лабой
полуулыбкой. Не дело ли это рук хозяйки Дома сладострастия, пытающейся таким
образом вывести Иллиру из подавленного состояния? В то, что Миртис на  такое
способна, поверить было можно, труднее было  предположить,  что  Кама  может
подыгрывать чьим-либо замыслам.
   - Но я не могу... - жалобно выдавила Иллира. - Я же сказала. У  меня  нет
карт. И я не могу взять колоду взаймы -  каждая  настроена  на  ту  С'данзо,
которой принадлежит. Ко мне карты перешли от моей бабки, и теперь  в  городе
нет художника С'данзо, который нарисовал бы новую колоду.
   Кама молча оглядела ее. Затем взгляд ее серых глаз  задумчиво  перешел  с
Иллиры на Джиллу и обратно.
   - Ты знаешь, что нарисовано на  картах...  Наступил  черед  Иллиры  молча
уставиться на нее.
   - А ее муж  -  художник,  который,  как  говорят,  обладает  определенным
даром...
   Во время того, пока Кама говорила эти слова, Джилла читала на лице Иллиры
отражение собственного болезненного осознания того,  что  они  обе  все  еще
оставались заложницами судьбы.
   - Молин Факельщик - патрон живописца. Он прикажет Лало прийти к  тебе,  и
вдвоем вы нарисуете новую колоду карт. А затем... - губы Камы  скривились  в
подобие милой улыбки.  -  Затем  мы  посмотрим,  осталась  ли  в  этом  мире
какая-нибудь магия.
   Лало  приколол  к  мольберту  очередной  прямоугольник  тонкого  плотного
пергамента. Он испытывал боль в шее и плечах, Иллира была бледной, на лбу  у
нее блестел пот. Две законченные  карты  сохли  в  лучах  солнечного  света,
падающего из окна.
   - Как ты? - тихо проговорил художник через маску, которую  теперь  всегда
надевал на  рот  во  время  работы,  чтобы  случайно  не  вдохнуть  жизнь  в
нарисованное. - Может, хватит на сегодня?
   У него еще были силы, чтобы продолжить рисовать, но С'данзо, похоже, была
истощена до предела.
   - Еще одну...
   Иллира поморщилась, приподнимаясь на подушках и заставляя себя собраться.
Лало задумался: чувствует ли она себя неполноценной из-за отсутствия  колоды
карт, как всегда бывало и с ним, когда под рукой  не  оказывалось  красок  и
кисти, или же просто побыстрее хочет отделаться от Камы.
   - Следующая карта - Тройка Огней, - сказала Иллира.
   Ее голос задрожал, приобрел странное безучастное выражение, словно одного
только мысленного  представления  карты  было  достаточно  для  того,  чтобы
погрузиться в транс.
   - Это туннель, темный с одной стороны  и  ярко  освещенный  с  другой.  В
туннеле я вижу троих людей, держащих факелы, а движутся ли они к  свету  или
во тьму, сказать не берусь...
   Словно зачарованный словами С'данзо, Лало следил, как его рука  движется,
накладывая темную краску на месте  теней  и  оранжевые  пятна,  изображающие
яркие цветки пламени. По мере того как Иллира  раскрывала  смысл  карты,  на
листе пергамента возникали линии и цвета, словно кисть Лало  была  волшебным
жезлом, делающим видимым то, что всегда было на холсте.
   Люди с факелами были намечены только  силуэтами,  лица  их  были  неясны,
художник видел лишь, что один из них высокий, другой  коренастый,  а  третий
гибкий и подвижный. Может,  большая  фигура  -  это  Молин  Факельщик?  Лало
докончил рисовать, и в момент возвращения от творчества к обычному состоянию
ему показалось, что в коренастой фигуре он увидел что-то от  Джиллы.  Тогда,
возможно, две  другие  -  это  Иллира  и  он  сам,  но  движутся  ли  они  в
непроглядную темень или же идут к свету?
   Выпрямившись, Лало посмотрел на Иллиру, неподвижно лежавшую на подушках в
объятиях сна, а может быть, в  трансе.  Под  ее  сомкнутыми  веками  залегли
темные круги, будто  художник  дотронулся  до  лица  гадалки  перепачканными
краской пальцами. Во время работы Лало чувствовал, как по  телу  растекалась
сила, но на этот раз смысл творения остался скрыт от него.
