ицы, вцепились в плечо кендера. В следующую секунду Тас очутился  в
комнате мага, и тяжелая дверь за его спиной с силой захлопнулась.
   - Что это тебе пришло в голову? -  грозно  спросил  маг.  Тас  на  всякий
случай отодвинулся от Рейстлина и с  беспокойством  огляделся  по  сторонам.
Инстинкт подсказывал ему, что лучше заранее приглядеть место, где можно было
бы спрятаться.
   - Это из-за теб-бя... - неуверенно пробормотал кендер. - Но не совсем...
   Ты сказал тогда, что мое п-путешествие во времени может изменить его ход.
Вот я и п-подумал, что было бы неплохо предотвратить К-катаклизм.
   - Каким образом ты собирался это сделать?  -  Глаза  Рейстлина  вспыхнули
таким жарким пламенем, что от одного взгляда на мага кендер взмок.
   - Видишь ли, я собирался обсудить это с тобой, - сказал он, надеясь,  что
его маленькая лесть смягчит Рейстлина, как это бывало в прошлом. -  Если  бы
ты сказал, что я поступаю  правильно,  я  бы  отправился  к  Королю-Жрецу  и
объяснил ему, что он совершает  ужасную  ошибку  -  главнейшую  ошибку  всех
времен, если ты понимаешь, что я имею в виду.  Мне  кажется,  что  если  ему
объяснить как следует, то он послушается...
   - Ты уверен? - спросил Рейстлин холодно,  однако  в  его  голосе  кендеру
почудилось огромное облегчение. - Но что если  он  все-таки  откажется  тебя
выслушать? Что тогда?
   Тас застыл с открытым ртом.
   - Об этом я не подумал. - Он пожал плечами. - Наверное, нам  лучше  всего
вернуться домой.
   - Есть еще один путь, - сказал Рейстлин, усаживаясь в свое  кресло  и  не
сводя с кендера пронзительного взгляда. -  Последовав  ему,  ты  обязательно
сумеешь предотвратить Катаклизм.
   - Какой путь? - спросил кендер с интересом.
   - Магическое устройство  Пар-Салиана,  -  ответил  маг.  -  Оно  обладает
гораздо большими возможностями, чем те, о которых  верховный  маг  рассказал
этому олуху - моему брату. Стоит привести его в действие в день  Катаклизма,
и его Волшебная сила уничтожит огненную гору высоко в воздухе, так  что  она
никому не повредит.
   - Правда? - ахнул Тас. - Это просто чудесно!
   Потом он неожиданно нахмурился.
   - Но разве можно сказать наверняка? Вдруг в последнюю минуту в нем что-то
откажет?
   - Но ты-то что теряешь? - перебил Рейстлин. - Что ты  теряешь,  если  оно
откажет, в чем я  весьма  сомневаюсь.  Когда-то  его  сконструировали  самые
могущественные маги...
   - Как Глаза Дракона?
   - Как Глаза  Дракона,  -  ответил  Рейстлин,  недовольный  тем,  что  его
прервали.  -  Если  оно  и  подведет  с  горой,   то   ты   всегда   сможешь
воспользоваться им, чтобы в последний момент бежать в будущее.
   - С Карамоном и Крисанией, - напомнил кендер. Рейстлин ничего не  сказал,
однако кендер не заметил его странного молчания.
   - А если Карамон решит убраться отсюда до начала  Катаклизма?  -  спросил
Тас.
   - Не захочет, - ответил маг. - Уж ты мне поверь, - прибавил он, видя, что
кендер вот-вот готов заспорить. Тас снова крепко задумался, потом вздохнул.
   - Боюсь, Карамон не позволит  мне  даже  дотронуться  до  этой  штуки,  -
покачал головой кендер. - Пар-Салиан велел ему беречь устройство как  зеницу
ока. Он не выпускает его из вида ни на секунду, а когда уходит, запирает его
в сундучке.
   Мне почему-то кажется, что он не поверит, если я попытаюсь объяснить, для
чего мне нужна эта штука.
   - Не говори  ему,  -  посоветовал  маг.  -  Катаклизм  совпадает  с  днем
финального боя. Если ты ненадолго возьмешь это устройство, Карамон ничего не
заметит.
   - Но это же будет кража! - возмутился кендер.
   - Назовем это лучше словом "одолжил", - усмехнувшись, ответил ему маг.  -
- Тем более что цель твоя в данном  случае  весьма  благородна.  Карамон  не
станет сердиться, или я не знаю своего брата. Подумай только, как  он  будет
гордиться тобой!
   - Это верно! - кивнул Тас. Его глаза  сияли.  -  Я  прославлюсь  и  стану
великим героем, может быть, я буду знаменитее Кронина Чертополоха. Да, но  я
же не знаю, как его включать...
   - Я тебе все объясню. - Рейстлин поднялся из-за стола, но тут  его  снова
настиг приступ кашля, и он согнулся чуть не пополам. - Приходи... через  три
дня. А сейчас... мне нужно отдохнуть.
   - Конечно, конечно. - Кендер поклонился, -  Надеюсь,  тебе  скоро  станет
лучше.
   Он пошел к двери, но остановился на пороге.
   - Ох, я совсем забыл, - сказал он. - Я  не  успел  приготовить  для  тебя
подарок. Мне очень жаль...
   - Ты сделал мне бесценный подарок, - заверил его Рейстлин. - Спасибо.
   - Да? - удивился кендер. - Какой же это? Может быть,  ты  имеешь  в  виду
предотвращение Катаклизма? - Тас покраснел  от  удовольствия.  -  Право,  не
стоит благодарности. Так поступил бы каждый. Я...
   Совершенно неожиданно Тас снова оказался в прилегающем к Храму саду.
   Каким-то чудом он миновал колючий розовый куст и чуть не до икоты напугал
проходившего по дорожке жреца, на глазах которого материализовался прямо  из
пустоты.
   - Клянусь бородой великого Реоркса! - воскликнул Тассельхоф.  -  Хотелось
бы и мне выкидывать подобные фокусы?

