о он не
лежал беспомощно на спине на расстоянии двух ярдов.
     --  Подойдите поближе! -- скомандовал он. Она встала и крепко вцепилась в
книгу.
     --  Я  ухожу,  --  сказала она. -- Я велю Саймону быть поблизости, чтоб он
услышал, если вы его позовете. До свидания.
     -- Подождите! -- воскликнул он. Она быстро пошла к дверям.
     -- До свидания.
     --  Но вы же только что сами сказали, что нельзя оставлять меня одного с
черномазыми.
     Она помедлила у дверей, и он с холодной хитростью добавил:
     --  Ведь  тетя  Дженни  просила  вас со мной посидеть. Что ж я ей теперь
скажу?  Почему  вы  боитесь  человека,  который  лежит  на  спине в чугунной
смирительной рубашке?
     Но она только смотрела на него своими спокойными безнадежными глазами.
     --  Ну,  раз  так,  то  идите.  -- Голова Баярда дернулась на подушке, он
снова  уставился  в  окно,  и  тогда  Нарцисса  вернулась  и села. Он кротко
спросил:  --  Как  называется  эта  книга?  -- и, услыхав ответ, сказал: -- Ну,
ладно, читайте. Я все равно скоро усну.
     Она  раскрыла  книгу  и  стала  скороговоркой читать, словно прячась за
ширмой  слов,  которую  воздвигал  между  ними ее голос. Она читала, склонив
голову  над  книгой и чувствуя, как проходит время, с которым она, казалось,
старается  бежать  наперегонки. Баярд не шевелился. Она дочитала фразу и, не
поднимая головы, умолкла, но он тотчас заговорил:
     -- Читайте дальше, я не сплю. Может, на этот раз мне больше повезет.
     Близился  полдень.  Где-то каждые пятнадцать минут били часы, и во всем
доме  не  слышалось больше ни звука. Саймон давно уже прекратил свою возню в
прихожей,  но  иногда  до  Нарциссы  доносилось  какое-то  глухое, невнятное
бормотанье.  Листья на ветке за окном висели неподвижно, и в знойном воздухе
сливалось  в  сонный  гул  множество  разнообразных  звуков -- голоса негров,
чавканье  животных  на  скотном  дворе,  ритмичные  стоны  водяного  насоса,
нестройное  кудахтанье  кур  в  саду  под  окном  и  нечленораздельные крики
Айсома, который их разгонял.
     Баярд  уснул,  и  когда Нарцисса это поняла, она поняла также, что сама
не  заметила,  как  перестала читать. Она сидела, держа на коленях раскрытую
книгу,  слова  которой не оставили никакого следа у нее в голове, и смотрела
на  его  спокойное  лицо.  Оно  опять  напоминало бронзовую маску, с которой
болезнь   смыла   неистовый  пыл  страстей,  но  эти  страсти,  лишь  слегка
облагороженные, все еще дремали где-то в глубине.
     ...Она  отвернулась  от  него  и,  уронив  неподвижные руки на страницы
раскрытой  книги,  стала  смотреть  в окно. Занавески не шевелились. Горячие
пальцы   солнца   перебирали   неподвижные   листья   на   ветке,  наискосок
пересекавшей  оконную  раму, а сама Нарцисса как будто утратила все признаки
жизни  --  она  дышала  так  тихо,  что  легкая  ткань  ее  платья  совсем не
колебалась  на  груди,  --  сидела и думала, что вожделенный покой ей суждено
обрести лишь в таком мире, где совсем не будет мужчин.
     Часы  пробили  двенадцать.  На  лестнице  тотчас же послышалось тяжелое
хриплое  дыхание, и, прокравшись по прихожей, словно огромная крыса, в дверь
просунул голову Саймон, напоминавший прародителя всех обезьян.
     -- Он еще спит? -- хриплым шепотом спросил он.
     -- Тш-ш. -- Нарцисса предостерегающе подняла руку.
