рату потребовалось  усилие,  чтобы  открыть  глаза,  а  когда  ему  это
удалось, в воздухе стоял шепот, похожий на летнее жужжание пчел,  но  вокруг
была тьма - такая, которая, наверное, предшествовала созданию мира.
   - Ты подозреваешь меня, - произнес голос, похожий на  гудение  овода,  на
ропот ветра во тьме, - во всех грехах. Говорю тебе:  у  меня  свой  интерес.
Этот город. Этот порочный город, эта сточная яма,  где  собирается  зло.  Он
нужен мне таким, каков он есть. Я наделяю своей силой то одну, то другую  из
сторон. Сейчас я даю ее илсигам. К утру  ты  об  этом  забудешь.  Но  будешь
помнить другое.
   Страт снова открыл глаза. На это ушли все его силы.  Он  увидел  ее  лицо
таким, каким еще не видел никогда, в глазах ее был Ад.  Он  хотел  бы  вновь
ничего не видеть, но воли на это не осталось.
   - Я уже сказала тебе, что делать, - сказала Ишад. - Ступай.  Уходи,  пока
можешь. Убирайся отсюда!

***

   Высоко на холме прозвучал горн, медь пронзительно  возвещала  тревогу.  У
"Единорога" о тревоге возвестили менее элегантно  и  куда  более  прозаично:
дозорный загрохотал старыми горшками.
   На помощь! Нападение, набег, беспорядки!
   Низовье озарилось пожарами. Верхний город тоже.
   На многих перекрестках стали возводить баррикады, полыхали факелы, в ночи
раздавался цокот копыт.
   - Убейте их, - отдал Черный Лисиас приказ своему небольшому отряду, и  на
людей Джабала, пытавшихся баррикадой перекрыть Голубую линию, посыпался град
стрел. - Нам нужна здесь помощь нашего мага! Дорога открыта!
   Его командной высотой была крыша. Пожар разгорался вверх по склону.
   Все  больше  звучало  горнов,  все  громче  слышался  цокот  копыт.  Ночь
наполнилась тревогой. На улицах толпились ополченцы.
   Всадник на гнедой лошади, забыв обо всем, мчался  по  берегу  реки  через
Голубую линию, устремляясь к Черней, к своим товарищам.