Глава 13

   В первый день зимних  праздников  произошло  событие,  которое  открывало
череду бедствий, впоследствии получивших название Тринадцати Напастей,  или,
как писал в своей "Хронике" Астинус, Тринадцати Знамений.
   В тот день с самого утра было душно и жарко. Это были самые жаркие зимние
праздники из всех, какие могли припомнить даже эльфы-долгожители.  Святочные
розы по всему Храму безжизненно поникли, а остролист  источал  такой  запах,
словно его поджарили в духовке. Лед в  серебряных  ведерках,  служивший  для
охлаждения  вина,  таял  так  стремительно,   что   слуги   вынуждены   были
беспрестанно носиться с корзинами между ледником,  помещавшимся  в  глубоких
подвалах Храма, и комнатами, где были накрыты столы для жрецов и гостей.
   Рейстлин проснулся еще затемно. Он чувствовал себя настолько  разбитым  и
больным, что предпочел остаться в постели. Он лежал на  смятых  простынях  и
обливался потом. в то  время  как  его  усталое  сознание  сделалось  легкой
добычей странных галлюцинаций, которые заставили его сначала сбросить на пол
одеяло, а затем сорвать с себя и ночную рубашку. Маг  чувствовал,  что  боги
находятся где-то радом, однако  сильнее  всего  на  него  повлияла  близость
Владычицы Тьмы, мрачной Такхизис. С особенной остротой  чувствовал  Рейстлин
ее неистовый гнев, готовый испепелить все живое на Кринне, но чувствовал  он
и гнев остальных богов, негодующих на Короля-Жреца.  В  гордыне  своей  этот
жалкий червь готов был нарушить равновесие мира, которое боги  всеми  силами
должны были оберегать.
   Рейстлин подумал о своей Владычице, однако она,  ослепленная  собственным
гневом, не откликнулась и не явилась на его зов. Ни во сне, ни наяву маг  не
видел ее в облике ужасной  пятиглавой  Драконицы,  Всебесцветной  Драконицы,
которая пыталась поработить весь мир в Войнах Копья. Ни разу не являлась она
Рейстлину и как Темная Воительница,  ведущая  свои  легионы  в  бой,  сеющая
вокруг смерть и разрушения. Такхизис всегда представала перед ним  в  облике
Темной Искусительницы, прекраснейшей из женщин. Вожделенная  и  недоступная,
она проводила с ним ночи, играя с  его  страстями  и  дразня  невозможностью
физического соединения.
   Глаза Рейстлина были закрыты. Несмотря на  изнуряющую  духоту,  его  била
дрожь. Он снова и снова представлял себе аромат  черных  волос,  ниспадавших
ему на лицо, воображал прикосновения горячих ладоней, но когда маг  поднимал
руки и, поддавшись заклятию Такхизис,  разводил  в  стороны  длинные  мягкие
волосы, то видел перед собой лицо Крисании.
   Наконец эта полудрема-полуявь прекратилась, и Рейстлин взял себя в руки.
   Он продолжал лежать, наслаждаясь своей  победой  и  прекрасно  осознавая,
каких  усилий  она  будет  ему  стоить.  Очередной  приступ  кашля  заставил
содрогнуться его тело.
   - Я не сдамся, - пробормотал Рейстлин, немного отдышавшись. -  Тебе  меня
так легко не победить, Повелительница.
   Он спустил ноги с кровати, с трудом оделся и,  пошатываясь  от  слабости,
подошел к столу. Проклиная саднящую боль в  груди,  маг  раскрыл  на  нужной
странице толстый фолиант и погрузился в изучение магических формул.

