сли  все  мы  дружно  закроем  глаза  и
вообразим, что усилитель исчез, он действительно растворится в  воздухе?
- спросил жрец с нескрываемым любопытством - У меня самого на это просто
не хватило бы сил. А этот шарик, похоже, мог усиливать  образы,  которые
возникают в человеческом воображении, оживлять их. Так  почему  было  не
попробовать?
   Лало с трудом  удалось  не  выказать  своего  волнения  Его  лицо  не
дрогнуло. Никому нельзя показывать, что он боялся. Боялся, что его  план
не сработает или при этом случится что-нибудь непредвиденное...  Но  все
уже позади. И мысли его теперь  спокойны,  как  и  весь  город,  который
избавился наконец от  кошмарных  видений  и  может  спать  спокойно,  не
пугаясь никаких потусторонних теней.
   - А ты изменился, художник. Девять лет назад ты не отважился бы  даже
представить себе такое...
   - Изменился? - Лало искренне рассмеялся. - А кто из нас не изменился?
И ты изменился, жрец. Да только какой от этого прок, если вы так  ничему
и не научились?
   - А чему научился ты, художник?  -  Молин  Факельщик  с  любопытством
разглядывал Лало.
   - Тому, что я - не серебристый шарик, который можно  использовать,  а
можно выбросить - как кому вздумается, - ответил Лало. - Я буду рисовать
ту истину, о  которой  ты  меня  попросишь,  Факельщик,  но  не  пытайся
заставить мою магию лгать.
   Жрец какое-то мгновение разглядывал Лало, будто увидел в первый  раз,
потом коротко хохотнул, повернулся и ушел.
   Лало проследил взглядом,  как  Факельщик  обогнул  выступ  крепостной
стены, направляясь обратно во дворец. Затем художник снова посмотрел  на
грубую штукатурку стены, которую покрывал  фреской.  Нижний  угол  слева
показался каким-то пустым, туда обязательно надо  добавить  какое-нибудь
цветовое  пятно  -  какую-нибудь  мелочь,  чтобы  уравновесить   тяжелые
грозовые облака справа. Внезапно губы  художника  изогнулись  в  лукавой
улыбке. Он смешал немного белой и черной  краски  так,  чтобы  получился
серебристо-серый оттенок.
   Лало опустился на колени и  аккуратно  вписал  контуры  шарика  между
двумя камешками. Это нужно было сделать сейчас, пока он помнил размеры и
вес и ощущение  прохладной  гладкой  поверхности  в  руке.  Пара  легких
касаний красками других  цветов  -  и  поверхность  серебристого  шарика
заиграла,  как  радуга,  с  точностью  воспроизводя  мерцание  света  на
настоящем шарике - таким, каким запомнил его Лало в покоях Бейсы. Дариос
сказал, что просто стыдно потерять навсегда такое сокровище. Так где  же
лучше всего спрятать его, как не здесь?
   Здесь оно будет в безопасности. Будем надеяться, никто даже  внимания
не обратит на маленький шарик, застрявший между камнями, и не сможет  им
воспользоваться. Никто, кроме него  самого.  "Надеюсь,  мне  никогда  не
придется снова вдохнуть жизнь в эту вещь. Но если будет нужно - я сделаю
это, - думал Лало-Живописец,  последним  мазком  белой  краски  добавляя
серебристый  отблеск  на  округлом  боку  маленького  шарика.  -   Молин
Факельщик хотел знать, чему я научился... Я и сам только сейчас  начинаю
это понимать..."
 
