я, что  народ
мог выйти из всяких границ повиновения, если бы одного из  самых  богатых  и
уважаемых бюргеров стали мучить за его веру.


     Увидав, как народ разорвал на клочки  раненых  испанских  солдат  и  их
носильщиков и как тяжелая дверь  тюрьмы  затворилась  за  Мартином  и  Фоем,
Адриан отправился домой, чтобы сообщить печальную весть. Народ еще долго  не
расходился, и если бы подъемный мост над рвом не  был  поднят,  так  что  не
оказалось возможности перебраться  через  него,  весьма  вероятно,  было  бы
произведено нападение на тюрьму. Теперь,  однако,  когда  к  тому  же  пошел
дождь, толпа начала расходиться, рассуждая, захочет ли герцог  Альба  в  эти
дни ежедневных побоищ мстить за нескольких убитых солдат.
     Когда Адриан вошел в верхнюю комнату,  чтобы  сообщить  принесенное  им
известие, он нашел там одну только  мать.  Она  сидела  прямо  на  стуле,  с
руками, сложенными на коленях, и обратившись к окошку  неподвижным,  как  бы
изваянным из мрамора, лицом.
     - Я не мог найти его, - сказал Адриан, - но Фой и  Мартин  взяты  после
отчаянного сопротивления, причем Фой ранен. Они в тюрьме...
     - Я знаю все, - прервала его Лизбета холодным, глухим  голосом.  -  Муж
тоже взят. Кто-нибудь предал их. Да воздаст ему Господь! Оставь  меня  одну,
Адриан.
     Адриан повернулся и поплелся к себе в комнату. Упреки  совести  и  стыд
так тяжело лежали у него на сердце, что ему казалось, оно не  выдержит.  При
всей своей слабости и злобе  он  никогда  не  намеревался  сделать  то,  что
произошло:  теперь  по  его  вине  его  брат  Фой  и  человек,  бывший   его
благодетелем и более  всего  на  свете  любимый  его  матерью,  обречены  на
смерть, ужаснее которой ничего нельзя  себе  представить.  Предатель  провел
эту ночь среди окружавшего его комфорта хуже, чем его жертвы в  тюрьме.  Три
раза Адриан был готов покончить с собой; один раз он  даже  укрепил  рукоять
меча в полу и наставил его  острие  себе  на  грудь,  но  при  первом  уколе
отшатнулся.
     Лучше было  бы  для  него,  может  быть,  если  бы  он  преодолел  свою
трусость: по крайней мере, он избавился бы от многих страданий  и  унижений,
ожидавших его впереди.


     Как только Адриан  вышел,  Лизбета  встала,  оделась  и  отправилась  к
своему родственнику ван-де-Верфу, теперь почтенному гражданину средних  лет,
избранному бургомистром Лейдена.
     - Вы слышали? - спросила она.
     - К несчастью,  слышал,  -  отвечал  он.  -  Это  ужасно.  Правда,  что
богатство Гендрика Бранта на дне Гаарлемского озера?
     Она кивнула головой и ответила:
     - Думаю, что так.
     - Не могли ли бы они, открыв тайну, спасти себе жизнь?
     - Может быть. Фой и Мартин могли бы это  сделать,  Дирк  же  ничего  не
знает: он отказался узнать. Но Фой и Мартин  поклялись  лучше  умереть,  чем
открыть тайну.
     - Почему?
     - Потому что они дали такое обещание Гендрику Бранту, желавшему,  чтобы
его золото, скрытое от испанцев, могло  сослужить  службу  его  отечеству  в
будущем. Он и их убедил в необходимости этого.
     - В таком случае, дай Бог, чтобы его желание исполнилось, - со  вздохом
сказал ван-де-Верф, - иначе было бы слишком тяжело  думать,  что  еще  жизни
будут загублены из-за груды золота.
     - Я знаю это, и я пришла к вам, чтобы спасти их.
     - Каким образом?
     - Каким  образом?  -  воодушевляясь,  ответила  она.  -  Подняв  город,
произведя  нападение  на  тюрьму  и  освободив  их...  Выгнав  испанцев   из
Лейдена...
     - И навлекши на себя судьбу Монса. Вы желали бы, чтобы город был  отдан
на разграбление солдатам Нуаркарма и дона Фредерика?
     - Мне все равно; я желаю спасти мужа и сына! - в  отчаянии  проговорила
она.
     - Так может говорить женщина, но не патриотка. Лучше  пусть  умрут  три
человека, чем будет разорен целый город.
     - Странно мне слышать от вас этот довод еврея Каиафы.
