Он пожал плечами, вздохнул и открыл сумку.
   - Это стимулянт - дограйа. Ты положишь его в  чай,  и  будешь  давать  по
столовой ложке четыре раза в день. Он поддержит сердце, и кто  знает,  может
быть, приведет его в сознание. - Он бросил маленький пакет на одеяло и опять
порылся в сумке, вытаскивая  несколько  желтоватых  таблеток,  завернутых  в
тонкую ткань. - Ты можешь также попробовать поджечь вот это - и, если и  его
запах не поднимет Лало, я не знаю, что сможет помочь ему. - Он выпрямился  и
протянул руку. - Два шебуша золотом.
   - Альтен, ты меня удивляешь!  Разве  ты  не  собираешься  попросить  меня
разделить с тобою постель? -  Джилла  засмеялась,  пытаясь  заглушить  горе,
которому она не позволяла вырваться наружу. Он  побледнел  и  отвел  взгляд.
Тогда она вытащила спрятанный между грудей  маленький  замшевый  кошелек,  в
котором хранила свое золото. У нее были и другие запасы, ловко  припрятанные
между половых досок и в стене - даже Лало не знал о них. Но дом мог сгореть,
и лучше было держать некоторое количество при себе, так, на  всякий  случай.
Она шлепнула монеты прямо во влажную ладонь Сталвига  и  стала  наблюдать  с
мрачным видом, как он упаковал сумку и  взял  свою  длинную  палку,  которую
оставил прислоненной к двери.
   - Да благословит вас Гекта и пошлет исцеление, - пробормотал он.
   - Да благословенны будут руки целителя, - автоматически ответила  Джилла,
думая про себя: "Я потратила деньги, а он сам не верит в то, что эти  жалкие
травы принесут какую-то пользу".
   Она прислушивалась к торопливому стуку  сандалий  Сталвига  по  ступеням,
спешащего добраться к своему жилищу до наступления темноты, но глаза ее,  не
отрываясь, смотрели в лицо Лало.
   И вдруг ей показалось, что дыхание  его  стало  глубже,  а  между  бровей
появилось  какое-то  подобие  складки.  Она   насторожилась,   наблюдая   за
происходящими в нем изменениями, и надежда затрепетала в ее  сердце  подобно
пойманному  мотыльку.  Но  нет,  черты  его  лица  вновь  разгладились.  Это
напомнило Джилле огромные волны,  которые  иногда  накатывают  на  пристань,
когда небо чисто и безоблачно. Рыбаки говорят, что это  последние  отголоски
сильного шторма, бушевавшего далеко в открытом море.
   "О, любовь моя, - думала она с мукой, - что за  горестные  штормы  бушуют
сейчас в той дали, где ты теперь блуждаешь?"
   Выйдя из студии, она увидела ожидавших ее  детей,  всех,  за  исключением
старшего Ведемпра, который служил помощником караванщика.  Ее  дочь,  Ванда,
была отпущена ее бейсибской хозяйкой, когда Джилла послала за ней, и  теперь
сидела, держа Альфи на коленях и глядя  на  мать  невыразительным  взглядом,
напоминающим  взгляд  рыбоглазых.  Даже  второй  ее  сын,  Ганнар,   упросил
Геревика, ювелира, у которого находился в  обучении,  отпустить  его  домой.
Казалось, что только девятилетняя Латилла не обращала внимания  на  то,  что
происходит в комнате.
   Джилла тяжело посмотрела на них, понимая, что дети, должно быть,  слышали
их разговор с Альтеном Сталвигом. Чего же они ждали от нее?
   - Ну? - прервала она молчание. - Перестаньте смотреть на меня,  как  стая
попавшейся в сеть трески! И кто-нибудь пусть поставит чайник!

***

   Лало чувствовал запах колдовства, знакомый ему, как вонь его собственного
стульчака.
   Он  прекрасно  понимал,  что  находится   в   какой-то   странной   форме
существования - даже плохой художник, который совершенно не способен влить в
свои картины и капли магии, уловил бы  здесь  запах  чар.  И,  хотя  в  той,
другой, жизни Лало был осторожен в  отношениях  с  колдунами,  все-таки  его
осторожность, видимо, была недостаточной, потому он и  встал  на  путь,  что
привел его сюда.
   Было очевидно, что дело не обошлось без Гильдии Магов: здесь царила смесь
от  тошнотворных  миазмов  колдовского  вереска  до   сильных   экзотических
ароматов,  порождаемых  колдунами,  насылающими  порчу,  словно  попурри  из
очаровательных запахов от помойного  ведра  Принца  Китти-Кэт.  Улавливались
также чуждый фимиам бейсибских ритуалов и спертая вонь,  издаваемая  мелкими
начинающими  колдунами,  и  наплывающие  волнами  дымы  служителей   храмов,
воздвигнутых в честь различных богов.
