бал. - Насилие при дворе тихо, но не менее безжалостно, чем в  Лабиринте,
а на тех, кто пробует пищу, не всегда можно положиться.
   - Мне на самом деле нужна  защита  от  ядов,  -  скривился  Хаким,  давая
кошельку исчезнуть в складках одеяния. - Мне никогда  не  доводилось  видеть
так много змей.
   - Свяжись со мной на следующей неделе, - отозвался Джабал, погруженный  в
свои мысли. - Мои люди сейчас работают над  тем,  чтобы  найти  противоядие.
Естественно, если ты сохранишь  свой  пост.  Уличный  сказитель  в  подобной
защите не нуждается.
   - У тебя есть одна из бейнитских змей? - невольно спросил сказитель.
   - На них не так уж сложно наткнуться, - спокойно заметил  Джабал.  -  Да,
кстати, если хочешь  немного  осчастливить  твою  госпожу  своими  успехами,
сообщи, что не все недавно насмерть укушенные змеей - дело  рук  ее  народа.
Есть люди, которые пытаются дискредитировать ее двор, а потому  копируют  их
методы.
   Хаким поднял в немом молчании бровь, но Джабал покачал головой.
   - Мои люди не делали этого, - провозгласил он, - хотя в  будущем  к  этой
идее стоит приглядеться повнимательней. А сейчас,  с  твоего  позволения,  я
займусь другими делами... и скажи сопровождающим, что я велел убедиться, что
ты благополучно дошел до дома.
   Заслышав смех Джабала, Салиман поспешил в комнату.
   - Что случилось? - спросил он, удивленный и озабоченный  этим  первым  за
многие месяцы всплеском веселости негра. - Старик рассказал веселую историю?
Расскажи и мне, тоже хочется всласть посмеяться.
   - Все очень просто, - ответил хозяин масок, частично приходя в чувство. -
Нас обманули. Обвели вокруг пальца.
   - И ты над этим смеешься?
   - Над тем, как это было проделано. Я не люблю, когда меня обманывают,  но
должен признать, в этой последней проделке чувствуется умелая рука.
   Джабал вкратце передал Салиману полученные от Хакима сведения.
   - Подмена? - недоверчиво переспросил Салиман.
   - Подумай сам. Тебе внешне знакомы по крайней  мере  несколько  пасынков.
Встречал ли ты их за последнее время? Хотя бы  того,  кто  заключил  с  нами
союз? Этим многое объясняется, в том числе и то, почему эти, так  называемые
"пасынки" не знают,  с  какой  стороны  брать  в  руки  меч.  А  я-то  думал
воспользоваться преимуществом, находясь на вторых ролях.
   - И что нам теперь делать?
   - Едва я узнал об обмане, как у меня уже был готов ответ.
   Смех в глазах работорговца исчез, уступив место недоброму блеску.
   - Я заключаю союзы с людьми, а не  с  мундирами.  Сейчас  оказалось,  что
люди, члены Священного Союза, с которыми  мы  заключили  договор,  находятся
где-то на севере, рискуя именем и жизнью на благо доброй старой  Империи.  В
своем стремлении убить двух зайцев, они становятся уязвимыми. Братья вверили
свое имя полнейшим профанам в надежде, что  былые  победы  не  позволят  нам
догадаться о подмене.
   - У нас альянс с Союзом, но это не относится к тем дуракам,  которых  они
оставили за себя.  Более  того,  судя  по  тем  трудностям,  с  которыми  мы
сталкиваемся при воссоздании организации, можно сделать вывод,  как  бережно
надлежит обращаться с ситуацией.
   Глаза Джабала превратились в щелочки.
   - Поэтому, вот мой приказ всем подчиненным. Немедленно прекратить  всякую
помощь тем, кто  ныне  в  городе  именует  себя  пасынками.  Вообще,  всякая
возможность потревожить, ошеломить или уничтожить этих людей  важнее  любого
иного поручения, за исключением тех, которые напрямую связаны с Бейсибом.  Я
хочу, чтобы в максимально короткий срок жители Санктуария стали относиться к
Союзу с большим презрением, чем к жителям Низовья.
   - Но что будет, когда слух об этом дойдет до настоящих Братьев? - спросил
Салиман.
   - Они станут перед выбором. Остаться там,  где  находятся  сейчас,  в  то
время, как их имя поливают грязью в самой большой дыре  Ранканской  Империи,
или же примчаться во весь опор сюда, рискуя стать дезертирами среди тех, кто
сражается у Стены Чародеев. Произойти может и  то,  и  другое.  Но  в  любом
случае они обнаружат, что восстановить свою репутацию в городе невозможно.