     - Нет, Лизбета, не сердитесь на  меня.  Что  я  могу  сказать?  Правда,
испанского войска в Лейдене немного, но новые силы отправлены из Гаарлема  и
других мест после вчерашних волнений при аресте Фоя и  Мартина;  через  двое
суток они будут здесь. Город не снабжен запасами на случай  осады,  горожане
не привыкли владеть оружием, и пороху мало. Кроме того, в  городском  совете
нет согласия.  Перебить  испанских  солдат  мы  еще  можем,  но  напасть  на
Гавенгенгуз - значило бы  произвести  открытое  восстание  и  привлечь  сюда
армию дона Фредерика.
     - Что же? Все равно рано или поздно дойдет до этого.
     - Пусть  же  это  случится  позднее,  когда  мы  будем  более  способны
отразить ее. Не упрекайте меня, мне тяжелы были бы ваши упреки,  так  как  я
день и ночь работаю, подготовляя все к роковому часу. Я люблю вашего мужа  и
сына, сердце мое обливается кровью при  виде  вашего  горя  и  постигшей  их
ужасной судьбы, но пока я не могу сделать ничего... ничего. Вы должны  нести
свой крест так же, как они свой, а я свой, мы все должны идти во мрак,  пока
Господь не прикажет заняться заре - заре свободы и возмездия.
     Лизбета не отвечала: она встала и, качаясь, вышла из  дома,  между  тем
как ван-де-Верф, опустившись на стул, горько плакал и молился о  ниспослании
помощи и света.


ГЛАВА XXII

                             Встреча и разлука

     Лизбета не закрыла глаз в эту ночь. Если  бы  даже  горе  дозволило  ей
спать, то не дало бы физическое  состояние:  она  вся  горела,  и  в  голове
стучало. Сначала она мало обращала на это  внимания,  но  при  первом  свете
холодного осеннего утра подошла к зеркалу и стала осматривать себя:  на  шее
у  нее  оказалась  опухоль  величиной  с  орех.  Лизбета   догадалась,   что
заразилась чумой от фроу Янсен, и засмеялась  коротким,  сухим  смехом:  раз
все любимые ею обречены на смерть, ей казалось лучше всего умереть и  самой.
Эльза еще не вставала, обессиленная горем, и Лизбета,  запершись  у  себя  в
комнате, не впускала к  себе  никого,  кроме  одной  женщины,  выздоровевшей
некоторое время тому назад от чумы, но и ей она не сказала  ничего  о  своей
болезни.
     Около одиннадцати часов утра женщина вбежала к ней в комнату, крича:
     - Они убежали!.. Убежали!..
     - Кто? - в напряженном ожидании спросила Лизбета, вскочив со стула.
     - Ваш сын Фой и Красный Мартин.
     Она рассказала, как голый великан с обнаженным мечом в руке и  Фоем  на
спине выбежал с ревом из тюрьмы и, под защитой толпы пробежав  через  город,
направился к Гаарлемскому озеру.
     Глаза Лизбеты засветились гордостью при этом известии.
     - Верный, преданный  слуга,  ты  спас  моего  сына,  но  мужа  тебе  не
спасти, - проговорила она.
     Прошел еще час, и служанка вошла снова, неся письмо.
     - Кто принес его? - спросила Лизбета.
     - Солдат-испанец.
     Лизбета разрезала  шелковый  шнурок  и  прочла  письмо.  Оно  было  без
подписи, и в нем значилось:
     "Человек, пользующийся влиянием,  шлет  свой  привет  фроу  ван-Гоорль.
Если фроу ван-Гоорль желает спасти жизнь самого  дорогого  ей  человека,  ее
просят, надев вуаль,  последовать  за  подателем  этого  письма.  Ей  нечего
бояться за свою собственную безопасность: это письмо служит ей гарантией".
     Лизбета  подумала  с  минуту.  Может  быть,  это  западня,  даже  очень
вероятно, что это ловушка, чтобы захватить и ее. Ну, не  все  ли  равно  ей?
Она предпочитала умереть с мужем, чем жить без него, и кроме того, зачем  ей
избегать смерти, когда чума уже у нее в крови? Но  было  еще  нечто,  худшее
смерти. Она догадывалась, кто написал  это  письмо;  после  многих  лет  она
узнала почерк, несмотря на видимое старание переделать его. Но хватит  ли  у
нее сил встретиться с ним? Надо найти эти силы... ради Дирка!
     Если она откажет и Дирк умрет, не будет  ли  она  упрекать  себя,  если
останется сама в живых, что не сделала всего, что было в ее власти?
