угим женихом.
     - С другим женихом? Кто же он?
     - Ваш покорнейший слуга и обожатель.
     Эльза содрогнулась и отступила на шаг.
     - Ах, мне не следовало  так  низко  кланяться:  вы  увидали  мои  седые
волосы, а молодость не любит седины.
     Негодование Эльзы росло, и она отвечала:
     - Не  ваша  седина  заставила  меня  отшатнуться,  седина  для   многих
почетный венец, но...
     - Но что  касается  меня,  то  вы  думаете  иначе.  Будьте  милы  и  не
высказывайте мне  ваших  соображений.  Когда  действительность  так  ужасна,
какая нужда еще ухудшать ее беспощадными словами?
     Несколько минут продолжалось молчание,  которое  Рамиро,  смотревший  в
окно, прервал замечанием, что "снег  идет  необыкновенно  густо  по  времени
года", а затем снова наступила пауза. Наконец, Рамиро заговорил:
     - Насколько я понял, ювфроу Эльза,  вы  сделали  намек,  который  может
повести   к   удовлетворительному   для   нас   обоих    решению    вопроса.
Местонахождение сокровищ в точности не известно, вы упомянули  об  указании.
Вы можете доставить подобное указание?
     - А если могу, что тогда?
     - Тогда, после небольшого путешествия в  интересную,  но  малоизвестную
часть Голландии, вы можете вернуться к своим друзьям так же, как  уехали  от
них, то есть незамужней.
     Эльза боролась с собой, и  как  она  ни  старалась  скрыть  это,  следы
борьбы отразились у нее на лице.
     - Вы поклянетесь в этом? - шепотом спросила она.
     - Конечно.
     - Поклянетесь ли вы, что если вы получите это указание, вы  не  станете
принуждать меня выйти за герра Адриана или за вас, что вы отпустите меня?
     - Клянусь перед Богом.
     - Зная, что Бог отомстит вам, если  вы  нарушите  клятву,  вы  все-таки
клянетесь?
     - Клянусь. К чему эти излишние повторения?
     - В таком случае...  -  Она  нагнулась  к  нему  и  продолжала  хриплым
шепотом: - Веря, что вы, даже вы не решитесь нарушить такую  клятву,  потому
что и вам, даже вам должна быть страшна смерть и возмездие - вечная мука,  я
даю вам указание: оно спрятано в мече "Молчание".
     - Что это за меч "Молчание"?
     - Большой меч Красного Мартина.
     Рамиро ударил себя по колену.
     - И  подумать  только,  что  целый  день  этот  меч  висел   на   стене
Гевангенгуза! Позвольте попросить у вас  более  подробного  объяснения.  Где
меч?
     - Где и Красный Мартин. Больше я ничего не знаю.  Я  могу  вам  сказать
одно: план места, где скрыты сокровища, в мече.
     - Или был там. Я верю вам, но чтобы овладеть  тайной,  скрытой  в  мече
человека, вырвавшегося  из  застенка  Гевангенгуза,  надо  быть  Геркулесом.
Сначала надо отыскать Красного  Мартина,  затем  овладеть  его  мечом,  что,
думаю, будет стоить жизни не  одному  человеку.  Очень  благодарен  за  ваше
указание, но опасаюсь, что без брака мы все же не обойдемся.
     - Вы же поклялись! - в  отчаянии  воскликнула  Эльза.  -  Вы  поклялись
перед Богом.
     - Совершенно верно, и  приходится  предоставить  на  усмотрение  высшей
власти, о которой вы упоминаете, дальнейший образ действия.  Она,  вероятно,
сама позаботится о своих делах, мне же надо подумать о своих.  Надеюсь,  что
сегодня около семи часов вечера священник прибудет и жених будет готов.
     Эльза не выдержала.
     - Дьявол! - закричала она. -  Ради  спасения  своей  чести  я  изменила
завещанию отца, выдала тайну,  за  которую  Мартин  готов  был  умереть  под
пыткой, и предала его на травлю. Господи, прости меня и помоги мне!
     - Без сомнения, первая часть вашей мольбы будет  услышана,  потому  что
искушение для вас было действительно немалое, я, как человек более  опытный,
только перехитрил вас, вот и все;  предоставляю  вам  самой  устраиваться  с
Богом. До свидания, до вечера!
     Он с поклоном вышел из комнаты.
     Эльза же в отчаянии, сгорая от стыда, бросилась  на  постель  и  горько
зарыдала.
