и не  очень  вежливы,  но  теперь  вы  научились
льстить, и это хуже.  Нет,  пожалуйста,  пощадите  меня,  -  закончила  она,
заметив, что Фой намеревается вступить с ней в спор. Отвернувшись  от  него,
она спустила плащ и села на стул, придвинутый для нее Дирком к столу,  думая
про себя, что было бы гораздо приятней, если бы ее освободил от  разбойников
Фой вместо Адриана с его более изящными манерами.
     Во время ужина Эльза стала рассказывать  о  своем  приключении.  В  эту
минуту вошел Адриан. Первое бросившееся ему в глаза было  то,  что  Эльза  и
Фой сидели рядом, оживленно разговаривая, а второе - что для  него  не  было
поставлено прибора.
     - Ты позволишь сесть мне, матушка? - спросил он громко, так  как  никто
не видал, как он вошел.
     - Конечно, почему ты спрашиваешь? - ласково отвечала  Лизбета,  замечая
по тону Адриана, что он чем-то раздражен.
     - Потому, что для меня нет места; без  сомнения,  пастор  Арентц  более
почетный гость, однако после того, как человеку пришлось рисковать жизнью  в
борьбе с вооруженными бродягами, и он не прочь был бы  присесть  к  столу  и
съесть кусочек.
     - Рисковать жизнью? - с удивлением спросила Лизбета.  -  Из  того,  что
сейчас рассказала Эльза, я  поняла,  что  негодяи  убежали,  как  только  ты
ударил одного из них.
     - Само собой разумеется, если наша гостья сказала,  что  было  так,  то
это правда.  Я  не  обратил  особенного  внимания;  во  всяком  случае,  они
убежали, а она освободилась; конечно, о таком пустяке нечего и говорить.
     - Адриан, садись на мое  место,  -  предложил  Фой,  вставая,  -  и  не
хвастайся очень своей победой над двумя бродягами и старой  бабой.  Ведь,  я
думаю, ты не претендуешь, чтобы мы считали тебя героем  за  то,  что  ты  не
показал хвоста и не оставил Эльзу со спутниками в руках негодяев.
     - Мне решительно все равно, что ты думаешь  или  чего  не  думаешь  обо
мне, - отвечал Адриан, садясь с обиженным видом.
     - Что бы ни думал Фой, герр Адриан, но  я  благодарю  Бога,  пославшего
нам на помощь такого храброго человека, -  поспешно  вмешалась  Эльза.  -  Я
говорю  это  серьезно:  мне  становится  дурно  при  одной  мысли,  что   бы
случилось, если бы вы не бросились на этих злодеев, как... как...
     - Как Давид на филистимлян, - подсказал ей Фой.
     - Плохо  ты  знаешь  Библию,  брат,  -  заметил  Адриан  серьезно,   не
улыбаясь, - филистимлян избил Самсон, Давид  же  победил  великана  Голиафа,
хотя, правда, и он был филистимлянин.
     - Да, как Самсон... то есть  как  Давид...  на  Голиафа,  -  продолжала
Эльза, спутавшись. - Ах, Фой, пожалуйста, не смейся, ты,  вероятно,  оставил
бы меня в руках этого ужасного человека с плоским  лицом  и  лысой  головой,
пытавшегося украсть письмо моего отца. Кстати, Дирк, я  еще  не  отдала  его
вам; но отец крепко зашил его в седле и велел  сказать  вам,  чтобы  вы  его
читали по старому ключу.
     - Человек с  плоским  лицом?  -  озабоченно  спросил  Дирк,  распарывая
седло, чтобы достать письмо. - Опиши мне его подробнее. Почему  ты  думаешь,
что он искал именно письмо?
     Эльза  описала  наружность  черноглазой  старухи  и  ее   спутников   и
повторила слова, сказанные ими, как слыхал герр Брекховен перед нападением.
