дностволку  веревочкой  перевязывал.  Помните ту одностволку, мистер Баярд?
Здорово  она стреляла. А сколько мы в этих лесах черных белок перебили! Да и
кроликов тоже.
     Баярд  сидел  прислонившись  к стволу. Он смотрел на верхушки деревьев,
на  далекое  блеклое  небо,  и  папироса  медленно  догорала  у него в руке.
Нарцисса  взглянула  на  его  мрачный  профиль,  четко  обрисованный в свете
фонаря,  и  теснее  прижалась  к  нему.  Но  он  не  шелохнулся, и тогда она
положила  руку  в  его  ладонь.  Но  рука  его  тоже  осталась  недвижимой и
холодной,  и  он  опять  ушел  от  нее в пустынные высоты своего отчаяния. А
Кэспи  густым  и  низким  голосом  уже снова неторопливо произносил какие-то
лишенные согласных слова, и в его речи сквозила мягкая печаль.
     --  Да,  мистер  Джонни  здорово стрелял. Помните, в тот раз, когда мы с
вами и с ним...
     Баярд встал, бросил папиросу и старательно затоптал ее ногой.
     -- Пошли, -- сказал он. -- Видно, им его не загнать.
     Он  помог  Нарциссе  подняться,  повернулся  и пошел вперед. Кэспи тоже
встал,  отвязал  коровий  рог и приложил его к губам. Чистый тоскливый звук,
нарастая,  долго  звучал  у них в ушах, потом отозвался гулким эхом и замер,
бесследно растаяв в немой темноте.
     Была  уже  полночь,  когда  они,  оставив  Кэспи  и  Айсома у дверей их
хижины,  пошли  по  тропинке  к  дому.  Вскоре  из тьмы возник сарай и между
стройными,  почти  оголенными  деревьями  на  фоне  подернутого  дымкой неба
появился  дом. Баярд открыл калитку, Нарцисса прошла в сад, он последовал за
ней,  закрыл  калитку,  повернулся,  увидел,  что  она  стоит  рядом, и тоже
остановился.
     --  Баярд,  --  прошептала  она, наклоняясь к нему, и тогда он обнял ее и
стоял,  глядя  поверх  ее  головы  в небо. Она взяла его лицо обеими руками,
притянула  к  себе,  но губы его были холодны, и, ощутив на них горький вкус
обреченности  и  рока,  она на минуту прижалась к нему, уронив голову ему на
грудь.
     После  этого  она  ни  за  что не соглашалась ходить с ним на охоту. Он
стал  ходить  один и, возвращаясь уже перед рассветом, бесшумно раздевался и
осторожно  проскальзывал в постель. Когда он затихал, Нарцисса прижималась к
нему  теплым  сонным  телом  и тихонько произносила его имя. Так они лежали,
обнявшись  в  темноте, ненадолго укрытые от его отчаяния и отгородившиеся от
его неизбежной судьбы.





2



     --  Итак,  --  с  живостью заметила мисс Дженни за супом, -- ваша жена вас
покинула, и теперь вы наконец нашли время навестить родственников.
     Хорес улыбнулся.
     --  По  правде  говоря,  я приехал к вам чего-нибудь поесть. Сомневаюсь,
чтобы  даже  одна женщина из десяти обладала способностью вести хозяйство, а
что до меня, то я наверняка не домосед.
     --  Вы хотите сказать, что даже у одного мужчины из десяти не хватит ума
жениться на хорошей кухарке, -- поправила его мисс Дженни.
     --  Может  быть,  у  них  как раз ровно столько ума и уважения к другим,
чтобы не портить хороших кухарок, -- предположил он.
     --  Да, -- согласился молодой Баярд, -- даже кухарка бросает работу, когда
выходит замуж.