***

   На улицах царил настоящий ад. Ломались ставни. (Воры в Санктуарии не были
разинями и успели положить глаз на тот или иной  дом  задолго  до  заварухи.
Когда же начались волнения, они вламывались в дома, хватали, что им нужно, и
уносились прочь, словно демоны, догнать которых не в  силах  были  все  боги
ранкан.)
   В верхнем городе один из горнов пропел, возвещая  тревогу,  возле  казарм
наемников и городской стражи; но Уэлгрин, мимо которого не проходил ни  один
слух, уже успел разместить по точкам снайперов, и первая волна  погромщиков,
устремившаяся  в  город,  наткнулась  на  поток  стрел   и   профессионально
сооруженные баррикады. Эта обычная операция  могла,  конечно,  отпугнуть  не
слишком искусных нападавших.
   Но не профессионалов.
   В домике у реки Ишад, укутавшись только в черный плащ, сидела,  улыбаясь,
посреди сбившихся шелков своей постели. Глаза ее были закрыты.
   Тени стекались к берегу, шли маршем от разрушенных казарм в  Низовье,  не
обращая внимания на заграждения, которые воздвигли король нищих и его банды;
игнорируя бойцов НФОС, бросаемые в них камни, бутылки с зажигательной смесью
и пожары: этот небольшой легион познал огонь Ада, и  происходящее  здесь  не
производило на него впечатления. Они уже  миновали  Желтую  линию  и  теперь
двигались  по  Красной  территории,  по  петляющим  улицам  Подветренной  со
скоростью,  которую  обычный  отряд  развить  бы  не   смог   никогда.   Все
стремительнее и стремительнее.
   - Они прибывают,  -  сказал  Стилчо  Хауту,  и  магу-нисийцу  не  слишком
понравилось выражение удовлетворения на лице пасынка. Хаут схватил  мешок  с
кровью и вытряхнул еще несколько капель, чтобы  призраки  не  отклонялись  с
пути. И снова бросил взгляд на Стилчо, с  беспокойством  думая  о  возможном
предательстве.
   - Джанни, где Джанни? Ты нашел его?
   - О, я могу догадаться, куда он пойдет, - ответил Стилчо.
   - К Роксане.
   Стилчо расхохотался, на лице его застыла кривая усмешка. Пусть один  глаз
его был закрыт повязкой и во рту не хватало зуба, но в темноте, когда  шрамы
были менее заметны, к нему почти возвращалась  его  загубленная  красота.  И
даже некая элегантность. Он выхватил у Хаута  мешок  и  швырнул  его  оземь,
забрызгав кровью булыжники мостовой.
   - Беги! - крикнул он ему и громко расхохотался.
   - Стилчо, будь ты проклят!
   - Давай же! -  заорал  пасынок.  Вокруг  них  уже  кружились,  струились,
взлетали, словно летучие мыши,  тараторили  призраки.  Хаут,  быстро  оценив
ситуацию, запахнул накидку и побежал, будто за  ним  гнались  все  обитатели
Ада.
   Стилчо выл от восторга. Бил себя по коленям ладонями.
   - Беги, жалкий ублюдок! Беги, нисиец, беги!
   Он за это поплатится. Утром. Хаут позаботится об этом.  Но  у  него  есть
прямые Ее указания.
   Стилчо со всеми сохранившимися знаками отличия роты  потрусил  в  сторону
моста, чтобы указать путь войску теней через реку.
   За его спиной призраки занимались тем, чем в Санктуарии  занимались  все:
они разбирались, кто с кем, накидывались друг на друга, искали убежища.
   У реки Стилчо развернул войско в боевые  порядки  и  повел  по  улицам  -
теперь уже медленнее, ибо сам был наполовину живым. Он доведет их только  до
определенного места.  Для  них  баррикады  Уэлгрина  в  верхнем  городе  или
пасынков на востоке не составят проблемы; а поскольку  воспоминания  о  том,
как их убили, были весьма свежи в их  памяти,  долго  разговаривать  они  не
будут ни с кем. Они покажут  обитателям  верхнего  города,  насколько  те  в
действительности уязвимы, покажут ублюдкам, что есть такие,  кто  помнит  их
последние приказы и их последние ошибки...
   Он  продолжал  бежать,  задыхаясь  и  прихрамывая,  -  Ишад  неплохо  его
починила, но от долгого бега боль начала распространяться по всему телу.
   Призраки проносились мимо, устремляясь кто куда. Их, разноязыких,  влекло
к любимым ранее местечкам, к бывшим жилищам, к старым обидам. Санктуарий мог
прагматично  относиться  к  своим  призракам,  но  те  на   закате   империи
становились все отчаяннее, все злее, а  с  этими  и  вовсе  невозможно  было
договориться. Они служили Ишад или Роксане.

***

   Роксана прокляла Голубую линию и в пароксизме ярости вызвала дюжину  змей
и демона по имени Снэппер  Джо,  рыжеволосое  существо  с  пепельной  кожей,
которое буйствовало на берегу реки до тех пор, пока не забыло, что  от  него
требуется, и не перенесло свой гнев на склад пива. Нет, то  была  не  лучшая
ночь для Роксаны: нападение оказалось бесцельным, Ишад имела на  уме  что-то
другое, и Роксане  осталось  только  воспользоваться  отвлекающим  маневром,
чтобы бежать из города.

***

   - Проклятье! - завопил Хаут, когда она попалась ему на глаза, эта голубая
дуга, что перекинулась через весь Санктуарий. Он был  существом  практичным.
Он бросился к реке,  к  Ишад  со  всей  скоростью,  на  которую  был  только
способен, пронесся мимо стражи  и  обнаружил,  что  колдунья,  закутанная  в
оранжевый шелк и юбки своего черного одеяния, сидит на  кровати  и  хохочет,
словно безумная.

***

   В верхнем городе распахнулась дверь  особняка  госпожи  Нюфантей,  и  его
элегантная хозяйка, Харка  Бей,  которую  не  так-то  легко  было  испугать,
выскочила на улицу в чем мать родила: ни она, ни ее слуга, ни дочь ни на миг
не  собирались  задерживаться  для  того,  чтобы  познакомиться  с  внезапно
материализовавшимся в доме пьяным призраком, который крушил фарфор и  топтал
ногами серебро.
   Они влетели в казарму стражников Уэлгрина и  пронеслись  по  коридорам  с
такой скоростью, что те даже не успели обернуться и рассмотреть их.
   Затем показался монстр, и стражники бросились врассыпную.

***

   Сыпались стрелы. На  границе  Лабиринта  полыхала  баррикада,  с  помощью
которой банды Джабала рассчитывали укрыться от сидевших на крышах  лучников,
направляемых с помощью магии видений и горстки скакавших  парами  всадников,
поведение и приемы  которых  подозрительно  напоминали  настоящих  пасынков.
Огонь перекинулся на  близлежащие  здания,  что  еще  больше  усилило  хаос.
Уклоняясь от стрел, люди пытались залить его водой.  Обезумевшее  семейство,
подбирая падающие пожитки, бежало куда глаза глядят.