***

   Крисании  тоже  спалось  тревожно.  Как  и  Рейстлин,   она   чувствовала
приближение богов, но  отчетливее  всего  ощущала  присутствие  Светоносного
Паладайна. Его гнев был силен, но вместе с тем  Крисания  чувствовала  такую
глубокую печаль божества, что ей было очень нелегко перенести  ее.  Ощущение
личной вины переполнило все ее существо, и она бросилась бежать, лишь бы  не
видеть перед собой чудесного лика Паладайна,  искаженного  великой  скорбью.
Она все бежала и бежала, и слезы застилали ей  глаза.  Внезапно  земля  ушла
из-под ног жрицы, и Крисания упала в пустоту. Сердце ее едва не  разорвалось
от страха, но в этот момент чьи-то сильные  руки  подхватили  жрицу,  и  она
самозабвенно прижалась к черному бархату накидки, чувствуя под нею  сильное,
горячее тело.
   Чуткие пальцы гладили ее по голове, даря отрадное утешение, а  когда  она
заглянула в лицо своего спасителя...
   Раскатистые удары колоколов разорвали сонную тишину  Храма,  и  Крисания,
вздрогнув, села на постели. Потом она вспомнила лицо, явившееся ей  во  сне,
вспомнила тепло и спокойствие, которое на краткий миг  подарили  ей  объятия
мага, и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

