что назвали его Джонни.
     --  Да,  --  промолвила  Нарцисса, с тихой и безмятежной грустью глядя на
спящего сына.


     И  здесь  мисс Дженни оставалась, пока не истекло ее время. Три недели.
Она  назначила  дату  заранее,  еще  до  того  как легла в постель, и стойко
выдержала  срок,  отказавшись встать даже для того, чтобы присутствовать при
крещении.  Этот  день  пришелся  на  воскресенье.  Был  конец июня, и аромат
жасмина  ровными  волнами  вливался в окна. Нарцисса и кормилица в еще более
ярком,  чем  обычно, тюрбане принесли к ней в комнату младенца, выкупанного,
надушенного  и  облаченного  в приличествующие церемонии одежды, а потом она
услышала,  как  они  уехали  в коляске, и в доме опять стало тихо. Занавески
мирно  колыхались  на  окнах,  и  солнечный  ветерок вносил в комнату мирные
запахи  лета  и  звуки  --  щебетанье птиц, воскресный звон колоколов и голос
Элноры  --  слегка  приглушенный по случаю ее недавней утраты, однако все еще
мягкий  и  звучный.  Занятая  приготовлением  обеда, она двигалась по кухне,
напевая  грустную  бесконечную  песню  без  слов, но, случайно обернувшись и
увидев  в дверях мисс Дженни, еще слабую, но, как всегда, тщательно одетую и
прямую, мгновенно умолкла.
     --  Мисс  Дженни!  Да  что  ж  это  такое!  Ступайте  обратно в постель.
Позвольте, я вам помогу.
     Но мисс Дженни решительно продвигалась вперед,
     -- Где Айсом?
     -- Он в сарае. Ступаете обратно в постель. Я мисс Нарциссе скажу.
     --  Оставь  меня  в  покое,  -- заявила мисс Дженни. -- Мне надоело сидеть
дома. Я еду в город. Позови Айсома.
     Элнора  все  еще  пыталась  возражать,  но мисс Дженни твердо стояла на
своем,  и  Элнора подошла к дверям, кликнула Айсома и разразилась множеством
зловещих предсказаний, но тут появился Айсом.
     --  Вот,  возьми,  --  сказала  мисс  Дженни,  вручая ему ключи. -- Выведи
автомобиль.
     Айсом  удалился,  и  мисс  Дженни  медленно  последовала за ним. Элнора
поплелась  было  следом, преисполненная мрачной заботливости, но мисс Дженни
отправила  ее  обратно  на  кухню, перешла через двор и уселась в автомобиль
рядом с Айсомом.
     --  Смотри  у меня, парень, будь осторожен, а не то я сама сяду за руль,
-- сказала она ему.
     Когда  они добрались до города, на стройных шпилях, поднимавшихся среди
деревьев  к  пухлым летним облакам, лениво звонили колокола. На окраине мисс
Дженни  велела  Айсому  свернуть  в  заросший  травой  переулок,  и, проехав
немного дальше, они вскоре остановились у железных ворот кладбища.
     --  Хочу  посмотреть  могилу  Саймона,  --  пояснила  она.  -- В церковь я
сегодня не пойду -- я достаточно просидела в четырех стенах.
     От  одной  этой мысли она слегка оживилась, как мальчишка, сбежавший из
школы.
     Негритянское  кладбище  располагалось  за  главным  кладбищем,  и Айсом
повел  мисс  Дженни  на могилу Саймона. Похоронное общество, членом которого
был  Саймон,  позаботилось  о  его  могиле, и теперь, через три недели после
похорон,  холмик  все  еще был покрыт венками, но цветы осыпались, и с мирно
ржавеющих  проволочных остовов свисала жалкая кучка поникших стеблей. Элнора
или  кто-то  другой  успели  побывать  здесь до мисс Дженни, и вокруг могилы
неровными  рядами  были  натыканы фарфоровые черепки и кусочки разноцветного
стекла.