     - Это что-то похожее на шпиона Гага Симона по  прозвищу  Мясник  и  его
жену, Черную Мег. Адриан, ты видел этих людей? Это были они?
     С минуту Адриан размышлял, следует  ли  сказать  правду,  и,  по  своим
соображениям, решил, что не следует. Надо сказать, что между прочими,  более
серьезными делами Черная Мег была не прочь служить  посредницей  в  любовных
делах. Короче говоря, она  устраивала  свидания,  и  Адриан  пользовался  ее
услугами. Вот почему ему не хотелось выдавать ее.
     - Как я могу узнать их? - ответил он наконец. - В лесу было темно, и  я
видел Гага Симона и его жену не более двух раз в своей жизни...
     - Ну, говори правду, - перебил его Фой. - Как бы ни было темно в  лесу,
ты достаточно хорошо знаешь старуху: я не раз видел... - Он вдруг  запнулся,
будто досадуя, что эти слова сорвались у него с языка.
     - Правда это, Адриан? - спросил Дирк среди наступившей тишины.
     - Нет, отец, - ответил Адриан.
     - Слышишь? - обратился  Дирк  к  сыну.  -  Вперед  будь  осторожнее  со
словами. Нельзя бездоказательно обвинять человека в том, что  его  видели  в
обществе самых отъявленных лейденских негодяев,  в  обществе  женщины,  руки
которой обагрены кровью невинных жен и  детей,  твари,  чуть  не  погубившей
меня, как известно твоей матери.
     Веселое, улыбающееся лицо Фоя сделалось вдруг серьезным.
     - Мне досадно за мои  слова,  -  сказал  он,  -  но  старая  Мег  кроме
шпионства занимается еще кое-чем другим,  и  у  Адриана  были  с  ней  дела,
которые меня не касаются. Но раз я  сказал,  я  не  могу  взять  своих  слов
обратно, решите сами, кому из нас можно верить...
     - Нет, Фой, не ставь вопроса  так,  -  вступился  Арентц,  -  тут,  без
сомнения, ошибка, я уже раньше говорил тебе, что ты слишком скор на язык.
     - Да, и еще многое другое, -  отвечал  Фой,  -  и  все  это  правда:  я
несчастный грешник. Согласен, я ошибся; и должен сознаться, что  сказал  это
только  для  того,  чтобы  подразнить  Адриана,  -  добавил  он   совершенно
чистосердечно. - Я никогда не видал, чтобы он  разговаривал  с  Черной  Мег.
Теперь вы довольны?
     Тут Эльза, наблюдавшая за лицом Адриана  в  то  время,  как  он  слушал
безыскусное, но несколько небрежное  объяснение  Фоя,  увидала,  что  теперь
буря готова разразиться.
     - Против  меня,  очевидно,  заговор,  -  сказал  Адриан,  побледнев  от
бешенства. - Все сегодня сговорились против меня. Сначала уличные  мальчишки
подняли меня на смех, потом мой сокол убился. Затем мне пришлось  освободить
эту девицу от бродяг. Но разве меня кто-нибудь поблагодарил за это? Никто  и
не подумал. Вернувшись домой, я увидел, что обо мне  настолько  забыли,  что
даже не поставили мне прибора за столом и, кроме того, еще подняли  на  смех
оказанную мною услугу. Наконец, меня обвиняют во лжи, и кто же?  Мой  родной
брат. Ну, не будь он им, он ответил бы мне с оружием в руке...
     - Ах, Адриан, - перебил его  Фой,  -  не  глупи.  Подумай,  прежде  чем
скажешь что-нибудь, в чем можешь раскаяться.
     - Это еще не все, -  продолжал  Адриан,  не  обращая  внимания  на  его
слова. - Кого я  нахожу  за  этим  столом?  Достопочтенного  герра  Арентца,
служителя новой веры. Я протестую. Я сам принадлежу к этой вере, потому  что
воспитан в ней, но  всем  известно,  что  присутствие  такого  лица  в  доме
подвергает жизнь всех живущих в нем опасности. Отчим и Фой  могут,  если  им
угодно, рисковать собой, но они не имеют права  подвергать  опасности  мать,
которой я старший сын, а также меня.