     Около  полудня  она  встала,  услыхав   на   лестнице   шаги   женщины,
приносившей ей еду, и, чтобы  скрыть  заплаканное  лицо,  стала  смотреть  в
решетчатое окно. Вид из него открывался унылый: ветер  и  снег  перестали  и
сменились дождем. По уходе прислужницы Эльза умылась и, несмотря  на  полное
отсутствие аппетита, стала есть, зная, что  это  необходимо  для  сохранения
сил.
     Прошел еще час, и у дверей снова послышался стук.  Эльза  содрогнулась,
думая, что вернулся Рамиро, чтобы мучить  ее.  Она  почувствовала  некоторое
облегчение,  когда  увидала,  что  то  бы  Адриан.  Один   взгляд   на   его
расстроенное лицо и один звук его нетвердых шагов пробудили в  ней  надежду.
Ее женский инстинкт подсказал ей,  что  теперь  она  уже  имеет  дело  не  с
беспощадным, ужасным Рамиро, смотревшим на нее только как на пешку  в  игре,
которую ему необходимо выиграть, а с молодым человеком,  любящим  ее,  стало
быть, находящимся в ее руках, кроме того, пристыженным и  растерявшимся,  на
совесть которого она, стало быть, могла подействовать. Встав, она подошла  к
нему и, хотя она была небольшого  роста,  а  Адриан  высок,  ей  показалось,
будто она на голову переросла его.
     - Что вам угодно? - спросила она.
     В прежние дни Адриан ответил бы  каким-нибудь  изысканным  комплиментом
или громкой фразой, вычитанной в романах, да,  правду  сказать,  он  даже  и
обдумывал нечто подобное, когда, как полуголодная собака, отыскивающая  себе
пристанище, бродил вокруг мельницы. Но теперь ему  было  не  до  риторики  и
галантности.
     - Отец мой пожелал, - неуверенно начал он, - то есть  я  хочу  сказать,
что я пришел к вам поговорить о нашем браке.
     Вдруг нежные  черты  Эльзы  приняли  ледяное  выражение,  а  глаза,  по
крайней мере так показалось Адриану, засверкали.
     - О браке? - сказала она странным голосом. - Сколько в вас должно  быть
низости, что вы решаетесь произнести это слово. Называйте  задуманное  вами,
как хотите, но не произносите священного слова "брак".
     - Я тут ни в чем не виноват, - ответил он сумрачно, видимо, задетый  ее
словами. - Вы знаете, Эльза, что я и прежде предлагал вам стать  моей  женой
с соблюдением всей святости брака...
     - Да, - прервала она его, - и потому  что  я  не  хотела  слушать  вас,
потому что вы не нравитесь мне, потому что вы не могли завоевать  меня,  как
мужчина завоевывает  девушку,  вы  устроили  западню  и  увезли  меня  сюда,
надеясь  грубой  силой  получить  то,  на  что  я  не   хотела   согласиться
добровольно. Во  всех  Нидерландах,  кажется,  не  найдется  другого  такого
презренного человека, как Адриан, получивший фамилию ван-Гоорль,  незаконный
сын Рамиро-галерника.
     - Я уже говорил вам, что это неправда, - сердито возразил он.  -  Я  ни
при чем в вашем похищении. Я ничего не  знал  о  нем,  пока  не  увидел  вас
здесь.
     Она засмеялась горьким смехом.
     - Не трудитесь оправдываться, если бы вы поклялись перед  лицом  самого
Бога, я бы не поверила вам. Вспомните, что вы предали брата  и  благодетеля,
и после того можете догадаться, как я отношусь к вашим словам.
     Адриан глубоко вздохнул, и этот вздох пробудил в душе  Эльзы  некоторую
надежду.
     - Я уверена, что вы  не  решитесь  на  такое  злое  дело.  Кровь  Дирка
ван-Гоорля на ваших руках; неужели вы хотите  еще  иметь  и  мою  смерть  на
своей  душе?  Говорю  вам  верно,  клянусь  Создателем,  что,   прежде   чем
действительно стать вашей женой, я умру, а может быть, не  станет  вас,  или
нас обоих. Понимаете?
     - Понимаю, но...
     - Но что? К чему это преступление? Ради спасения вашей души  откажитесь
принять в нем участие.
     - Если я откажусь, отец женится на вас.
     Это была стрела, пущенная наудачу; но она попала  в  цель,  потому  что
вдруг  силы  и  красноречие,  казалось,  покинули  Эльзу.  Она  подбежала  к
Адриану, сложив руки умоляющим жестом, и бросилась на колени.
     - Помогите мне бежать, - молила она, - и я буду благословлять  вас  всю
свою жизнь.
     - Невозможно, - отвечал он. - Как бежать из этого места,  где  за  вами
следят? Говорю вам, это невозможно.
