й Кобылой, и спрятали его в Гаарлемском  озере,  где  и  нашли  его
после нашего бегства из Гаарлема.  Если  вам  будет  угодно  узнать  как,  я
расскажу вам впоследствии: это длинная история. Эльза  Брант  была  также  с
нами...
     - Она единственная дочь Гендрика Бранта, стало быть,  наследница  всего
состояния? - перебил принц.
     - Да, ваше высочество, и моя невеста...
     - Я слышал об этой девице и поздравляю вас... Она в Лейдене?
     - Нет,  ваше  высочество,  все  ужасы,  пережитые  ею  во  время  осады
Гаарлема, и многое, случившееся с  ней  лично,  подорвали  ее  физические  и
нравственные силы, поэтому когда испанцы грозили в первый раз осадой  нашему
городу, я отправил ее и матушку в Норвич, где они могут спать спокойно.
     - Вы поступили очень предусмотрительно, герр ван-Гоорль, -  со  вздохом
ответил принц, - но сами вы, по-видимому, остались?
     - Да, мы с Мартином подумали, что долг обязывает  нас  дождаться  конца
войны. Когда Лейден освободится от испанцев, тогда и мы поедем в Англию,  но
не раньше.
     - Когда Лейден освободится от испанцев...  -  Принц  снова  вздохнул  и
прибавил: - Оба вы, молодой человек, заслуживаете моего уважения,  однако  я
опасаюсь, что при подобном положении дел, ювфроу в  конце  концов  не  будет
почивать совершенно беззаботно в Норвиче.
     - Каждый из нас должен нести  свою  долю  бремени,  -  грустно  ответил
Фой. - Я буду сражаться, она не будет спать.
     - Я предвидел, что иначе не может рассуждать человек, в  свое  время  и
сражавшийся, и не спавший... Будем  надеяться,  что  скоро  наступит  время,
когда вам обоим можно будет отдохнуть вместе... Доканчивайте ваш рассказ.
     - Конец близок. Сегодня утром мы прочли вашу прокламацию  на  улицах  и
из нее точно узнали то, о чем слышали прежде: что  вы  сильно  нуждаетесь  в
деньгах для морской войны и защиты Лейдена. Услыхав, что вы еще в  городе  и
считая вашу прокламацию за призыв и ясное приказание, которых мы  ждали,  мы
привезли вам богатство Гендрика Бранта. Оно в этой тележке.
     Принц поднес руку ко лбу и отступил на шаг.
     - Вы не шутите, Фой ван-Гоорль? - спросил он.
     - Нисколько, уверяю вас.
     - Но  постойте,  вы  не  можете  распоряжаться  этим  богатством:   оно
принадлежит Эльзе Брант.
     - Нет, ваше высочество, я по закону  могу  распоряжаться  им,  так  как
отец мой был  назначен  Брантом  его  наследником  и  душеприказчиком,  а  я
унаследовал его права. Кроме того, хотя известная доля назначена Эльзе,  она
желает - ее письменное, засвидетельствованное заявление  при  мне,  -  чтобы
все  деньги  до  последнего  дуката  пошли  на  нужды  отечества  по   моему
усмотрению. Отец  ее,  Гендрик  Брант,  всегда  был  того  мнения,  что  его
состояние в свое время пойдет на пользу его родины. Вот копия  завещания,  в
котором он выражает волю, чтобы мы употребили его деньги  "на  защиту  нашей
страны, на борьбу за свободу  веры  и  на  уничтожение  испанцев,  каким  же
образом и когда - это нам укажет Господь". Передавая мне это  завещание,  он
сказал: "Я уверен, что тысячи и десятки тысяч моих  соотечественников  будут
жить, благословляя золото Гендрика Бранта". Думая так же и в убеждении,  что
Бог, надоумив его, в свое  время  укажет  и  нам  свою  волю,  мы  поступали
согласно его воле и ради сохранения сокровищ были готовы идти  на  смерть  и
пытку. Теперь, как предрек  Брант,  наступило  время,  теперь  мы  понимаем,
зачем все так случилось и зачем мы, я и этот человек, остались в  живых.  Мы
предоставляем вам все сокровища в целости, до последнего флорина, не взяв  и
суммы, завещанной из этого богатства Мартину.
     - Вы шутите! Вы шутите! - повторял принц.