     Тут Дирк  поднялся  с  места  и,  потрепав  Адриана  по  плечу,  сказал
холодно, но с блестящими глазами:
     - Выслушай меня. Риск, которому я, мой  сын  Фой  и  моя  жена  -  твоя
мать - подвергаемся, мы берем на себя сознательно. Тебя это  не  касается  -
это наше дело. Но раз ты поднял вопрос, то я скажу тебе, что не  имею  права
подвергать тебя опасности,  если  твоя  вера  не  достаточно  сильна,  чтобы
поддержать тебя. Видишь ли, ты не сын мне, ты для меня чужой,  но,  несмотря
на это, я  растил  и  поддерживал  тебя  с  самого  дня  твоего  несчастного
рождения. Ты  делил  с  моим  сыном  все,  что  я  давал  вам,  не  оказывая
предпочтения ни одному из вас, и после моей смерти  также  получил  бы  свою
долю. Теперь же, после высказанного тобой, мне остается сообщить  тебе,  что
мир велик и что вместо того, чтобы жить  здесь  за  мой  счет,  ты  сделаешь
лучше, если постараешься пробиться собственными силами вдали от Лейдена.
     - Вы бросаете мне  в  лицо  ваши  благодеяния  и  упрекаете  меня  моим
рождением, - прервал его Адриан, не помня  себя  от  бешенства.  -  Будто  я
виноват в том, что в моих жилах не течет кровь голландского купца; если  это
преступление, то, во всяком  случае,  оно  совершено  не  мною,  а  матерью,
которая согласилась...
     - Адриан!  Адриан!  -  закричал  Фой,  пытаясь   остановить   его,   но
обезумевший юноша продолжал:
     - Которая согласилась быть подругой какого-то  благородного  испанца  -
женой его, насколько мне известно, она никогда не была, - прежде  чем  стать
женой лейденского ремесленника.
     У Лизбеты вырвался в эту минуту такой отчаянный стон, что, несмотря  на
все свое безумное бешенство, Адриан замолчал.
     - Стыдно тебе говорить так  о  матери,  родившей  тебя,  -  проговорила
мать.
     - Да, стыдно тебе! - проговорил Дирк среди наступившей тишины.  -  Один
раз я предупреждал тебя, но теперь уже не стану больше разговаривать.
     Он подошел к двери, отворил ее и позвал:
     - Мартин, поди сюда!


ГЛАВА XII

                               Предупреждение

     Среди тяжелого молчания, прерываемого лишь  быстрым  дыханием  Адриана,
дышавшего, как дикий зверь в клетке, послышались тяжелые шаги в коридоре,  и
Мартин, войдя в комнату, остановился,  оглядываясь  кругом  своими  большими
голубыми глазами, похожими на глаза изумленного ребенка.
     - Что прикажете? - спросил он наконец.
     - Мартин Роос, - начал Дирк,  знаком  отклоняя  вмешательство  Арентца,
приподнявшегося со своего места, - возьми  этого  молодого  человека,  моего
пасынка, герра Адриана, и выведи его, если возможно без  насилия,  из  моего
дома. Впредь я запрещаю ему переступать порог его. Поручаю  тебе  наблюдать,
чтобы он не ослушался. Ступай,  Адриан,  завтра  ты  получишь  свои  вещи  и
столько денег, сколько тебе нужно будет, чтобы стать на ноги.
     Не рассуждая  и  не  выражая  удивления,  великан  Мартин  подступил  к
Адриану, вытянув руку, как бы намереваясь взять его за плечо.
