ые  ресурсы  совершенно  иссякли.  На
основании  же  тех  недостаточных  улик,  которые  имелись  у  него,  он  не
осмелился  бы  действовать  против  Дирка,  опасаясь  создать  себе   тысячу
влиятельных врагов.
     - Какая странная ирония  обстоятельств,  что  мне  приходится  являться
ходатаем соперника, - сказал капитан. - Но,  Лизбета  ван-Хаут,  прежде  чем
отвечать мне, прошу вас подумать. От следующего  движения  ваших  губ  будет
зависеть, придется ли этим глазам, которые  вам  так  нравятся,  слепнуть  в
ужасном мраке темницы; придется ли этому телу, которое вы так  любите,  быть
поднятым на дыбу или жариться и трещать на  костре,  или,  наоборот,  ничего
подобного не случится, и молодой человек уедет  отсюда  свободным,  унося  в
сердце на месяц  или  на  два  горечь  и  некоторое  озлобление  на  женское
непостоянство, что не помешает ему  впоследствии  жениться  на  какой-нибудь
богатой и почтенной еретичке. Вряд ли вы можете колебаться в  своем  выборе.
Где же после того тот дух женского самоотречения, о  котором  мы  так  много
слышим? Выбирайте же...
     Ответа все еще не было. Монтальво решился пустить в ход свой  козырь  и
вынул из бокового кармана, по-видимому,  официальный  документ,  скрепленный
подписью и печатью.
     - Это сообщение неподкупному Рюарду Тапперу. Смотрите,  здесь  написано
имя вашего кузена. Мой слуга ждет моего приказания у вас на кухне.  Если  вы
станете еще дольше колебаться, я позову его и  в  вашем  присутствии  поручу
ему  передать  эту  бумагу  курьеру,  отправляющемуся  сегодня   вечером   в
Брюссель. Раз отдав приказание, я уже не могу вернуть его, и приговор  Дирку
будет подписан.
     Лизбета начала колебаться.
     - Что мне делать? - сказала она. - До сих пор я еще не  невеста  Дирка,
и причина этому может быть именно та, которую я сейчас узнала. Но  он  любит
меня и знает, что я люблю его. Неужели  же,  потеряв  его,  я,  кроме  того,
должна помириться  с  мыслью,  что  он  будет  считать  меня  не  более  как
легкомысленной  ветреницей,  которую  ослепили  ваши  ухищрения  и  наружный
блеск? Нет, я скорее убью себя!
     Снова Монтальво направился к окну, так как этот намек  на  самоубийство
не был ему по вкусу. Жениться на  мертвой  нельзя,  да  вряд  ли  и  Лизбета
вздумает оставить завещание в его пользу.  Казалось,  что  больше  всего  ее
беспокоило  опасение,  как  бы  молодой  человек  не  нашел   ее   поведение
легкомысленным. Почему бы ей не  объяснить  Дирку  причину  ее  отказа  ему,
которую он первый должен был бы признать вполне уважительной? Может ли  она,
католичка, выйти замуж за еретика, и нельзя ли довести Дирка до того,  чтобы
он сам сказал Лизбете, что он еретик?
     И вдруг сам собой явился ответ  на  этот  вопрос.  Сами  святые,  желая
сохранить драгоценную  жемчужину  в  лоне  истинной  Церкви,  решили  помочь
Монтальво:  на  улице  показался  Дирк  ван-Гоорль,  направлявшийся  к  дому
Лизбеты.  Он  шел  одетый  в  свое  лучшее  бюргерское  платье,  задумчивый,
несмелыми шагами - олицетворение робкого, нерешительного ухажера.
     - Лизбета ван-Хаут, - обратился Монтальво к хозяйке,  -  случайно  Дирк
ван-Гоорль в настоящую минуту у вашей двери. Вы примете его и так или  иначе
уладите дело. Я хочу указать вам, что напрасно было  бы  оставлять  молодого
человека в  убеждении,  что  вы  дурно  поступили  с  ним.  Необходимо  лишь
спросить его - вашей ли он веры или нет. Насколько  я  знаю,  он  не  станет
лгать перед вами. Тогда вам останется только сказать ему, что  как  вам  это
ни прискорбно, но вы не можете выйти за еретика. Вы понимаете меня?
     Лизбета наклонила голову.
     - В таком случае, слушайте. Вы примете  вашего  поклонника,  выслушаете
его предложение - он, несомненно, направляется сюда, чтобы  сделать  его,  -
и, прежде чем дать ему ответ, спросите его о вере. Если  он  сознается,  что
еретик, вы откажете ему в такой мягкой форме, в  какой  только  вам  угодно.