ВЕТРЫ СУДЬБЫ 
 
К. Дж. ЧЕРРИ 
 
   Клубы пара. Лошадь стояла спокойно,  пока  Страт  мыл  ее  и  обтирал
ветошью, расплескивая воду на грязный пол конюшни.
   Самая обыкновенная, ничем не примечательная лошадь, если  не  считать
небольшого  пятна  не  правильной  формы  на  крупе.  А  так  -   ничего
особенного. Крит злился из-за того, что Страт  столько  возится  с  этой
тварью. Критиас фактически был сейчас главой клана пасынков,  соратником
Бога. Но, в отличие от своего напарника Стратона,  он  немного  опасался
нежити.
   Эта лошадь однажды уже погибла под Стратоном, но вернулась к нему  из
адской бездны. И спасла его от смерти. А  Стратон  теперь  платил  своей
лошади преданностью, которую она заслужила.
   А то небольшое пятнышко на крупе - это особая метка, такая непременно
есть у всех созданий, которые Ад выпустил обратно.
   И эта метка никоим образом не приуменьшала ни  отваги,  ни  верности.
Так, во всяком случае, считал Страт.
   "Лошадь лучше человека, - думал Страт.  -  Лучше  любящей  женщины  -
которая в конце концов может оказаться вероломной обманщицей".
   Критиас тоже не раз спасал ему жизнь,  и  Страт,  как  мог,  старался
выразить ему свою благодарность. Но Крит есть Крит - его  мало  занимали
разные там тонкие чувства. Одному-единственному существу  во  всем  этом
мире можно было безгранично верить, доверять - как самому  себе.  Лошадь
стояла, прикрыв глаза, и наслаждалась теплом жизни...
   После смертельного холода Ада.
   Стратон подумал, что он и сам слишком хорошо знает, что такое  холод.
Не зря же он, если это только было  возможно,  старался  не  выходить  в
холодные дни.
   И, кроме всего прочего, была еще женщина -  колдунья,  которая  часто
являлась ему в снах.
   Крит сказал: "Выкинь ее из головы!"
   Но разве можно забыть свои сны...
   Раздалось негромкое размеренное чавканье грязи - кто-то тихо  подошел
и остановился у Стратона  за  спиной.  Страт  обернулся  -  рядом  стоял
Критиас, немного наклонившись и упираясь ладонями в бедра.
   - У тебя же дежурство! - сказал Крит. - Черт тебя побери, Туз!..
   Страт только сейчас вспомнил, что утром  обещал  подменить  Гейла  на
ночном дежурстве в верхнем городе. У них  еще  тогда  все  пошло  как-то
наперекосяк. Страт уронил губку в ведро и покачал головой, глянув  Криту
в лицо:
   - Прости... Сейчас иду.
   Крит подошел поближе, загородив Стратону все пути к отступлению.
   - Страт...
   - Я забыл, просто забыл, понятно?
   Критиас толкнул  его  в  плечо,  потом  схватил  за  то  же  плечо  и
встряхнул, чтобы привлечь к себе внимание напарника.
   - Забыл, Страт?..
   - Я же сказал, что забыл. Извини...
   Он повернулся было, стараясь высвободиться, но  Крит  только  сильнее
сжал его плечо и, рывком развернув к себе лицом, заглянул прямо в глаза.
   Страт опустил взгляд. Он сам не понимал, почему, но выдержать  взгляд
Критиаса Страт не мог - и не важно, что Крит  вытаскивал  его  из  таких
переделок, в которых у любого нормального человека поехала бы крыша,  не
важно, что Страт был в долгу у своего напарника, который был  ему  ближе
родного брата. Этот взгляд Крита требовал от него  больше,  чем  он  мог
дать, больше души, чем было у Страта в этой  жизни.  И,  хотя  Крит  все
прекрасно понимал, он просто не мог с этим смириться.
   - Это больное плечо,  -  нарочито  жалобно  сказал  Страт  и,  мотнув
головой, попытался снова вырваться и уйти. Драться с Критом  ему  совсем
не хотелось.
   Но Крит развернул Страта и приложил спиной о стену конюшни,  а  потом
прижал, не отрывая взгляда от его лица.
   - Где, черт возьми, была твоя голова?
   Ах, вон оно что! Крит просто решил немного помахать кулаками и выбрал
в противники его. Вот невезуха!  Но  Страт  был  слишком  многим  обязан
Криту, и потому  будет  позволять  приятелю  слишком  многое  -  слишком
многое, что хочется Криту и что совсем не нужно ему самому.
   - Ты виделся с ней? - выкрикнул Крит ему в лицо.
   - Нет! Ты сам знаешь, что нет, - ответил Страт. - Я все ночи  провожу
с тобой в казарме!
   Крит схватил его за горло. Может, Крит все-таки задушит его?
   Ну и пусть. Какая разница? Но ведь именно это так бесит Крита...
   Крит встряхнул его и еще раз приложил спиной о  стенку  сарая.  Страт
только глянул ему в глаза, коротко вздохнул и сказал:
   - Лучше бы ты не вытаскивал меня из того подземелья...
   Лучше бы ты бросил меня там.
   Страт еще надеялся, что Критиас в конце концов оставит его  в  покое,
одного, позволит забыться.
   Или ударит его -  и  даст  повод,  не  важно,  что  только  повод,  -
броситься в драку...
   Но Крит, который на своем веку убил столько  людей,  что  всех  и  не
запомнить, а кое-кого даже медленно резал кусок за куском, Крит  смотрел
на Стратона так, будто сам ощущал эту боль - как будто кто-то мучил  его
самого, сводил его с ума, а он  слишком  сильно  любил  этого  некто,  а
потому не мог поступить с ним  так,  как  поступил  бы  с  любым  другим
человеком на свете, если бы тот разозлил его так, как злил Стратон.
   - Да что с тобой творится? - как мог спокойно спросил  Крит.  -  Черт
побери, что же такое с тобой творится, а?
   "Это всего лишь сны, мечты - вот и все..." - подумал Страт.
   - Я убью ее! - сказал Крит.
   Страт схватил его за  рукав  и  крепко  сжал  пальцы.  Наверное,  это
показательно - до чего он дошел, ведь  больше  всего  Страта  беспокоила
сейчас опасность, нависшая над Критом.  С  ним  самим  ничего  страшного
больше не случится, да и какая разница, если бы и случилось? Он - ничто,
он ничего не значит. Но Крит, Крит,  который  выбрался  живым  изо  всех
переделок, который пережил стычки, битвы, покушения, Крит ничего не смог
бы противопоставить Ей!
   - Крит, - сказал Стратон. - Я пойду в этот чертов дворец, слышишь?  Я
буду там. Я буду там, хорошо?
   Крит ничего не ответил. Страту было от этого больно и обидно, как  ни
от чего другого во всем мире.
   - Мне пора на это чертово дежурство. Крит, я порвал с ней, слышишь? Я
порвал с ней и никогда к ней не вернусь, клянусь всем чем угодно!
   Крит молчал.
   Страту от этого стало невыносимо  больно  -  больнее,  чем  от  любых
пыток, каким Крит мог бы его подвергнуть.
 