   Три завершенные карты сияли в солнечном свете, падающем из окна;  краски,
казалось, бурлили собственной внутренней энергией. "Я должен быть  счастлив,
- подумал живописец. - По крайней мере, теперь  я  знаю,  что  руки  мои  не
утратили силы". Но он  не  понимал  того,  что  нарисовал,  и  что-то  болью
отдалось у него в груди, когда  он  еще  раз  взглянул  на  закрывшую  глаза
Иллиру. Осторожно, тихо,  чтобы  не  потревожить  ее,  Лало  начал  собирать
краски.

***

   - Как красиво, - сказала Джилла. - Лало в последнее время рисовал  только
фрески размером в стену, и  я  уже  успела  позабыть,  как  здорово  у  него
получаются миниатюры.
   Она аккуратно уложила первую карту Лесов поверх колоды. Богатые зеленые и
коричневые краски "Первобытного леса", казалось, сияли  сами  собой,  словно
листва, залитая пробивающимся через  нее  солнечным  светом.  По  требованию
Молина  Факельщика  Лало  вновь  вернулся  к  работе  над  росписью  стен  к
бракосочетанию и на время оставил карты, хотя колода была уже почти  готова.
Иллира тоже почти поправилась - телом. За это время они с Джиллой привыкли к
обществу друг друга.
   - Я их ненавижу, - тихо промолвила Иллира.
   Джилла со словами в защиту творения Лало,  готовыми  сорваться  у  нее  с
языка, сердито повернулась в сторону дивана. Глаза С'данзо были  закрыты,  а
из-под сомкнутых век медленно ползли слезы.
   - Ну же, ну же, дорогая, все хорошо... -  сработал  материнский  инстинкт
Джиллы.
   - Все т хорошо! - резко ответила Иллира.  -  Для  того  чтобы  Видеть,  я
должна открыть себя Дару - слиться с ним воедино и настроиться  на  передачу
того, что связано с вопросами, заданными просителем. Но я больше не  верю  в
Дар.
   Джилла кивнула. Взрослые мужчины, убивающие друг друга в битвах или  даже
в переулках Санктуария, это одно, но какая может быть цель  в  бессмысленной
смерти ребенка? В памяти внезапно  всплыла  картина  восьмого  дня  рождения
Ганнера, когда Лало подарил сыну  глину  и  набор  инструментов  для  лепки.
Сияние на лице мальчика залило обоих, когда отец и  сын  начали  исследовать
новые средства выражения. Ганнер был единственным из  детей,  унаследовавшим
частичку таланта Лало. Но теперь мальчик уже не принесет красоту в этот мир.
Сглотнув ком в горле, Джилла снова повернулась к Иллире.
   - Нарисовано уже  больше  половины  колоды.  Когда  она  будет  закончена
полностью, Кама заставит меня гадать, а я не смогу, - с  горечью  произнесла
Иллира. - Я не оправдаю ее ожиданий, и она выместит свой гнев на  Даброу.  О
бесполезные боги Санктуария, я ненавижу  ее!  Ее  и  всех  этих  кровожадных
надменных громил, уничтоживших мой мир!
   - Может, возьмешь меч и выйдешь против нее? -  спросила  Джилла,  пытаясь
превратить  в  насмешку  ненависть,  сжигавшую  ее  душу.  -  Иллира,   будь
благоразумной. Ты поправишься, и твоя сила вернется!
   - Моя сила... - задумчиво проговорила С'данзо.  -  Когда  люди  жгут  наш
народ  за  колдовство,  это  не  оттого,  что  они   боятся   силы   простых
предсказаний...
   Иллира умолкла. Темные волосы упали ей на лицо, и Джилла не могла  видеть
ее глаза, но в неподвижности С'данзо было что-то такое, от  чего  у  нее  по
спине, несмотря на жаркий полдень, побежали мурашки.
   - Это запрещено... - очень тихо произнесла Иллира. - Но какое мне  теперь
дело до чьих-то чужих правил?
   - Иллира, что ты собираешься  сделать?  -  встревожено  спросила  Джилла,
увидев, как та с болезненным усилием поднялась от  дивана  и  направилась  к
столу, на котором лежали законченные Лало карты.
   - Все действует в обе стороны, - безучастно пояснила Иллира. -  Например,
взгляни на эту карту, Тройку Огней. Если она появляется  во  время  гадания,
она указывает на то,  что  для  задавшего  вопрос  дела  станут  темнее  или
светлее, в зависимости от контекста вопроса.  А  вот  эта,  Сталь...  -  она
достала Двойку Мечей. - В  нормальном  положении,  когда  мечи  обращены  на
задавшего вопрос, карта означает гибель, но  перевернутая  она  обрекает  на
смерть его врагов.
   - Совсем как настоящий меч, - удивилась Джилла. Иллира кивнула.
