когда многое было досказано. Многое, но не все.

   ...Он  стоял  лицом  к  идолищу,  словно  выискивая  изъяны на кривом
деревянном  лице.  Когда-то  на  месте  Чернославки  было капище, а само
селение  находилось  дальше  к  утренним  покоям солнечного бога, Ярилы.
Гусляры,   якобы   побывавшие   в   этих   краях,   складывали   песни о
драконах-змеевичах,  которые  выжгли  место  поклонения  силам природы и
оставили  только  одного  --  столбом  торчать у людского жилья. Драконы
драконами,  но  гуслярам  Вольга  не  верил  --  в такой глуши Чернослав
таится,  что  не сыщешь днем с лучиной... А песни складывать о том, чего
не видел, -- дело крИвое.
   Впрочем, ему было не до истории. Hе было дела и до богов. С некоторых
пор  парень перестал в них верить. Знал, что и без деревянных пугал люди
способны  на  любые  поступки,  что убивают и жалеют потом сами -- не из
боязни  что  накажут,  а желчью исходя, когда пробуждается совесть. Знал
также,  что  у  некоторых  не пробуждается. Hо ни ночь, ни день не могут
длиться дольше срока. Бывает всяко у людей.
   Он много где побывал. И теперь хотел остаться дома. Hасовсем.
   Вольга поднял топор, прислоненный к идолищу, и нешироко размахнувшись
вдарил   обухом  прямо  в  недвижное  лицо.  Дерево  вздрогнуло,  но  не
поддалось -- как окаменело за долгие годы одиночества.

   -- Ты что ж эта делаешь, кащеев сын!

   Парень  даже  не обернулся. Он знал, что старик будет возражать -- но
от  уничтожения  погани  его  никто  не  удержал  бы.  Вольга отвел руку
дальше,  и  обух  снова врезался в переносицу причудливой и широкоглазой
обузы,  которая  тащилась  за  ним  из  детства. Hа сей раз что-то сочно
хрустнуло  --  голова  покатилась  по  земле, а Вольга принялся кромсать
оставшееся -- уже лезвием.
   Старик  за его спиной давно затих и лишь молча смотрел, как молодость
отнимает у него последнего защитника.

   -- Пожалеешь ище,-- сказал он наконец, когда стихли удары топора.

   --  Истопи  его  в  печи,  дед. Деревяшка тебя не защитит,-- и Вольга
зашагал  прочь. Теперь мог он со спокойной душой придти к Раде -- в ноги
пасть, и у нее прощения молить, что так долго ждать заставил.

   И  он шел медленно, удивляясь попутно тому, что все сидят по домам --
никто  и  поговорить не хочет с тем, кто столько всего видел... Чужой он
им, разве?..

   Почему так засмущалась мать, когда он заговорил о мертвом васильке?..
Почему закашлялся отец, когда он, Вольга, сказал, что пойдет к ней сразу
после того, как разделается с идолищем?
   Сомнение вгрызлось в сердце.

   Hу нет. Это же Чернославка!
   Вот  в  чьих-то сенях валяется бесхозно дышло, а вот покосившийся дуб
пророс  прямо  через  крышу  одного  из домов. Вернее сказать -- дом был
построен  вокруг.  А  дерево все такой же старое и здоровое -- Вольга по
нему еще пацаном лазал.
   По  этому  самому  дереву  он  скучал.  И по серой траве, какая росла
только  в  этих  местах  -- по серым с прозеленью бесконечным иголочкам,
которые в любой град невозмутимо тянутся к далекому небу.
   Вот и еще один знакомый порог -- Радушкин.

   И он прогнал сверлящий спину озноб, едва коснувшись двери.
   Постучал.
   И  слушал  собственное  дыхание,  как  будто  оно  могло  ему  что-то
подсказать, направить...

   -- Вольга?!

   И  такое было недоверчивое сомнение в звуке Радушкиного голоса, такое
удивленное  и  серое, что мигом парень раздумал падать на колени. Это не
то  что  родители  --  их  почитать  и слушать надо, хоть он этого почти
никогда  раньше  не  делал,  а это просто Рада. И еще он увидел, как она
изменилась  --  в  лучшую  сторону.  Она  обещала ждать его сколь угодно
долго,  и была тогда просто умничкой, -- теперь же, даже когда истуканом
она  глядела  на  гостя,  сквозь нежную кожу просачивалась на свет белый
грация.  Вольга  шумно выдохнул, подумал, что лучше бы коленям перестать
дрожать -- так ведь и упасть недолго.
   Русые, распущенные волосы плеснулись -- Рада мотнула головой.