     - Что?! - воскликнул Адриан, когда Мартин стал подходить к нему.  -  Вы
вздумали натравить на меня своего бульдога? Так я покажу вам,  как  дворянин
обходится с собаками!..
     В его  руке  сверкнул  обнаженный  кинжал,  и  он  бросился  на  фриса.
Нападение было так быстро и неожиданно,  что  в  исходе  его,  казалось,  не
представлялось сомнения. Эльза вскрикнула и закрыла глаза,  боясь,  что  она
увидит, как кинжал вонзится в горло  Мартина.  Фой  подбежал  к  последнему.
Однако в то же самое мгновение кинжал вылетел из  руки  Адриана;  движением,
которое по его быстроте даже невозможно было  уловить,  Мартин  нанес  такой
удар  по  руке  нападавшего,  что  он  выпустил  оружие,  которое,  сверкая,
пролетело через комнату и упало на колени Лизбете. Еще  минута,  и  железная
рука схватила Адриана за плечо, и он, несмотря на всю свою силу и  отчаянное
сопротивление, не мог вырваться.
     - Перестаньте   отбиваться,    мейнгерр    Адриан,    это    совершенно
бесполезно, - обратился Мартин к своему пленнику  таким  спокойным  голосом,
будто не произошло нечего особенного, и направился с ним к двери.
     На пороге Мартин остановился и сказал, смотря через плечо:
     - Мейнгерр, кажется, герр Адриан умер. Прикажете все-таки  отнести  его
на улицу?
     Все  собрались  вокруг  Мартина.  Казалось,  что  Адриан  действительно
умер, - по крайней мере, его лицо было бледно, как у покойника,  а  из  угла
рта текла тонкая струйка крови.
     - Негодяй! - закричала Лизбета, ломая руки и с  содроганием  сбрасывая,
будто змею, кинжал с колен. - Ты убил моего сына!
     - Извините,  мефроу,  -  спокойно  возразил  Мартин.  -  Это   неверно.
Мейнгерр приказал мне вывести герра Адриана, и герр  Адриан  хотел  заколоть
меня. Я с молодости привычен к таким вещам. -  Он  недоверчиво  покосился  в
сторону пастора Арентца. - Я подтолкнул герра  Адриана  под  локоть,  отчего
кинжал вылетел у него из рук; не сделай  я  этого,  не  остаться  бы  мне  в
живых, и тогда я не мог бы исполнить приказание моего  господина.  Вот  я  и
взял герра Адриана на плечо как можно деликатнее и понес его, а умер  он  от
злости; мне очень жаль его, но я не виноват.
     - Ты прав, - сказала Лизбета, - а во всем  виноват  ты,  Дирк,  это  ты
убил моего сына. Как можно было обращать внимание на его  слова;  он  всегда
был горяч, и кто же слушает человека, когда он сам себя не помнит.
     - Как ты  мог  допустить  такое  обращение  со  своим  братом,  Фой?  -
вмешалась Эльза, вся дрожа от негодования. - С твоей стороны было  трусостью
стоять и смотреть, как этот рыжий  задушил  твоего  брата;  ты  ведь  хорошо
знал, что твои насмешки вывели из себя Адриана, и  он  сказал  то,  чего  не
думал: так бывает иногда и со мною. Я никогда больше  не  стану  говорить  с
тобой. Адриан сегодня спас меня от разбойников!
     Она залилась слезами.
     - Тише, тише! Теперь не время для  упреков,  -  сказал  пастор  Арентц,
проталкиваясь мимо испуганных мужчин и обезумевших  женщин.  -  Вряд  ли  он
умер. Дайте мне взглянуть на него, я кое-что смыслю в докторском искусстве.
     Пастор  опустился  на  колени  возле  бесчувственного  Адриана  и  стал
выслушивать его.