     --   Что   правда,   то   правда,  --  подтвердил  Саймон.  Облаченный  в
накрахмаленную  рубашку  без  воротника  и  в  воскресные  брюки  (был  день
Благодарения),  он  стоял,  картинно  прислонись  к буфету, и в добавление к
своим  обычным  запахам  издавал  еще еле уловимый запах виски. -- Когда мы с
Ефронией  поженились,  то мне за первые два месяца пришлось четырежды искать
ей место.
     -- Саймон, наверное, женился на чужой кухарке, -- заметил доктор Пибоди.
     --  По-моему,  лучше  жениться  на  чужой  кухарке, чем на чужой жене, --
отрезала мисс Дженни.
     -- Перестаньте, мисс Дженни, -- укоризненно заметила Нарцисса.
     --  Прошу  прощения,  --  тотчас  отозвалась  мисс  Дженни. -- Я это не по
вашему  адресу  сказала, Хорес, мне просто так в голову пришло. Я говорила с
вами,  Люш Пибоди. Вы думаете, что если вы шестьдесят лет подряд обедаете за
нашим  столом  в  день Благодарения и на рождество, то вам можно приезжать в
мой дом, чтоб надо мной же издеваться?
     -- Перестаньте, мисс Дженни! -- повторила Нарцисса.
     Хорес положил ложку, и Нарцисса взяла под столом его руку.
     --  О  чем  вы  там толкуете? -- Старый Баярд, у которого за вырез жилета
была заткнута салфетка, опустил ложку и поднес к уху ладонь.
     --  Ни  о  чем,  --  отвечал  ему  молодой  Баярд,  --  тетя  Дженни опять
пререкается с доктором. Пошевеливайся, Саймон.
     Саймон,  с интересом прислушиваясь к перебранке, начал не спеша убирать
со стола суповые тарелки.
     --  Да,  --  продолжала  мисс  Дженни,  -- если этот старый осел Билл Фолз
намазал  дегтем  прыщик  у  Ба-ярда на физиономии и случайно его не убил, вы
должны  бегать  по  всей округе надувшись, как отравленный пес. А вы тут при
чем?  Ведь  это  не  вы  его  вылечили.  Может,  вы  эту  штуку сами на него
накликали?
     --  Саймон,  не  найдется ли у тебя куска хлеба или еще чего-нибудь, что
мисс  Дженни  могла  бы  положить себе в рот? -- с невинным видом осведомился
доктор Пибоди.
     Мисс  Дженни,  сверкнув  на  него глазами, с шумом откинулась на спинку
стула.
     -- Эй, Саймон! Ты жив или нет?
     Саймон  собрал тарелки и понес их из комнаты, гости сидели, стараясь не
смотреть  друг  другу  в  глаза,  а  мисс Дженни, укрывшись за баррикадой из
чашек, ваз, кувшинов и прочей посуды, продолжала неистовствовать.
     --  Билл  Фолз...  --  задумчиво  повторил  старый Баярд. -- Дженни, когда
Саймон  будет  собирать  ему корзинку, пусть зайдет ко мне в кабинет, у меня
там кое-что для него припасено.
     Речь  шла  о  пинте  виски, которую всегда вручали старику Фолзу в день
Благодарения  и  на рождество. В эти дни старик по ложечке оделял этим виски
своих  престарелых  бездомных  приятелей,  и  старый  Баярд неизменно просил
Дженни напомнить Саймону о том, чего никто из них никогда не забывал.
     -- Хорошо, -- согласилась она.
     Саймон  появился  с  огромным серебряным кофейником, поставил его возле
мисс Дженни и снова ушел на кухню.
     --  Кто  хочет  сейчас кофе? -- обратилась она ко всем. -- Баярд ни за что
не  сядет  за  стол без кофе. Вам налить, Хорес? -- Он отказался, и тогда, не
глядя на доктора Пибоди, она сказала: -- А вы, конечно, выпьете чашечку.
     --  Если вас не затруднит, -- кротко отозвался оп. Подмигнув Нарциссе, он
состроил похоронную мину.
     Мисс  Дженни  пододвинула  к себе две чашки. Появился Саймон с огромным
блюдом;  он  пронес его по комнате, изящно балансируя им у себя над головой,
и торжественно водрузил на стол перед старым Баярдом.