***

   Заламывая маленькие, словно  у  женщины,  руки,  цирюльник  Харран  мерил
шагами маленькую мансарду, время  от  времени  бросая  взгляд  из  окна.  Он
укрылся в ней  совершенно  случайно,  когда  начался  весь  этот  ужас,  что
обрушился на казармы. У него не было больше практики, не было  больше  дома,
ему некуда было идти. Мрига покинула его. Осталась только маленькая собачка,
которая, высунув язык и выражая повизгиванием сочувствие, бегала за  ним  по
комнате.
   Но каковы бы ни были его душевные страдания, он оставался лекарем.  Боль,
что он  видел  вокруг,  терзала  его,  отдаваясь  в  собственном  теле.  "О,
проклятье", - пробормотал он,  увидев,  как  из  полыхающего  алым  пламенем
укрытия выскочил мальчик и бросил факел. Точнее, попытался  бросить,  потому
что ему помешала стрела, пронзив ногу выше колена. Мальчик закричал и  упал.
"Проклятье". Харран захлопнул ставни, закрыл глаза, а затем вдруг повернулся
и, стуча каблуками, бросился вниз  по  лестнице,  навстречу  запаху  дыма  и
ослепительно яркому свету. От дыма защипало глаза. Шум стоял  оглушительный,
и Харран едва различил за ревом горящей баррикады и криками дерущихся  людей
вопли мальчика. Громко заржали лошади. А вот и стук копыт. Харран едва успел
отскочить, когда мимо него пронеслась цепочка всадников. "Тихо, - шепнул  он
вопящему, мечущемуся от боли юноше. - Замолчи!" Схватив его за руку,  Харран
забросил ее себе на плечо и вдруг услышал бешеный лай и  усилившиеся  крики.
Поднявшись на ноги, лекарь увидел, что всадники, теперь уже сплошной грозной
стеной, возвращались.
   О богиня...

***

   Страт  натолкнулся  на  ударный  отряд  своих  собственных  сил,  который
удерживал дорогу. После мгновенного замешательства всадники развернулись  и,
грохоча по мостовой, последовали за ним. Впереди была горящая баррикада,  на
них обрушился град камней. Темные на фоне  яркого  света  фигуры  преградили
путь.
   Широким полукругом Страт выдернул меч и обрушил его  на  голову  высокого
человека. Голова раскололась надвое, а Страт уже рванулся  дальше.  Всадник,
ехавший за ним, на секунду замешкался - его лошадь  споткнулась  о  труп.  А
следом уже надвигались остальные, круша  стальными  копытами  лошадей  кости
упавших, с мечами наголо, готовые покончить с людьми Джабала на баррикадах.

***

   Детям, безусловно, было интересно. Один мальчик, болтая  гораздо  меньше,
чем обычно, то и дело подходил к окну и выглядывал в него. Другой и вовсе не
отводил глаз от того, что происходило на улицах. Он удивленно  воззрился  на
Нико, когда тот подошел и взял их обоих на руки.
   Какие-то колдовские силы охраняли их. Нико  увидел  некий  темный  поток,
который попытался прорвать защиту, но был разорван в клочья и унесен ветром,
который взамен принес пока еще слабое пламя начинающегося пожара. Он услышал
тоскливый вопль,  подобный  крику  большой  хищной  птицы.  Подобный  стонам
проклятой души. Подобный рыданию брошенного любовника.
   Укрепления вокруг уже начали полыхать ослепительными  в  темноте  языками
пламени. Но пока еще держались.
   Санктуарий был  полон  пожаров,  баррикад,  грабежей.  Вооруженные  жрецы
Бога-Громовержца  оказались  довольно  мощной  преградой.  Но  и  они   были
бессильны против того рваного и кровавого  нечто,  что  лезло  во  все  щели
дворца.  Нико  знал,  что  оно  ищет  его;  он  узнал  этого   мстительного,
неотвязного духа. Он посещал Нико во  сне,  молил,  забыв,  что  давно  стал
трупом. Нико только глотал слезы в  подобных  случаях,  не  будучи  в  силах
ничего объяснить, да дух и не желал ничего слушать.
   - Помоги мне отсюда выбраться! - закричал Нико через  весь  зал,  испугав
детей. В дверях показался жрец - в руках пика, глаза  расширены.  -  Я  хочу
убраться из этого города, будь он проклят!
   Жрец продолжал пялиться на него. Нико, с ребенком в каждой  руке,  пинком
распахнул дверь пошире и бросился прочь.
   Дети прижимались к нему и обнимали за шею. Один вытер слезы с его лица, и
Нико, мечтая о рассвете и о лодке, которая, по словам жрецов, должна вот-вот
прибыть, бросил последний взгляд назад.