     - В таком случае, - и в глазах Эльзы вспыхнул  дикий  огонь,  -  убейте
его и освободите  меня.  Он  дьявол.  Он  ваш  злой  гений.  Вы  сделали  бы
богоугодное дело. Убейте его и освободите меня.
     - Я бы не прочь, - отвечал Адриан, - и чуть было уже однажды не  сделал
этого; но, не погубив свою душу, я не могу убить  отца.  Это  ужаснейшее  из
преступлений. На исповеди...
     - В таком случае, - прервала она его, - если  уж  необходимо  проделать
этот гнусный фарс, то клянитесь, что вы пощадите меня.
     - Трудно предъявлять такое требование  человеку,  любящему  вас  больше
всего на свете, - отвечал он, отворачиваясь.
     - Вспомните, - продолжала она, и снова в ее взгляде  вспыхнул  недобрый
огонек, - что вам недолго удастся любить живую женщину и,  может  быть,  нам
обоим придется предстать с решением этого дела перед  престолом  Всевышнего.
Дайте мне клятву.
     Он колебался.
     Она же думала: "Что он теперь ответит? Что, если "нет, лучше,  в  таком
случае, я уступлю вас Рамиро".
     К счастью, однако, подобная мысль не пришла Адриану.
     - Поклянитесь, - умоляла его Эльза. -  Поклянитесь!  -  Она  ухватилась
рукой за полу его плаща и обратила к нему свое бледное лицо.
     - Приношу эту жертву как искупление своих грехов, - ответил  Адриан.  -
Я отпущу вас на все четыре стороны.
     Эльза вздохнула с облегчением. Она не доверяла  обещаниям  Адриана,  но
видела по крайней мере возможность выиграть время.
     - Я так и думала, что не напрасно обращусь...
     - К такому забавному ослу, - докончил насмешливый  голос  из-за  двери,
которая, как теперь только заметила Эльза, неслышно перед тем отворилась.
     - Любезный  мой  сын  и  будущая  дочь,  как  мне  благодарить  вас  за
развлечение, которым вы оживили один из самых скучных вечеров,  которые  мне
приходилось переживать? Не принимай такого угрожающего  вида,  мой  мальчик;
вспомни, что ты сейчас говорил этой молодой  девице  о  преступлении  против
отца.   Какие   трогательные   планы   для   будущего!    Душа    Дианы    и
самопожертвование... О, нет,  кажется,  между  всеми  героями  древности  не
подберешь подходящего сравнения. А  теперь  до  свидания,  я  иду  встретить
человека, которого вы оба ожидаете с таким нетерпением.
     Он ушел, и минуту спустя, не говоря ни слова - что можно  было  сказать
в его положении? - Адриан  стал  спускаться  по  лестнице  вслед  за  отцом,
чувствуя себя еще более несчастным и уничтоженным, чем полчаса тому назад.
     Прошло еще два часа. Эльза сидела у себя в комнате под надзором  Черной
Мег, следившей за ней, как кошка следит за мышью в мышеловке.  Адриан  искал
убежища в помещении, где спал, на верхнем этаже. Это была  неуютная,  пустая
комната, где прежде хранились жернова и  другие  мельничные  принадлежности,
теперь же гнездились пауки и крысы, за  которыми  постоянно  гонялась  худая
черная  кошка.  Под  потолком  проходили  жерди,  концы  которых  уходили  в
темноту, а из дырявой крыши постоянно  падала  каплями  вода  с  монотонным,
непрерывным звуком колотушки, ударяющей о доску.
     В жилой комнате нижнего этажа находился  один  Рамиро.  Фонарь  не  был
зажжен, и только отблеск огня, горевшего в очаге, освещал фигуру сидящего  в
задумчивом ожидании человека. Наконец до  его  тонкого  слуха  донесся  звук
извне, приказав прислужнице зажечь лампу, он встал и  отворил  дверь.  Через
завесу неперестававшего дождя мелькал свет фонаря. Еще  минута,  и  человек,
несший его, - Симон - появился в сопровождении двух других людей.
     - Вот он, - сказал Симон, кивая  на  стоявшую  позади  него  фигуру,  с
толстого фрисского плаща которой вода  стекала  потоками.  -  А  вот  другой
лодочник.
     - Хорошо, - отвечал Рамиро.  -  Прикажи  ему  и  прочим  подождать  под
навесом, куда вынеси им водки, они нам могут понадобиться.
     Послышались переговоры и  ругательства,  после  чего  лодочник,  ворча,
ушел.