   - Так и колдовство. Сила есть сила. Добро или зло заключено не в  орудии,
а в намерениях и воле того, кто им пользуется.
   Джилла уставилась на нее.
   - Ты можешь использовать карты как оружие?
   У нее гулко заколотилось сердце, и она вдруг осознала,  насколько  сильно
завидует Дару, доставшемуся Лало так легко и с таким трепетом  используемому
им.
   Иллира продолжила раскладывать карты.
   - Возможно, если разложить нужные карты... Она выбрала одну карту,  затем
другую, третью...
   - Когда я гадаю, проситель, колода и  я  соединяются  в  Дар  Видения,  и
карты, которые появляются, отражают состояние просителя. Дар - это  причина,
карты - следствие. Мое  Зрение  лишь  сообщает  просителю  то,  что  есть  в
Видении.
   Джилла кивнула, и С'данзо продолжила:
   - Но если я разложу карты так, как мне надо, и наполню их силой...
   - Ты сможешь направить процесс в обратную сторону? - прошептала Джилла. -
Заставить карты стать причиной?
   - Я... попробую!..
   Иллира вдруг собрала все карты и отнесла  их  на  стол  в  углу  комнаты.
Выбрав одну, она показала ее Джилле.
   - Вот, это будет изображать просителя и его окружение...
   Она положила карту на стол.
   Прищурившись, Джилла увидела только солнце, сияющее над городом.
   - Что это?
   - Мы зовем ее Зенитом - полуденным солнцем, но твой  муж,  кроме  солнца,
нарисовал еще и город.
   Иллира протянула над картой руки и,  сосредоточившись,  наморщила  лоб  и
закрыла глаза.
   - Ты был Зенитом, а теперь стань этим городом! - прошептала она.
   Окунув палец в воду, она капнула на карту, а затем,  склонившись,  подула
на нее.
   - Именем ветра и воды нарекаю тебя Санктуарием, просителем этого  гадания
и предметом моего замысла!
   "Ей не следует делать это", -  подумала  Джилла,  наблюдая  за  тем,  как
Иллира  просматривает  отобранные  карты.  В   ее   движениях   была   сила,
притягивающая взгляд. Вспомнив, как приковывала к себе глаза Роксана, Джилла
поежилась. Тогда она никак не могла понять, какая  нужда  двигала  нисийской
колдуньей, которая, насколько ей было известно, не разделяла муки и  радости
обыкновенных женщин. Иллиру же  Джилла  понимала  слишком  хорошо.  "Нам  не
следует делать это", - была ее следующая мысль.
   Джилла чувствовала, как в висках стучит кровь,  и  ощущала  во  рту  вкус
ярости волчицы, потерявшей своих волчат. Всю свою  жизнь  она  знала  страх,
страх голода во времена нужды, страх быть ограбленной в период достатка. Она
росла,  прислушиваясь,  не  раздаются  ли  за  спиной  крадущиеся  шаги,   и
инстинктивно вглядываясь в тени - не таят ли они в себе угрозу. Затем у  нее
родились дети, и страх,  который  она  стала  испытывать  за  них,  оказался
настолько же сильнее ее личных  переживаний,  насколько  река  Белая  Лошадь
глубже и опаснее сточных канав Санктуария. И никогда она  не  была  в  силах
что-либо сделать! Никогда до этой минуты.
   Зловеще, словно движущаяся гора, сотрясая  тяжелыми  шагами  пол,  Джилла
подошла к столику и уселась напротив С'данзо.
   - Что на второй карте, гадалка? - спросила она.
   - Копье Кораблей, - ответила Иллира.  -  Нарвал,  карта,  которая  всегда
означает перемену. Она может предвещать богатство,  но  в  таком  положении,
наоборот, сулит разорение.
   - На что мы надеемся? - спросила Джилла.
   Иллира взяла еще карту и положила ее поверх первых  двух.  Джилла  узнала
ее: Двойка Мечей, перевернутая, со сталью, угрожающе направленной вниз.
   - А вот еще одна, - продолжила С'данзо. - Первородная Санктуария.  Легкие
деньги, иногда ее называют картой Шальпы.
   Карта заняла свое место над первыми тремя.
   - Вниз же мы положим Лик Хаоса... - Иллира протянула  карту,  на  которой
были изображены мужчина  и  женщина,  перекошенные  и  искалеченные,  словно
видение лихорадочного бреда. Она мрачно усмехнулась и  подсунула  карту  под
маленькую стопку.
   - И  что  теперь,  гадалка?  Скажи  мне,  что  произойдет!  -  настойчиво
требовала Джилла.