     --  Я думаю, ему тоже надо поставить надгробный камень, -- громко сказала
мисс  Дженни и, обернувшись, увидела, что обтянутые комбинезоном ноги Айсома
лезут  на  дерево, вокруг которого с сердитыми криками мечутся два дрозда. --
Айсом!
     --  Да,  мэм.  --  Айсом  послушно соскочил на землю, и птицы выпустили в
него последний залп истерической брани.
     Они  вошли  на  кладбище  для белых и теперь проходили между мраморными
глыбами.  На равнодушном камне были высечены хорошо знакомые ей имена и даты
в   их   мирной   суровой   простоте.   Кое-где   памятники   были  увенчаны
символическими  урнами  или  голубками  и  окружены  аккуратно подстриженным
газоном;  свежая зелень резко выделялась на фоне белого мрамора, синего неба
с   пятнами   облаков   и   черных  можжевельников,  из  которых  доносилось
бесконечное  монотонное  воркованье  голубей. То тут, то там на бело-зеленом
узоре   пестрели   еще  не  увядшие  яркие  цветы,  и  вот  уже  среди  купы
можжевельников  появилась  каменная  спина  Джона  Сарториса  и его надменно
простертая  рука,  а  за  деревьями круто врезался в долину высокий отвесный
обрыв.
     Могила  Баярда  тоже  представляла  собой  бесформенную  груду  увядших
цветов,  и  мисс  Дженни  велела  Айсому  собрать  их  и  унести.  Каменщики
готовились  выложить  вокруг могилы бордюр, и неподалеку уже лежал прикрытый
парусиной  надгробный камень. Она подняла парусину и прочитала четкую свежую
надпись:  "БАЯРД  САРТОРИС.  16 мая 1893 -- 11 июня 1920". Это лучше. Просто.
Теперь  уже  нет  ни  одного  Сарториса,  который мог бы выдумать что-нибудь
витиеватое.  Эти  Сарторисы  даже  в  земле  не  могут  лежать спокойно, без
тщеславия  и  спеси. Рядом с могилой стоял еще один надгробный камень, точно
такой  же,  если  не считать надписи. Но хотя в этой могиле не было праха, в
надписи  тоже  безошибочно угадывался стиль Сар-торисов, и потому все вместе
производило   впечатление   похвальбы   в   пустой  церкви.  Впрочем,  здесь
чувствовалось  и  что-то  другое  -- казалось, будто веселый, бесшабашный дух
юноши,  который  всегда  высмеивал  завещанное  предками  угрюмое напыщенное
фанфаронство,  даже  несмотря  на  то  что  кости  его покоились в неведомой
могиле  далеко  за  морем,  каким-то  образом  сумел  смягчить дерзкий жест,
которым они его напутствовали:

     ЛЕЙТЕНАНТ ДЖОН €АРЮРИС
     К.В.Ф.
     убит в бою 5 июля 1918 года

     "Я носил его на орлиных крыльях
     И принес его к Себе".

     Легкий  ветерок,  словно  долгий вздох, прошелестел в можжевельниках, и
ветви  горестно закачались. Над неподвижными рядами мраморных глыб монотонно
ворковали голуби. Айсом воротился и унес еще одну охапку увядших цветов.
     Надгробие  старого  Баярда  тоже было скромным, ибо он появился на свет
слишком  поздно  для  одной  войны  и слишком рано для другой, и мисс Дженни
подумала  о  том,  какую  злую  шутку  сыграло с Баярдом Провидение, сначала
лишив  его  возможности  стать  головорезом,  а  потом  отказав  ему  даже в
привилегии  быть  похороненным  людьми,  которые  могли  бы  сочинить  и ему
какой-нибудь  панегирик.  Разросшиеся  можжевельники  почти  совсем  закрыли
могилы  его  сына  Джона  и  невестки.  Солнечный свет проникал к ним только
редкими   бликами,   испещряя  выветрившийся  камень  затейливым  пунктирным
узором,  и  надписи  можно  бы