*** 
 
   Ночь,  темная  ночь,  после  долгого  дня,  заполненного   работой...
Странная, не по сезону, погода... Усталый город... В этот  час  даже  из
кабаков,  и  даже  в  Санктуарии,   начинали   выпроваживать   последних
завсегдатаев,  вышибалы  выставляли  на   улицу   безнадежно   упившихся
клиентов, и те ковыляли домой - кто с подружкой или приятелем, а  кто  и
один...
   На темной улочке рядом с "Распутным Единорогом" закричала  женщина  -
коротко и пронзительно. Крик почти сразу же оборвался, и кто-то  хрюкнул
от боли - служанка из "Единорога" знала, куда  надо  двинуть  локтем,  а
куда - коленом. Но мужчина был огромный и изрядно на взводе. Послышались
беспорядочные тупые удары,  легкое  тело  девушки  отлетело  к  стене  и
безвольно сползло на землю.
   Насильника это, как видно, позабавило и раззадорило еще  больше.  Это
так ему понравилось, что он запустил  пятерню  в  растрепавшиеся  волосы
девушки, поднял ее и начал пинать ногами.
   Это удовольствие оказалось получше выпивки, на которую  он  последнее
время весьма сильно налегал. Мужик совсем разошелся.
   Как вдруг, в промежутке между пинком  и  ударом  о  стену,  насильник
услышал чьи-то легкие шаги. Кто-то тихо, осторожно подкрадывался к  нему
сзади по пыльной каменистой дорожке.
   Камешки шуршали под ногами.
   Насильник бросил свою жертву на землю, повернулся и увидел - то,  что
он увидел, показалось совершенно невероятным - изысканно одетую  даму  в
плаще... Здесь, на этой грязной улочке, и в такой час!
   Он слышал, как его прежняя жертва тихо скулила в  сторонке,  стараясь
отползти куда-нибудь, спрятаться, но эта невероятно изящная потаскуха  в
дорогом плаще с капюшоном.., она поразила его воображение...
   Поразила его воображение настолько,  что  он  даже  не  заметил,  как
кто-то двинул его кирпичом по затылку...
 