     По знаку Фоя Мартин  подошел  к  тележке  и  снял  парусину,  при  этом
обнаружилось пять покрытых грязью бочонков с маркой Б на каждом из них.  Тут
же наготове лежали молоток  и  долото.  Положив  оглобли  тележки  на  стол,
Мартин влез в тележку и  несколькими  сильными  ударами  молотка  выбил  дно
первого попавшегося под руку бочонка. Под  дном  показалась  шерсть,  Мартин
снял ее -  не  без  опасения  в  душе,  как  бы  не  произошло  какой-нибудь
ошибки, - и  затем,  не  имея  терпения  дольше  ждать,  высыпал  содержимое
бочонка на пол.
     Это оказался бочонок, заключавший драгоценные камни, в  которые  Брант,
предвидя  смутное  время,  постепенно  превращал  свое  крупное   недвижимое
имущество. Теперь они сверкающим  ручьем,  переливаясь  красными,  зелеными,
белыми и голубыми огнями, полились из заржавевших от сырости  ящиков  (кроме
драгоценных жемчугов, заключенных в плотно закупоренной  медной  шкатулочке)
и со звоном рассыпались по полу.
     - Кажется, драгоценных камней всего один  бочонок,  -  сказал  спокойно
Фой, - в других,  более  тяжелых,  золотые  монеты.  Вот,  ваше  высочество,
опись, сверившись с которой вы можете убедиться, что мы ничего не утаили.
     Но Вильгельм Оранский не слушал его,  он  смотрел  на  драгоценности  и
говорил про себя:
     - Корабельный флот, войско, запасы,  средства  для  подкупа  сильных  и
приобретения помощи, свобода, богатство, счастье для Нидерландов,  вырванных
из когтей испанцев! Благодарю Тебя, Господи,  направившего  сердца  людей  к
спасению нашего народа от грозной опасности...
     В приливе радости и облегчения  великий  принц  закрыл  лицо  руками  и
заплакал.


     Таким образом, в ту минуту, когда Лейден был при  последнем  издыхании,
богатство Гендрика Бранта пошло на уплату жалованья солдатам и на  постройку
флота, который благодаря ниспосланному сильному ветру получал  в  надлежащее
время возможность  двинуться  по  затопленным  лугам  к  стенам  Лейдена,  и
принудил  испанцев  снять  осаду,  подписав  смертный  приговор   испанскому
владычеству   в   Голландии.   Недаром,   стало   быть,   пролилась    кровь
предусмотрительного Бранта и Дирка ван-Гоорля, недаром  перенесла  Эльза  на
Красной мельнице ужаснейший страх, какой только способна перенести  женщина,
не напрасно Фой и Мартин оборонялись в литейной башне, в тюрьме и  во  время
осады, не напрасно тетушка Марта, бич испанцев, нашла себе  могилу  в  водах
Гаарлемского озера!
     Вероятно, из этого рассказа можно было  бы  сделать  и  другие  выводы,
применимые  к  нашей  настоящей  жизни,  но  предоставляем  читателю  самому
догадываться о них.


                                Сцена вторая

     Лейден был наконец освобожден; Фой и Мартин вступили с криками  радости
и с руками, обагренными кровью врагов,  в  город,  на  его  обезлюдевшие  от
голода улицы. Испанцы, оставшиеся  в  живых,  бежали  из  своих  затопленных
фортов и траншей.
     Место  действия  переносится  из   залитой   кровью,   разоренной,   но
торжествующей Голландии в спокойный город Норвич, в уютный домик  с  высокой
крышей, недалеко от собора, где уже  около  года  назад  поселились  Лизбета
ван-Гоорль и Эльза Брант. Они благополучно  прибыли  в  Норвич  осенью  1573
года, перед самым началом первой осады Лейдена, и прожили  здесь  двенадцать
долгих месяцев, полных страха и тревог.
     Вести или, скорее, слухи о  происходившем  в  Нидерландах  по  временам
достигали до  них,  даже  два  раза  приходили  письма  от  самого  Фоя,  но
последнее из них пришло  уже  много  недель  тому  назад,  перед  самым  тем
временем, когда железное кольцо  осады  сомкнулось  вокруг  Лейдена.  В  это
время Фой и Мартин, как  сообщало  письмо,  находились  не  в  городе,  а  с
принцем Вильгельмом Оранским в Дельфте, занятые снаряжением  флота,  который
строился и вооружался для освобождения города.
     После того долгое время не  было  никаких  известий,  и  никто  не  мог
сказать,  что  случилось,  хотя  ходил  ужасный  слух,  что   Лейден   взят,
разграблен, сожжен, а все его жители перебиты.
