себя.
Потом повисла пауза. От Беса метания Лехи не скрылись
     - Это понятно, что ты. Ну и кто же с тобой? Давай, выкладывай - дивизия
спецназа? - Бес коротко недобро рассмеялся
     - Ну, какая  дивизия! Шутки у тебя... Помнишь, я говорил о специалистах
по  пара  -  нормальным явлениям?  - Леха  снова сделала паузу Разговор явно
давался ему с трудом
     - Помню, конечно Я сказал - вези, послушаю Так что, везешь?
     - Да, это очень хорошая женщина и лучший в Москве специалист, так что я
бы хотел...
     - Ну,  Леха, мы же не пещерные люди,  как  вы  о нас пишите. Я понял  -
волосок с головы  твоей женщины  не  упадет.  Если только ветром сдует Слово
даю, мое слово Достаточно?
     - Вполне.
     - Еще кто? Или ты за женщину так переживал, что дара речи лишился?
     - Нет, еще два человека И вот о них я хотел тебя просить, Беслан
     - Что за люди?
     - Один русский, но из Парижа. Князь Куракин Он занимался историей семьи
фон Палленов, ну той девушки, которую убили и ее тетки-настоятельницы
     -  Князь?  Отлично. Примем, как  полагается.  Князей  надо уважать, так
предки учили. Что же тебя волнует, Леха? Говори, не тяни
     - Понимаешь, Бес, друг этого князя, он сам нашел меня, прежде, чем я на
него вышел, хотя я уже знал, кто он...
     -  Сын этого чекиста,  да? - если  Беслан и заволновался, сделав  такое
предположение,  то  выразилось это волнение лишь в  едва  заметном изменении
интонаций его ровного слегка насмешливого голоса
     - Внук. Сыновей у него не было, только дочь.
     -  О-о-о! Да  ты  молодец,  Леха! Не только нашел потомков, но и везешь
сюда. Поздравляю!
     - Подожди, Беслан. Во-первых, как я тебе уже сказал, это он нашел меня,
потому что он сам начал раскапывать эту историю
     - Какую историю? Он что в курсе того, что случилось с Ахметом?
     - Теперь  в курсе Но эта история, она, понимаешь, происходила не только
там, в  степи, но и с ним,  когда он был в Париже Там он чуть  не погиб.  Но
причина, очевидно, та же, что и с Ахметом
     - Ничего не понимаю
     - Послушай, Бес Это долгая и  очень  запутанная история.  Мы все летим,
чтобы в ней до конца разобраться и, конечно же, рассказать тебе обо всем
     - Вот и отлично Летите, голуби, на  месте, разберемся, если будет на то
воля Аллаха
     -  Нет, Бес,  так  не пойдет, Понимаешь,  этот человек,  который  внук,
Дмитрий Поляков....
     - Как ты сказал, его зовут?
     - Поляков. Дмитрий. Но выслушай меня Бес, пожалуйста, мне это важно
     -  Слушаю, Леха, слушаю Я по-  моему только и делаю,  что  слушаю  тебя
Говори, дорогой
     - Так вот, этот человек, Дмитрий Поляков, он тоже  хочет разобраться во
всем и  он тоже, как бы тебе объяснить,  получается, что жертва собственного
деда. Он  - с нами. Ну как тебе объяснить  это? Понимаешь, он не враг И  это
будет высшая несправедливость - наказывать его за то, что натворил тогда, да
и потом тоже его дед. Понимаешь, Бес?
     - Нет, Леха, ни черта не  понимаю А главное, не понимаю, что ты  хочешь
от меня услышать?
     - Дай мне слово, Бес
     - Какое слово, Леха?
     - Что ты не тронешь этого  человека Поверь мне, он  и  так уже наказан,
очень сильно наказан. Даже ты не сможешь так наказать.
     - Хорошо, Леха. Хотя я и теперь не очень понимаю, о чем ты говоришь, Но
давай договоримся так.  Вы прилетайте  и если то,  что вы  поймете и я пойму
здесь на месте окажется так, как ты говоришь,  то даю тебе слово - он уедет,
как приехал. Никто не причинит ему  вреда Но, слышишь меня, Леха? - если все
это окажется так, как ты сейчас говорил. Ты меня понял?
     - Да, Беслан
     - Так вы летите завтра, вернее уже сегодня?
     - Да, Беслан
     - Хорошо, мои люди встретят вас.