***

   Тассельхоф, продрав утром глаза, поначалу  был  изрядно  разочарован.  Он
помнил, как Рейстлин говорил Крисании, что в первый день праздников в Истаре
начнут происходить ужасные вещи. Однако, оглядевшись  вокруг,  он  увидел  в
серых предрассветных сумерках только одну устрашающую картину: Карамон, сопя
и отдуваясь,  отжимался  от  пола,  совершая  утренний  комплекс  положенных
упражнений.
   Несмотря на то что дни напролет Карамон и так был занят тренировками, как
индивидуальными, так и групповыми, исполин вынужден  был  вести  беспощадную
борьбу  с  собственным  весом.  Его  диета  давно  закончилась,  и  Карамону
разрешили есть ту же пищу, что и остальным. Однако вскоре острые глаза гнома
подметили, что Карамон съедает едва ли не в  пять  раз  больше,  чем  другие
гладиаторы.
   Раньше Карамон ел для  собственного  удовольствия.  Теперь  он  постоянно
чувствовал себя несчастным, его одолевали тревоги и забота  о  Рейстлине,  и
гигант принялся искать утешения  в  еде,  как  некогда  искал  его  в  вине.
Впрочем, однажды Карамон попробовал взяться за старое, и Тас,  после  долгих
уговоров, достал для него в городе бутылку "гномьей водки". Карамон, однако,
успел  настолько  отвыкнуть  от  крепких  напитков,  что  его,  к  огромному
облегчению кендера, вырвало.
   В результате Арак позволил Карамону есть только при том условии,  что  он
будет  по  утрам  выполнять  комплекс  дополнительных  упражнений.   Карамон
вынужден был согласиться, и с тех пор каждое утро его можно было застать  на
полу, где он пыхтел и обливался потом. Правда, Карамон неоднократно  пытался
увильнуть    оттяжкой    обязанности,    но    гном,    обладавший    редкой
проницательностью, всякий раз догадывался об этом. Гигант недоумевал -  ведь
он обычно делал упражнения еще до восхода солнца, пока все спали,  -  однако
Арак неизменно уличал Карамона в халатности,  и  тогда  у  дверей  столовой,
поигрывая увесистой  дубиной,  его  поджидал  ухмыляющийся  Рааг.  Пару  раз
лишившись обеда, Карамон смирился со своей участью.
   Устав слушать пыхтение Карамона, Тас вскарабкался на табурет и выглянул в
зарешеченное окно под потолком. Ему хотелось посмотреть,  не  происходит  ли
что-нибудь ужасное снаружи. И кендер не обманулся в своих ожиданиях.
   - Карамон,  погляди!  -  воскликнул  он  радостно.  -  Тебе  когда-нибудь
приходилось видеть небо такого любопытного оттенка?
   - ...Девяносто девять, сто, - пробормотал гигант у него за спиной.  Потом
последовал глубокий вдох и удар тяжелого тела, от которого вздрогнули стены.
- это Карамон упал своим твердым, как скала, животом на пол  комнаты,  чтобы
немного передохнуть. Затем он легко поднялся с каменного пола и, вытирая пот
ветхим полотенцем, приблизился к окну.
   Бросив наружу скучающий взгляд, Карамон, ожидавший, должно быть,  увидеть
самый обыкновенный восход, вздрогнул, заморгал и протер глаза кулаком.
   - Нет, - пробормотал он, вешая полотенце себе на шею, - никогда не  видел
ничего  подобного.  Хотя  в  свое  время  мне   довелось   повидать   немало
любопытного.
   - Рейсшин был прав! - воскликнул Тас. - Он так и сказал... .  -  Рейсшин?
Тас поперхнулся. Этой темы он касаться не хотел.
   - Где ты видел Рейстлина? - жестко спросил Карамон.
   - В Храме, где же еще! - ответил Тас с таким видом, словно для  него  это
было самое обычное дело. - Разве я не сказал, что был там вчера?
   - Да, но...
   - Где еще я мог бы с ним встретиться?
   - Ты никогда...
   - Я видел госпожу Крисанию  и  Рейстлина.  Не  может  быть,  чтобы  я  не
упомянул об этом. Просто ты никогда меня  не  слушаешь!  -  изобразил  обиду
кендер. - Ты каждый вечер сидишь на своей лежанке и думаешь не пойми о  чем.
Я мог бы сказать тебе, что крыша рушится нам на головы,  а  ты  бы  ответил:
"Все отлично, Тас".
   - Послушай, кендер, я знаю, что не пропустил бы такую новость мимо ушей и
не забыл...
   -  Госпожа  Крисания,  я  и  Рейстлин  -  мы  замечательно  поболтали,  -
заторопился Тас. - Мы говорили о праздниках.  Кстати,  тебе  бы  обязательно
надо взглянуть, как здорово  они  украсили  Храм  изнутри!  Там  полно  роз,
остролиста и прочих, разностей... Ах да, как я мог забыть?.. -  Тас  хлопнул
себя по лбу. - Я припас для тебя печенья и булочек! Погоди, они у меня  тут,
в кошельке. Одну минуточку...
   Кендер  попытался  соскочить  с  табурета,  однако  Карамон  с   ухмылкой
загородил ему дорогу.
   - Пожалуй, ты прав, - тут же согласился кендер, - это подождет. На чем  я
остановился? Ах да, Рейстлин, Крисания и я - мы втроем  беседовали.  Знаешь,
что я тебе скажу? Тика была  права,  она  действительно  влюблена  в  твоего
брата!
   Карамон моргнул. Он потерял нить повествования, а Тас  не  спешил  прийти
ему на помощь.
   - Нет, я вовсе  не  хотел  сказать,  что  Тика  влюблена  в  Рейсшина,  -
поправился он, заметив наконец недоумение гиганта. -  Это  госпожа  Крисания
влюблена в него. Я был потрясен, когда узнал об этом. Видишь ли, я  случайно
прислонился к двери комнаты Рейстлина, чтобы передохнуть и  дождаться,  пока
они кончат разговаривать. А когда я случайно заглянул в  замочную  скважину,
то увидел, что он чуть было не поцеловал  ее!  Твой  брат!  Ты  можешь  себе
представить? Но он не решился... - Кендер вздохнул. - А потом Рейстлин  чуть
было не вытолкал Крисанию из комнаты. Она ушла, но ей очень не хотелось -  я
это видел. И вообще, госпожа приоделась к этому случаю, как на парад...
   Заметив, что  на  лице  Карамона  появилось  озабоченное  выражение,  Тас
вздохнул спокойнее.
   - Мы говорили о Катаклизме, и Рейстлин упомянул, что с  сегодняшнего  дня
начнутся разные ужасы - это боги посылают людям весть, дабы они изменились к
лучшему.
   - Влюблена, говоришь? - хмуро пробормотал Карамон,  и  кендер,  пользуясь
его задумчивостью, соскочил с табурета на пол.
   - Точно, - подтвердил он. - Никаких сомнений быть не может.
   С этими словами Тас пробрался в угол, где лежал его пояс с кошельками, и,
порывшись в одном из  них,  извлек  целую  пригоршню  сладостей.  Конфеты  и
глазурь на печенье растаяли от жары, сладости слиплись в  один  неаппетитный
комок, к тому же к ним  приметались  всякие  мелкие  предметы,  которые  Тас
хранил в кошельке прежде. Но кендер был уверен, что Карамон  не  обратит  на
это внимания. Так и вышло. Гигант взял гостинец из рук  кендера  и  принялся
задумчиво его грызть, даже не посмотрев, что это такое.
   - Помнишь, маги  сказали,  что  ему  нужен  жрец  добра?  -  пробормотал,
пережевывая гостинец, Карамон. - А вдруг они были правы? Неужели  Рейст  все
же решился идти до конца? Если да, то должен ли я попытаться  помешать  ему?
Имею ли я на это право? Если Крисания решит помочь ему, разве это  не  будет
ее собственным выбором? Для Рейсшина такой поворот весьма кстати - если  она
любит его достаточно сильно...
   Карамон, не договорив, принялся облизывать липкие пальцы.
   Тассельхоф облегченно вздохнул и в ожидании сигнала к завтраку присел  на
краешек своей лежанки. Гиганту так и не пришло  в  голову  спросить,  зачем,
собственно, кендеру понадобилось увидеться  с  Рейстлином.  Теперь  Тас  был
уверен, что Карамон уже не вспомнит об этом. Его секрет остался при нем...

