также ни секунды не сомневалась
     То же, что  мать игуменья  не  верила в  умопомешательство Ирэн имело в
основе своей  отнюдь  не  любовь  ее  к юной племяннице  и вытекающее из нее
нежелание  смириться  с несчастьем.  Напротив,  признавая  некую  даже  Бого
противность своего чувства и искренне прося  за это у Господа прощения, мать
Софья  племянницу  не любила Все в Ирэн было  ей  отвратительно  и  вызывало
возмущение  -  образ  жизни, который  та  вела  с  младых ногтей, внешность,
вызывающая  красота и откровенная бесстыдная ее демонстрация всем и каждому,
манера  говорить  медленно и  как-то распутно  растягивая слова,  змеевидная
походка, приводящая в  движение все  узкое хрупкое  тело,  заставляющая  его
похотливо струиться и извиваться при  каждом шаге. Ей тошнотворен был  запах
духов,  которыми  без  меры, как уличная  девка, пользовалась племянница, от
чего им пропитаны были и волосы ее, и вещи, и комната в родительском доме; и
даже тонкая смуглая кожа, сколько ее не мой, все равно источала  этот пряный
дразнящий запах. Запах  духов в доме фон Палленов  мешался  с запахом дорого
крепкого табака, который курила  Ирэн - и вместе  они  казались матери Софье
ароматом  греха  и  порока  Да и  вся  Ирэн  виделась  ей  вместилищем самых
изощренных сатанинских искушений, хитростей и уловок.
     Ее можно было упрекнуть, да и сама  себя она упрекала, возможно во  сто
крат более  сурово,  нежели мог  бы это  сделать кто-то  другой,  в том, что
племянницы она совсем не знала,  а  то  состояние, в котором пребывала  Ирэн
когда довелось им  наконец  свидеться, никак  не способствовало  близкому их
знакомству, поскольку  исключало возможность даже самой  отвлеченной беседы,
не говоря уже  о серьезном разговоре,  позволившем бы  заглянуть в душу юной
баронессы  Все  это было  безусловно  так и  эти, вкупе  с  десятком  других
аргументов,  в числе  которых  была  и  христианская  доктрина  терпимости и
прощения, сотни раз приводила себе мать Софья дни и ночи напролет предаваясь
тяжелым размышлениям  и искренне моля у Бога иных чувств к несчастной. Но не
откликался на  мольбы Создатель, а сама мать Софья ничего не  могла с  собой
поделать Было еще нечто, что питало эту неприязнь, в чем мать Софья не могла
сознаться даже Богу, по той простой причине, что от  сознания ее эта причина
была сокрыта - она уверенно разместилась в ее подсознании и оттуда диктовала
смятенной монахине отнюдь не христианские чувства Дело  было в том, что Ирэн
удивительно похожа  была  на  мать Софью  в  молодости, когда  ее звали  еще
княжной Долгорукой Похожа, разумеется, только  внешне. Единственным отличием
в их  внешности  - были глаза,  впрочем, общей  была  необычность  их цвета,
прозрачно-синие - у княжны Ольги, и фиолетовые - у  Ирэн На такую  внешность
имела бы все права погибшая при рождении дочь княжны Ольги, но она досталась
племяннице К тому  же,  та унаследовала  только внешность.  Что  же касается
внутреннего  содержания -  здесь  все состояло  не то что бы  даже в  полном
противоречии с душой  и  разумом княжны, но было  им прямым, дерзким и  злым
вызовом.  Все  это  вместе  вызывало у внутреннего "я"  матери  Софьи  самый
отчаянный  протест Принять  и  полюбить племянницу,  как любила  большинство
сестер    в    монастыре,   казачек   из   окрестных    станиц,    странниц,
нищенок-побирушек, тянувшихся отовсюду к монастырским воротам  и  никогда не
получавших отказа  в приюте и куске хлеба, она не  могла. И даже  жалости  к
ней,  беспомощной и теперь совершенно  очевидно, что  лишившейся рассудка  в
душе своей не находила.
     К счастью для Ирэн, ничего этого она  не  замечала - той страшной ночью
рассудок ее был поврежден очень серьезно Она не только совершенно не помнила
тех трагических  событий, но и  не отдавал себе отчета в том, кто она такая,
что  за люди  окружают  ее,  где и  почему она  находится  Иногда, наступало
некоторое просветление и тогда она вспоминала вдруг как ее зовут, сколько ей
лет, просила дать ей  платье и  обижалась, что  приносили не ее, спрашивала,
где maman и брат Стива,  сердилась и никак не могла взять в  толк, зачем  ее
привезли  в это  странное место В  такие  дни  она  становилась  агрессивна.