     Они  отключили телефоны  одновременно и  каждый  подумал про себя почти
одинаковую по звучанию, но совершенно противоположную  по смыслу фразу. "  А
куда  ты денешься? " - подумал Беслан  Шахсаидов, и за  тысячи километров от
него эхом отозвался  Алексей Артемьев " А куда я  денусь? "- зло  спросил он
себя, и этот вопрос  спокойствия  ему не добавил. Но время подгоняло - и  он
начал торопливо собирать вещи.  Про то, что Дмитрий Поляков не сможет в этот
день лететь с ними, он еще ничего не знал.
     Артемьев  был  недалек  от  истины, предположив, что Беслан не  спал  в
момент его звонка.  Это на самом деле  было так. Спал последнее время Беслан
вообще как-то странно.  То есть ночами он определенно не  спал, мог потом не
спать  и днем - так длилось двое,  а  иногда  и трое  суток. Потом сон вдруг
наваливался  на  него,  более  похожий  на беспамятство,  он проваливался  в
какую-то безмолвную черную бездну, едва успев добрести до кровати, а то
     и  растянувшись  прямо  на  траве,  где-нибудь  в  укромном  заповедном
местечке,  благо территория,  которую контролировали его люди это позволяла.
Тогда  он  спал  долго -  двенадцать, а иногда  и больше  часов  подряд.  Но
просыпался все равно уставшим, разбитым и злым, как если бы его вдруг кто-то
разбудил, не дав выспаться толком. Так продолжалось уже около месяца - с тех
пор, как произошла трагедия на руинах  степного монастыря, и этот навязанный
кем-то свыше,  а, быть может, определенный собственным внутренним состоянием
режим  изрядно вымотал Беслана, и он  дорого дал бы теперь,  чтобы засыпать,
как  раньше,  мгновенно, едва голова касалась подушки или того,  что на  тот
момент ее заменяло. Однако  прошлое не  возвращается, в  этом  до  недавнего
времени он был уверен. Теперь же в душе его царило некоторое смятение, и это
было также непривычно и неприятно, как внезапно оседлавшая его бессонница. И
снова, в который уже раз остро ощущалась утрата Ахмета - он бы сумел пусть и
на своем малопонятном ученом языке, объяснить что к чему. Но Ахмета  не было
теперь и Бесу предстояло постигать все самому. Наука  оказалась не из легких
К примеру,  заказывая Лехе поиск потомков  того  бравого красного командира,
что устроил побоище в монастыре,  Ахмет действовал импульсивно и спроси  его
кто,  вряд  ли  сумел  объяснить, зачем ему понадобились  эти люди,  хотя  в
собственном сознании имел на этот счет совершенно четкую теорию, и сообразно
с  этой теорией совершенно точно знал, как следует с ними поступить. Но  это
было импульсивное решение. Теперь же, снедаемый неведомыми доселе сомнениями
и  размышлениями,  коим  предавался он в долгие  пустые часы бессонницы, Бес
отнюдь не  был уверен, что  люди или, как выяснилось человек,  в  чьих жилах
текла поганая  кровь ублюдка-чекиста, заслуживают той участи, которую  он им
уготовил Потому как, если пораскинуть мозгами, то выходило, что гибель и его
кроткой жены Хеды с маленьким Русиком была  справедливой карой ему и случись
у него еще дети, то  и их, и потомков их в любом колене, кто-то может решить
покарать,  и  в решении своем будет прав.  Так  выходило.  Да, были  конечно
красивые слова про свободу народа и борьбу за независимость, которую сколько
жили  на  этой земле - столько  и  вели предки - их  он мог говорить не хуже
самого  Ахмета,  а  тот до  проникновенных,  за душу  берущих и  затмевающих
праведным  гневом сознание, речей был мастер. Да  что там  речи -  жива была
память  и  рассказы  бабушки  о том,  как  выселяли  из родных  мест,  по  -
бандитски,  ночью,  не дав  даже  собраться, и она  впопыхах вместо  теплого
платка надела  на голову тонкое "вафельное", как их  еще  назвали, полотенце
Это полотенце почему-то запомнилось ему  более всего. Все было, это  так. Но
ведь и у  того ублюдочного чекиста и  тех, кто стоял за ним  были  пламенные
речи, поднимающие с трибун ревущие толпы  народа " на бой кровавый,  лихой и
правый"  ( советские фильмы он  смотреть в  детстве любил, смотрел каждый по
несколько раз, и помнил хорошо). У них тоже были красивые, правильные слова,
и правда какая-то своя была - на первый взгляд очень даже  понятная правда -
отнять у богатых и  раздать бедным.  Тогда - в чем  разница между ними? Этот
вопрос не нравился Беслану - он не знал на него ответа, кроме одного. Но тот
его категорически не устраивал. Поэтому  просьба Лехи застала  его врасплох.