     - Войдите, отец Фома, - обратился Рамиро к прибывшему. -  Пожалуйте,  и
прошу вашего благословения...
     Не отвечая, монах откинул назад капюшон  плаща,  и  показалось  грубое,
злое, красное лицо с воспаленными от невоздержания глазами.
     - Извольте, сеньор Рамиро,  или  как  вас  там  теперь  именуют,  хотя,
собственно говоря, стоили бы вы проклятия за то, что  заставляете  священное
лицо ехать ради какого-то  вашего  дьявольского  замысла  по  такой  погоде,
когда разве только собаке впору быть на дворе. Будет  наводнение,  вода  уже
вышла из берегов канала и все более прибывает от тающего снега. Говорю  вам,
будет такой потоп, какого мы не видали много лет.
     - Тем больше причин, святой  отец,  поскорее  окончить  наше  небольшое
дельце, но, вероятно, вы пожелаете прежде выпить глоток чего-нибудь?
     Отец Фома кивнул головой, и Рамиро, налив водки в кружечку, подал  ему.
Монах одним глотком осушил кружечку.
     - Еще! - сказал он. - Не бойтесь. Все в  свое  время.  Вот,  прекрасно.
Ну, в чем дело?
     Рамиро отвел  его  в  сторону,  и  они  несколько  минут  разговаривали
наедине.
     - Отлично, - заявил наконец монах, - рискну исполнить ваше  желание;  в
настоящее время на такие вещи смотрят довольно легко,  когда  дело  касается
еретиков. Но прежде деньги на стол: я не принимаю ни бумаг, ни обещаний.
     - Ах вы, духовные отцы, -  со  слабой  усмешкой  проговорил  Рамиро,  -
сколькому нам, светским,  приходится  учиться  у  вас  и  в  духовных,  и  в
житейских вещах.
     Со  вздохом  он  вынул  кошель  и  отсчитал  требуемую   сумму,   затем
прибавил: - С вашего позволения, мы прежде просмотрим бумаги. Они при вас?
     - Вот они, - отвечал монах, вынимая несколько документов из кармана.  -
Но ведь они еще не обвенчаны, знаете, ведь прежде чем церемония  совершится,
мало ли что может произойти.
     - Совершенно верно. Мало ли что может случиться или прежде, или  после,
но мне кажется, в данном случае вы  можете  засвидетельствовать  акт  прежде
совершения церемонии: вам может вдруг понадобится уехать,  и  таким  образом
вы избавитесь от лишней задержки. Потрудитесь написать свидетельство.
     Отец Фома колебался, между тем как Рамиро тихонько побрякивал  золотыми
и проговорил:
     - Ведь было бы досадно,  отец,  если  бы  вы  совершили  такое  трудное
путешествие задаром.
     - Что вы еще задумали? - проворчал монах. - Ну,  в  конце  концов,  все
это одна формальность. Назовите мне имена.
     Рамиро назвал имена, и отец Фома записал их, прибавив несколько слов  и
свою подпись.
     - Готово: для всех, кроме одного папы, достаточно.
     - Простая формальность, - сказал Рамиро, -  конечно,  но  свет  придает
такое значение этой формальности, и поэтому, я думаю, надо будет, чтобы  эту
бумажку нам подписали свидетели - не я, так  как  я  здесь  заинтересованное
лицо, а кто-нибудь посторонний.
     Позвав  Симона  и  служанку,  Рамиро  приказал   им   подписаться   под
документом.
     - Бумага подписана вперед, и деньги  вперед,  -  продолжал  он,  вручая
деньги монаху, - а теперь еще стаканчик за здоровье жениха и  невесты,  тоже
вперед. Вы ведь тоже не откажетесь, уважаемый Симон и  любезная  Абигайль...
Ночь такая холодная!
     - А водка крепкая, - заплетающимся языком проговорил  монах,  испытывая
действие  третьего  приема  чистого  спирта.  -  Однако  к  делу!  Мне  надо
выбраться отсюда еще до наводнения.
     - Совершенно верно. Будьте добры,  господа,  пригласите  моего  сына  и
ювфроу. Лучше прежде  ювфроу,  вы  все  трое  можете  быть  ее  провожатыми.
Невесте иногда вдруг случается заупрямиться - понимаете? О  сеньоре  Адриане
не беспокойтесь. Я хочу дать ему кое-какие советы и  поэтому  сам  схожу  за
ним.
     Минуту спустя отец и сын стояли лицом к лицу. Адриан  потрясал  кулаком
и неистово бранил холодного, невозмутимого Рамиро.