Отказывалась  принимать  монастырскую  пищу,  требовала  для  себя  каких-то
изысканных   блюд,  шампанского,  папирос,   "коки",  истерически   плакала,
смеялась,  ругалась, швыряла в  стену предметы, оказавшиеся  под рукой Тогда
мать Софья закрывалась с ней в ее комнате и обслуживала несчастную лично, не
подпуская к ней никого  из сестер С одной стороны, она  не хотела подвергать
посторонних  людей  опасности  -   мало  ли  что  могла   выкинуть  безумная
племянница, с  другой - не оставляла  надежды, что в  один из таких периодов
просветления Ирэн, наконец,  вспомнит все.  Постороннее  присутствие  в этом
случае  могло  оказаться  неуместным  В виновности  племянницы  мать  Софья,
по-прежнему,  не сомневалась, но  точно знала и то, что никогда и никому  не
выдаст  ее,  что бы  ни открылось. Обременить же чужую  душу  столь страшным
грехом  игуменья  не  посмела  бы  никогда.  Однако   ничего   подобного  не
происходило.  Напротив, минуты просветления случались у Ирэн все реже и реже
Теперь большее время она находилась в состоянии полного затемнения сознания,
объявляя себя  то  царицей,  то валькирией, то  невинной  горлицей,  которую
злобно треплет когтями  дьявол-искуситель, то вдруг  начинала  считать  себя
такой  же  монашкой, как  и все  сестры  в  монастыре, рассказывала,  что  в
монастырь  ее  отдали еще  в раннем  детстве и никакой другой  жизни  она не
знает.  Тогда -  смиренно  выстаивала  все службы, с удовольствием  вышивала
бисером, помогала на кухне и  долго истово молилась  у святых  икон. В такие
дни  мать  Софья  молила  Бога,  чтобы  он  оставил  рассудок  Ирэн  в  этом
заблуждении, и чувствовал даже ростки прощения  и, если не любви, то жалости
к племяннице в своей душе Но "тихие" дни проходили. Ирэн вдруг появлялась на
монастырском  дворе  почти обнаженная  со  струящимися  вдоль тела  длинными
темными  волосами и гневно требовала меч и коня - следовал период, когда она
мнила себя свирепой  королевой- воительницей. Впрочем, в  каком бы состоянии
она не находилась и кем себя в данную минуту не числила, окружающий мир имел
для нее очень мало значения. Ей почти все равно было что  есть-  она никогда
сама  не просила пищи и, похоже, могла долго без нее обходиться; где спать -
ей ничего  не стоило, свернувшись калачиком,  уснуть прямо на  земле посреди
монастырского двора; ей безразличны были люди, окружающие ее - она никого не
узнавала в лицо, не  помнила  имен,  а  если вдруг ей  взбредало в голову  к
кому-нибудь  обратиться,  она подбиралась к человеку, ступая  легко  и почти
неслышно, и хватала его рукой. При  этом  складывалось впечатление, что  она
утратила  способность различать в  другом человеке  части тела - могла взять
его за руку, за плечо, за шею, за  лицо, за ногу -  если в это момент лежала
на земле и  кто-то проходил мимо  Монахини  Ирэн жалели,  но  боялись Потому
старались избегать ее присутствия и обходили несчастную стороной.
     ... В ту  ночь Ирэн  разбудила гроза Все время  накануне,  пока полыхал
степной пожар, она совсем  не  выходила  из своей комнаты и чувствовала себя
очень скверно. Силы покидали ее буквально на глазах и хотя видимых признаков
какого-  либо недуга  не обнаруживалось,  состояние ее ухудшалось  с  каждой
минутой. Никто не знал, чем можно ей помочь, нельзя было послать за доктором
- монастырь был отрезан от мира  ревущим  огненным заслоном. Ирэн  лежала на
узкой железной  койке, похожая на очень худого маленького ребенка. Казалось,
что дитя это  при смерти.  Щеки, глазницы и рот ее ввалились, серая, ставшая
очень тонкой и сухой кожа и  без того тонкого лица теперь  словно прилипла к
костям  черепа. Блестящие  некогда  черные  волосы  стали  тусклыми,  словно
подернутыми пылью, ломкими и сильно поредели  - выпадшие пряди  во множестве
темнели, извиваясь,  на белой подушке. Глаз она почти не открывала, но когда
слабое безжизненно  почти  веко,  дрогнув,  пыталось  подняться  и  дать  ей
возможность взглянуть  на окружающий  мир, под ним не вспыхивало как  раньше
фиалковое сияние  -  глаза  потемнели,  были  мутны  и  совсем  безумны  Она
отказывалась от еды, просила пить - но сделать могла лишь несколько глотков.