Вида он,  конечно, не подал - тон выдержал  свой привычный -  насмешливый  и
слегка  загадочный, но это была  всего лишь внешняя оболочка. На самом  деле
решения относительно судьбы Дмитрия Полякова он пока принять не мог никакого
Впрочем,  долго  рассуждать  на  трудно поддающиеся осмыслению темы,  Бес не
привык. В конце концов, в глубине души он был фаталистом, а значит - решение
рано или поздно подскажет сама судьба, ему же надлежало пока не  размышлять,
а  действовать - это проще, привычнее, а  сейчас, пожалуй, что  и приятнее -
дело все-таки сдвинулось  с мертвой  точки.  Встречу  гостей, и  последующее
посещение с ними монастыря  надо было готовить. Бес решил не посвящать в это
мероприятие всех своих людей: многие бы просто  не поняли его сути, начались
бы размышления, вопросы,  чего доброго - сомнения, этого Бес не допускал. Он
вызвал  четырех  самых  доверенных командиров  и, начав  совещание  с  ними,
предупредил  о  строжайшем  режиме  конспирации, не  подозревая  даже  какую
роковую ошибку совершает в эту минуту.


Беслан Шахсаидов ( роковая ошибка )


     Эти двое были в отряде недавно Они  успели повоевать совсем чуть-чуть -
обоим едва исполнилось восемнадцать Быть может потому, что настоящая война с
крупномасштабными     оборонительными    и    наступательными    операциями,
партизанскими  рейдами,  отходом   в  горы  под   напором  танковых  бросков
противника и бесконечными  бомбежками  с  воздуха для этих двоих закончилась
быстро  - они остались живы. Случись иначе - оба  наверняка бы уже предстали
перед Аллахом, поскольку такие понятия, как осторожность, терпение, внимание
и элементарная даже воинская дисциплина были им абсолютно чужды. При все при
том, оба явно не навоевались, а потому  представляли собой  довольно опасную
генерацию молодых необстрелянных, а потому и непуганых идиотов, испытывающих
к тому же комплекс неполноценности по  поводу  того, что на счету каждого из
них не так уж много крови и жизней неверных "шурави", по сравнению с другими
боевиками  Беса.   Они   уже  создали  ему   несколько,  не  очень,  правда,
значительных проблем,  пытаясь  проявить  инициативу  в  проведении каких-то
мелких акций, захвате заложников или обстреле машин с  российскими солдатами
и милиционерами. Однако этого было достаточно,  и он уже всерьез подумывал о
том, чтобы отправить их с глаз долой Удерживало лишь то, что оба приходились
ему довольно близкими родственниками и отпустить их на вольные хлеба значило
сильно осложнить жизнь вполне достойным семьям  - у него они по крайней мере
были под присмотром. Поэтому, приняв душе решение, он медлил, словно выжидая
еще какой -  ни будь  их дурацкой выходки, которую он  с чистой уже совестью
объявил бы последней. Если бы он только мог предположить - чего он дождется.