Если же он ответит, что он верный слуга  Церкви,  вы  скажете,  что  до  вас
дошли иные слухи и что вы должны навести справки. Помните  также,  что  если
вы хоть на йоту отступите от моих предписаний, то вы в последний раз  видели
Дирка - разве что вам вздумается присутствовать при его казни.  Если  же  вы
послушаетесь и окончательно откажете ему, то, как  только  дверь  затворится
за ним, я брошу эту бумагу в огонь и пообещаю  вам,  что  свидетельство,  на
котором она основывается, навеки лишилось значения, и все дело кончено.
     Лизбета вопросительно взглянула на него.
     - Я вижу, вы недоумеваете, как я буду знать, что вы сделаете  или  чего
не сделаете. Но я  буду  безгласным,  хотя  внимательным  свидетелем  вашего
свидания. Эта дверь закрыта портьерой; вы разрешите мне - будущий муж  может
воспользоваться этим небольшим снисхождением с вашей стороны -  постоять  за
ней.
     - Никогда! - воскликнула Лизбета. - Я не могу поступить  так  низко.  Я
запрещаю вам делать это.
     В эту минуту послышался стук у двери на улицу. Взглянув  на  Монтальво,
Лизбета во второй раз увидела  тот  же  взгляд,  как  в  решительную  минуту
санного бега. Вся веселость капитана, все  беззаботное  добродушие  исчезли.
На их место выступило отражение самых  сокровенных  сторон  характера  этого
человека - основание, на  котором  зиждилось  ложное,  изукрашенное  здание,
которое он  показывал  свету.  Лизбета  снова  увидала  сверкающие  глаза  и
оскаленные зубы испанского волка - дикого зверя, готового грызть и  терзать,
если только представится  случай  насытиться  мясом,  которого  жаждала  его
душа.
     - Не вздумайте играть со мной шутки или торговаться,  -  сказал  он,  -
теперь некогда. Делайте, как я вам сказал, иначе на ваших руках будет  кровь
этого псалмопевца. И не вздумайте натравить его на меня: у меня есть  шпага,
а он безоружен. В случае необходимости еретик, как вам известно, может  быть
убит на глазах у всех должностным лицом. Когда доложат о  нем,  подойдите  к
двери и прикажите принять его.
     С этими словами, взяв свою шляпу с плюмажем, которая могла выдать  его,
Монтальво скрылся за портьерой.
     С минуту Лизбета простояла, раздумывая. Но, увы! Она не видела  исхода:
она была в тисках, с веревкой на шее. Ей предстояло  или  повиноваться,  или
обречь  любимого  человека  на  ужасную  смерть.  Она  решилась  ради   него
уступить, прося у Бога прощения и отмщения за себя и Дирка.
     Раздался стук у двери. Лизбета отворила.
     - Герр ван-Гоорль внизу и желает  видеть  вас,  барышня,  -  послышался
голос Греты.
     - Просите, - отвечала Лизбета и, отойдя  к  стулу,  почти  на  середине
комнаты, села.
     Вскоре на лестнице раздались шаги Дирка, эти знакомые, дорогие шаги,  к
которым она часто так жадно прислушивалась. Дверь снова отворилась, и  Грета
доложила:
     - Герр ван-Гоорль!
     Исчезновение капитана Монтальво, во-видимому, удивило служанку,  потому
что она изумленно обводила комнату глазами, но выдержка или хороший  подарок
со стороны испанца заставили ее удержаться от выражения своих чувств.  Грета
знала, что господа, подобные графу, имеют способность исчезать при случае.
     Таким  образом  Дирк  вошел  в   роковую   комнату,   как   ничего   не
подозревающее создание, идущее в западню. Ему и в голову  не  могло  прийти,
чтобы девушка, которую он любил и к которой пришел теперь  свататься,  могла
служить приманкой, чтобы погубить его.
     - Садитесь, кузен, - сказала Лизбета таким странным и натянутым  тоном,
что Дирк невольно взглянул на нее.
     Но он ничего не увидел, так  как  она  сидела,  отвернувшись  в  другую
сторону, да и сам он был слишком занят своими  мыслями,  чтобы  быть  зорким
наблюдателем. Очень много потребовалось бы, чтобы пробудить  в  простодушном
и открытом по своему характеру Дирке  подозрение  в  доме  и  в  присутствии
любимой им девушки.