Словом, все указывало на то, что конец несчастной близок
     Однако  ночью  все  разительным  образом  переменилось.  Гроза нежданно
вернула ее к жизни, словно наполняя постепенно слабеющую оболочку тела своей
злой  яростной  энергией Как бы  там  ни было, но каждый  новый удар грома и
ослепительное  сияние белого  росчерка молний на  черном  мокром  небосклоне
словно  посылали Ирэн  новый  дополнительный импульс,  и  с  каждой минутой,
прошедшей с момента ее  пробуждения, она оживала, как сказочная  принцесса в
хрустальном  гробу. Уже появились у нее  силы подняться в  кровати и  сесть,
спустить  затем  ноги  на  пол,  а потом,  сделав несколько шагов  по темной
комнате,  озаряемой  лишь  частыми  вспышками  молний,   распахнуть  окно  и
опуститься перед  ним на грубую  едва оструганную табуретку,  подставив лицо
брызгам дождя  и целым  пригоршням холодной воды,  которые щедро  забрасывал
внутрь комнаты  сильный порывистый ветер. Холодный капли текли  по  ее лицу,
она не утирала их, напротив, прохладная влага была приятна и  живительна для
нее, как и  свежий,  пропитанный озоном воздух, который жадно вдыхала полной
грудью.  Она не  закрывала глаз и не жмурилась,  когда ослепительные вспышки
молний  вдруг  опаляли небо  заливали  небосклон нестерпимо  белым  сиянием,
словно спеша наполнить, зарядить им и без того неземной цвет своих глаз Тело
ее  сбросило вдруг пыльный  саван апатии  и оцепенения,  в  котором лишенное
способности   сопротивляться   тихо   угасало,   как  нарождающаяся  бабочка
сбрасывает  серый,  душный  повиток кокона, и теперь свободное, звонкое, как
натянутая  тетива  стремительно наполнялось новой  сокрушительной  силой Кто
знает,  к чему  приложена оказалась бы  эта новая грозовая сила, наполнившая
внезапно хрупкое тело девушки, но именно в  этот момент за дверью ее комнаты
возник шум.  Что-то громко  и протестующее  говорила мать Софья, но голос ее
оборвался внезапно, словно  женщину вдруг лишили возможности говорить  Дверь
отворилась и на пороге возник тот,  кто командовал летучим отрядом красных В
комнате  было темно, а в  коридоре кто-то держал на весу тусклую керосиновую
лампу -  силуэт  пришельца  только  угадывался  в  слабо освещенном  дверном
проеме, однако Ирэн узнала его тот час
     - Рысев! - закричала она  звонко  Дрогнул свет  за плечами  вошедшего и
качнулся его силуэт, словно отшатнулся он от громкого крика, но скорее всего
вздрогнул  от  неожиданности  тот,  кто держал над  головами  толпившихся  в
коридоре лампу, - Рысев! Это вы, мерзавец! Как вы смеете появляться здесь?
     - Обознались,  барышня, -  спокойно и даже насмешливо отозвался красный
командир, словно и не  удивившись тому, что его приняли за кого-то другого и
назвали мерзавцем
     Однако первые же  звуки его  голоса словно  сорвали несчастную  Ирэн  с
места. Как  была,  в  одной  сорочке,  стремительно,  большой белой  птицей,
метнулась она  по комнате  и  бросилась  на  маленького  красного командира,
застывшего  на пороге.  Обнаженные  руки  ее,  тонкие  и  гибкие,  как ветви
какого-то   жуткого   растения,  наделенного   возможностью   передвигаться,
взметнулись  и  едва не  сомкнули тонкие свои полукружья  на плечах красного
командира, то ли вознамерясь крепко обнять его  за  шею, то ли  сомкнуть  на
этой  шее смертельную живую петлю и  здесь  же,  на  месте,  незамедлительно
лишить его жизни. Но пришелец,  похоже, к такому повороту событий был готов.