     После  звонка Артемьева и короткого совещания с командирами, где задачи
были  поставлены и  роли распределены,  Бес  впервые  за  последние три  дня
заснул.  Он заснул в  той же комнате,  где проводил совещание, сидя на своем
месте,  просто уронив голову на  скрещенные на поверхности  стола  руки. Сон
навалился как всегда  в последнее время внезапно и был  такой же как  всегда
теперь - стремительный, глубокий,  похожий на беспамятство.  Вероятно, он  и
проспал бы так до  того момента, когда гостей доставили в лагерь,  но на сей
раз его  действительно резко и бесцеремонно  довольно разбудили -  в комнате
вдруг громко заработал телевизор. Еще не  проснувшись окончательно,  но  уже
возмутившись  чьей-то  наглости,  Беслан  поднял  налитую свинцом  голову  и
оглядел комнату  мутными еще со  сна глазами В  комнате было  светло, вокруг
стола,  почти окружив его  плотным кольцом  стояли люди  -  это были  старые
доверенные его бойцы
     - Что? - слегка охрипшим голосом спросил их  Бес Много слов сейчас было
не нужно - он и так понял случилось нечто серьезное
     Кто-то  из  людей  отодвинулся, давая  ему  возможность  увидеть  экран
телевизора.  И  сначала  он действительно увидел  - одного взгляда  ему было
достаточно, чтобы  понять  - в кадре аэропорт, тот в котором уже должен  был
сесть - он бегло  взглянул  на  часы - самолет с людьми,  которых он ждал. В
аэропорту  что-то  происходило  и  это-то  что-то  даже при  беглом  взгляде
вызывало ощущение  серьезных  событий и  большой беды Потом до  его сознания
стали доходить сбивчивые  довольно комментарии корреспондента за  кадром.  "
Захват самолета, прибывшего  из Москвы чеченскими боевиками из банды Беслана
Шахсаидова...  Условия  пока  не  выдвинуты...  "  Потом на  экране возникло
испуганное и от того решительное лицо министра внутренних дел, который успел
прибыть к месту  событий спецрейсом  из Москвы  Он тоже говорил сбивчиво, но
смысл  произносимого   был   жесток   -   "более   никаких   переговоров   с
террористами... мировая  практика...  пора положить  конец.... Имеются силы,
способные дать должный отпор банде... "
     "О, Аллах, да  какая  там банда  - два  наглых  отмороженных  ишака"  -
подумал Бес,  ему все уже  было ясно, как ясно и то, что  никакие требования
эти придурки не выдвинут - о них они видимо и не думали в пылу своих больных
фантазий. А раз, нет требований - не будет и  переговоров, только штурм.  За
спиной министра маячили хорошо знакомые Бесу лица: этих русских генералов он
знал  и,  пожалуй, что даже и  уважал. Эти были  профессионалы и  дело свое,
когда им конечно давали развернуться, вершили круто,  не в  пример некоторым
армейским  коллегам. Лица генералов были  полны решимости. И ничего хорошего
из этого не  следовало.  Дальнейшая судьба  молодых  идиотов, заваривших всю
кашу была предопределена и мало волновала Беса. Главным сейчас было другое -
как сложится судьба  захваченных пассажиров московского рейса В том, что оба
недоноска  напоследок  что-нибудь  непременно выкинут, он  не  сомневался ни
секунды Это и надо было сейчас предотвратить.
     Связь! - рявкнул Бес, срываясь с места и отпихивая людей от телевизора,
- мне нужна связь с министром. Немедленно. Пусть задержат штурм Я приеду сам
и выволоку этих щенков. Пусть забирают. Быстро!

     Несколько  человек  ринулись  вон  из  комнаты,  исполнять  поступившую
команду.  Остальные замерли в  ожидании  следующих, но  большего  сейчас Бес
сделать не мог  Он  ждал.  Секунды  включали в  себя  теперь  года  и  целые
столетия.  Потом  все произошло  одновременно. На экране прыгающая  вместе с
камерой  в  руках оператора,  картинка  преобразилась. К  самолету  красиво,
правильно, как в каком-то популярном боевике бежали маленькие черные фигурки
с  короткими автоматами в  руках и неслось несколько тяжелых армейских машин
"Штурм, - едва ли не радостно закричал в микрофон невидимый корреспондент  "
Министр! " - задыхаясь выпалил один из его людей, протягивая Бесу трубку. Он
потянулся к ней,  сознавая уже совершенно отчетливо, что их разговор опоздал
на  несколько секунд,  и самое  страшное  произойдет именно сейчас,  пока он
будет произносить  первые  слова. И это случилось  -  черные фигурки  еще не
успели достичь самолета, как прогремел взрыв. Собственно, он и  не прогремел
вовсе,  с  экрана прозвучал лишь слабый  на  фоне общего  шума хлопок,  а на
пляшущей  картинке  корпус  самолета  вдруг   превратился  в  некое  подобие
воздушного шарика, из  всех окошек-иллюминаторов  вырвались языки пламени, и
практически  одновременно  с  этим   самолет-шарик   лопнул,  разлетаясь  на
множество пылающих обломков. Экран телевизора на какое-то  время  погас - то
ли  оператор, оглушенный  взрывом уронил камеру, то  ли  ее плотно  заслонил
кто-то или что-то, но это было уже не важно. Машинально, Беслан поднес к уху
протянутую ему  минутой раньше трубку  - оттуда  раздавались короткие  гудки
отбоя Им не о чем  было теперь говорить с русским министром. Но и это уже не
имело никакого значения.