   Джабал посмотрел на помощника, медленно  мигая  глазами.  -  Вот  почему,
старина, я смеюсь.

Линн ЭББИ

УГОЛКИ ПАМЯТИ

1

   Через порог таящейся в тени двери шагнул человек, одетый в переливающиеся
одежды. Пришелец наполнил комнату  деловитой  поступью,  быстрыми,  птичьими
движениями снял простыню с обнаженного трупа. Из маленького окошка в стене в
мрачную комнату лился свет, делая видимым лицо молодой женщины,  лежащей  на
узком деревянном столе, скрывая ее мертвенную бледность.  Казалось,  девушка
спит безмятежным сном юности.
   Из рукавов бесформенного одеяния незнакомец выпростал  изъеденные  язвами
руки, чьи пальцы внушали отвращение большее  нежели  труп.  Из-под  капюшона
вырвался не то смешок, не  то  вздох  и  странные  пальцы  быстро  отбросили
ниспадавшие на шею  волосы.  Склонившись  над  умершей,  скрюченный  человек
втянул носом воздух и со вздохом наклонился к  горлу  женщины.  В  руке  его
блеснул небольшой сосуд, когда он отступил на шаг от стола.
   В комнате слышалось лишь учащенное дыхание незнакомца. По-прежнему  молча
он отступил в тень и зажег шар  из  ярко-голубого  света,  капля  за  каплей
опорожнив фиал. Понюхав испарения, пришелец мановением руки погасил огонь  и
возвратился  к  трупу.  Ощупав  каждый  сантиметр  тела  девушки,  он  нашел
небольшие ранки на шее, из которых выдавил кровь.
   Вздыхая, человек  накрыл  саваном  тело  и  тщательно  расправил  складки
материи. Прикрыв прядью пепельных волос порез, он набросил ткань на лицо. На
этот раз сомнений не было - из-под глубокого капюшона донесся звук,  похожий
на всхлип. Когда он был молод и красив, в его жизни было много  женщин.  Они
буквально шли за ним по пятам, и он безрассудно дарил  им  свою  любовь.  Но
память не сохранила ни одного лица, кроме того, что он закрыл саваном.
   Ступив  в  тень,  чародей  Инас  Йорл  зажег  свечу  и  уселся  за  грубо
сколоченный стол, закрыв лицо безобразными руками. Умершая  женщина  была  с
Улицы Красных Фонарей, из "Дома Сладострастия", где носящий во  лбу  голубую
звезду Литанде был частым гостем. Однако, они позвали Инаса,  и  теперь  маг
понял почему.
   Макнув перо в чернильницу, Йорл принялся писать на бумаге,  которая  была
старой уже в дни его юности. "Твои подозрения подтвердились.  Она  отравлена
концентрированным ядом бейнитской змеи".
   Литанде подозревал это, но Орден Голубой Звезды не давал  знаний  в  этой
области.  Эта  задача  для  него,  Инаса  Йорла,  предпочитавшего   избегать
опасность, но не страшиться ее. Его дело было определить, был  яд  или  нет,
исследуя тайные мелочи вечного. Перо снова заскользило по бумаге.
   "На шее две ранки, похожие на укус бейнитской змеи, хотя, мой коллега,  я
вовсе не уверен, что змея могла проскользнуть по руке вверх и укусить ее.  У
нашей новой правительницы, Бейсы Шупансеи, яд скрыт внутри, что она доказала
не раз во время казней. Говорят, что Кровь Бей, отравленная кровь,  и  течет
лишь в венах истинных властителей Бейси6а, но ты и  я,  кому  ведома  магия,
знаем, что это, скорее всего не правда.  Возможно,  даже  сама  Шупансеа  не
знает,  кому  даровано  подобное,   но   знает   наверняка,   что   она   не
единственная..."
   Сочащаяся язва на руке Йорла лопнула с ужасной вонью, и на бумагу брызнул
гной. Древний, обреченный заклятьем волшебник со стоном  стер  жидкость.  На
бумаге зияла дыра,  а  из  дыры  в  руке  просвечивала  серо-зеленая  кость.
Движение ослабило тесьму капюшона и он упал назад, обнажив густые каштановые
волосы, отливавшие кармином и золотом - его  собственные  волосы,  если  был
только еще хоть кто-то настолько старый, что помнил  Инаса  до  проклятья  и
могущий подтвердить это.