   Она чувствовала,  как  энергия  от  нее  перетекала  к  женщине,  сидящей
напротив, понимая, что для претворения замысла в  жизнь  силы  одной  только
С'данзо недостаточно...
   Иллира взяла еще одну карту.
   - Зиккурат, - зловеще улыбнулась она. - Мы  сделаем  так,  что  торжество
разрушителей окажется поверженным.
   Посмотрев на изображение рушащейся башни, Джилла подумала о хрупком мире,
который установился в Санктуарии  со  времени  прибытия  императора.  Вполне
вероятно, достаточно будет  одного  прикосновения  пальца,  чтобы  разрушить
непрочное равновесие.
   - Как? - прошептала Джилла. - Гадалка, покажи мне, как это произойдет!
   Иллира держала остальные карты веером в руке.
   - Сначала Копье Ветров...
   На карте, которую она положила, были изображены молния и смерч.
   - Она  отображает  нашу  решимость  осуществить  задуманное.  А  это  наш
страх...
   Она положила на предыдущую карту другую, на которой тройка фигур в  рясах
с капюшонами клеймила стоящего на коленях человека.
   - Правосудие... - послышался шепот, и Джилла облизала внезапно пересохшие
губы, и без объяснения понимая, что карта  представляет  собой  отмщение  за
погибших детей.
   - Будем надеяться на  торжество  справедливости,  именно  этому  послужит
трибунал, который будет судить Санктуарий...
   Голос Иллиры стал монотонным, а  взгляд  ее,  казалось,  проникал  сквозь
карты в какую-то иную действительность. Джилла поняла, что С'данзо Видит все
так же отчетливо, как если бы гадала для просителя, и  вдруг  задумалась:  а
только ли чистая случайность заставила Ил-лиру выбрать эти карты  для  того,
чтобы Лало нарисовал их в первую очередь, и не был ли этот выбор результатом
желания отомстить или же скрытым проявлением Дара, который отрицала Иллира.
   Джилла задрожала, ибо С'данзо уже  полностью  погрузилась  в  транс  и  в
воздухе ощущалась тяжесть, словно  невидимые  силы  вокруг  Иллиры  ожидали,
какой будет последняя карта. Магия колдунов безмолвствовала, похоже, сегодня
они с Иллирой активизируют более глубокие силы.
   Не глядя в карты, оставшиеся в  колоде,  Иллира  взяла  одну  и  положила
поверх предыдущих. Джилла всмотрелась в нее, и ее взгляд опалила  круговерть
алых и золотых образов и красота женского  лица,  взирающего  сквозь  пламя.
Перевернутая лицом карта иссушала взгляд. Джилла с усилием  отвела  глаза  и
увидела на лице Иллиры испуганное недоумение.
   - Кто она? - хрипло спросила Джилла.
   - Восьмерка Огней - Госпожа Пламени, чье прикосновение может согреть  или
уничтожить!
   - Что Она сделает с Санктуарием?
   Иллира покачала головой.
   - Не знаю. Я никогда во время гаданий не видела эту  карту  открытой.  О,
Джилла... - лицо скривилось в жуткой усмешке. - Не я выбрала эту карту!
   Спустя несколько дней Госпожа Пламени и впрямь пришла в Санктуарий, не  в
языках небесного огня, как ожидали того Джилла и Иллира, а тихо,  незаметно,
в виде зародившегося в  плоти  людской  огня,  начавшего  медленно  пожирать
горожан изнутри.
   Несколько недель стояла безветренная душная погода  -  погода  для  чумы,
хотя обыкновенно болезнь приходила в Санктуарий в более позднее время  года.
В городе, система очистных  сооружений  которого  была  создана  больше  для
возможности скрытного передвижения людей,  чем  для  действенной  санитарии,
эпидемии  были  неизбежными  спутниками  лета,  как  и   насекомые,   тучами
слетавшиеся к реке из Болота Ночных Тайн. Но засушливая весна рано  понизила
уровень воды, и, не смытая, болезнь разрослась в  зловонных  трубах,  быстро
распространяясь по всему городу.
   Она началась среди улиц, окружающих  Распутный  перекресток,  и,  подобно
медленному пожару, захлестнула Лабиринт и Базар, где несколько лишних трупов
поутру не вызывали особых толков до тех пор, пока поцелуи шлюх, промышляющих
в подворотнях и  переулках,  стали  гореть  не  только  пламенем  страсти  и
посетители в "Распутном Единороге" не начали валиться со скамеек на пол,  не
успев прикоснуться к пиву. Воины, гулявшие в тавернах, принесли чуму в  свои
бараки, а  слуги,  работавшие  в  домах  богатых  торговцев,  занесли  ее  в
зажиточные районы города. Только бейсибцы, казалось, оставались  неуязвимыми
для болезни.