     - Дай мне плащ и вуаль, - приказала она служанке, -  и  скажи  солдату,
что я иду.
     У дверей ее встретил солдат, почтительно отдавший ей честь, говоря:
     - Мефроу, последуйте за мной, но на некотором расстоянии.
     Солдат провел Лизбету переулками к заднему входу тюрьмы, двери  которой
таинственно перед  ними  отворились  и  снова  затворились,  причем  Лизбета
невольно спросила себя: придется ли ей когда-нибудь снова переступить  порог
этой калитки? На дворе ее встретил другой  человек,  она  даже  не  обратила
внимания, кто он  был,  и,  сказав  ей:  "Пожалуйте,  сударыня",  провел  по
мрачным  коридорам  в  маленькую  комнату,  меблированную  столом  и   двумя
стульями. Дверь отворилась, и Лизбета почувствовала, как будто у нее  внутри
что-то оборвалось и заболело, как от приема яда: перед ней стоял  совершенно
такой же, как прежде, хотя отмеченный  временем  и  своей  жизнью,  человек,
бывший ее мужем, - Жуан де Монтальво.  Однако  Лизбета  не  показала  своего
чувства, и лицо ее осталось бледно и неподвижно-сурово, к тому же, даже  еще
не взглянув на него, она уже знала, что он боится ее больше, чем она его.
     Это была правда: в  глазах  этой  женщины  отражался  такой  ужас,  что
сердце Монтальво содрогнулось. Перед  ним  встала  сцена  его  сватовства  и
снова зазвучали в его ушах  ужасные  слова,  сказанные  ею.  Какое  странное
совпадение обстоятельств: и теперь опять, как тогда, целью переговоров  была
жизнь Дирка ван-Гоорля. В прежние дни она  купила  эту  жизнь,  отдав  себя,
свое состояние и - что хуже всего для женщины - навлекши на  себя  презрение
своего бывшего жениха. Какую цену ей придется уплатить  теперь?  К  счастью,
многого уже нельзя требовать от нее! Он же  в  душе  боялся  этого  торга  с
Лизбетой ван-Гоорль из-за жизни Дирка ван-Гоорля. В  первый  раз  этот  торг
довел его до четырнадцатилетних каторжных работ  на  галерах.  Чем  кончится
второй?
     В ответ перед глазами Монтальво  открывалась  будто  черная  бездна,  в
безграничную глубину которой летел несчастный,  представлявший  из  себя  по
сравнению с пролетаемым им пространством одну крошечную,  незаметную  точку.
Точка перевернулась, и Монтальво узнал в ней самого себя.
     Этот кошмар  на  мгновенье  представился  ему  и  тотчас  же  исчез.  В
следующую минуту Монтальво уже спокойно и вежливо раскланивался перед  своей
посетительницей, предлагая ей сесть.
     - Очень любезно с вашей стороны, фроу ван-Гоорль,  что  вы  так  быстро
отозвались на мое приглашение, - начал он.
     - Может быть, вам, граф де Монтальво, угодно  будет  как  можно  короче
сообщить мне, зачем вы вызвали меня, - сказала Лизбета.
     - Конечно, я сам желаю этого. Позвольте прежде всего успокоить  вас.  В
прошлом у нас обоих есть общие воспоминания: и неприятные и приятные.  -  Он
положил руку на сердце и вздохнул. -  Но  все  это  уже  умершее  прошедшее,
поэтому мы не станем касаться его.
     Лизбета не  отвечала,  только  вокруг  ее  рта  легла  несколько  более
суровая складка.
     - Теперь еще одно  слово,  и  я  перейду  к  главному  предмету  нашего
свидания.  Позвольте  мне  поздравить  вас  с  доблестным  поступком  вашего
доблестного сына. Конечно, его храбрость и  ловкость  вместе  с  поддержкой,
оказанной ему Красным Мартином, причинили мне много неприятностей  и  внесли
осложнения в исполнение задуманного мною плана, но я старый солдат и  должен
признаться, что их вчерашняя оборона  и  сегодняшнее  бегство  из...  из  не
совсем приятной обстановки взволновали во мне кровь и заставили  мое  сердце
забиться сильнее.
     - Я слышала... Не трудитесь повторять, - сказала Лизбета, - иного я  не
ожидала от них и благодарю Бога, что Ему  угодно  было  продлить  их  жизнь,
чтобы в будущем они могли страшно отомстить за любимого отца и хозяина.
     Монтальво кашлянул и отвернулся, желая прогнать  снова  вставший  перед
его глазами кошмар - маленького человечка, летящего в пропасть.