     - Успокойтесь,  фроу  ван-Гоорль,  ваш  сын  жив,  -  сказал  он  через
минуту, - сердце бьется. Друг Мартин ни чуточки не  повредил  ему,  дав  ему
почувствовать  свою  силу;  я  думаю,  что  у  него  от  возбуждения  лопнул
кровеносный сосуд, и оттого у него  идет  так  сильно  кровь.  Мой  совет  -
уложить его в постель и класть на голову холодные компрессы, пока не  придет
доктор. Возьми его, Мартин.
     Таким образом, Мартин отнес Адриана не на улицу, а в постель.  Фой  же,
радуясь предлогу избегнуть  незаслуженных  упреков  Эльзы  и  тяжелого  вида
материнской печали, поспешил за доктором. Скоро он  вернулся  с  ним,  и,  к
великому облегчению всех, ученый муж  возвестил,  что,  несмотря  на  потерю
крови, Адриан, вероятно, не умрет.  Однако  он  советовал  ему  пролежать  в
постели несколько  недель  и  предписал  тщательный  уход  вместе  с  полным
покоем.
     Между тем как Лизбета с Эльзой хлопотали около Адриана, Дирк с  Фоем  -
пастор Арентц ушел - сидели  в  комнате  наверху,  в  той  самой  комнате  с
балконом, где много лет тому назад Дирк получил отказ от Лизбеты, между  тем
как Монтальво стоял, спрятавшись за занавесью.  Дирк  был  очень  расстроен:
когда  вспышки  его  гнева  успокаивались,  он   опять   становился   добрым
человеком, и болезнь пасынка глубоко огорчала его.  Теперь  он  оправдывался
перед Фоем или, скорее, перед собственной совестью.
     - Человек, осмелившийся так говорить о родной матери, недостоин жить  в
одном доме с ней, - говорил Дирк, - кроме того, ты слышал, что он  сказал  о
пасторе. Говорю тебе, я боюсь этого Адриана.
     - Если кровотечение сейчас же  не  уймется,  то  вам  уже  не  придется
больше выслушивать его, - мрачно заявил Фой, - но если вам угодно знать  мое
мнение об этом деле, то мне кажется, что вы придали слишком  много  значения
пустякам, Адриан всегда останется Адрианом; он не из нашей семьи,  и  мы  не
должны судить его по нашей мерке. Вы себе не  можете  представить,  чтобы  я
вышел из себя из-за того, что служанка забыла поставить  прибор  за  столом,
или чтобы я вздумал заколоть Мартина, или чтобы у  меня  мог  лопнуть  сосуд
из-за  того,  что  вы  приказали  бы  вывести  меня.  Я  и  не  подумал   бы
сопротивляться: разве может человек обыкновенной силы бороться  с  Мартином?
Это значило бы то же, что рассуждать с инквизиторами. Но я - я, а  Адриан  -
Адриан.
     - Но что он говорил! Ты помнишь его слова?
     - Да, и если бы  я  сказал  их,  они  имели  бы  большое  значение,  но
сказанные Адрианом, они не важнее, как если  бы  были  сказаны  рассерженной
женщиной. Он постоянно дуется,  обижается  и  выходит  из  себя  по  всякому
поводу, и тогда все, что он говорит,  не  имеет  другой  цели,  как  желание
сказать несколько громких фраз  и  выказать  свое  превосходство  испанского
дворянина над нами. Он в действительности не  хотел  уличать  меня  во  лжи,
отрицая, что я видел его с Черной Мег, ему хотелось только противоречить,  а
может быть, скрыть кое-что. Если вы желаете знать правду, то  я  скажу  вам,
что, по моему мнению, старая  ведьма  передавала  его  записки  какой-нибудь
молодой даме, а Гаг Симон снабжал его крысами для его соколов.
     - Все это,  может  быть,  и  так,  но  что  ты  скажешь  о  его  словах
относительно пастора? Они возбуждают мое подозрение. Ты знаешь, в  какое  мы
живем время, и если он пойдет такой дорогой - помни, это у него в  крови,  -
то жизнь всех нас будет у него в руках. Отец некогда собирался  сжечь  меня,
и я не желаю, чтобы сын исполнил его намерение.