Быть  может,  в  своем  тяжком  ратном  труде  часто встречался он с людьми,
ставившими первейшей своей  целью  лишение  его жизни, возможно  же,  такого
именно исхода ждал он от этой встречи Но  как бы там  ни было, стремительное
движение хрупкого женского тела, едва прикрытого тонкой ночной сорочкой было
остановлено  самым  решительным  и  радикальным образом  -  раздался  сухой,
оглушительный  в  стенах  маленькой комнаты, выстрел  и  летящая Ирэн словно
ударилась  с размаху  о невидимую преграду  -  вознесенные руки  ее  первыми
ощутили заслон, потом на него налетело легкое тело, и  тут же не совладав  с
препятствием, начало  медленно оседать вниз.  Мягко подогнулись ноги, плавно
набок  завалились плечи,  увлекая за собою  гибкое  туловище  и только  руки
какое-то время продолжали  тянуться вверх,  словно надеясь, что спасительная
опора будет ниспослана откуда-то свыше. Но там, наверху, маленькую баронессу
фон Паллен, кажется, замечать более не желали.
     Здесь  же, на  земле,  маленький  и  щуплый красный командир,  медленно
убирая в кобуру тяжелый маузер, сухо подытожил:
     -  Значит,  заговор.  Здесь  и сокрыт  очаг  восстания, факт  У барышни
нервишки сдали, не выдержала С остальными, думаю, придется повозиться Однако
- не привыкать.
     Молчание  соратников  его  следовало  понимать как выражение их полного
согласия с ним, вкупе с готовностью действовать дальше.





     Дмитрий Поляков  вернулся в  Париж вечерним поездом.  Водитель  машины,
присланной из отеля, встречал его на перроне с табличкой, на которой с двумя
ошибками, от руки фломастером было написано его
     имя. Очевидно водителя табличкой в отеле не снабдили или он ее попросту
забыл  и  исправил  свою  ошибку   наспех,  нацарапав  трудное  русское  имя
постояльца на клочке бумаги В общем это была совершенно безобидная накладка,
а  в  сущности,  и не накладка  вовсе. В другое время Поляков не обратил  бы
внимание на то как  и на чем написано его имя  - главное, что его  встречают
точно  в указанное время В любое другое -  но  не теперь. Потому что теперь,
что бы  не происходило  с  Поляковым,  он  немедленно  относил это  на  счет
изменившегося к нему отношения Это была чушь, полный бред, но он  ни чего не
мог поделать с поселившейся  в нем и крепнувшей час  от  часу уверенностью в
том, что все вокруг знают о пережитом им в "Рояле" позоре и тайно потешаются
над ним, а явно позволяют себе наносить  всякие  мелкие уколы его самолюбию,
демонстрируя тем  самым свою  осведомленность о  случившимся, и свое к  нему
отношение. Разумеется, ничего кроме презрения это отношение в себе заключать
не могло. Промашку водителя  он, конечно  же, тоже отнес на этот  счет,  и в
машину  садился  в  состоянии  крайнего раздражения  и  злости Самое ужасное
заключалось  в том,  что он  понимал  насколько смешон и в том безумном шоу,
которое  утроил в "Рояле", и в этих своих трусливых и  жалких подозрениях, и
даже в своей злости на, уж точно, ни во что не посвященного водителя Понимал
- но ничего не мог с собой поделать В таком состоянии он и прибыл на площадь
Конкорд к парадному входу отеля "Де Крийон", хотя сейчас уж  точно предпочел
бы  воспользоваться черным К  счастью, в рецепции отеля в этот час скопилось
много народа -  заселялась большая группа безалаберных нахальных и крикливых
как  всегда американцев и равная им по числу,  но совершенно противоположная
по  стилю   поведения   компания   японцев,  молчаливых,  малоподвижных,  но
чрезвычайно дотошных и скрупулезно разбирающих каждую букву в анкетах Вместе
же, все они создали в  мраморном холле отеля непривычное столпотворение, что
позволило Полякову процедуру своего возвращения в родные пенаты "Де Крийона"
свести до минимума Он сам донес до  номера спортивную сумку, с которой ездил
в  Довлиь,  не  желая  оставаться один  на  одни  со служащим отеля, который
намеревался  это  сделать, чем наверное слегка  обидел его, лишив  приличных
чаевых Но сейчас ему было не до эмоций служащих - свои были слишком сильны и
болезненны Оставшись наконец один, Поляков первым делом отправился в ванную.