     Саймон на цыпочках вошел в комнату, пыхтя и шаркая ногами.
     -- Тише, -- быстро проговорила Нарцисса, -- ты его разбудишь.
     -- Обед готов, -- тем же хриплым шепотом возвестил Саймон.
     --  Неужели нельзя подождать, пока он проснется? -- прошептала Нарцисса и
встала,  чтоб  его  остановить,  но он уже прокрался к столу и начал неловко
рыться  в  стопке  книг,  которые  в конце концов с грохотом рухнули на пол.
Баярд открыл глаза.
     - О господи, -- сказал он. -- Ты уже опять.
     --  Похоже,  что мы с мисс Бенбоу так-таки его разбудили! -- в притворном
ужасе воскликнул Саймон.
     --  Не понимаю, почему ты не можешь спокойно смотреть, как человек лежит
с  закрытыми глазами, -- сказал Баярд. -- Слава богу, что вы не размножаетесь,
как москиты.
     --  Вы  его  только  послушайте,  --  отвечал  Саймонт. - Ложится спать --
ворчит, просыпается -- опять ворчит. Элнора вам обед приготовила.
     --  Почему  ж  ты  его  не принес? -- спросил Баярд. г~ И для мисс Бенбоу
тоже. Но может быть, вы предпочитаете обедать внизу?
     Всеми  своими движениями Саймон являл карикатуру на самого себя. Теперь
он принял вид оскорбленного достоинства.
     -- Столовая -- вот подобающее место для гостей, -- произнес он.
     --  Да,  да,  --  сказала  Нарцисса.  --  Я пойду вниз. Не надо доставлять
Саймону столько хлопот.
     -- Никаких хлопот нет, -- отвечал Саймон, -- да только это...
     --  Я  спущусь  вниз,  а  ты  ступай  и принеси поднос мистеру Баярду, --
сказала Нарцисса.
     --  Да,  мэм,  --  отвечал  Саймон,  направляясь  к  двери.  --  Вы можете
спускаться вниз. Элнора сразу же вам подаст.
     С этими словами он вышел из комнаты.
     -- Я пыталась... -- начала Нарцисса.
     --  Знаю,  --  перебил  ее Баярд, -- он никому не даст поспать в обеденное
время.  А  вы  лучше  скорей  идите  обедать,  а то он утащит все обратно на
кухню. И ради меня можете не торопиться.
     --  Можете не торопиться? Что вы этим хотите сказать? -- Она остановилась
у дверей.
     -- Вы, наверное, уже устали.
     --   Ах,  вот  оно  что,  --  отозвалась  она  и  постояла  еще  немного,
погрузившись в свое тихое отчаяние.
     --  Послушайте,  --  сказал  он  вдруг.  -- Вы что, плохо себя чувствуете?
Может, вам лучше уехать домой?
     -- Нет, -- отвечала она, выходя из комнаты. -- Я скоро приду.
     Она  в  одиночестве  сидела  за  столом в сумрачной столовой, а Саймон,
отправив  Айсома  с  подносом  наверх  к  Баярду,  суетился  вокруг, усердно
потчевал   ее  различными  блюдами  или,  прислонясь  к  буфету,  произносил
бессвязный  монолог,  который  не  имел  начала  и  едва ли мог когда-нибудь
прийти  к  концу. Монолог этот непринужденно лился у нее за спиной, пока она
шла  через  прихожую,  а когда она остановилась у парадной двери, он все еще
продолжался   сам   по   себе,   словно  зачарованный  самим  фактом  своего
существования и приводимый в движение своею собственной инерцией.
     Возле  крыльца  под  нестерпимо  белым  солнечным  светом  переливалась
яркими  пятнами  клумба  с  шалфеем.  За  нею  в  полуденном  зное трепетала
подъездная   дорожка,   перекрытая  сводом  листвы  дубов  и  белых  акаций;
прохладным  зеленым  туннелем  спускаясь  к воротам, она вливалась в горячую
ленту  шоссе.  По  другую  сторону  шоссе  простирались  поля  и застывшие в
безветрии  перелески,  растворяясь  в  мерцающей  июльской  дымке у подножья
голубых холмов.