     - Здравствуйте, Лизбета, - проговорил  он  застенчиво.  -  Отчего  ваша
рука так холодна?.. Я уже несколько раз заходил к  вам,  но  вы  уехали,  не
оставив адреса.
     - Мы с тетушкой Кларой ездили к морю, - прозвучало в ответ.
     На  некоторое  время,  минут  на  пять  или  даже   больше,   завязался
натянутый, отрывистый разговор.
     "Неужели этот хомяк никогда  не  доберется  до  главного?  -  рассуждал
Монтальво, наблюдая за Дирком через щель. - Боже мой, какой  у  него  глупый
вид!"
     - Лизбета, - сказал наконец Дирк, - мне надо переговорить с вами.
     - Говорите, кузен, - отвечала Лизбета.
     - Лизбета! Я... я люблю вас давно и пришел теперь просить вас выйти  за
меня. Я  откладывал  это  предложение  в  продолжение  года  или  больше  по
причинам, которые вы узнаете впоследствии, но  я  не  могу  молчать  дольше,
особенно  теперь,  когда  я  вижу,  что   вашу   благосклонность   старается
приобрести гораздо более изящный господин, чем я, - я  говорю  об  испанском
графе Монтальво, - добавил он с ударением.
     Лизбета ничего не отвечала, и Дирк продолжал изливать  свою  страсть  в
словах, становившихся все убедительнее и сильнее  и,  наконец,  дошедших  до
настоящего красноречия. Он говорил, как с самой первой  встречи  полюбил  ее
одну, и теперь имеет одно только желание в жизни: сделать  ее  счастливой  и
быть самому счастливым с ней. Далее он начал было развивать  свои  планы  на
будущее, но Лизбета остановила его.
     - Простите, Дирк, но я должна задать вам один вопрос, - начала она.
     Голос ее прерывался от сдерживаемых  рыданий,  однако,  сделав  усилие,
она продолжала:
     - До меня дошли слухи, которые  нуждаются  в  разъяснении.  Я  слышала,
Дирк, что вы по своей вере принадлежите к так  называемым  еретикам.  Правда
это?
     Он колебался, прежде чем  ответить,  сознавая,  как  много  зависит  от
этого его ответа; но колебание продолжалось всего минуту, так как  Дирк  был
слишком честен, чтобы солгать.
     - Лизбета, - сказал он, - я скажу вам то, чего не сказал бы  ни  одному
живому существу на свете, даже брату; но примете ли вы мое предложение,  или
отвергнете  его,  говоря  с  вами,  я  уверен,  что  нахожусь  в  такой   же
безопасности, как  тогда,  когда,  преклонив  колени,  беседую  с  Господом,
которому  служу.  Да,  я  действительно,  как  вы   называете,   еретик.   Я
последователь этой истинной веры, в  которую  надеюсь  обратить  и  вас,  но
которую насильно никогда не стану навязывать вам. Именно это  обстоятельство
так долго удерживало меня от объяснения с вами: я не знал, имею ли  я  право
просить вас связать при настоящем положении вещей вашу судьбу с моею и  могу
ли я жениться на вас, если вы  будете  согласны,  сохранив  свою  тайну  про
себя. Только вчера вечером мне дали совет - кто,  это  все  равно,  -  и  мы
помолились вместе, вместе стали искать ответа на мой вопрос в слове  Божием.
По неисповедимому милосердию Господа я нашел этот ответ  и  разрешение  всех
моих сомнений: великий св. Павел предвидел подобный случай - в его  писаниях
все случаи предвидены, - и я прочел, как неверующая жена  освящается  мужем,
а неверующий муж - женою. После того все стало для меня ясно,  и  я  решился
говорить с вами. Теперь, дорогая, я высказался и ваша очередь ответить мне.
     - Дирк, дорогой Дирк! - вырвалось у Лизбеты почти с  криком.  -  ужасен
ответ, который я  должна  дать  вам.  Откажитесь  от  свое)  о  заблуждения,
покайтесь, примиритесь с Церковью, и я выйду за вас. Иначе  это  невозможно,
хотя я люблю вас и никого другого всем своим сердцем и телом...
     Тут в ее голосе зазвучала страстная энергия.
     - Но иначе я не могу, не могу быть вашей.
     Дирк слушал и побледнел как полотно.
     - Вы требуете от меня единственного, чего я  не  могу  дать,  -  сказал
он. - Даже ради вас я не могу отречься от своего обета и поклонения Богу  по
моему разумению. Хотя прощание с вами убивает меня, но я отвечаю вам  вашими
же словами: "Не могу, не могу!"