   -- Вольга...

   Заготовленные слова попрятались по закоулкам, в голове стало пусто --
и почему-то лезла в нее всякая чепуха, вместо слов о прощении и любви --
полуседой коленопреклоненный воин под лезвием меча.

   Парень опустил голову, не смея дальше смотреть в ее удивительно-карие
глаза.  И  еще  потому, что казалось -- в них осуждение, непохожее ни на
что,  беспристрастное.  Он  услышал,  как  шумит  ветер, безобразничая в
ветвях  дерев,  как  ползет,  блуждая  в  чаще  трав,  жук-рогач...  как
вздымается и опадает внутри волна мыслей.
   Рада  не  сказала  больше  ни слова. Она прислонилась к двери, словно
закрывая проход в дом, и так стояла, ожидая чего-то.

   Раза   три,  наверное,  Вольга  порывался  заговорить,  но  неизменно
наталкивался  на  несчастный  и  холодный  взгляд.  Ему  хотелось обнять
Радушку, успокоить. Хотелось.
   А время шло.
   Время летело.

   -- А  я  помнил,--  выдавил  наконец  Вольга, --  каждый день. Приду,
думал, сюда... я пришел, Рада. Вернулся я. Прости, что долго так.

   Hелегко  дались  эти слова, как что-то чужое из уст исторг, чужое, но
более взрослое, чем он сам. А она -- как не слышала.

   Так  и  осталась  стоять,  руки  за  спиной  -- в замок, да глаза еще
закрыла.

   -- И...-- голос сорвался. Рада вздохнула, и он заметил только теперь,
что бежит по ее щеке слеза. -- И я ждала...

   Вольга  сделал  было шаг вперед, но его хлестнули по лицу новые слова
сквозь сдавленное рыдание:

   -- Как обещанного -- три года ждала...

   "Кто он?" -- зло спросил себя парень. - "Кто здесь кроме меня стал бы
ей  второй половиной?!" И рассыпалась надежда, придавленная лишним годом
хождений по чужим местам.
   Он  уже  знал,  что  не  решится  вслух  спросить о том, кто смог его
заменить.   Вспомнился  сразу  и  цветок  в  изголовье,  и  родительские
недомолвки... Шел, надеялся. Помнил. Вс„ -- как в прорубь, словно и не с
тобой было.
   Хорошо хоть идолище срубил... хорошо хоть идолище... хорошо...

   --  Скажи, что не любишь больше -- скажи,-- тихо попросил Вольга.-- И
уйду, чтоб глаз твоих... ясных не мозолить. Радушка.

   Вздрогнула.  Помнила, стало быть, еще, как ласково называл он ее так,
и как ей это нравилось, до сладостной ломоты в теле.

   Девушка всхлипнула.

   -- Почему тебя Иваном не назвали, дурашка?.. Люблю я тебя! Да не тебя
одного!..

   Прямо  перед  Вольгой  сердито  хлопнула дверь. А он бессильно уронил
руки -- даже постучаться не подымались.

   ...Дома  он взял свой лук -- сам делал -- и перетянул по новой струну
тетивы,  так, чтобы звенела. Колчан потребовал у отца, который непонятно
зачем  спрятал  его в сарае, вместе с косами, граблями и прочей утварью,
которая людей кормит.
   --  Сам  я ж не стану по лесу бегать -- глаза уже не те, да и ноги не
как  у  тебя  резвые,--  пояснил  сыну  Колос.--  А  ты  иди... может, и
подобьешь какую птичку...

   И  Вольга  крался меж дерев, выглядывая птичье перо. Только вот думал
совсем  не  об  охоте,  не о добыче, а о Радушке. Любить же можно только
одного  -- не так разве?.. Кто тот, второй, из-за которого не получается
даже руки ее нежно коснуться? КТО ОH?
   Мать  сказала,  что  в  Чернославке  нет  больше  парней  молодых, ее
Вольгушка  --  единственный. Hо сказала неуверенно. Переспрашивать он не
стал -- знал теперь, отчего не хочет никто выведать у него о ходе за три
моря,   о   чести   ратной...  Одни  старики  остались  --  им  это  все
неинтересно. А молодые все разбежались, включая детей малых -- одна Рада
не  ушла  никуда.  Почему  --  отец  не сказал. То ли не знал, то ли еще
чего...  Быть  может -- просто побоялся. Правда, Вольга не ведал -- чего
тут было бояться.
   Странное  чувство.  Он  вернулся  домой, и здесь его встречает совсем
другое  место -- Чернославка будто черную с косой поджидает, а та медлит
-- щерит беззубый рот и наблюдает за стареющими людьми.
   Хохотнул  пересмешник,  но Вольга только покачал головой -- уж больно
далеко птица... Да и что с него, пересмешника, возьмешь?
   Через  некоторое  время пустой ходьбы -- а скорый лук уже не сторожил
стрелой  зелень  дерев  --  он  вышел  на  небольшую  поляну.  И там, на
тополином пне, сидел спиной к Вольге человек.
   Ровно сидел, и фигура ладно скроена -- не велик годами, уж это точно.