     --  Боже мой, Саймон, где ты ухитрился достать в такое время года целого
кита? -- спросил молодой Баярд.
     -- Да, это рыба так рыба, -- согласился Саймон.
     Рыба  действительно  была  необыкновенная.  Не  меньше  ярда в длину, с
седельный  чепрак  шириной,  ярко-красного  цвета,  она  бесшабашно  и  лихо
скалилась на блюде.
     --  Черт побери, Дженни, -- сердито проворчал старый Баярд. -- На что тебе
эта  дрянь?  Кому  вздумается  набивать  себе брюхо рыбой в ноябре, когда на
кухне полно опоссумов, индеек и белок?
     --  Кроме  тебя  здесь  есть еще люди, -- возразила она. -- Не хочешь -- не
ешь.  У  нас дома всегда подавали рыбу. Но эту миссисипскую деревенщину даже
под страхом смерти не отучишь от хлеба и мяса. Поди сюда, Саймон.
     Саймон,  водрузив  перед  старым Баярдом стопку тарелок, подошел к мисс
Дженни  с подносом, и она поставила на него две чашки кофе, которые он подал
старому  Баярду  и  доктору  Пибоди.  Потом мисс Дженни налила чашку себе, а
Саймон подал сахар и сливки. Старый Баярд, продолжая ворчать, резал рыбу.
     --  Я  ничего  не  имею  против рыбы в любое время года, -- сказал доктор
Пибоди.
     -- Еще бы! -- отрезала мисс Дженни.
     Он снова подмигнул Нарциссе и сказал:
     --  Только  я  люблю  ловить  рыбу  в  собственном пруду. Моя рыба более
питательна.
     -- У вас все еще есть пруд, док? -- спросил молодой Баярд.
     --  Да.  Но  в  этом году что-то неважно клюет. Прошлую зиму у Эйба была
инфлюэнца,  и  с  тех  пор  он поминутно засыпает, а мне приходится сидеть и
ждать,  пока  он  проснется, снимет с крючка рыбу и нацепит новую наживку. В
конце  концов  я стал привязывать ему к ноге веревку, и когда рыба клюнет, я
протягиваю  руку,  дергаю за веревку, и он просыпается. Вы должны как-нибудь
привезти ко мне жену, Баярд. Она еще не знает, какой у меня пруд.
     --  Разве  ты  его  не видела? -- спросил Баярд Нарциссу. Нет, она его не
видела.  --  Вокруг  него  стоят  скамейки  с  подставками  для ног и сделаны
перила,  чтобы  прислонять удочки, и к каждому рыбаку приставлен черномазый,
который  нацепляет наживку и снимает с крючка рыбу. Не понимаю, чего ради вы
кормите всех этих черномазых, док.
     --  Видите  ли,  они  у меня так давно, что я теперь не знаю, как от них
избавиться  --  разве  что  всех  разом утопить. Труднее всего их прокормить.
Весь  мой  заработок  на  них уходит. Если б не они, я б давным-давно бросил
практику.  Потому-то  я и стараюсь обедать в гостях -- каждый бесплатный обед
все равно что праздник для рабочего человека.
     -- Сколько их у вас, доктор? -- спросила Нарцисса.
     --  Я  даже  точно  не  знаю, -- отвечал он. -- Штук шесть или семь у меня
зарегистрировано,  а  сколько  там  еще дворняжек -- понятия не имею. Чуть не
каждый день я вижу какого-нибудь нового детеныша.
     Саймон слушал с жадным интересом.
     --  У  вас  случайно не найдется местечка, доктор? -- спросил он. -- Я тут
как каторжный -- с утра до ночи всех их кормить и поить приходится.
     --  А  ты  можешь  каждый  день есть холодную рыбу с овощами? -- серьезно
спросил его доктор.