***

   Небо в этот жаркий день было настолько  чистым  и  ясным,  что  казалось:
стоит вглядеться повнимательнее, и за хрустальным куполом, накрывшим  Истар,
удастся разглядеть другие миры и даже райские сады  Паладайн.  Однако  среди
людей, бросавших взгляды вверх, охотников подолгу изучать небесный  свод  не
находилось.
   Все дело было в цвете неба, которое, как справедливо  заметил  Тассельхоф
Непоседа,  приобрело  сегодня  "довольно  любопытный  оттенок".  Небо   было
зеленым, и от этого у многих на душе становилось беспокойно.
   Странный цвет неба, которое, словно "мертвая" бирюза, из лазурного  вдруг
стало ядовито-зеленым, сочетался с невиданной  жарой.  Раскаленным  воздухом
было трудно дышать, и это в значительной  степени  повлияло  на  праздничное
настроение жителей города. Те, кто вынужден был все же выбраться из  дома  и
отправиться на праздник, торопливо шагали по пыльным, раскаленным  мостовым,
опасливо косясь на небо  и  обмениваясь  раздраженными  замечаниями.  По  их
словам выходило, что жару они расценивают как  личное  оскорбление,  однако,
каким бы сильным ни было их возмущение,  никто  не  осмеливался  говорить  в
полный голос, ибо в душе у каждого поселился страх.
   В Храме люди чувствовали себя веселее, так как  празднество  проходило  в
обширных палатах Короля-Жреца, огражденных от внешнего мира. Отсюда не видно
было зеленых небес, и каждый, кто  оказывался  поблизости  от  Короля-Жреца,
забывал о своем недовольстве и страхе. Разлученная  с  Рейстлином,  Крисания
тоже попала под влияние  Короля-Жреца  и  просидела  вблизи  трона  довольно
долго, наслаждаясь миром и покоем, которые снизошли на нее благодаря обаянию
этой святой личности. Она  не  разговаривала  с  ним,  не  задавала  никаких
вопросов, она просто  позволила  его  волшебным  чарам  рассеять  тревогу  и
изгнать из мыслей мрачные образы, которые посетили ее сегодня ночью. Правда,
она тоже видела зеленое небо и теперь пыталась вспомнить все,  что  ей  было
известно о Тринадцати днях.
   Однако вскоре она пришла к выводу, что все это, вероятно, было  страшными
детскими сказками. Король-Жрец наверняка принял  меры,  чтобы  предотвратить
такую страшную катастрофу! Он-то  не  оставит  без  внимания  эти  знамения,
потому что с кем, как не с ним, говорят боги?
   Иными словами, Крисании  очень  хотелось  изменить  ход  истории,  или  в
крайнем случае ей хотелось, чтобы Король-Жрец оказался непричастен к тому, в
чем его обвиняли легенды  и  предания.  Свет,  исходивший  от  Короля-Жреца,
слепил глаза Крисании, и за этим светом она не видела  его  истинного  лица,
которое показал ей Рейстлин: испуганного и усталого,  с  бегающим  взглядом.
Король-Жрец снова предстал перед ней уверенным и сильным, готовым расстаться
с коварными и лживыми приспешниками, которые обманывали его и чьей невольной
жертвой он стал...

***

   Зрителей на трибунах было немного, мало кому хотелось сидеть на  открытом
воздухе под зеленым небом, цвет которого становился все гуще по  мере  того,
как солнце перевалило зенит и клонилось к закату.
   Гладиаторы и те чувствовали себя не в своей  тарелке  -  нервничали  и  с
тревогой поглядывали на небо. От этого они работали неискренне, вполсилы,