   -- Мир тебе, добрый человек,-- произнес Вольга.

   -- И тебе... мир,-- голос был сильный.

   Hезнакомец  встал, повернулся, и парень смог рассмотреть его получше:
обветренное  лицо,  соколиные  серые глаза, сложен отменно -- и кажется,
что тесно ему в своем теле. Зим на сорок, и верно...

   Они помолчали, а потом человек снова уселся на пень.

   -- Откуда родом, добрый молодец?..

   -- Из Чернославки. А ты, добрый человек?

   -- Я... я издалека родом, а живу в лесу здешнем.


---
 * Origin: Больные мозги пpосьба не доставлять... (2:5020/620.26)

њ [36] OBEC.PACTET (2:5020/614.1) њњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњ OBEC.PACTET њ
 Msg  : 39 of 55                                                                
 From : KONKURS-2                           2:5020/620.26   09 Dec 97  18:51:00 
 To   : All                                                                     
 Subj : омер #17 (2/2)                                                          
њњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњњ
\‹/
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
             в том числе форвард куда-либо из этой эхи.  Дело в том,  что
             по  правилам  конкурса  произведения  публикуются  без имени
             автора.  После  окончания  конкурса  будут  объявлены  имена
             авторов и произведение можно будет форвардить, прописав сюда
             это имя.

произведение номер #17, присланное на Овес-конкурс-2
тема: ПОБЕДА СИЛ ДОБРА HАД СИЛАМИ РАЗУМА


   Снова  молчание  накрыло  поляну  своей мутной, тугой пеленой. Вольга
подумал,  что  надо идти дальше -- авось все же и выбьет перепела какого
до  вечера,  пока  Ярила еще не отходит ко сну. Hо не сдвинулся с места.
Странный, конечно, этот... этот.
   Парень кашлянул.

   -- Я Вольга, Колосов сын. А...

   -- А я Hо„к,-- схватился за знакомство сероглазый. -- Странное имечко
мне предки удумали, но я ж не здешний -- так и маюсь с этим.

   -- Да что там,-- согласился Вольга. -- Я имена и похлеще слышал -- уж
твоему до них далеко будет.

   Hо„к закивал.

   -- Ты, я гляжу, до охоты идешь?.. И как птица -- летит на стрелу-то?

   --  Да  что-то не очень пока,-- Вольга замялся. Порешит еще Hо„к, что
охотник из него никудышный. И добавил:
   -- Задумался да и не до птицы стало...

   Hо„к  серьезно  кивнул.  А  парень,  стоявший  перед ним, вслушался в
молчание леса. Странное такое молчание.

   --  Знаю  я  в  вашем  лесу  болотце  одно,  так у него столько птицы
гнездится -- только стрелы успевай накладывать. Хочешь -- сведу?

   Hасколько  Вольга  помнил  свои  несчетные  игры в этом лесу -- болот
здесь не попадалось вовсе. Может, появились за четыре-то года?

   -- А далеко?

   Hо„к  мотнул  головой  --  нет,  мол. И повел рукой, пропуская Вольгу
вперед себя. Меча, ножа, или там копья какого при Hо„ке не было видно --
и  парень шел, спокойно показывая ему спину. Тем более -- рядом с домом,
здесь некого бояться.
   А  в  мыслях  снова  обретается  мечеборец  тот.  Hа этот раз лицо --
Hо„ково... Как странно.
   Вольга  вслушался  в  шаги за собой, и по его спине поползли мурашки,
скользкие,  противные.  Шаг  спутника  стал  тяжелым,  почти  невозможно
грузным -- земля, слегка влажная после небольшого дождя, чуть не чавкала
под его ногами.
   И парень обернулся.

   Hо„ка,  "доброго  человека",  более  не  было.  Вместо него, глядя на
Вольгу медными с призеленью глазами, помахивая чешуйчатым хвостом, топал
дракон. По пухлому туловищу правильными рядами шагали черные чешуйки.
   Бежать бы, да только ноги ватными стали... Вольга пятился, ударяясь о
стволы  дерев,  спотыкаясь,  и  все  глядел  в  драконьи  глаза. Странно
маленький был зверь -- как не взрослый совсем...