   Молин  Факельщик  осознал  опасность,  когда  рабочие  начали  падать  на
строительстве недоконченной городской стены, и, вернувшись во дворец, застал
принца в панике Город окунулся в полномасштабный кризис.  В  то  же  утро  в
разрушенном  храме  Дирилы  был  обнаружен  обезглавленный  собачий  труп  с
надписью "Смерть бейсибцам!", выведенной кровью на камне алтаря.
   Лало обернулся, забрызгав голубой краской оштукатуренную стену и колонну,
когда мимо него пронесся Верховный жрец, следом за которым семенили принц  и
бейса.
   - Говорят, это Дирила наказывает Санктуарий за нашу  помолвку,  -  крепче
стиснула руку Кадакитиса Шупансея. - Говорят,  ваша  богиня-демон  разъярена
тем, что город принял Матерь Бей!
   - Моя богиня?!
   И  принц  и  бейса  отшатнулись,  когда  Молин  повернулся   к   ним,   в
развевающейся мантии и с летящей во все стороны  от  нерасчесанных  волос  и
бороды пылью, напоминая Громовержца. Лало с  трудом  поверил,  что  это  тот
самый холеный жрец, который много  лет  назад  поручил  ему  первую  большую
работу. Но, с другой стороны, перемены, происшедшие с ним самим за несколько
прошедших лет, были еще примечательнее, хоть и не так  заметны..  Да  и  сам
Санктуарий переменился. - Дирила не принадлежит ни к божествам Рэнке,  ни  к
божествам Ил-сига!
   Взгляд Молина вперился в  Лало,  стремительным  движением  жрец  выдернул
живописца из-за колонны
   - Скажи же им, ты, червь! Разве Дирила - ваша богиня?
   Лало молча смотрел на него,  не  столько  обиженный,  сколько  изумленный
использованием этого принятого у ранканцев презрительного прозвища  илсигов.
Некрасивая выходка Факельщика служила лучшим свидетельством охвативших жреца
беспомощности и страха.
   - Добрая богиня была здесь еще до прихода илсигов,  -  сняв  маску,  тихо
ответил Лало. - Она правит пустынями и брошенными душами, обитающими там. Но
люди редко молятся ей...
   - Редко9  -  спросил  Кадакитис.  -  И  когда  же  ей  все-таки  молятся,
живописец?
   Лало не отрывал взгляда от узора  на  плитах  пола,  чувствуя  холодок  в
спине, будто одним упоминанием об этом мог навлечь на себя беду.
   - Я был совсем мальчишкой, когда в городе  последний  раз  свирепствовала
большая чума, - тихо произнес он. - Тогда мы  стали  молиться  Ей.  Это  Она
навлекает недуг. Она и есть недуг, и Она же - излечение от него...
   - Предрассудки червей... - начал было  принц,  но  его  голос  был  лишен
убедительности. Молин Факельщик тяжело вздохнул.
   - Я не люблю признавать  справедливость  местных  поверий,  но  в  данном
случае, возможно,  это  необходимо.  Ты,  конечно,  не  помнишь  подробности
церемонии?
   Его рука снова стиснула плечо Лало.
   - Спросите жрецов Ильса! - вырвался из его  хватки  Лало.  -  Я  был  еще
ребенком, и мать держала меня дома из страха  перед  толпой.  Говорят,  было
большое жертвоприношение. Трупы умерших вытащили  за  город,  чтобы  отвлечь
демонов, и сожгли их вместе с их пожитками в огромном погребальном костре. Я
только помню мужчин и женщин, лежащих рядами на улицах, со свежей кровью  от
жертвоприношений на лбах.
   Кадакитис вздрогнул, но Шупансея сказала, что  тоже  слышала  о  подобных
обычаях в деревнях своей страны.
   - Возможно, так и следует поступить, - сдержанно произнес Верховный жрец,
-  вот  только  теологические  последствия  этого   действа   будут   весьма
неблагоприятны, особенно сейчас. Мой принц, боюсь, вашу официальную помолвку
следует отложить до тех пор, пока все не уляжется.
   - Я боюсь смертей, - сказала бейса. - Если вы не  сделаете  что-нибудь  в
самое ближайшее время, в жертву станут приносить мой народ, а не жеребцов  и
быков.
   Молин   Факельщик   увидел,   что   тщательно   сооруженное