     Нарцисса  в  своем  белом  платье немного постояла у дверей, прижавшись
щекой  к  прохладному  и  гладкому  косяку,  в  легком  сквозняке,  тянувшем
неизвестно  откуда  при  полной  неподвижности  листьев; Саймон уже убрал со
стола,  и  это легкое дуновение, слишком теплое, чтоб его можно было назвать
ветерком, доносило из кухни ленивое бормотанье сонных голосов.
     Наконец,  она  услышала  наверху какое-то движение, вспомнила, что туда
пошел  Айсом  с  обедом  для Баярда, повернулась, открыла дверь в гостиную и
вошла.  Свет,  пробивавшийся  в  узкую щель между плотно закрытыми ставнями,
еще  больше  сгущал  темноту.  Она  подошла  к  роялю,  постояла возле него,
касаясь  рукой его пыльной поверхности, и ей представилось, как мисс Дженни,
прямая  и  несгибаемая,  сидит  возле него на стуле. Потом она услышала, как
Айсом  спускается  с  лестницы;  вскоре  его шаги замерли на противоположном
конце  прихожей,  и  тогда  она  выдвинула  табурет, села и положила руки на
закрытую крышку рояля.
     Саймон,  бормоча  что-то  себе  под нос, снова вошел в столовую, теперь
уже  с  Злнорой,  и они, гремя посудой, переговаривались лишенными согласных
словами.   Разобрать  их  было  нельзя,  и  до  Нарциссы  доносилось  только
повышение  и  понижение  мягких  голосов.  Потом они ушли, а она все сидела,
уронив  руки  на  прохладное  дерево,  в тихой темной комнате, где как будто
застоялось даже самое время.
     Бой  часов раздался опять, и она встрепенулась. "Я плакала", -- подумала
она.
     --  Я  плакала, -- проговорила она грустным шепотом, упиваясь собственным
одиночеством   и  горем.  Остановившись  перед  высоким  зеркалом  у  дверей
гостиной,  она  пристально  посмотрела на свое смутное отражение и кончиками
пальцев  легонько  коснулась  глаз.  Потом  двинулась  дальше, но у подножья
лестницы  снова  остановилась,  прислушиваясь.  После этого быстро поднялась
наверх, прошла через комнату мисс Дженни в ее ванную и вымыла там лицо.
     Баярд  лежал  в  том  же положении, в каком она его оставила. Теперь он
курил  папиросу, между затяжками небрежно стряхивая пепел в блюдце, стоявшее
возле него на кровати.
     -- Ну, что? -- спросил он.
     --  Вы так весь дом сожжете, -- сказала она, убирая блюдце. -- Мисс Дженни
никогда бы этого не допустила.
     --  Знаю,  --  застенчиво  согласился он, и Нарцисса придвинула к кровати
стол и поставила на него блюдце.
     -- Так вам будет удобно? --- Да, спасибо. Вы сыты?
     -- О да. Саймон очень старался. Почитать вам еще, или вы хотите спать?
     -- Почитайте, если вам не трудно. Я, наверное, бо лыне не усну.
     -- Это что, угроза?
     Он быстро взглянул на нее, когда она садилась и брала в руки книгу.
     --  Что  с  вами  случилось?  Перед  обедом вы вели себя как-то странно.
Саймон дал вам чего-нибудь выпить?
     --  Нет,  что  вы.  -- Она нервно засмеялась и открыла книгу. -- Я забыла,
где  мы  остановились.  Вы помните... впрочем, вы ведь уснули. Начать с того
места,  где  вы  перестали  слушать?  --  говорила  она, быстро переворачивая
страницы.