   Но то, что он искал, не могло находиться  в  храмах,  хотя  и  пришло  из
места, весьма их напоминающего - дома, в самой основе которого лежала магия.
Кто-то творил там колдовство даже сейчас - изящные чары, посылающие  спирали
густого дыма в серый воздух. С этим запахом Лало встречался и  раньше,  хотя
почему-то не сразу узнал его. Это была единственная в своем роде  атмосфера,
окружавшая Инаса Йорла.
   Сосредоточившись,  он  понял,  что  может   интерпретировать   все,   что
воспринимал раньше как цвет - полоса света,  извивающаяся  снаружи,  другая,
пересекающая ее, и еще одна - настоящая сеть, предназначенная для ловли душ,
заблудившихся здесь. Лало чувствовал присутствие тех, других существ,  менее
разумных, чем призраки, но более активных и осведомленных.
   В середине этого узла появился  Знак,  зловеще  пульсирующий  и  меняющий
цвет, форму и запах, заманивая жертву. Лало  содрогнулся,  будто  бы  что-то
подхватило  его.  Ярко  светящиеся  линии  распались,  а  знак  в   середине
растворился, преобразовался,  захватывая  обрывки  пульсирующей  энергии,  в
такую  форму,  которую  человеческие  глаза  могли  воспринимать  помимо  их
желания. Открылись узкие ворота,  предназначенные  для  живого  существа,  и
Лало, жаждущий контакта, протиснулся в них.
   "Эхас, барабаришти, азгелдун м'хай тси! О, ты, кто не знает тайны Жизни и
Смерти, подойди ко мне! Йевой! Йевад!" Голос прозвучал, как щелчок  и  дверь
захлопнулась, поймав в ловушку человека и обдав его дождем из искр, пахнущих
озоном и серой.
   Лало   сжался,   словно   потревоженная    улитка,    пытаясь    избежать
соприкосновения с этим светом и произносимых слов. Они звучали на языке того
уровня, откуда пришел дух. Однако положение, в котором оказался Лало, давало
ему возможность понимать их и уяснить, что есть и другие, еще более страшные
места, чем то, в котором он находился теперь.
   "Евголод шеремин, шиназ, шиназ,  тисерранеч,  йевой!"  -  рокотал  голос,
внушая человеку, как с помощью колдовства можно отделить  душу  от  тела,  с
которым она  была  непристойно  и  нерасторжимо  связана,  а  также  способ,
посредством которого можно было бы сделать такую  душу  навсегда  свободной,
хотя ценой этого могла быть аннигиляция тела. Лало съежился от этих  знаний,
постичь которые у него никогда даже не было намерения.
   Но когда голос смолк, и эхо  замерло,  Лало  удалось  сосредоточить  свое
внимание на иллюзорной  фигуре,  которая  стояла  внутри  мерцающего  круга,
находящегося за пределами треугольника, где Лало и  злой  дух  находились  в
вынужденном плену. Это был Инас Йорл - несомненно, он - Лало сразу узнал эти
сверкающие глаза.
   В тот же миг чародей, казалось,  понял,  что  его  опыт  с  вызовом  души
окончился гораздо успешнее, чем он предполагал. Поднялся жезл, и в спокойном
воздухе закружились в вихре энергетические лучи.
   - Убирайся, о, непрошеная душа, в свою сферу,  и  жди  момента,  когда  я
позову тебя!
   Лало упал под напором неведомой силы, и на  мгновение  в  нем  зародилась
надежда, что, повинуясь  инстинктивному  желанию  очистить  свое  жилище  от
посторонних, колдун вернет домой и его. Но где теперь его дом?
   Воздействие силы ослабло, и Лало удалось приподняться. Однако, он все еще
находился в том же самом треугольнике.  Злой  дух  рядом  с  ним  зашипел  и
потянулся к нему горящими когтями.
   - О, непрошеная душа, поторопившаяся явиться на мой зов, назови мне  свое
имя. - Казалось, Инас Йорл  даже  не  заметил  его  падения,  и  Лало  начал
понимать, что колдовство требует терпения и крепких нервов.
   Он поднялся на ноги и  подошел  к  краю  треугольника  настолько  близко,
насколько смог осмелиться.
   - Это я, Лало. Портретист. Инас Йорл, разве ты не узнаешь меня?