     --  Нет,  сэр,  -- с сомнением в голосе отвечал ему Саймон, -- в этом я не
уверен.  Я  однажды в молодости объелся рыбой, и с тех пор мой желудок ее не
принимает.
     -- Вот видишь, а у нас дома больше есть нечего.
     -- Полно тебе, Саймон, -- сказала мисс Дженни.
     Саймон,  неподвижно прислонившись к буфету, не сводил изумленного взора
с доктора Пибоди.
     --  И  вы  на  одной  холодной  рыбе  и  овощах  в таком теле держитесь?
Джентльмены,  я  бы  с такой кормежки через две недели в скелет превратился,
уж это точно.
     --  Саймон!  --  оборвала  его  мисс Дженни. -- Оставьте его в покое, Люш,
пусть он своим делом занимается.
     Саймон  внезапно  вышел  из  своего  оцепенения  и убрал со стола рыбу.
Нарцисса снова незаметно взяла под столом руку брата.
     --  Тетя  Дженни,  отвяжись  от  дока, -- сказал Баярд. Он тронул деда за
плечо. -- Ты не можешь сказать ей, чтоб она оставила дока в покое?
     --  Что  он  сделал,  Дженни?  -- спросил старый Баярд. -- Он что, есть не
хочет?
     --  Нам  всем  скоро  будет  нечего  есть,  если  он  будет  беспрерывно
рассуждать  с  Саймоном  насчет  холодной  рыбы  с  ботвой  молодой  репы, --
отвечала мисс Дженни.
     --  По-моему,  с  вашей стороны нехорошо так обращаться с доктором, мисс
Дженни, -- сказала Нарцисса.
     --  Ну  что  ж,  я по крайней мере могу благодарить вас за то, что вы не
вышли за меня замуж. Я когда-то делал Дженни предложение, -- сообщил доктор.
     --  Ах  вы,  старый  седой  лгун!  --  воскликнула мисс Дженни. -- Никогда
ничего подобного не было.
     --  Нет,  было!  Но только я сделал это ради Джона Сарториса. Он сказал,
что  у  него столько хлопот с политикой, что на домашние свары просто сил не
хватает. И знаете...
     -- Люш Пибоди, вы величайший лгун на земле!
     ---  ...ведь  я  ее  почти  уговорил.  Это было в ту первую весну, когда
зацвели  сорняки,  которые  она привезла из Каролины; светила луна, мы с ней
гуляли по саду, пел пересмешник, и...
     -- В жизни ничего подобного не было! -- вскричала мисс Дженни.
     --  Посмотрите  на  нее,  если  вы  думаете,  что я лгу, -- сказал доктор
Пибоди.
     --  Посмотрите  на  нее!  --  грубо  повторил за ним молодой Баярд. -- Она
покраснела!
     Она  и  в  самом  деле  покраснела,  и щеки ее пылали, как знамена, но,
несмотря  на  общий  хохот,  она  продолжала высоко держать голову. Нарцисса
встала, подошла к ней и обняла ее за стройные прямые плечи.
     --  Сию  минуту все замолчите! -- сказала она. -- Ваше счастье, что кто-то
из  нас  вообще  выходит  за  вас  замуж,  и вы должны считать за честь даже
отказ.
     --  Именно  за  честь  я  его  и  считаю, -- подхватил доктор Пибоди. -- В
противном случае я не был бы теперь вдовцом.
     --  Еще бы вы не были вдовцом! Кто же может жить с такой пивной бочкой и
сидеть  на  одной  холодной  рыбе  с  ботвой  молодой  репы, -- заметила мисс
Дженни.  --  Садитесь,  милочка.  Еще  не  родился  тот  мужчина,  которого я
испугаюсь.
     Не  успела Нарцисса вернуться на свое место, как снова появился Саймон,
на  этот  раз  в  сопровождении  Айсома,  и  в  течение нескольких минут они
сновали  из  кухни  в  столовую  и обратно с блюдами, на которых красовалась
жареная  индейка,  копченый  окорок,  жареные  белки и куропатки, запеченный
опоссум  с  гарниром  из  бататов,  тыквы  и  маринованной  свеклы; бататы и
картофель;  рис  и  кукуруза,  горячие  лепешки,  пресное  печенье,  длинные
изящные  кукурузные  палочки, консервированные груши и земляника, яблочное и
айвовое желе, клюквенное варенье и маринованные персики.