     --  Нет,  читайте откуда попало. По-моему, там все одно и то же. Если вы
подвинетесь немного ближе, я, пожалуй, не усну.
     -- Можете спать, если вам хочется. Мне все равно.
     --  Вы  хотите  сказать, что не подвинетесь? -- спросил он, подняв на нее
сумрачный взгляд.
     Она  подвинула  стул  ближе к кровати, снова открыла книгу и продолжала
ее листать.
     --  Кажется,  это было где-то здесь, -- неуверенно проговорила она. -- Да,
пожалуй.
     Прочитав  про себя несколько строчек, она начала читать вслух, дочитала
до   конца  страницы,  и  тут  голос  ее  в  замешательстве  прервался.  Она
перевернула еще страницу, потом открыла ее опять.
     --  Это  я  уже  читала,  теперь  я  вспомнила. -- Она продолжала листать
книгу,  и  ее  безмятежное  чело  чуточку затуманилось. -- Наверное, я и сама
уснула,  --  сказала она, глядя на него дружелюбно и немножко смущенно. -- Мне
кажется, что я прочла уже сотню страниц.".
     -- Начните с любого места, -- повторил он.
     -- Нет, обождите, это здесь.
     Она  снова начала читать и наконец нашла прерванную нить повествования.
Поднимая  глаза,  она  всякий  раз  ловила  устремленный  на  себя спокойный
сумрачный  взгляд.  Вскоре  Баярд  перестал на нее смотреть, и, заметив, что
глаза  его  закрыты,  она  решила,  что  он  спит, дочитала до конца главы и
умолкла.
     -- Я еще не сплю, -- сонным голосом пробормотал Баярд.
     Однако  Нарцисса  не  стала  читать  дальше,  и тогда он открыл глаза и
попросил  папиросу. Она отложила книгу, чиркнула спичкой, дала ему прикурить
и снова взялась за книгу.
     День  клонился  к вечеру. Негры ушли, и в доме не было слышно ни звука,
кроме  боя  часов через каждые пятнадцать минут; на дворе под низкими косыми
лучами  солнца все больше сгущались тени, мирные предвестники сумерек. Баярд
спал,  несмотря  на  уверенность  в  том,  что  не  уснет, и вскоре Нарцисса
умолкла  и закрыла книгу. Его длинное тело, напряженно вытянувшись, лежало в
гипсе  под простыней, и при виде неподвижного дерзкого лица и жалкой пародии

на  то,  чем  он  был до того, как разбился, она почувствовала, как ее тихую
печаль  заливает бесконечная жалость к нему. Он совершенно лишен каких бы то
ни  было  привязанностей, он такой... такой жесткий... Нет, это не то слово.
Однако  слово  "холодный" от нее ускользало: жесткость она еще могла понять,
но холодность -- нет.
     День  отходил,  и  вечер  вступал  в свои права. Она сидела в раздумье,
спокойно  и  тихо  глядя  в  окно,  за которым в полном безветрии все так же
неподвижно  висели  на  ветке  листья,  сидела,  словно  ожидая кого-то, кто
скажет  ей,  что делать дальше, утратив всякое представление о времени -- оно
превратилось  в  неторопливый  темный  поток, в который она всматривалась до
тех пор, пока магия воды не изгнала прочь и самую воду.
     Неожиданно   он   издал  какой-то  нечленораздельный  звук,  и,  быстро
повернув  голову,  она  увидела,  что  тело его чудовищно скорчилось в своем
гипсовом  корсете,  руки  сжались  в  кулаки, зубы жутко оскалились, а когда
она,  побелев  от  ужаса,  неподвижно застыла на стуле, он издал тот же звук
снова.  Дыхание  со  свистом  вырывалось  сквозь  плотно  сжатые  зубы, и он
закричал  --  сначала  нечленораздельно,  а  потом  из  его рта полился поток
грубой  брани, а когда она, наконец, вскочила и остановилась, прижав к губам
руки,  тело  его  обмякло  и  из-под влажного от испарины лба в нее вперился
неотступный  взгляд  широко  раскрытых  глаз, в которых затаился ужас, дикая
холодная ярость и отчаяние.