*** 
 
   Ишад окинула взглядом избитую,  окровавленную  служанку  из  таверны,
очень надеясь, что темнота и растерянность девчонки сделают свое дело.
   - Ну, спасибо, - с усмешкой сказала Ишад и  поплотнее  завернулась  в
плащ. Тяжелая и мягкая ткань приятно облегла тело,  так  что  Ишад  даже
вздрогнула от возбуждения. - Ты что же, живешь в этом закоулке? Я бы  на
твоем месте подыскала комнатку поближе к "Единорогу". Сюда идти  слишком
далеко, особенно в такое время.
   - Кто вы такая?! -  спросила  служанка.  Ее  не  удивило,  что  столь
представительная дама в шелках и бархате знает дорогу к ее дому.  Скорее
уж напугало. Девушке на мгновение показалось,  что  она  ускользнула  от
крысы только для того,  чтобы  попасть  прямиком  в  холодные  скользкие
кольца змеи...
   Но Ишад сказала:
   - Давай, иди домой! Нечего тут топтаться. Ну,  мало  ли  -  еще  один
мертвяк, для Санктуария это обычное дело.
   Девушка-служанка перевела дыхание и долго, слишком долго  смотрела  в
глаза Ишад - как будто заклятие коснулось и ее...
   Что ж, вполне возможно. Такого рода проклятия не очень  прицельны.  В
мире, где никому ни до чего нет дела, где люди так редко  помогают  друг
другу,  имело  значение  только  желание  самой  Ишад.  А  Ишад   сейчас
чувствовала только раздражение и нарастающую злость, от того только, что
так не вовремя  подвернулась  эта  девчонка,  и  оттого,  что  маленькая
мерзавка оказалась такой храброй... А может,  она  сумела  увидеть,  что
такое Ишад?
   Вряд ли. Такое под силу очень немногим. Мало кто  понимает,  что  она
такое - и то только те, кто о ней наслышан. Людей пугает непонятное.
   -  Иди!  -  прошептала  Ишад.  Служанка   повернулась   и   побежала,
прихрамывая, по улочке.
   Ишад проводила ее, перепрыгивая с камня на камень - на  случай,  если
девчонка вляпается еще в какую-нибудь неприятность. Неприятности  обычно
приходят не по одной, они наваливаются  скопом,  как  акулы  на  раненую
рыбу. Ишад видела, как служанка,  стуча  башмаками,  взлетела  вверх  по
лестнице дома в конце улочки, слышала, как захлопнулась дверь, и  вскоре
увидела неяркий свет, пробивающийся сквозь  неплотно  прикрытые  ставни.
Ишад подумала, что девчонке удалось все же,  хоть  и  с  трудом,  зажечь
свет. Ей нужен был свет.
   Ишад помнила, каково это - нуждаться в  свете.  Смутно  помнила.  Это
было так давно...
   У самой Ишад были другие желания, она нуждалась совсем  в  ином  -  и
нуждалась остро. С тех пор как ушел Страт - с тех пор как Ишад разорвала
узы, которые приковывали его к ней, Ишад  жила  охотой  для  поддержания
своего естества. И могла выбирать жертвы по собственному усмотрению.
   Она пошла дальше - в самые трущобы Санктуария, в  сторону  гавани,  к
югу от "Единорога". Наконец Ишад повезло -  какой-то  грабитель  обратил
внимание на роскошное платье.
   - Мне  нечего  тебе  дать,  -  сказала  она,  чувствуя  себя  немного
виноватой или, по крайней мере,  делая  вид,  что  испытывает  угрызения
совести. Грабитель был совсем  молоденький  и  не  казался  злобным  или
жестоким. И, наверное, что-то в том, как держалась Ишад, насторожило его
и встревожило. Парень несколько раз оглянулся  по  сторонам,  как  будто
ожидал какой-нибудь засады, в которой  эта  женщина  могла  играть  роль
приманки - уж слишком не на месте она казалась здесь,  на  этой  грязной
темной улочке.
   Однако он все же решил настоять на своем. Он выхватил нож и  отступил
на пару шагов - на случай, если женщина решит на  него  наброситься  или
кто-нибудь еще вдруг явится  из  ночного  мрака  ей  на  помощь.  Парень
потребовал денег.
   Этот нож и решил его судьбу. Ишад  распахнула  плащ,  поймала  взгляд
парня и сказала низким, глубоким голосом:
   - Ты вправду хочешь получить то, что я могу тебе дать?
   Грабитель нерешительно замялся... Лезвие ножа тускло  поблескивало  в
темноте.
   - Шлюха! Чертова шлюха!
   - Я знаю одно местечко... - сказала Ишад, потому как, присмотревшись,
разглядела, что парень был бы очень даже ничего, если  его  как  следует
отмыть. И достаточно умен -  а  значит,  сможет  остаться  в  живых,  по
крайней мере, на несколько дней.
   И даже дольше - если будет послушным.
   Он пошел с нею в дом на речной набережной - в  тот  дом,  на  который
прохожие старались не смотреть, а  если  и  смотрели,  то  старались  не
замечать. В дом, спрятанный  за  густой  живой  изгородью  и  низенькими
коваными  воротами,  затерянный  среди  буйно   разросшихся   кустов   и
полузасохших деревьев...
   Ей захотелось света -  и  пламя  вспыхнуло  на  фитилях  свечей  и  в
светильниках - яркое,  такое  яркое,  что  юный  грабитель  выругался  и
прикрыл глаза, вскинув к лицу руку, в которой сжимал нож - он никогда не
выпускал оружия из рук.
   Тасс выругался еще раз, когда глаза привыкли к свету и  он  смог  как
следует  осмотреться.  В  доме,   который   изнутри   оказался   гораздо
просторнее, чем казалось снаружи,  в  жутком  беспорядке  были  навалены
шелка и бархат, сверкающая парча, дорогая мебель  и  всякие  драгоценные
безделушки.
   Прежде всего в глаза бросалась роскошная кровать  под  балдахином,  с
шелковым бельем. Ишад никогда не застилала  кровать,  только  поправляла
время от времени. Она сбросила плащ на пол - темно-синий бархат разлился
посреди ярко расцвеченного ковра, как чернильная клякса. Ишад была вся в
черном, только ожерелье на шее сверкало, как капли крови. Смуглая  кожа,
черные, как ночь, прямые волосы, глаза...
   Он забыл обо всем на свете. Забыл о грабеже. Забыл  обо  всем,  кроме
этой женщины. Он не обратил внимания даже на то, что она  заставила  его
пройти в заднюю комнату и помыться. Он  не  помнил,  как  она  дала  ему
богатую одежду и дорогое душистое мыло, каким пользуются вельможи...  Ее
пальчик скользнул вдоль его шеи... Она сказала -  нежно,  мягко,  окутав
его ароматами нездешних благовоний и мускуса:
   - Делай все, что я тебе скажу, и останешься здесь не на  одну  только
ночь. Ты сможешь пробыть здесь много, много дней и ночей - ну,  как,  ты
не против? Тебе не придется больше  воровать.  У  тебя  будет  все,  что
только ты пожелаешь. Понимаешь?
   Ему не верилось, что это происходит с  ним  на  самом  деле.  Он  мог
только смотреть на нее, зажав в руке кусок мыла... Потом спросил:
   - Ты - ведьма?
   - А ты как думаешь?.. И - как тебя зовут?
   Говорить свое имя ведьмам - опасно. Он слышал об этом краем  уха.  Он
заглянул ей в глаза и, сам себе удивляясь, понял, что отвечает правдиво:
   - Тасс. Тасс Чанди.
   Ее палец скользнул по его подбородку.
   - Сколько тебе лет, Тасс?
   Он соврал, зная, что она все равно  наверняка  его  старше,  хотя  он
понятия не имел, на сколько:
   - Двадцать два.
   - Девятнадцать, - сказала она, и Тасс  понял,  что  обманывать  ее  -
чертовски глупо и опасно. И тогда он испугался. Но она поцеловала его  в
губы - так нежно  и  сладко  и  оставила  одного  -  принимать  ванну  в
предвкушении того, что будет дальше...
   Юношу переполняли сладостные мечты и надежды, голова  шла  кругом  от
возбуждения - такого не случалось с ним с тех пор, как  ему  исполнилось
двенадцать лет...
   Едва он успел  помыться,  как  снаружи  донесся  лязг  захлопнувшейся
железной  калитки.  Одолеваемый  тревожными   мыслями   о   не   вовремя
вернувшихся мужьях, или великанах-людоедах, или еще один Шальпа знает  о
чем, что могло помешать его любовным намерениям, юноша поспешно  натянул
на себя одежду, которую оставила ему женщина.
 