   Он редко чувствовал боль своих меняющихся тел; проклятье, обрекшее его на
вечную смену обличий, его самого не коснулось. И он  по-прежнему  чувствовал
себя так же, как до него. Разве, что иногда, в насмешку над тоской,  которую
не в силах был подавить, являлся его  взору  он  сам,  Инас  Йорл,  мужчина,
живущий дольше  остальных  и  превратившийся  в  сгорбленное  изжившее  себя
существо, бессильное умереть, чьи кости никогда не лягут в землю. Вот почему
прятал маг сверкающие, неживые, а потому и не затронутые проклятьем волосы.
   Язва закрылась голубоватой чешуйчатой пленкой.  Йорл  принялся  молиться,
молиться богам, которым не отваживался поклоняться ни единый смертный, прося
о том, чтобы когда-нибудь все закончилось для него так  же,  как  оборвалась
жизнь женщины, лежащей на столе. Магу уже не хотелось, чтобы  с  него  сняли
проклятье.
   Голубизна  начала  расползаться,  а  с  ней  появилось   чувство   потери
пространства и позывы к рвоте. Он не сможет  дописать  послание  к  Литанде.
Схватив трясущейся рукой  перо,  Йорл  нацарапал  последнее  предупреждение:
"Пойди или пошли того, кому доверяешь, к причалу, где  еще  стоят  на  якоре
бейсибские корабли. Прошепчи "Харка Бей" водам, а затем быстро  уходи  и  не
оглядывайся..."
   Превращение брало свое, мутилось зрение,  размягчались  кости.  Неловкими
движениями свернув свиток, Йорл оставил его на столе. Паралич разбил ноги  в
ту самую минуту, когда волшебник  растворил  дверь,  и  домой  ему  пришлось
добираться ползком.
   Он мог бы  многое  поведать  Литанде  о  легендарном,  страшном  по  силе
бейнитском яде и не  менее  могущественной  и  легендарной  Харка  Бей.  Еще
несколько месяцев назад, он думал что гильдия убийц - лишь один из илсигских
мифов, однако, когда из-за  горизонта  и  впрямь  приплыл  народ  с  рыбьими
глазами, он понял, что и  другие  мифы  могут  стать  явью.  Некто  попал  в
серьезную переделку, использовав сцеженный яд и острие ножа, дабы  показать,
что девушку убили Харка Бей. Йорл  не  верил,  что  Харка  Бей  интересовала
женщина с Улицы Красных Фонарей, и не был по-настоящему озабочен тем, кто  и
за что убил ее. Его мысли занимало лишь  знание  того,  что  Харка  Бей,  по
крайней  мере,  реальна  и  ее  можно  направить  против  его   собственного
несчастья.

2

   С недавних пор судьба повернулась, наконец, лицом к  женщине,  которую  в
городе знали просто как Ситен. Высокие кожаные ботинки, явно были сделаны на
заказ. Новым был подбитый мехом плащ, творение одной  старушки  из  Низовья,
которая со времени появления бейсибцев  со  своим  золотом  обнаружила,  что
бездомных  кошек  можно  не  только  есть.  Да,  с  тех  пор,  как  приплыли
пучеглазые, жизнь стала лучше, чем раньше.
   Ситен колебалась, борясь с воспоминаниями, и пустилась в путь,  напоминая
себе, что вспоминать былое - опасное безрассудство.  Возможно,  жизнь  стала
лучше для женщины из Низовья, чем год назад,  однако  были  в  этом  и  свои
минусы.
   Девушка легко скользила среди сумрачных,  переменчивых  теней  Лабиринта,
обходя возникшие в  старинной  кладке  выбоины.  Любопытные  детские  глазки
появлялись при ее приближении и с шумом исчезали, а зловещие взрослые  особи
этого проклятого места в тяжелом молчании следили за  ней,  скрытые  в  тени
дверей и слепых аллей. Ситен шла вперед,  не  глядя  по  сторонам,  фиксируя
уголками глаз любое движение.
   Она остановилась возле улицы, ничем не отличавшейся от десятка других  и,
убедившись, что за ней никто не следит, вошла в нее. Света не было, и  Ситен
принялась руками скользить вдоль мрачных стен, отсчитывая  двери.  Четвертая
по счету, как она и думала, оказалась запертой, однако девушка быстро  нашла
выбитые прямо в стене углубления. Пока она лезла по стене, плащ откинулся, и
будь улица освещена, взору  случайного  прохожего  предстали  бы  штаны  под
женской туникой и висящий на  левом  бедре  длинный  меч.  Перемахнув  через
стену, Ситен оказалась в небольшом дворике давно заброшенного храма.