     --  Он  в  тот  раз  чуть в меня не попал, -- выговорил он хриплым слабым
голосом,  все  еще  не  сводя  с  нее  широко  раскрытых  глаз,  из  которых
постепенно  уходила  боль.  --  На  меня  как бы петлю накинули, и стоило ему
выстрелить,  она  затягивалась  все  туже  и  туже.  --  Он принялся теребить
простыню,  стараясь  притянуть  ее  к  лицу.  --  Вы  можете дать мне носовой
платок? Он там, в верхнем ящике.
     --  Да,  да,  --  пролепетала  Нарцисса;  дрожа всем телом, она подошла к
комоду  и,  чтобы  не  упасть,  прислонилась к нему, потом вытащила платок и
вернулась  к  кровати.  Сначала она попыталась вытереть ему лицо, но в конце
концов он отобрал у нее платок и вытер его сам.
     --  Вы меня напутали, -- простонала она, -- вы так ужасно меня напугали. Я
думала...
     --  Простите,  --  коротко  отозвался  он.  --  Я  не  нарочно.  Дайте мне
закурить.
     Она  протянула  ему папиросу, чиркнула спичкой, но рука ее так дрожала,
что  ему  снова пришлось схватить ее запястье, и, не выпуская его, оп сделал

несколько  глубоких  затяжек.  Она  попыталась высвободить свою руку, но его
пальцы  были тверды как сталь, а со трепещущее тело выдавало ее, и она снова
опустилась  па  стул,  глядя  на  него  с  ужасом  и неприязнью. Он быстро и
судорожно  втягивал  в себя дым и, все еще держа ее руку, неожиданно и грубо
заговорил  о  своем покойном брате. Этот страшный рассказ не имел начала, он
был  ужасающе, бессмысленно жестоким, временами циничным и грубым, но именно
благодаря   своей  ожесточенности  не  казался  оскорбительным,  а  грубость
удерживала  его  от непристойности. А подо всем этим отчаянно билась упрямая
ложная  гордость,  и  Нарцисса сидела, глядя на Баярда зачарованным от ужаса
взглядом,  прижав  к  губам  одну  руку,  между  тем  как вторая, напряженно
сжавшись, застыла в его стальных пальцах.
     --  Он  шел  зигзагом,  и  потому  я никак не мог попасть в этого немца.
Только  я  наведу  прицел  на  немца,  Джон  выныривает  между  нами,  и мне
приходится  делать  горку, чтобы один из них не всадил в меня очередь. Скоро
он  прекратил  свои  зигзаги.  Я  как  увидел, что он скользит на крыло, так
сразу  понял, что ему конец. Потом вижу, у него по крылу ползет огонь, а сам
он  смотрит  назад.  Не  на  немца  смотрит, а на меня. Немец тогда перестал
стрелять,  и  мы  все  трое вроде как бы спокойно на месте сидим. Я никак не
мог  понять,  что  Джон  собирается  делать, как вдруг смотрю -- он ноги вниз
спускает.  Потом он глянул на меня, показал мне нос -- он всегда так делал, --
махнул   рукой  на  немца,  оттолкнул  ногами  машину,  чтоб  не  мешала,  и
выпрыгнул.  Он прыгнул ногами вперед. Когда падаешь ногами вперед, далеко не
уйдешь,  и  он  очень  скоро  лег  плашмя. Прямо под нами висела тучка, и он
плюхнулся  на  нее  животом. Когда вот так брюхом вниз шлепнешься с высоты в
воду,  то кажется, что сейчас у тебя сразу все кишки вон. Но под этой тучкой
я  никак  не  смог  его  поймать.  Я  спустился  раньше,  чем  он мог из нее
выбраться  --  я  это  точно  знаю,  потому что когда я очутился под ней, его
машина  вынырнула прямо на меня, вся в огне. Я было рванул в сторону, но это
проклятое  корыто  сделало  свечку,  вильнуло  вбок  и  снова на меня, и мне
пришлось  от  него  увертываться. И потому-то я и не смог его поймать, когда
он  из этой тучи вынырнул. Я быстро пошел вниз и, когда понял, что я уже под
ним,  посмотрел  еще раз. Но я никак не мог его найти и решил, что, наверно,
надо  спускаться  ниже, и спикировал еще. Я увидел, как его машина врезалась
в  землю  милях  в  трех от этого места, но Джона я больше не видел. А потом
они стали стрелять в меня с земли...