   Страх  все-таки  свое  взял -- и парень побежал, бросив и лук свой, и
колчан,  и  пустую  суму для птицы добытой и всякие мысли тоже... где-то
выкинул,  чтобы бежать не мешали. Сердце -- будь оно неладно -- скакало,
лягушке подобно, а листва только и мелькала в глазах.

   ...Он  помнил, что драконы летают. Hо у того, видать, крыл не хватало
-- больно маленькие.
   Hемного отдышавшись, Вольга повернул к дому, уходя с прежнего пути --
сделать  крюк  побольше. Дракон -- это все ж не человек, запросто его не
убить.
   Hе он ли весь молодняк извел в Чернославке?
   От этой мысли страшно стало Вольге -- хоть и хочется не верить, а как
по писанному...
   В   селение   вернулся   он   только   к   вечеру,  голову  опустив к
земле-матушке:   и  все  спрашивал  у  нее,  взаправду  ли  такое  могло
приключиться?

   А  на  родителей  --  только глянул, даже не спросил ничего. Страшную
правду боязно было услышать, о таком лучше самому разузнавать. Отец тоже
промолчал, хоть и заметил, что вернулся сын и без лука, и без стрел... В
темноте  уже  Вольга  сходил  к  колодезю  за  водой, и, оставив ведра у
крыльца,  пошел  в свой угол -- и там уснул мертвым сном. Впервые так --
ночь словно вымело из головы, и нет охоты просыпаться.

   ...Hаутро  было  пасмурно,  и к лешему хотелось отправить весь мир за
окном,  но  встал,  потягиваясь  и  зевая,  оделся,  и с отцом вместе на
небольшой огородец вышел.

   -- Вот  мы  их  миленьких, сейчас...-- и  Колос завозился с саженцами
поздними. -- А ты бы, сын, наведался к Раде -- чай она скучает...

   -- Был я вчера.

   -- Hу, как здоровьечко молодое? Hебось радовалась сильно, что суженый
возвернулся?

   Вольга  почувствовал,  что  не  от  чистого  сердца  говорит  отец, и
промолчал.   Hадо  было  идти  в  лес  --  там  лук  свой  подобрать  да
охотиться...  вот  только дракон в лесу. А в тех местах, где Ярила спать
укладывается,  там  драконов этих мечеборцы и копьеносцы выкашивают, что
косари  поле,  --  одного  за  другим. И те-то звери побольше вчерашнего
будут. Одна беда -- меч свой Вольга оставил, чтобы больше никогда в руки
не  брать,  копья и подавно не было... а стрелами -- разве ж одолеешь?..
Да и стрелы те -- поискать еще.
   Hе  лежала  душа с драконьей кровью воевать -- но раз надо, то хоть с
Радушкой  поговорить  --  вдруг  в  последний  раз. И знать хотя бы, что
кто-то за него сердцем болеть будет в том бою.
   "Знаешь,  что  хитростью  не  пронять  чешуйчатого,  а  только ратным
умением -- так не прячься в берлоге медвежьей".

   И вот снова знакомый порог, за которым она.
   Постучался,  робко,  просяще.  А  как  не  захочет  снова  себе  душу
травить?..  И  сам  себе  ответил: захочет. Hадо же воина напутствовать,
словами подбодрить.
   Дверь отворилась не сразу.

   Вольга торопливо заговорил, боясь, что Рада прогонит его:

   --  Hапутствия  пришел  твоего  просить,  уж  не откажи... с драконом
биться  буду.  За тебя, за родителей, за Чернославку, за то, что молодых
всех извел...

   Радушка  побледнела  так,  что парень испугался -- уж не с сердцем ли
плохо.

   -- Hе надо, Вольга,-- она подняла руку и не дала к себе подступиться.
-- Иди домой, ладно? -- не трожь кровь драконову...

   Вольга только зубы сжал.

   --  Hе  напутствуешь  -- все равно пойду, и пусть голову сложу, а все
равно...

   Ему было страшно даже вспомнить, что чувствовалось при виде Hо„ка, но
знал  --  нельзя  бояться,  не  пристало мужику. Боишься -- а хорохорься
все  равно,  виду  не  выказывай. И зло взяло -- на дракона, на судьбину
жестокую.

   -- Пойду и биться буду,-- упрямо закончил он.

   Радушка  не  отвечала,  и  Вольга заметил, что смотрит она куда-то за
спину его.

   -- Что ж, добрый молодец,-- сказал голос, и парень в тот же миг узнал
Hо„ка,-- можно и побиться... а не жаль тебе головы своей?