Дмитрий Поляков


     О  взрыве самолета и гибели людей, которых он практически на эту  самую
гибель отправил, Поляков  узнал только к  концу  дня.  Занятый  организацией
похорон, он как-то отстранился от всего прочего на это время и лишь вечером,
практически  одновременно увидел  репортаж по  телевидению и  выслушал отчет
своих сотрудников, которые, надо отдать должное пытались подступиться к нему
с самого  утра,  но  не  были допущены  "  к телу"  его собственной  службой
безопасности,  посчитавшей,  что  личное  горе  шефа  важнее  всего  прочего
происходящего в мире. Процесс осознания случившегося был для него коротким и
отчетливым,   включившим  в  себя  всего   несколько   остро  ощущаемых   им
компонентов, среди которых доминировало чувство безусловной и абсолютной его
вины.  А помимо его - окончательное и  бесповоротное признание необъяснимой,
но совершенно при том реальной связи всего происходящего кошмара с явлениями
ему и  угрозами  деда,  которые  тот  - так  получалось  - все-таки  успешно
реализовал  При  этом  реальным  и  весьма  ощутимым,  а,  попросту  говоря,
сохранившим  ему  жизнь было вмешательство бабушки. Из всего этого следовало
только одно: непреодолимая, как всегда  считал он ранее, граница между тем и
этим миром(  так  определяла  это Татьяна Гинзбург и теперь  он повторял это
определение вслед,  и как  бы даже,  в  память о  ней  ) на самом деле легко
преодолима - однако законы и правила пересечения этой границы оставались ему
неведомы.  Третьим фактором, составляющим сейчас  картину, заполняющую собой
весь первый  план его сознания,  было непреодолимое  стремление  немедленно,
невзирая ни на какие жизненные обстоятельства, бежать, лететь, мчаться туда,
к  руинам  старого монастыря, где, он уверен  был в  этом теперь совершенно,
откроется ему истина в последней свой инстанции. Там же ждала его, возможно,
и  смерть, столь  же  загадочная и необъяснимая,  что  и гибель всех  прочих
людей, кто до него соприкоснулся в той или иной мере с тайной, погребенной в
руинах старого степного монастыря Впрочем, состояние его сейчас было таково,
что  этого- то  есть смерти своей,  он скорее желал,  нежели боялся или, тем
паче, стремился избежать.
     В этом  состоянии он и прожил последующие  двое суток, занятые всем тем
многим, горестным  и  хлопотным,  что связано  обычно с похоронами  близкого
человека.  Нельзя  сказать,   что  он  утратил  способность   чувствовать  и
переживать все прочее, кроме занимающей его проблемы. Это было не так - он в
достаточной мере  ощутил то, что принято называть горечью утраты.  В большей
степени она выразилась в острой жалости к отцу, прожившему какую-то странную
жизнь - вроде  бы даже  вполне удачную с точки зрения расхожего обывателя, и
одновременно  - теперь-то он, Дмитрий, знал  это точно - совершенно ужасную,
полную страха, унижения и  самоуничижения, жизнь " бедного родственника" как
принято  было некоторое время  назад на  Руси определять подобное  положение
кого-либо в  семье. Он никогда  не любил отца и не смог полюбить его сейчас,
за то недолгое время, когда сознание его преобразилось под воздействием всех
умопомрачительных   событий,  разметавших  не  хуже  самого  мощного  заряда
взрывчатки, устоявшийся образ  и  стиль  его  жизни  и, собственно, все  его
мировоззрение. Однако последнее видение, которое теперь он механически даже,
по  привычке не  называл  сном,  сильно  изменило  отношение  к нему.  Когда
закончена  была  тягостная церемония  прощания и массивный полированный гроб
медленно  начал опускаться  в разомкнувшиеся,  как пасть молоха преисподней,
створки невидимого лифта, уносящего новопреставленного вниз,  к прожорливому
горнилу страшной топки, он  почувствовал  как жалобно дрогнуло и сжалось его
сердце,  словно  кто-то невидимы бережно сдавил его мягкими ладонями. Но все
это было как бы на втором  плане,  где чувства слегка притуплены, краски  не
так ярк