*** 
 
   Крит осторожно миновал запущенный сад, не сводя глаз с входной двери.
Он был уверен - вампирша уже знает, что он здесь.
   Сжимая рукоять меча, чтобы придать себе уверенности - хотя кто знает,
пригодится ли ему на этот раз верный клинок? -  Крит  пробирался  сквозь
заросли, проходил под засохшими деревьями, поднимался  вверх  по  шатким
ступеням крыльца.
   Как Критиас  и  ожидал,  дверь  распахнулась,  едва  он  поднялся  на
последнюю ступеньку - магия  этого  места  обнаружила  его  присутствие.
Дверь распахнулась, и она вышла - вся затянутая в черное,  и  посмотрела
ему в глаза. Взгляд ее был полон такой же теплотой и лаской, как  взгляд
скользкой гадюки.
   - А тебе здесь чего надо?  -  спросила  Ишад.  -  Я  не  имею  дел  с
пасынками!
   Крит сжимал рукоятку меча, словно  какой-то  священный  талисман.  Он
сказал:
   - Похоже, ты все-таки не отвязалась от моего друга. Я пришел  просить
тебя - оставь его в покое!
   Критиасу всегда было трудно  о  чем-то  просить,  и  не  было  ничего
удивительного в том, что его слова прозвучали похоже на жалобный  скулеж
нищего, который тянет руку за подаянием.
   Криту нечего было предложить взамен этой сучке, и он ничего  не  смог
бы с ней с