     Все  замолчали  и  принялись за еду, то и дело поглядывая друг на друга
через    стол,    окутанные    ароматными    парами    и   розовым   сияньем
доброжелательности.  Время  от  времени  появлялся  с теплым хлебом Айсом, а
Саймон  смотрел  на  поле  брани  подобно  тому,  как  Юлий Цезарь взирал на
покоренную  им  Галлию или как сам господь бог, когда он созерцал результаты
своего последнего химического опыта и увидел, что это хорошо.
     --  Ну,  Саймон,  теперь,  после  всего этого, я, пожалуй, возьму тебя к
себе  и  постараюсь,  чтоб  ты  иногда  получал кусочек солонины, -- вздыхая,
сказал доктор Пибоди.
     --  Да, пожалуй, -- согласился Саймон, окидывая обедающих орлиным взором,
как  генерал, который бросает свои резервы в угрожаемые пункты, и настойчиво
предлагая  провиант  тем,  кто  дрогнул.  Но  даже  и  доктор  Пибоди вскоре
вынужден  был  признать  себя  побежденным,  и тогда Саймон внес пироги трех
сортов,  небольшой смертоносный плумпудинг, затейливый ореховый торт с виски
и  фруктами,  восхитительный,  как  ароматы небес, роковой и вероломный, как
смертный  грех,  и,  наконец,  с пророческим и торжествующе-глубокомысленным
видом  водрузил  на  стол  бутылку  портвейна.  Солнце,  подернутое  дымкой,
клонилось  к  пылающему  закату, и его горизонтальные лучи, проникая в окна,
играли  сочными  бликами на блестящих сферических поверхностях расставленной
на  буфете  серебряной  посуды и на разноцветных стеклах выходящего на запад
круглого оконца.


     Стоял  ноябрь,  пора  туманных  томительных  дней, когда первая вспышка
осени  уже  угасла,  а  зима  еще  прячется за пересохшей нитью горизонта, --
ноябрь,  когда  год, словно мать семейства, укрытая одеялом, мирно испускает
дух,  окруженная  детьми,  без  всяких  болезней  и страдании. С первых дней
декабря  начались дожди, и год склонил поседевшую голову под напором распада
и  смерти.  Всю  ночь  напролет  и  весь  день с утра дождь неумолчно шептал
что-то  на  крыше и под стрехой. Деревья уронили наземь последние стоические
листья  и  простерли  в  бесконечную даль скорбные черные ветви; один только
гикори,  словно  сырое  пламя  в лазури, мерцал своею листвой в нижней части
парка, а на краю долины стояли холмы, окутанные густою пеленой дождя.
     Почти  каждый  день,  невзирая  на  строгие  запреты  мисс  Дженни и на
грустный  упрек  в  глазах  Нарциссы,  Баярд уходил из дому с ружьем и двумя
собаками и, промокший до нитки, возвращался только в сумерки.
     Замерзший  до  костей,  он  касался  холодными  губами  ее  губ, глядел
мрачным  затравленным взглядом, и когда в желтом свете камина, горящего в их
комнате,  Нарцисса  льнула  к нему или молча плакала, лежа в постели рядом с
его  неподвижным  телом,  ей  казалось,  что  между  ними поселился какой-то
призрак.
     --  Послушай,  --  сказала  мисс  Дженни,  подходя  к  Нарциссе, которая,
задумавшись,  сидела  у  камина  в  берлоге  старого Баярда, -- у тебя на это
уходит   слишком  много  времени.  Так  можно  в  конце  концов  помешаться.
Перестань  о  нем  тревожиться -- все они вечно ходят промокшие до костей, но
на моей памяти еще никто из них даже насморка ни разу не схватил.