     - Я вырос с Адрианом и знаю,  что  он  такое.  Он  тщеславен  и  пусть,
несмотря на меня с вами, ежеминутно благодарит Бога, что не похож на нас.  У
него много пороков и недостатков: он ленив, считает  унизительным  для  себя
работать, как простой фламандский бюргер, и тому подобное, но сердце у  него
доброе; и скажи  мне  кто-нибудь  посторонний,  что  Адриан  способен  стать
предателем и довести собственную семью до эшафота, так я заставил  бы  этого
человека  проглотить  свои  слова.  Что  же  касается  его  слов  о   первом
замужестве нашей матери, - Фой опустил голову, - то, конечно,  это  предмет,
о котором я не имею права рассуждать; но, говоря между нами, он  не  виновен
во всем этом, а положение его крайне неприятное, и, понятно, он сердится.
     В эту минуту дверь отворилась и вошла Лизбета.
     - Что Адриан? - спросил Дирк.
     - Ему, слава Богу, лучше, хотя доктор пробудет при  нем  всю  ночь.  Он
потерял много крови и, в лучшем  случае,  должен  будет  долго  пролежать  в
постели; главное - никто не должен противоречить ему или грубо обращаться  с
ним... - она многозначительно взглянула на мужа.
     - Довольно, - с раздражением перебил ее Дирк. - Фой  только  что  читал
мне наставление о моем обращении с твоим сыном, и  я  не  желаю  выслушивать
еще нотаций от тебя. Я обошелся с ним, как он того заслуживал,  и  если  ему
угодно было взбеситься до того, что его стало рвать кровью, то  это  не  моя
вина. Тебе следовало бы воспитать его построже.
     - Адриан не такой человек, как другие, и его  нельзя  судить  по  общей
мерке, - сказала Лизбета, почти повторяя слова Фоя.
     - Это я уже слышал, хотя сам не могу согласиться  с  вами,  так  как  у
меня для измерения добра и зла существует одна мерка. Ну, пусть  будет  так.
Без сомнения, на Адриана надо смотреть как на  ангела-испанца  и  не  судить
его, как судят нас, голландцев, делающих свое дело, платящих  свои  долги  и
не нападающих с ножом на безоружных.
     - Ты прочел письмо Бранта? - спросила Лизбета, переменяя разговор.
     - Нет еще, я даже забыл о нем со всеми этими  кинжалами,  обмороками  и
бранью, - отвечал он и, взяв письмо, разрезал шелк и сломал  печати.  -  Это
наш условный шрифт, сказала  мне  Эльза,  -  продолжал  он,  всматриваясь  в
строки, перемешанные с ничего не значащими изображениями. - Фой,  принеси-ка
ключ из моего  письменного  стола  и  примемся  за  дело,  письмо  не  скоро
разберешь.
     Фой повиновался и тотчас же вернулся с Библией  маленького  формата.  С
помощью этой книжки и приложенного ключа отец с сыном мало-помалу  разобрали
длинное послание. Фой  слово  за  словом  записывал  разобранное,  и  когда,
наконец, около полуночи все письмо было восстановлено, Дирк прочел его  жене
и сыну.
     "Любезный двоюродный брат и старый друг!
     Ты изумишься, увидав мою дорогую дочь Эльзу, которая привезет тебе  это
письмо зашитым в своем седле, где, я надеюсь, никто не  станет  искать  его.
Тебя удивит также, что я не предупредил тебя о ее приезде. Я объясню все.
     Тебе известно, что у нас костры не угасают и топор не знает  отдыха;  в
Гааге господствует дьявол, не зная удержу. Хотя беда еще  не  обрушилась  на
меня, потому что доносчики подкуплены мною, однако каждую минуту  меч  висит
у меня на