   И пока ждал ответа, Лало понял вдруг, что сам он сразу узнал Инаса Йорла,
и это было очень странно, ведь смысл приносящего страдания проклятия в том и
заключался,  что  облик  колдуна  не  мог  долго   сохраняться   постоянным.
Заворожено Лало посмотрел в истинное лицо чародея.
   Он увидел в нем гнев и злость, лежащие за пределами его понимания,  через
которые лишь  слегка  проступали  признаки  проницательности  и  мучительной
любви. В этом лице нашло отражение все великое  и  ужасное,  что  составляло
внутренний конфликт, переживаемый чародеем, смягчить который могло бы только
медленное течение безнадежных лет. И эти годы  наступили  уже  очень  давно.
Черты  его  лица  были  вырезаны  безжалостным  клинком  власти,   а   затем
отшлифованы добротой, придаваемой страданием, и мучительным  отчаянием.  Ему
стало понятно, почему чародей отказался от  предложения  Лало  написать  его
портрет, и было бы очень интересно узнать, какую же  часть  своего  портрета
Инас Йорл больше всего боялся увидеть.
   - Инас Йорл, я знаю тебя, но я не знаю, кто я теперь и почему я здесь!
   Определенно, колдун теперь заметил его и рассмеялся.
   - Ты не умер, если это то, что больше всего беспокоит тебя, и здесь нет и
тени волшебства. У тебя что, была лихорадка  или  та  гора,  на  которой  ты
женат, ударила тебя так, что ты потерял сознание?
   Лало отрицательно покачал головой, пытаясь припомнить.
   - Да ничего подобного не было - я просто рисовал, я был один, и....
   Колдун внезапно стал серьезным.
   - Ты рисовал? Наверное, самого себя? Теперь я понимаю.  Бедный  маленький
карась - ты приоткрыл запретную плотину и был унесен через  нее  в  открытое
море. Те, чьи портреты ты написал, могут отрицать истинность того,  что  они
видят на них, но ты не можешь отказаться оттого, что ты  рисуешь  на  холсте
без отрицания самого себя.
   Лало молчал, пытаясь припомнить все, что  с  ним  произошло.  Он  рисовал
картину, затем отступил от холста, когда она  была  завершена,  и  увидел...
Голова закружилась, сознание покинуло его - и он упал в  глубокую  пропасть,
наполненную  спиралями  света  и  тьмы,  стремящуюся  поглотить  его.  Потом
какая-то неведомая сила подхватила художника и он  оказался  перед  фасадом,
который был ему хорошо известен.
   - Таким образом ты убежал как от реальности, так и от изображения, а твое
тело лежит сейчас где-то покинутое. Я могу вернуть  тебя  в  него,  если  ты
действительно этого хочешь - но разве ты не понимаешь? Теперь  ты  свободен!
Знал бы ты, что бы я отдал, чтобы достичь того, чего ты невольно... - колдун
прервал сам себя. - Но я забыл. Твое тело здорово и молодо...
   Лало едва слушал. Его первым неистовым желанием, исполнения которого было
бы вполне достаточно, было попросить отправить его в царство теней.  Но  как
потом выбраться оттуда? Смысл происходившего с ним  воспринимался  на  грани
сознания, вселяя в него  ужас,  дразня  ложными  надеждами  и  терзая  разум
подобно огромным крыльям.
   И тут крылья появились не только внутри его сознания, но и снаружи;  злой
дух взвился по спирали и улетел, оставив после себя  шлейф  искр,  воняющих,
как паленая шерсть, а изящные силовые решетки, внутри которых находился Инас
Йорл, разрушились под  действием  трещины,  возникшей  между  мирами,  через
которую ворвались черные крылья с когтями, напоминающими острые мечи.
   Боль  разорвала  его  тело  на   части,   и   сознание   Лало   унеслось,
сопровождаемое истошным воплем колдуна:
   - Сиккинтайр, сиккинтайр!

***

   Джилла плотнее запахнула плащ и поспешила по  стертым  булыжникам  Лживой
улицы в надежде, что шорох, который она слышит позади себя, это  всего  лишь
шелест листьев, потревоженных  ветром.  Считалось,  что  квартал,  где  жили
ювелиры, был более безопасен для пешеходов, чем Базар. Но  каждый  обитатель
дома Джиллы знал, что она ни за что на свете не свернет с намеченного пути.