     Лизбета взглянула на него  и  была  поражена:  до  чего  преобразились,
приобретя  почти  сверхчеловеческое  просветленное  выражение,  его  честные
грубые черты и коренастая массивная фигура при этом страстном  отречении.  В
эту минуту этот некрасивый голландец, по крайней мере на ее взгляд,  походил
на ангела. Она заскрежетала зубами и прижала  руки  к  сердцу.  "Ради  него,
ради его спасения", - прошептала она и потом сказала вслух:
     - Я вас уважаю и люблю за это признание еще  больше,  но,  Дирк,  между
нами все кончено. Когда-нибудь, здесь  на  земле  или  в  другой  жизни,  вы
поймете все и простите.
     - Пусть будет так, - глухо проговорил Дирк, отыскивая рукой шляпу,  так
как не видел ничего. - Странный ответ на мою просьбу, очень странный  ответ,
но, конечно, вы имеете полное право следовать своим убеждениям так  же,  как
я имею право следовать  моим.  Мы  оба  должны  нести  свой  крест,  дорогая
Лизбета, вы сами видите, что должны.  Об  одном  только  я  попрошу  вас:  я
говорю не как человек, ревнующий вас, потому  что  во  мне  затронуто  нечто
высшее, чем ревность, но как друг, каким, что бы ни  случилось  в  жизни,  я
всегда останусь для вас: остерегайтесь этого испанца Монтальво. Я  знаю,  он
хочет жениться на вас. Он человек злой, хотя  вначале  и  очаровал  меня.  Я
чувствую это: его присутствие как бы отравляет воздух, которым я дышу. Но  я
был бы рад, если б он услыхал это, так как убежден, что  все  это  дело  его
рук, но и его час настанет: за все ему отплатится  в  здешней  жизни  или  в
будущей. А теперь прощайте,  да  благословит  и  защитит  вас  Бог,  дорогая
Лизбета. Если вы считаете замужество со мной грехом, то вы правы,  отказывая
мне, и я убежден, что вы никому не выдадите мою тайну. Еще раз: прощайте!
     Взяв руку Лизбеты, Дирк поцеловал ее и шатаясь вышел из комнаты.
     Лизбета же бросилась плашмя на пол и в отчаянии билась о него головою.


     Когда дверь затворилась за Дирком, Монтальво  вышел  из-за  занавеси  и
остановился над лежащей на полу Лизбетой. Он пытался  принять  свой  прежний
легкий саркастический тон, но подслушанная им  сцена  потрясла  его  и  даже
несколько испугала, так как он чувствовал, что вызвал к жизни страсти,  силу
и последствия которых нельзя было заранее предвидеть.
     - Браво, моя актрисочка, - начал  было  он,  но  тотчас  же  перешел  в
другой тон и заговорил естественным  голосом.  -  Теперь  лучше  встаньте  и
посмотрите, как я сожгу эту бумагу.
     Лизбета с трудом  приподнялась  на  колени  и  видела,  как  он  бросил
документ в пылающий камин.
     - Я исполнил  свое  обещание,  -  сказал  Монтальво,  -  это  показание
уничтожено, но на тот  случай,  если  б  вы  вздумали  провести  меня  и  не
сдержать своего слова, помните,  что  у  меня  есть  новые  и  более  веские
доказательства, ради получения которых мне, правда,  пришлось  прибегнуть  к
способу,  не  вполне  согласному   с   моим   обыкновенным   поведением.   Я
собственными ушами слышал, как этот господин, имеющий  такое  дурное  мнение
обо мне, признался, что он еретик. Этого достаточно, чтобы сжечь  его  когда
угодно, и я клянусь, если через три недели  вы  не  будете  моей  женой,  он
умрет на костре.
     В то время как он говорил, Лизбета медленно поднялась на  ноги.  Теперь
она смотрела на Монтальво, но это была уже не прежняя Лизбета, а  совершенно
новое существо  -  как  чаша,  до  краев  переполненная  злобой,  тем  более
ужасной, что она была совершенно спокойна.
     - Жуан де Монтальво, - заговорила Лизбета тихим голосом, - ваша  злость
победила, и ради Дирка я  должна  пожертвовать  собою  и  своим  состоянием.
Пусть будет так, если суждено.  Но  слушайте:  я  не  предсказываю  вам,  не
говорю, что с вами случится то-то или то-то, но я призываю на вас  проклятие
Божие и презрение людское.
     Подняв руки, она начала молиться.