     - Да, они бежали; и я рад за них, какое убийство они ни замышляли бы  в
будущем. Да, несмотря на все их преступления и убийства в  прошлом,  я  рад,
что они ушли, хотя я  обязан  был  удерживать  их,  пока  мог,  и  если  они
попадутся, я снова должен буду сделать то же самое; но  я  не  стану  теперь
дольше останавливаться на этом.  Вам,  вероятно,  известно,  что  есть  один
господин, который не был так же счастлив, как они.
     - Мой муж?
     - Да,  ваш  почтенный  супруг,  к  счастью  для  моей   репутации   как
смотрителя одной из тюрем его величества, занимает помещение здесь наверху.
     - И что же дальше? - спросила Лизбета.
     - Не  пугайтесь,  мефроу:  страх  ужасно  подрывает   здоровье.   Итак,
возвращаюсь к предмету нашего разговора... - Тут он вдруг переменил  тон.  -
Однако прежде мне необходимо объяснить вам, Лизбета, положение вещей.
     - Какое положение вещей?
     - Прежде всего то, что касается сокровищ.
     - Каких сокровищ?
     - Не теряйте времени, пытаясь  обмануть  меня.  Я  говорю  о  несметном
богатстве, оставшемся после Гендрика  Бранта  и  скрытом  бежавшими  Фоем  и
Мартином, - он застонал  и  заскрежетал  зубами,  -  где-то  на  Гаарлемском
озере.
     - Какое отношение имеют к нашему разговору сокровища?
     - Я требую его - вот и все.
     - Так вам лучше всего стараться отыскать его.
     - Я  так  и  предполагаю  и  начну  искать  его...   в   сердце   Дирка
ван-Гоорля, - произнес он медленно, комкая своими длинными пальцами  носовой
платок, будто тот был живым существом, которое можно замучить насмерть.
     Лизбета не моргнула, она ожидала этого.
     - Не много вы найдете в этом источнике, - сказала она. -  Никто  ничего
не знает теперь о  наследстве  Бранта.  Насколько  я  могла  понять,  Мартин
спрятал его и потерял бумагу. Таким образом, сокровища будут лежать  на  дне
моря, пока оно не высохнет.
     - Знаете, я уже слышал эту басню,  да,  от  самого  Мартина,  и  должен
сказать, не совсем верю ей.
     - Что же делать, если вы не верите? Вы должны  помнить,  что  я  всегда
говорила правду, насколько она была мне известна.
     - Совершенно верно: но другие не так добросовестны. Взгляните сюда...
     Он вынул из кармана бумагу и  показал  ей.  То  был  смертный  приговор
Дирку, подписанный инквизитором.
     Лизбета машинально прочла его.
     - Заметьте, - продолжал Монтальво, - что род казни предоставляется  "на
усмотрение нашего любезного" и т.д., то  есть  на  мое.  Теперь  потрудитесь
выглянуть в это окно. Что вы видите перед собой?  Кухню?  Совершенно  верно;
приятный вид для такой прекрасной  хозяйки,  как  вы.  Посмотрите  несколько
выше. Что вы видите? Маленькое оконце за  решеткой.  Представьте  себе,  что
из-за этой решетки человек, все более и более голодный, смотрит на  то,  что
происходит в кухне, на то, как  туда  приносят  припасы  и  через  некоторое
время выносят вкусное кушанье, между тем как он все больше и  больше  тощает
и слабеет от голода. Как вам кажется, приятно положение этого человека?
     - Вы дьявол! - воскликнула Лизбета, отшатнувшись от окна.
     - Никогда не считал себя им, но если вы желаете иметь  определение,  то
я трудолюбивый работник,  испытавший  много  неудач  и  принужденный  иногда
прибегать к  решительным  средствам,  чтобы  обеспечить  себя  на  старость.
Уверяю вас, что я не желаю уморить кого бы то ни  было  с  голоду;  я  желаю
только найти сокровища Гендрика Бранта, и если ваш супруг не захочет  помочь
мне в этом, то я должен заставить его - вот и  все.  Дней  через  шесть  или
девять после того, как я примусь  за  него,  я  уверен,  он  заговорит:  нет
ничего, что было бы способнее заставить  упитанного  бюргера,  привыкшего  к
изобилию во всем, открыть рот, как  совершенное  лишение  пищи,  которую  он
может только видеть и обонять. Приходилось вам когда-нибудь слышать  историю
очень старого господчика - Тантала? Удивительно применимы  подобные  вещи  к
надобностям и обстоятельствам настоящего.