***

   Вниз по реке Белая Лошадь  плыла  баржа,  по  меркам  Санктуария,  весьма
основательная. За ней,  обхватив  себя  руками  и  отбросив  капюшон  своего
черного  плаща,  наблюдала  Ишад.  Подле  нее  находились  верные  слуги   -
пристыженный Хаут и  самодовольно  ухмыляющийся  Стилчо.  На  деревьях,  как
обычно, сидели птицы. Дыхание замерзало на ветру, таким холодным было  утро,
хотя вряд ли оно могло остановить погромы и стычки в городе. В воздухе пахло
дымом.
   - Они хотят войны, - сказала Ишад, - они ее получат. Пусть насладятся  ею
по горло. Пусть ведут ее до тех пор, пока город не придет  в  такой  упадок,
что привести его в порядок и подчинить себе не сможет ни  одна  из  сил.  Вы
слышали  притчу  о  кольце  Шипри?  На  богиню   набросились   три   демона,
собиравшихся, по  всей  видимости,  ее  изнасиловать.  У  нее  было  золотое
украшение, и она швырнула его первому демону, чтобы он защитил  ее  от  двух
других, дав ей возможность убежать. Но тут кольцо схватил второй, а следом и
третий. Богиня убежала, а они так по сей день и стоят. Ни один из демонов не
может завладеть кольцом, и никто не  хочет  уступить  другим.  И  так  будет
продолжаться  до  скончания  мира.  -  Она  пребывала  в  несвойственном  ей
добродушном расположении духа и наградила подручных веселой улыбкой.
   Баржа проплыла под мостом. Следом за ней  полетела  черная  птица,  ветер
далеко разносил ее заунывные крики.

***

   Гнедая была мертва.  Спотыкаясь,  Страт  бродил  туда-сюда  по  помещению
временного штаба, устроенного отрядом в самом сердце Гильдии магов. На столе
валялась груда карт и планов,  которые  приходилось  исправлять  каждый  час
из-за меняющейся обстановки на улицах. Хотелось спать, и он  мечтал  о  том,
чтобы помыться. Он весь пропах дымом, потом и кровью,  он  отдавал  приказы,
вычерчивал схемы и выслушивал поступавшие рапорты.
   Он не стремился к этому. У него не было  желания  взять  командование  на
себя. И тем не менее это случилось. Каким-то  образом  он  стал  командиром.
Отряд сражался с фантомами, рассеивая их ряды с помощью  живых  и  созданных
магами иллюзий. Синк исчез. Линкейос был убит. Кама пропала. Гнедая, когда в
нее попала стрела, едва не сломала ему ногу. Пришлось ее добить. Коммандос и
пасынки уничтожали противника весьма умело, и партизаны илсигов, полагавшие,
что знают о войне все и то, на чьей они стороне, вероятно,  утром  посмотрят
на вещи по-другому. И опять сменят союзников. В  подобной  ситуации  альянсы
могут перезаключаться по два раза за одно утро.
   А Кадакитис сидит у себя во  дворце,  охраняемый  стражей  и  наемниками.
Страт подошел к  окну  и  посмотрел  сквозь  клубы  дыма  на  дворец,  лелея
предательские мысли, полные ненависти.

Диана Дуэйн

ВНИЗУ, У РЕКИ

   ...Но разве можно представить всю дерзость  упрямых  женских  сердец,  ту
железную волю, с которой сила женщины пробивает путь себе, сколь  бы  ей  ни
противились, не принимая "нет" за ответ.
   Но наковальня Правоты стоит незыблемо, и выковывает свой меч Судьба. Коль
эта сила, этот страстный дар используем во зло, в бесчестье, для  погружения
во мрак.
   Отмщение придет. Однако странен жизни путь: Оно приходит и  тогда,  когда
та сила на доброе идет, но только в формах, совсем иных, и это дивно...