Проведя  изрядное время в горячей  душистой пене и  опустошив  две маленькие
бутылочки виски " RED LEBEL", извлеченные из мини-  бара, не добавляя льда и
не разбавляя  янтарный напиток  содовой, он решил для себя, что точку в этой
постыдной  и сверхъестественной,  если взглянуть на  нее с позиций милой его
сердцу формальной логики, истории, можно поставить единственным способом - а
именно:  на  некоторое,  возможно  очень  продолжительное  время  прекратить
поездки во  Францию Простое  и  возможно не  самое оригинальное решение  это
оказалось вдруг  настолько целительным для его  явно заболевающего сознания,
что  принятие его довольно быстро вернуло мысли в привычную наезженную колею
-  он стал  размышлять  о том,  на кого  из  коллег  и  подчиненных придется
преложить в ближайшее время контакты с французскими партнерами по бизнесу, а
что, напротив придется взять на себя - и эти нехитрые сугубо  прагматические
размышления  заняли его  сознание  полностью -  более он  не думал ни о чем.
Таковым был Дмитрий Поляков на  протяжении все сорока  без  малого лет своей
жизни  и таковым  становился он  опять  после полутора  суток  пребывания  в
состоянии если  не безумия, то  очень и очень к нему близком. Двойная порция
виски и горячая ванна  подействовали на него,  как и обычно - ему захотелось
спать,  и  боясь,  растерять  это  дивное  состояние   сонного  покоя  -  он
стремительно выскочил из ванны и едва-едва  промокнув  влажное тело  большим
махровым  полотенцем,   с  наслаждением   нырнул   в   прохладную  аккуратно
застеленную постель. Сон уже смежал его веки и  почему-то он был уверен, что
это  будет  глубокий спокойный сон - без кошмаров и вообще без сновидений Он
не мог с точностью сказать конечно, откуда взялась вдруг в нем эта спокойная
уверенность  - ответ знало только  его подсознание -  и он  был  прост - оно
намеревалось  спасать  его  травмированное сознание  и раненную душу, а  для
этого все прошлое должно  было кануть в нем как в  черном бездонном колодце,
безоглядно  и  безвозвратно.  В  этом  было  единственное  его спасение.  Но
кого-то, противостоять кому оно  не могло и не смело,  такой  исход явно  не
устраивал.
     Телефонного звонка он не  слышал  очень долго  Мужественное подсознание
сражалось  до последнего, пытаясь оградить Полякова от  вторжения из вне, но
противостоять объективной  реальности  оно  могло  только  до  определенного
предела. Он настал -  и  громкий настойчивый звонок прорвал пелену крепкого,
без сновидений, как он на то и надеялся, сна
     -  Это  ты-ы?  -  обратился  к  нему  откуда-то  издалека,  из далекого
подернутого  туманом  забвения  прошлого,  почти  что   из  небытия   низкий
хрипловатый  голос.  Прошлое   то  было   отвратительно  и  ужасно.  Еще  не
проснувшись как  следует, и  не  вспомнив все, что пыталась  укрыть от  него
понадежнее  память,  он  ощутил  приступ  ужаса,   когда  все  внутри  вдруг
становится пустым и гулким, а оборвавшееся  сердце стремительно  катиться по
этому холодному пространству куда-то  вниз, вон  из несчастного  скорченного
спазмом страха  и  покрытого липкой  пленкой  холодного  пота  тела. Все это
ощутил  он внезапно, сжимая телефонную трубку помертвевшими пальцами. Однако
в следующие уже мгновенья растормошенная память вынуждена была воспроизвести
ему  все  картины  последних полутора  суток. И  ужас  сменила в  его  груди
холодная ярость  Похоже  сознание и подсознание его  решительно объединились
теперь и редкий тандем этот  вознамерился  бороться с воздействием  внешнего
мира  до последнего. Поляков  же полагал,  что таковым  было его собственное
решение и он намерен был ему жестко следовать. Старый Поляков, как Афродита,
возродившийся из ароматной пены ванны, настоянной на парах доброго виски, не
желал уступать место своему нежеланному, нелюбимому, отвратительному во всех
своих проявлениях, да и незаконнорожденному, в конце концов, двойнику