     Гордость Лизбеты была  сломлена;  в  отчаянии  несчастная  бросилась  к
ногам своего мучителя, умоляя его о жизни мужа, заклиная его именем  Бога  и
даже сына его Адриана. До того довел ее ужас, что она решилась молить  этого
человека именем сына, рождение которого было позором для нее.
     Он попросил ее встать.
     - Я желаю спасти жизнь вашего мужа, - сказал он. - Даю вам  слово,  что
если он только скажет мне то, что мне надо, я спасу его, даже - хотя риск  и
велик - постараюсь способствовать его бегству. Теперь я попрошу  вас  пройти
наверх и объяснить ему мои  миролюбивые  намерения.  -  Подумав  минуту,  он
прибавил: - Вы сейчас  упомянули  имя  Адриана.  Это,  вероятно,  тот  самый
молодой человек, подпись которого стоит под  этим  документом?  -  Он  подал
Лизбете бумагу. - Прочтите его спокойно, спешить некуда. Добрый Дирк еще  не
умирает с голоду; мне сейчас донесли, что он прекрасно позавтракал, и  будем
надеяться, не в последний раз.
     Лизбета взяла исписанные листы и взглянула на них. Вдруг она поняла,  в
чем дело, и поспешно  пробежала  листы  до  конца  последней  страницы,  где
стояла подпись. Увидав ее, она бросила сверток на пол, будто из него на  нее
устремилась змея и ужалила ее.
     - Вам, кажется, тяжело видеть  эту  подпись,  -  с  участием  заговорил
Монтальво, - и я не  удивляюсь  этому:  мне  самому  приходилось  испытывать
подобные разочарования, и я знаю, как они оскорбляют благородные  характеры.
Я показал вам этот документ из великодушия, желая предостеречь вас от  этого
молодого человека, которого, как я  мог  понять,  вы  считаете  моим  сыном.
Человек, способный выдать брата, может сделать шаг  дальше  и  предать  свою
мать, поэтому советую вам не выпускать молодого человека из  виду.  Не  могу
не высказать вам также, что на вас в данном  случае  ложится  большая  вина:
как можно проклинать ребенка еще до его рождения? Ведь вы помните, о  чем  я
говорю? Проклятие обратилось местью против  вас  самой.  Этот  случай  может
служить предупреждением от увлечения минутной страстью.
     Лизбета уже не слушала его; она думала, как  никогда  не  думала  перед
тем. В эту минуту, как бы по вдохновению, ей пришли на память слова  умершей
фроу Янсен: "Я жалею, что раньше не подхватила чуму, тогда я отнесла  бы  ее
ему в тюрьму, и с ним не сделали бы того, что произошло". Дирк  в  тюрьме  и
обречен на голодную смерть, потому  что,  вопреки  убеждению  Монтальво,  он
ничего не знал, а следовательно, не  мог  ничего  и  сказать.  Она  заражена
чумой - симптомы хорошо знакомы ей, ее яд жжет  ей  жилы,  хотя  она  еще  в
силах думать, говорить и ходить.
     Лизбета не считала преступлением передать чуму мужу: лучше ему  умереть
от чумы в пять дней, а может быть, даже в два, что  часто  бывало  с  людьми
полнокровными, чем умирать с голоду целых двенадцать  дней  и,  может  быть,
еще при этом подвергаться мучениям пытки. Лизбета быстро решилась и  сказала
хриплым голосом:
     - Что вы хотите, чтобы я сделала?
     - Я желаю, чтобы  вы  убедили  вашего  мужа  перестать  упорствовать  и
сообщить тайну  нахождения  наследства  Бранта.  В  таком  случае  я  обещаю
немедленно  после  того,  как  удостоверюсь  в  справедливости   его   слов,
освободить его, а пока с ним будут обращаться хорошо.
     - А если он не захочет или если не может?
     - Я уже сказал вам, что будет в таком случае,  и  чтобы  показать  вам,
что не шучу, я сейчас  же  подпишу  приговор.  Если  вы  не  согласитель  на
выполнение  моего   поручения   или   если   ваше   вмешательство   окажется
безуспешным, я в вашем  присутствии  передам  это  распоряжение  офицеру,  и
через десять дней вы узнаете о результате или сами сможете убедиться в нем.
     - Я пойду, - сказала она, - но мы должны видеться наедине.
     - Этого обыкновенно не допускается, - отвечал Монтальво, - но  если  вы
удостоверите меня, что при вас нет оружия, то я сделаю исключение.
     Написав приговор и засыпав песком из  песочницы  -  Монтальво  во  всем
лю