***

   В тот день в Санктуарии дым возносился к небесам, и его  пепельное  знамя
развевалось во все стороны на  голубом  зимнем  небе.  Курились  дымки  и  у
алтарей, в  надежде  привлечь  внимание  богов,  но  за  дымом  пожаров  они
терялись. Большинство бессмертных - кто в ужасе, кто в восторге, а кто  и  с
божественной  отрешенностью  -  были  поглощены  созерцанием  того,  как  их
почитатели ведут друг против друга войну, разрывая город на части,  а  потом
сжигая их  одну  за  другой.  Какая-то  часть  богов  даже  покинула  город.
Множество небогов тоже пыталось покинуть его, и кое-кому это удалось. Многие
из тех, кто остался, погибли - были убиты во время беспорядков или сгорели в
огне, охватившем город. Никто и не пытался считать трупы, даже бога.
   Один из погибших в тот день в Санктуарии был не вполне богом. Его  смерть
была примечательна тем, что ее заметили - и не один раз, а трижды.

***

   Разумеется, ее заметил он сам. Харран был рядом со смертью всю свою жизнь
- и как ученик целителя-жреца Сивени Серые Глаза, и как цирюльник  и  лекарь
на службе у псевдопасынков. Он знал неизбежные последствия того удара мечом,
что нанесла ему огромная темная фигура, сидевшая на коне.  "Надежды  нет,  -
подумал он как врач, продолжая еле-еле брести и тащить на плече мальчика.  -
Да, этот малый умеет обращаться с мечом, сомнений нет". Кроме  этой  простой
мысли и вспышки сожаления о раненом  юноше,  которого  он  хотел  спасти,  в
голове у него ничего не осталось.
   Сумятица, непонимание того,  что  происходит,  стали  в  последнее  время
неизменной чертой  его  восприятия  действительности.  Во-первых,  вернулись
настоящие пасынки, и Харран отнюдь не находил их возвращение столь забавным,
как некогда ему казалось. Ему и  в  голову  не  приходило,  что  его  сочтут
предателем за содействие  псевдопасынкам  в  отсутствие  подлинных.  Как  не
приходило и то, что он будет  иметь  столько  проблем  со  своей  потерянной
богиней Сивени, когда вызвал ее. Ее явление и попытка стереть  Санктуарии  с
лица земли, предотвращенная  косолапой  девчонкой-нищенкой,  которую  Харран
использовал для простейших поручений и как подстилку, повергли его в  полное
замешательство. Теперь Мрига-дурочка стала Мригой-Богиней, и  все  благодаря
тем же чарам, что привели Сивени на улицы Санктуария. И Харран, как участник
этого магического действа, сам тоже ненадолго стал богом.
   Но его скоротечная божественность не сделала мир вокруг  яснее.  Внезапно
лишившись Мриги, которая забрала Сивени и  удалилась  туда,  куда  удаляются
боги, убитый потерей руки во время  магического  ритуала  и  ее  неожиданной
заменой (рукой Мриги), Харран вновь удалился в  казармы  псевдопасынков.  Он
взял в привычку носить перчатки и много пить, размышляя о том, что же дальше
делать со своей жизнью. Правда, надумал он очень немного.
   А потом настоящие пасынки  предприняли  атаку  на  свои  старые  казармы,
убивая  во  имя  Вашанки  "предателей",  которые  заменили   их   со   столь
сомнительным успехом. Почему-то особенно их взбесило то, что в казармах жили
собаки. Этого Харран понять  никак  не  мог.  Что  за  основание  у  Вашанки
ненавидеть собак? Разве его когда-нибудь кусала собака?  Во  всяком  случае,
убегая от погрома в казармах, он счел необходимым забрать маленькую  Тиру  с
собой.
   Когда на него обрушился меч, она завизжала и завыла за его спиной, но  он
уже не мог ничего поделать. Удар пришелся в висок, и, как ни странно, Харран
почти не почувствовал боли. Да, ему  действительно  стало  немного  страшно,
когда он почувствовал, что голова его раскололась  и  часть  ее  отлетела  в
сторону; краем глаза он заметил на лезвии меча кусок своего  черепа  и  того
вещества, что, видимо, было мозгом. Харран понял,  что  лежит,  его  лицо  и
грудь оказались в кровавой грязи,  и  зрение  его,  пока  не  погасло,  было
приковано к тому, что было на мече. Он успел удивиться: обычно мозги гораздо
темнее. По всей видимости, цвет тех, что он видел  раньше,  объяснялся  тем,
что кровь успевала свернуться.  Вот  и  вся  разница.  Следующий  раз  он...
следующий раз... вздор. Где Сивени? Где Мрига? Ведь говорят,  что,  когда...
умираешь, твой бог или богиня... встречает  тебя...  На  Харрана  опустилась
ночь, и дух его отлетел.

***

   Тира не знала, что она - собака