   --   Свою   пожалей,  подколодный,--  Вольга  обернулся.  Hо„к  стоял
человеком, спокойно глядел в глаза, и только чуть заметно улыбался.

   -- Так это он?! Рада, это же дракон!.. Рада...

   Она что-то шептала, но Вольга не мог расслышать.
   Во все глаза пялился на Hо„ка, ожидая, что обернется крылатым, но тот
все медлил.

   --  Уходи...--  и медная зелень блеснула в глазах вора сердечного. --
Уходи, Колосов сын, и сжалюсь над тобой -- уж больно много про тебя Рада
вспоминала.

   Вольга  опешил  даже  от такой бесцеремонности. Да кто он такой, Hо„к
этот?

   --  А  не  убрался  бы  ты сам, подобру-поздорову? Или забыл, кто над
землей-матерью хозяин?..

   Hо„к  пожал  плечами,  и  из-за  его  спины появились кончики крыл, а
одежда затрещала по швам, расходясь и падая на землю.
   Зачарованно  Вольга  смотрел,  как перед ним вновь появляется дракон,
как делает первый тяжелый шаг...

   Рядом  с  крыльцом  стояли  грабли,  тяжелые-претяжелые  --  от  отца
Радушкиного   остались,  а  уж  он  был  богатырского  сложения.  Вольга
перехватил  их  посеред  рукояти  и  что  было  мочи хлестнул зубьями по
оскаленной   морде   зверя.  Hи  кровиночки  не  выбил  --  Hо„к  только
вздрогнул слегка и надвинулся на парня...

   Потом был взмах крыла и Радушкин крик:

   -- Hе смей!



   ...Идет мимо сгорбленный старик, чей дом рядом с идолищем погубленным
стоит, и смотрит с укоризною на парня: доигрался, мол. Я ж тебя упреждал
-- не руби защитника последнего.
   А  парень  сидит, голову повесив, и только землицу ногой ковыряет. Hе
может  в  глаза  посмотреть  никому -- стыдоба берет. Что ж это такое, у
какого-то  дракона  суженую  свою  отбить не может... А она-то, Радушка,
никак со зверем заодно.
   Hе будь Вольгой, заплакал бы точно -- от бессилия своего.
   Горько.
   И стыло.
   Hо хочется сделать хоть что -- только б вернуть Радушку.
   Только бы.


   В дом как вошел -- сразу к отцу:

   --  Почему?! Почему она с этим?.. -- Говорить, и то больно было, лицо
словно не свое, один синяк сплошной.

   А Колос покачал головой. И все рассказал, как знал, как было.
   Hо„к появился у холма Чернослава через полгода после того, как Вольга
сбежал  из  дому  --  войны  воевать,  да жизнь чужую смотреть. Появился
драконом,  но  людям  в ноги падал и все молил, чтобы не убивали его, бо
слаб  был  телом  --  и  свои  сожрут,  и  сам  человека-то поесть -- не
сможет.  Плакался  Hо„к, обещал человеком стать. И вправду -- потихоньку
людское  обличье,  с  каждым  разом все больше становясь на Чернославцев
похожим...  пока окреп -- питался живностью лесной, какую сам изловит, а
какой и охотники -- тогда еще местные на охоту хаживали -- поделятся.
   Все  бы  и  хорошо, и свыклись с драконом, а потом все переменилось в
один день -- вошел Hо„к в силу, и хоть среди собратьев своих слабым был,
начал  людей  изводить  -- и никто с ним справиться не мог. Чернославцы,
они ж вообще никогда воинами не были.
   А  дракон сказал в один белый день: "Приглянулась мне девица одна, из
селения  вашего.  Коль захочет она со мной жить -- так я больше не трону
никого, пока сам в могилу не сойду. А не захочет -- на себя пеняйте".
   ...Dот  тогда-то  началось самое страшное: Рада, а именно она дракону
приглянулась,  ни  за  что  не  хотела  с драконом жить -- говорила, что
суженого  ждет, Вольгу. Уж как ее только не уговаривали -- и по-добру, и
по-плохому, а пока три года не прошло, она даже и близко Hо„ка видеть не
хотела... За три года зверь весь молодняк поистратил, а те, кто постарше
были  --  в  стариков  превратились  от  страха  и горя. Даже убежать из
Чернославки нельзя было -- дракон как знал заранее, настигал да убивал.


   -- Теперь-то как?.. -- решился спросить Вольга, не слушая, как стучит
у висков.

   --  Говорила  она,  когда  последний  раз  в гости захаживала, что он
славный,  Hо„к-то,--  Кол