     - Господи, Тебе угодно  было  наложить  на  меня  судьбу,  худшую,  чем
смерть, но помрачи душу и разум этого чудовища. Пусть он отныне не знает  ни
одного мирного часа, пусть я и все мое принесет ему несчастье; пусть во  сне
его преследует страх; пусть он живет в  тяжелой  работе  и  умрет  в  нищете
кровавой смертью также через меня. А если я рожу  ему  детей,  пусть  и  они
будут прокляты!
     Она замолкла. Монтальво смотрел на нее и пытался говорить,  но  не  мог
произнести ни слова. И вдруг он почувствовал страх перед Лизбетой  ван-Хаут,
тот страх, который уже не покидал его всю последующую жизнь. Он обернулся  и
крадучись вышел из комнаты; лицо его вдруг постарело, и,  несмотря  на  весь
успех, он никогда не чувствовал такой тяжести на сердце, будто Лизбета  была
ангелом, посланным свыше, чтобы возвестить ему его проклятие.


ГЛАВА VII

                     К Гендрику Бранту приходит гостья

     Прошло девять месяцев, и уже больше  восьми  из  них  с  тех  пор,  как
Лизбета ван-Хаут стала именоваться графиней Жуан де Монтальво. В  ее  титуле
не могло быть сомнения, так как она была обвенчала с некоторой  пышностью  в
присутствии многочисленных зрителей  епископом  в  Грооте-кирке.  Все  очень
дивились   этой   поспешной   свадьбе,   хотя    некоторые    из    наиболее
недоброжелательных   пожимали   плечами,   говоря,    что    для    девушки,
скомпрометировавшей себя прогулками наедине с испанцем и брошенной  женихом,
самым лучшим было поспешить выйти замуж.
     Таким образом, эта пара, составившая  довольно  красивую  группу  перед
алтарем, была обвенчана и  наслаждалась  выпавшим  ей  на  долю  супружеским
счастьем в роскошном доме Лизбеты на Брее-страат. Здесь молодые  жили  почти
одни, потому что соотечественники и соотечественницы Лизбеты  выказали  свое
неодобрение ее поведению, сторонясь ее, а Монтальво, по своим  соображениям,
не особенно радушно  приглашал  к  себе  испанцев.  Слуги  были  переменены,
тетушка Клара и Грета также исчезли. Убедившись в их коварном  поведении  по
отношению к ней, Лизбета еще до замужества попросила их  обеих  оставить  ее
дом.
     Понятно, что после событий, повлекших за собой этот  брак,  Лизбета  не
находила особенного удовольствия в обществе своего мужа. Она не была из  тех
женщин, которые покорившись браку, заключенному насильно или  обманом,  даже
способны полюбить руку,  лишившую  ее  свободы.  С  Монтальво  она  говорила
редко, даже после первых недель замужества редко виделась с  ним.  Он  скоро
понял,  что  его  присутствие  ненавистно   жене,   и   со   своей   обычной
находчивостью сумел извлечь из  этого  для  себя  выгоду.  Другими  словами,
Лизбета ценою своего богатства покупала себе свободу; даже была  установлена
правильная такса: столько-то за неделю свободы, столько-то за месяц.
     Монтальво был доволен  подобным  соглашением,  потому  что  в  душе  он
боялся этой женщины, красивое лицо которой застыло в одном выражении  вечной
ненависти. Он  не  мог  забыть  того  ужасного  проклятия,  которое  глубоко
запечатлелось в его суеверном уме и жило там, так как  действительно  он  со
времени произнесения проклятия не знал ни одного часа  покоя:  день  и  ночь
его преследовал страх, что его убьет жена.
     И действительно, если когда-либо смерть смотрела из  глаз  женщины,  то
она смотрела из глаз Лизбеты,  и  Монтальво  казалось,  что  ее  совесть  не
смутится подобным делом, что она увидит в нем возмездие, а не убийство.  Ему
становилось страшно при этой мысли. Каково будет  в  один  прекрасный  день,
выпив вина, почувствовать, что  огненная  рука  терзает  твою  внутренность,
потому что в кубке был яд, или, еще хуже того, проснуться  ночью  и  ощутить
стилет, вонзившийся тебе в хребет. Не удивительно после того, что  Монтальво
спал один и всегда тщательно запирал дверь.
     Однако он  напрасно  принимал  подобные  предосторожности:  что  бы  ни
говорили глаза Лизбеты, она не имела намерения  убивать  этого  человека.  В
своей молитве она передала это дело в  руки  Высшей  власти  и  намеревалась
оставить его в них, вполн