   Тем более сегодня. Она нервно сжала пальцами  довольно  тяжелый  мешочек,
висящий у нее на шее, где хранились остатки ее золота. Услуги колдунов стали
слишком  дорогими.  Она  прокляла   всех   -   Альтена   Сталвига   за   его
некомпетентность и Иллиру,  полукровку  С'данзо,  которая  только  и  смогла
сказать, что без колдовства здесь  не  обошлось:  Лало,  попавшего  в  такую
переделку; и себя за свой собственный страх.
   Шорох позади нее превратился в топот бегущих ног, и  Джилла  повернулась,
преисполненная гневом, вызванным страхом. Ее  массивная  рука  напряглась  и
ударила первого вора, как только он приблизился. Тот согнулся,  издав  звук,
похожий на звук лопнувшего мяча, и в воздухе  блеснул  нож,  отскочивший  со
звонким металлическим стуком от  ближайшей  стены.  Джилла  опустила  другой
кулак на голову человека и вступила в борьбу с его компаньоном,  прежде  чем
тот осознал, почему упал его товарищ; она начала трепать его за уши со  всей
злостью, которой научила ее жизнь на окраине Лабиринта, вкладывая в это  всю
силу своих могучих рук.
   Кровь пела в ее жилах, а большая часть страха была поглощена адреналином,
когда она поняла, что  хватит  и  решила,  что  пора  уносить  ноги.  Позади
шевелились, стонали и пытались подняться две избитые ею фигуры.
   Энергия воинственного духа несла ее мимо магазинов на  ковровом  рынке  и
изумленных взглядов их владельцев, сворачивающих свой товар, ведь солнце уже
клонилось к закату, окрашивая город в пламенеющие цвета.  Этот  воинственный
дух сопровождал ее всю дорогу до дверей Инаса Йорла.
   Там  она  остановилась,  ее  взгляд  привлек   изгиб   медного   дракона,
украшавшего дверь. Рука легла на холодный металл дверного кольца, но она  не
решалась постучать. Все  сказки  о  колдунах,  которые  рассказали  ей  дети
страшными голосами,  стоило  поведать  ей  им  о  том,  что  она  собирается
предпринять, вдруг припомнились Джилле.
   "Что я делаю здесь? Кто я такая, чтобы вмешиваться в дела  колдунов?"  Ее
внутренний голос звучал спокойно и рассудительно,  но  в  самой  глубине  ее
существа зародилась мысль: "Лало проходил  через  эту  дверь  и  возвращался
домой, ко мне. Почему же тогда я не могу пойти туда, куда ходил он? " Джилла
подняла и опустила дверное кольцо.
   Дверь отворилась без единого звука.  На  пороге  стоял  слепой  слуга,  о
котором она слышала и раньше. В руках он держал  шелковую  повязку.  Облизав
губы, которые внезапно стали сухими, Джилла  повязала  ее  вокруг  головы  и
позволила слуге взять ее за руку.
   По крайней мере, у нее  было  преимущество  -  кое-что  она  знала.  Лало
рассказывал  ей  и  о  Дарусе,  слепом  слуге,  и  о  необычных  стражниках,
охраняющих внутренние покои колдуна. Но звуки шагов по каменной  лестнице  и
ощущение  присутствия  несметного   количества   тел,   скользящих   вокруг,
парализовали ее. Змеи всегда внушали ей  сильный  страх.  "Это  не  змеи,  -
успокаивала она себя. - Это всего лишь василиски!" А ее пальцы  еще  сильнее
сжимали холодную руку проводника.
   Когда они  вошли  в  комнату,  где  тошнотворный  запах  жженого  мускуса
смешивался с запахом серы, она тяжело дышала.
   Повязка была снята, и Джилла удивленно осмотрелась вокруг. Каменные стены
были покрыты копотью, а на полу лежал  оплавленный  кусок  металла,  который
когда-то был жаровней. В нише, сделанной в мраморной стене, стояла тахта,  и
через миг женщина поняла, что холмик на ней, покрытый богатой  тканью,  есть
ничто иное, как лежащий человек. Она скрестила руки на груди и уставилась на
него.
   - После быка явилась корова, - устало сказал Инас Йорл. -  Я  должен  был
это предположить.
   - Лало... - Джилла увидела как  тонкая  рука,  что  лежала  на  бархатном
покрывале, изменилась, став более  мускулистой,  с  кожей,  покрытой  тонким
налетом голубоватых чешуек. Джилла проглотила  обиду  и  заставила  себя  не
отводить глаз. - Лало находится в  каком-то  странном  трансе  вот  уже  две
недели. Я хочу, чтобы  ты  вернул  его  душу  обратно  в  его  тело.  -  Она
дотронулась до кошелька на шее.