     -- Правда? -- безразличным тоном отозвалась Нарцисса.
     Мисс  Дженни  стояла возле ее стула, внимательно глядя ей в лицо. Потом
положила  руку  на  голову  Нарциссы  --  для  представительницы  Сарторисов,
пожалуй, даже слишком ласково.
     --  Может  быть,  тебя  беспокоит, что он любит тебя не так, как бы тебе
хотелось?
     --  Не  в  том  дело, -- отвечала Нарцисса. -- Он никого не любит. Он даже
ребенка  любить  не будет. По-моему, он никогда не радуется, не огорчается и
вообще ничего не чувствует.
     -- Ничего, -- согласилась мисс Дженни.
     В   смолистых   поленьях   металось  и  потрескивало  пламя.  За  окном
растворялся бесконечный серый день.
     --  Знаешь что, -- вдруг выпалила мисс Дженни, -- не вздумай больше ездить
с ним в этом автомобиле, слышишь?
     --  Не  буду.  Все  равно я не могу заставить его ездить медленно. Ничто
его не заставит.
     --  Конечно  нет.  И всем это известно, даже его деду. Он ездит с ним по
той  же причине, что и сам Баярд. Сарторисы. Это у них в крови. Дикари -- все
до единого. И никому от них никакого проку.
     Обе  пристально  всматривались  в пляшущие языки огня. Рука мисс Дженни
все еще покоилась на голове Нарциссы.
     -- Мне жаль, что я втянула тебя в это дело.
     -- Вы тут ни при чем. Никто меня не втягивал. Это я сама.
     --  Гм...  А  еще  раз ты бы так поступила? -- спросила мисс Дженни и, не
получив ответа, повторила свои вопрос: -- Еще раз так поступила бы?
     -- Конечно, -- отвечала Нарцисса. -- Разве вы не знаете?
     И  снова  между  ними  воцарилось  молчание,  и с великолепным покорным
мужеством  женщин  они  без  слов  подписали свой безнадежный пакт. Нарцисса
встала.
     --  Если  вы  ничего  не  имеете  против,  я, пожалуй, съезжу на денек к
Хоресу.
     --  Прекрасно,  --  одобрила  мисс  Дженни.  --  Я  бы на твоем месте тоже
съездила.  Пора  уже за ним немножко присмотреть. Когда оп приезжал к нам на
прошлой  неделе, мне показалось, что он как-то осунулся. Боюсь, что он плохо
питается.


     Когда  она  подошла  к  дверям  кухни,  кухарка Юнис, месившая на доске
тесто, обернулась и всплеснула руками:
     --  О  мисс  Нарси! Вы у нас уж целый месяц не были. Как же вы по такому
дождю приехали?
     --  Я  приехала  в  коляске. Для автомобиля слишком мокро. -- Она вошла в
кухню, сопровождаемая радостным взглядом Юнис. -- Как вы тут живете?
     --  Он  ест  хорошо.  Я сама за ним слежу. Но его приходится заставлять.
Ему надо, чтоб вы вернулись.
     --  Ну вот я и вернулась. На день, по крайней мере. Что у вас сегодня на
обед?  --  Вдвоем  они  принялись  поднимать  крышки  и заглядывать в кипящие
кастрюли на плите и в духовке. -- О, шоколадный торт!
     --  Это  я  его  задабриваю. Он за шоколадный торт что угодно съест, -- с
гордостью сказала Юнис.
     -- Еще бы! Таких шоколадных тортов никто делать не умеет.
     --  Этот  мне  не  удался,  --  досадливо  заметила Юнис. -- Я им не очень
довольна.
     -- Что ты, Юнис! Да он же просто замечательный.
     --  Нет, мэм, бывает и лучше, -- твердила Юнис. Но она вся так и сияла от
похвал,  и  некоторое  время  обе женщины дружески беседовали, между тем как
Нарцисса заглядывала в ящики и шкафы.
     Потом  она  вернулась  в  дом и подн