   Сноп яркого лунного света, столь нежеланный здесь, в Лабиринте,  скользил
среди развалин алтаря. Сжав плащ, словно он был источником храбрости и силы,
Ситен склонилась среди камней и  прошептала:  "Моя  жизнь  для  Харка  Бей!"
Ничего не случилось. Тогда девушка обнажила меч и положила его на колени.
   Литанде намекнул ей, поскольку  маги  и  люди  их  круга  редко  говорили
что-либо прямо, что Харка Бей испытают ее, прежде чем выслушать ее  вопросы.
Во имя Бекин и мщения, Ситен дала обет, что они не застанут ее  томящейся  в
ожидании. Медленный свет луны вселял ужас, но она будто приросла к месту.
   Темнота, обычно располагающая к себе,  сейчас  нависла  над  женщиной,  в
точности так, как воспоминания о лучших временах  довлели  над  ее  мыслями.
Словно вновь она превратилась в молоденькую девушку, и  темнота  набросилась
на нее. Крик ужаса едва не сорвался с ее губ, но усилием воли Ситен отогнала
прочь воспоминания и страхи.
   Бекин была ее старшей сестрой и уже была обручена, когда случилась  беда.
На ее глазах жениха  зверски  убили,  а  сама  Бекин  стала  жертвой  похоти
торжествовавших победу бандитов.  Никто  из  нападавших  не  заметил  Ситен,
гибкую, тоненькую  девушку,  одетую,  как  подросток.  Она  бежала  с  места
кровавой резни и укрылась во тьме. Дождавшись, когда разбойники  напились  и
заснули, Ситен оттащила лишенную чувств сестру под ненадежную защиту кустов.
   Под опекой младшей сестры  Бекин  выздоровела,  но  так  и  не  пришла  в
рассудок. Она жила в своем  собственном  доме,  считая,  что  в  раздувшемся
животе таится законный ребенок ее суженого, и не видя  запустения  и  нищеты
вокруг. Роды, которые случились в  одну  из  похожих  на  нынешнюю  весенних
ночей, где только лунный свет  был  за  повитуху,  оказались  длительными  и
тяжелыми. Хотя  Ситен  доводилось  видеть,  как  повивальные  бабки  хлопают
новорожденного по попке, чтобы привести  его  в  чувство,  глядя  на  спящую
изможденную Бекин, она держала ребенка неподвижно так долго, пока не поняла,
что ему не жить, и положила крошечное  тельце  на  камни,  чтобы  проходящие
мусорщики утром забрали его.
   И снова здоровье вернулось к  Бекин,  здоровье,  но  не  разум.  Для  нее
остались неведомы ожесточившие сердце Ситен страдания и горести, и в  каждом
незнакомце видела она своего жениха.  Сначала  Ситен  пыталась  сражаться  с
желаниями Бекин, мучаясь угрызениями Совести всякий раз,  когда  приходилось
проигрывать. Но возможности найти  работу  у  девушки  не  было,  тогда  как
мужчины,  уходя,  оставляли  какие-нибудь  безделушки,  которые  можно  было
обменять или продать в деревне. Через какое-то время,  пока  Бекин  добывала
для них деньги, Ситен, всегда предпочитавшая  искусство  фехтования  игле  с
ниткой, научилась пользоваться удавкой и одеваться в одежду убитых.
   Естественно, когда сестры добрались до Санктуария. Ситен сразу нашла себе
место среди наемников Джабала, прятавших лицо под ястребиными масками. Бекин
спала с работорговцем, если у того возникало желание,  и  у  Ситен  появился
покой в душе. Когда же посланцы ада разгромили поместье Джабала  в  Низовье,
младшая вновь пришла на выручку старшей сестре. На этот раз она отвела ее на
Улицу Красных Фонарей, в "Дом Сладострастия", где Миртис обещала, что только
избранные клиенты будут посещать вечно невинную Бекин. И  вот,  несмотря  на
обещание, уже четыре дня минуло со смерти погибшей от змеиного яда Бекин.
   Луна скользила по небосводу с течением ночи, а  Ситен  продолжала  ждать.
Наверняка Харка Бей выбирали место для встречи; ослепляемая  лунным  светом,
она не видела движения теней. Держась за  рукоять  меча,  девушка  терпеливо
сносила боль, которую холодные  камни  причиняли  коленям.  Превозмогая  ее,
Ситен исткала того бессознательного состояния, которое настигло ее  в  день,
когда казалось, что будущего нет, и мир ее рухнул. Она желала не фантазий, в
которых жила сестра, а пустоты, которую нужно заполнить.
   Напрягая зрение и слух, Ситен все же не заметила  движения  теней.  Харка
Бей были в развалинах еще до того, как звуки легких шагов  по  рассыпающейся
мостовой достигли слуха девушки.