   - Оставь себе свое золото, - ворчливо  сказал  колдун.  -  Твой  муж  уже
просил меня сделать это, и я согласился. Было  бы  забавно  посмотреть,  как
отнесется Санктуарий к человеку, который посмотрел в лицо своей  собственной
душе. Но Лало сейчас за пределами моей досягаемости.
   - За пределами твоей досягаемости? - с болью прозвучал голос Джиллы. - Но
тебя называют величайшим колдуном Империи! - Она  встретила  горящий  гневом
взгляд колдуна. Через мгновение взгляд стал тускнеть, и колдун отвел глаза.
   - Я достаточно велик для того, чтобы знать пределы  моего  могущества,  -
ответил он с горечью. - Не могу говорить за бейсибцев, но никакое волшебство
Санктуария не в состоянии справиться с сиккинтайром. Твоего  мужа,  женщина,
забрали Летающие Ножи.  Иди  в  Храм  Ильса  и,  может  быть,  жрец  Горонеш
выслушает тебя. А лучше - иди домой - судьба Лало в руках богов.

***

   Сиккинтайр пожирал плоть Лало и глодал его кости до тех пор,  пока  ветер
не заиграл на его ребрах, как на арфе, отбивая ритм на  длинных  костях  его
бедер.  Его  длинные  руки  художника,  лишенные  мышц,  которые  делали  их
волшебными, трещали, как трещат зимой голые веточки, обращенные к небу.
   И когда они стали  совсем  тонкими,  под  стать  скелету,  Лало  упал,  и
мать-земля дала ему новую плоть, наросшую вокруг костей. Покрытый землей, он
пролежал год или век, и когда истекло нужное время, он очнулся обнаженным на
лесной поляне, усыпанной цветами, словно драгоценными камнями,  ощущая  свое
тело гибким и сильным, как отточенное лезвие.
   Он вскочил и пошел без цели, наслаждаясь  прекрасной  палитрой  цветов  и
ласковым воздухом. Все в нем пело от ощущения нового сильного  тела.  Где-то
зазвучала музыка, и он повернул на звуки.
   Дубы начали редеть, и Лало вышел к поросшему травой  склону,  у  подножья
которого раскинулось  небольшое  озерцо,  питаемое  журчащим  водопадом.  На
берегу он увидел стол, покрытый темно-красной узорчатой  тканью  с  золотыми
кистями. На столе стояли хрустальные графины, наполненные вином из  Каронны,
серебряные вазы с апельсинами из Энлибара, лежали  большие  блюда  с  жарены
мясом и караваи белого хлеба. "Пир богов", - подумал Лало. И в  самом  деле,
там пировали боги.
   - Мы ожидали, что ты придешь, - прозвучал голос  рядом  с  ним.  Девушка,
более  прекрасная,  чем  самые   красивые   наложницы   Принца   Кадакитиса,
протягивала ему одеяние из голубого  шелка,  расшитое  драконами,  чтобы  он
оделся; затем  наклонилась,  чтобы  помочь  ему  натянуть  на  ноги  золотые
сандалии. Ее черные волосы ниспадали  до  самых  бедер,  отливая  голубым  в
солнечном свете. Когда она подняла лицо и взглянула на  него,  он  угадал  в
чертах ее лица  Валиру,  маленькую  блудницу,  которая  позировала  ему  для
портрета Эши, Жрицы Любви, и задрожал, поняв, кто помогал ему.
   Она подвела его к месту в конце стола, и он начал  есть,  довольный  тем,
что другие боги в это время продолжали беседу между  собой,  не  обращая  на
него никакого внимания. Рядом с Эши сидел человек, который, как  предполагал
Лало, был Анен - пузатый и хромоногий, словно пьяница - бывший товарищ Лало.
Когда-то они вместе находили забвение, заглядывая в кружки с дешевым  вином.
Бог явно был чересчур полным, а его румяные щеки  горели  таким  огнем,  что
могли зажечь даже самое  безнадежное  сердце.  Отдавая  дань  своей  прежней
привязанности, Лало торжественно приветствовал его.
   Бог заметил приветствие и пристально  посмотрел  на  него.  Встретив  эти
внимательные, серьезные глаза, Лало увидел в них немую  печаль  и  вспомнил,
что бог этот ежегодно умирает и рождается вновь. Потом Анен улыбнулся, и  по
мере того, как радость наполняла сердце Лало, его  кубок  наполнялся  вином,
похожим на кровь звезды.
   Вино придало ему смелости, и он отважился посмотреть на других -  кроткая
Тиба, приносящая мир, быстроногий