     Лизбета и Эльза жили ни в чем  не  нуждаясь,  так  как  фирма  "Мунт  и
Броун", с которой Дирк вел дела, оказалась честной, и  состояние,  вверенное
ей когда начали собираться  тучи,  было  выгодно  помещено  ею  и  приносило
хороший доход. Но что могли сделать все удобства жизни  для  бедных  сердец,
знавших только один страх!
     Однажды вечером обе  женщины  сидели  в  гостиной  нижнего  этажа  или,
скорее, Лизбета сидела, так как Эльза стояла возле нее на  коленях,  положив
голову на ручку кресла, и плакала.
     - О, это слишком жестоко... невыносимо! - с рыданием  говорила  она.  -
Как вы, матушка, можете быть такой спокойной, когда  Фоя,  может  быть,  уже
нет в живых?
     - Если сын мой умер, Эльза, то такова воля Божья, и я спокойна,  потому
что покоряюсь теперь так же, как много  лет  тому  назад,  Его  воле,  а  не
потому, что я не страдала. Мать так же может чувствовать, как и невеста.
     - Зачем я рассталась с ними! - жаловалась Эльза.
     - Ты сама просилась уехать, дитя  мое,  что  касается  меня,  то  я  бы
осталась в Лейдене, чтобы пережить там и хорошее, и дурное.
     - Правда, во мне нет мужества; но и он желал этого.
     - Он желал этого - стало быть, все к лучшему,  станем  терпеливо  ждать
исхода. Пойдем ужинать.
     Они сели за ужин вдвоем, но стол был  накрыт  на  четверых,  как  будто
ожидались гости. Однако никого приглашенных не  оказалось,  но  такова  была
фантазия Эльзы.
     - Фой и Мартин могут приехать и рассердиться, если  им  покажется,  что
мы вовсе не ждали их, - говорила она.
     И в последние три или четыре месяца на  стол  всегда  ставилось  четыре
прибора, чему Лизбета не препятствовала: и в ее душе жила надежда,  что  Фой
может вернуться неожиданно.


     В один такой вечер Фой вернулся, а вместе  с  ним  вернулся  и  Красный
Мартин, перепоясанный своим мечом "Молчание".
     - Послушай! - вдруг сказала Лизбета. - Я слышу шаги сына  на  лестнице.
Должно быть, в конце концов слух матери более чуток, чем слух невесты.
     Но Эльза уже не слушала ее; Эльзу уже  держал  в  своих  объятиях  Фой,
прежний Фой, только несколько возмужавший и с большим шрамом на лбу.
     - Да, - как бы про  себя  проговорила  Лизбета  со  слабой  улыбкой  на
бледном, все еще красивом лице, - первый поцелуй сына для невесты!
     Через час, два или три - кто считал время в  эту  ночь,  когда  столько
надо было выслушать и рассказать, - все стали на  колени:  Лизбета  впереди,
за ней, рука в руке, Фой и Эльза, а за  ними,  как  охраняющий  их  великан,
Мартин, и Лизбета прочла вечернюю благодарственную молитву.
     "Всемогущий Боже! - начала она мягким, звучным голосом. - Твоя  десница
взяла у меня через мой грех моего мужа, но вернула мне сына,  будущего  мужа
этой девушки, и теперь для нас, как и для  нашего  отечества  за  морем,  из
мрака отчаяния восходит заря мира. Да будет над нами  вовеки  Твоя  воля,  а
когда наш час придет, да поддержит нас рука Твоя. За все горькое и  сладкое,
за зло и добро, за прошедшее и настоящее мы, Твои слуги,  прославляем  Тебя,
благодарим и восхваляем Тебя, Господа наших отцов, творящего над  нами  Свою
волю, памятуя то, что мы забыли, и провидя то, чего еще  нет.  Благодарим  и
прославляем Тебя, Господа живых и мертвых, сохранившего  нас  в  продолжение
многих ужасных дней до этого радостного часа. Аминь".
     Все повторили за ней: "Благодарим и прославляем Тебя, Господа  живых  и
мертвых. Аминь".
     По окончании молитвы все поднялись с колен, и теперь, когда  разлуки  и
страха уже не существовало, молодые люди прижались  друг  к  другу  со  всей
любовью и надеждой, свойственными их прекрасной юности.
     Лизбета же сидела молча в своем новом доме, вдали  от  той  земли,  где
она родилась, и ее наболевшее сердце перенеслось к мысли о мертвых.