   "Приветствую  вас",  -  прошептала  Ситен,  заметив,  как   одна   фигура
отделилась от группы  и  двинулась  вперед,  на  ходу  вытаскивая  короткий,
похожий на дубинку клинок из ножен, которые, точно лук, висели за спиной. Не
успела девушка похвалить себя за предусмотрительно обнаженный меч и  кожаные
ботинки, как в руке незнакомки заблистал второй.  Ситен  тут  же  припомнила
все, что  ей  поведал  о  Харка  Бей  Литанде  -  женщины-наемницы,  убийцы,
чародейки, отличавшиеся редкой безжалостностью.
   Девушка подалась назад,  скрывая  страх  перед  мечами,  которые  женщина
вращала перед ней с неимоверной, несущей  смерть,  быстротой.  Сейчас,  пять
месяцев спустя со дня появления чужеземцев,  почти  любой  имел  возможность
убедиться, как мастерски владеют мечом бейсибские аристократы,  однако  лишь
немногие умели вращать клинки и их умение ни шло  ни  в  какое  сравнение  с
виртуозностью незнакомки.
   Приняв оборонительную позу, которой она научилась  у  одного  ранканского
офицера, считавшегося до появления бейсибцев лучшим  фехтовальщиком  города,
Ситен попыталась отвести взгляд  от  завораживающих  стальных  лезвий.  Едва
видимая сфера, которую создала клинками бейсибка, являла собой  одновременно
и защиту и нападение. На миг девушке пришло в голову, что она  сейчас  падет
под мечами, словно пшеница под косой крестьянина, ведь еще чуть-чуть  и  они
достанут ее. Ее ждет гибель.
   Едва она поняла это, как страх и тошнота исчезли. Девушка по-прежнему  не
могла различить вращающиеся  клинки,  но  движение  их  словно  замедлилось.
Никто, даже Харка Бей, не сможет вращать мечи до бесконечности. А  разве  ее
собственный меч не выкован демонами, ведь под его напором гнется иная  сталь
и в стороны летят зеленые искры? Голос отца, давно забытый, всплыл откуда-то
из глубин памяти. "Не смотри, что  делаю  я,  -  пророкотал  он  добродушно,
отразив ее деревянный меч. - Наблюдай за тем, что я не делаю,  и  бей  туда,
где слабое место!"
   Выставив меч, Ситен прекратила отступать, готовясь к нападению. Сколь  бы
быстро  не  вращались  мечи,  они  не  могут  создать  непреодолимую  броню.
По-прежнему уверенная в собственной гибели, Ситен сбалансировала меч, метя в
шею, когда та на долю секунды, но окажется незащищенной.  Девушка  рванулась
вперед, в решимости дорого продать свою жизнь.
   Посыпались зеленые искры, и Ситен услышала, как лязгнули мечи. Бейсибская
сталь не дрогнула, но это уже было не важно, мечи схлестнулись, и кончик  ее
клинка едва не достал окутанной черным шеи противницы. На стороне Ситен было
преимущество, ведь у нее был один меч, в то время, как Харка Бей по-прежнему
тратила силы на два. Но тут из теней ушей девушки достиг  шелест  обнажаемых
клинков - звук, который ни с чем невозможно было спутать.
   "Подлые твари!" - воскликнула Ситен. Для слуха пришельцев местных  жаргон
был пока еще малопонятен, но лицо Ситен, переполненное отвращением, говорило
само за себя. Высвободив меч, девушка в ярости отступила назад.  "Трусы",  -
крикнула она. "Дитя, имей мы желание убить тебя, мы бы сделали это тихо. Это
было  лишь  испытание,  которое  ты  с  честью  выдержала",  -  ответила  ее
противница, слегка задыхаясь. В голосе чувствовался чужеземный  акцент.  "Ты
лжешь, поганка".
   Не  обращая  внимания  на  язвительную  реплику,  Харка   Бей   принялась
разматывать черный шарф, открыв  лицо  женщины  чуть  старше  Ситен.  Резкое
отличие двух рас смутило девушку куда сильнее,  чем  вращающиеся  мечи.  Для
жителей материка глаза пришельцев были не только  слишком  круглыми,  словно
выкатывающимися из орбит, но вдобавок казались стеклянными и непроницаемыми.
Ситен почудилось, что на нее смотрит мертвец - в памяти еще  был  жив  образ
мертвой Бекин.
   - Мы и впрямь кажемся тебе такими странными? - спросила бейсибка девушку,
которая, не отводя глаз, уставилась на чужеземку.
   - Я ожид