     - Дурак ты, - сказал Рамиро, когда Адриан замолчал. - И подумаешь,  что
такой осел, годный только, чтобы его колотили  да  заставляли  носить  чужие
тяжести, способный только оглашать воздух своим ослиным криком  и  брыкаться
на воздух, мог родиться от меня! Не делай, пожалуйста,  таких  рож  -  ты  в
моих руках, как ты там ни ненавидишь меня.  Ты  телом  и  духом  мой  раб  -
больше ничего. Ты потерял единственный шанс, который  имел,  когда  захватил
меня в Лейдене. Теперь  ты  уже  не  смеешь  обнажить  оружия  против  меня,
любезнейший Адриан, боясь за свою душу, а если б и посмел, то я приколол  бы
тебя. Ну, идешь?
     - Нет, - отвечал Адриан.
     - Подумай минуту. Если ты не женишься на ней, не  пройдет  и  получаса,
как я стану ее мужем, и тогда... - Он нагнулся к Адриану и шепотом  докончил
фразу.
     - Дьявол! - проговорил Адриан и пошел к двери.
     - Что? Передумал? Флюгер! Это преимущество всех утонченных натур...  Но
ты ведь без колета, и позволь посоветовать тебе пригладить  волосы.  Хорошо.
Ну, идем. Ступай ты вперед - так будет лучше.
     Когда они сошли в комнату нижнего этажа, невеста была  уже  там,  ее  с
двух сторон поддерживала Черная Мег и другая  женщина.  Эльза  была  бледна,
как смерть, и вся дрожала, но,  несмотря  на  то,  смело  смотрела  в  глаза
присутствовавшим.
     - Итак, приступим, - бормотал полупьяный монах.  -  Мы  имеем  согласие
обеих сторон.
     - Я не  согласна!  -  закричала  Эльза.  -  Меня  завезли  сюда  силой.
Призываю всех в свидетели, что все, что происходит  здесь,  делается  против
моей воли. Призываю Бога на помощь!
     Священник обратился к Рамиро:
     - Как же обвенчать их ввиду такого заявления? Если б она  молчала,  это
еще было бы возможно.
     - Я уже подумал о подобном затруднении, - отвечал Рамиро и сделал  знак
Симону и Черной Мег, которые, пройдя сзади, завязали платком рот Эльзе  так,
что она не могла уже говорить и только в состоянии была дышать через нос.
     Она попробовала было сопротивляться,  но  затем  смирилась  и  обратила
умоляющий взор на  Адриана,  который  выступил  вперед  и  собирался  что-то
сказать.
     - Ты помнишь, между чем должен выбирать? - спросил его отец тихо, и  он
отступил.
     - Мне кажется, что мы можем считать ответ жениха или  по  крайней  мере
его молчание за согласие, - сказал монах.
     - Можете, - ответил Рамиро.
     После этого началось венчание. Эльзу потащили  к  столу.  Три  раз  она
бросалась на землю,  и  три  раза  поднимали  ее,  но,  наконец,  утомленные
тяжестью ее тела, ей не препятствовали оставаться  на  коленях.  Она  так  и
осталась в этой позе, как осужденная, молящаяся на эшафоте. Это  была  сцена
грубого насилия, каждая подробность которой запечатлелась в памяти  Адриана.
Круглая комната с каменными стенами, наполовину освещенная  лампой  и  огнем
массивного дубового  очага,  наполовину  остававшаяся  в  темноте;  невеста,
скорее похожая  на  покойницу,  с  повязкой  на  бледном,  измученном  лице,
краснолицый монах, бормочущий отвислыми губами молитвы, читая их по книге  и
стоя чуть не спиной к невесте,  чтобы  не  видать  ее  борьбы  и  позы;  две
ужасные старухи; плосколицый Симон, ухмыляющийся около  очага,  и,  наконец,
Рамиро, следящий циничным,  насмешливым,  торжествующим,  но  вместе  с  тем
несколько тревожным взглядом своего единственного глаза за ним, Адрианом,  -
такова была картина. Кроме того, еще одно обстоятельство  обратило  на  себя
внимание Адриана и еще сильнее встревожило  его  -  звук,  который,  как  он
думал в эту минуту, был слышен ему одному, отдаваясь в его голове, -  тихое,
протяжное завывание, похожее на завывание ветра,  мало-помалу  перешедшее  в
рев.
     Церемония окончилась. Монаху удалось надеть кольцо на  палец  Эльзы,  и
до тех пор, пока брак не был расторгнут  законным  судом,  она  должна  была
считаться женой Адриана. Платок сняли, руки отпустили, физически  она  стала
свободна, но, как она сама  сознавала,  в  эти  дни  и  на  той  зе