     Он  все  говорил  и  говорил, и ее рука, оторвавшись от губ, скользнула
вниз по другой руке и начала теребить его пальцы.
     -- Пустите, пожалуйста, пустите, -- шептала она.
     Он  умолк, посмотрел на нее и разжал пальцы, но не успела она подумать,
что  наконец  свободна,  как  они  сжались  снова  и  теперь охватили оба ее
запястья.  Она  пыталась  вырваться, глядя на него отчаянным взглядом, но он
только оскаливал зубы и все крепче прижимал к кровати ее скрещенные руки.
     --   Пустите,   пожалуйста,   пустите,   --  умоляла  Нарцисса,  стараясь
высвободиться;  она  чувствовала,  как  кости  ее  запястий поворачиваются в
коже,  словно  в висящей мешком одежде, видела мрачные глаза Баярда и хищный
оскал  его  зубов и вдруг покачнулась на стуле, голова ее упала на плененные
руки, и она истерически зарыдала в отчаянии и безнадежной тоске.


     Скоро  в  комнате  опять  воцарилась  мертвая  тишина, и Баярд повернул
голову  и посмотрел на ее темный затылок. Убрав свою руку, он увидел, что на
том  месте,  где  он  сжимал  ее  запястья,  от  них  отхлынула кровь, и они
побелели.  Но  даже  и тогда она не шелохнулась, и он снова уронил свою руку
на  ее  запястье  и  лежал спокойно, и через некоторое время даже ее дрожь и
трепет утихли.
     --  Простите,  --  сказал он, -- я больше не буду. Он видел только макушку
ее темной головы, а руки ее безвольно лежали под его рукой.
     -- Простите, -- повторил он, -- я больше не буду.
     --  Вы больше не будете с такой скоростью носиться на этом автомобиле? --
не шевелясь, глухим голосом спросила она.
     -- Что?
     Она  ничего не ответила, и он медленно, с невыносимой болью в скованном
гипсом  теле,  стал  поворачиваться на бок, закусив губу и тихонько ругаясь,
пока не смог положить ей на голову вторую руку.
     --  Что  вы  делаете?  --  спросила она, все еще не поднимая головы. -- Вы
опять сломаете ребра.
     -- Да, -- согласился он, неловко гладя ее волосы.
     --  В  том-то  и  беда, -- проговорила она. -- Вот так вы вечно... Вредите
самому  себе,  только чтобы напугать других. И никакого удовольствия вам это
не доставляет.
     --  Никакого,  --  согласился  он  и,  чувствуя,  как  в  грудь впиваются
раскаленные  иглы,  твердой неловкой рукой продолжал гладить ее по голове. В
далекой   вышине   над   ним  сверкали  страшные  черные  звезды,  а  вокруг
простирались  долины тишины и покоя. Наступал вечер, в комнате уже сгущались
тени,  они  растворялись  во  мгле,  а  за окном рассеянным, почти осязаемым
сияньем  неведомо  откуда  струился  бледный  солнечный свет. Где-то уныло и
грустно замычали коровы. Нарцисса наконец поднялась и пригладила волосы.
     --  Вы  совсем  скрючились.  Если  вы будете и дал