землю.
     Послушайте эту песню, в ней рассказывается история короля Лорака.

Песнь о Лораке

     Век Силы то был,
     Век Короля-Жреца и его вассалов.
     Завистью к магам снедаем,
     Так король им сказал:
     "Длань я свою налагаю
     На ваши владения, бойтесь!"
     Мага смирились, у них
     Лишь высокая Палантаса Башня осталась.
     Только и к ней подступил,
     Дабы силу свою испытать,
     Король Сильванести, Лорак Каладон его звали.
     Око Драконово в страхе
     Пред королем взмолилось:
     "Не оставляй меня здесь, в Истаре, иначе
     Я пропаду. А коль я пропаду - и мир весь погибнет!"
     Внял той мольбе Лорак
     И Драконово Око
     В Сильванести из Башни унес,
     И там его в тайне хранил.

     Время беды настало, время Такхизис, Владычицы Мрака
     И драконов ее - война пришла в Сильванести.
     Свой народ созывает Лорак
     И велит всем покинуть родные земли,
     Гонит всех, говоря: "Лишь во мне спасенье народа!
     Я один одолею Владычицу Мрака!"

     Все ушли, даже дочь любимая короля Алана.
     Вот он остался один.
     И тогда Драконово Око
     Стало его манить своей темнотой.
     И погрузился в Сон король Сильванести,
     В Сон деревьев, источающих кровь эльфийскую,
     В Сон текущих слезами рек,
     В Сон смерти.

     И явился ему Циан Кровавый, дракон, любимец Такхизис,
     И зашипел злорадно, передразнивая Лорака:
     "Лишь во мне спасенье народа!" Снова и снова:
     "Лишь во мне спасенье..."
     А Сон опускался на Сильванести
     И губил эту землю,
     Корежил деревья, что кровоточить начинали.
     И наполнялись речные русла слезами эльфов.

     То были слезы Лорака,
     Что стал рабом дракона Циана,
     Любимца Зла, любимца ужасной Такхизис,
     Единственного, в ком была сила.

     - Теперь я понимаю, почему матушка не любила слушать эту песню, - с болью в голосе выговорил Сильван, когда последняя нота, протяжная и печальная, замерла над рекой и только эхом вторило ей тихое щебетание какой-то птицы, - и почему наши люди не любят вспоминать об этом.
     - Но нам нужно об этом помнить, - Ролан говорил взволнованно, - и петь эту песню нам следовало бы каждый день. Кто знает, может быть, песня о нынешнем времени была бы такой же трагичной и жестокой? Мы ведь не изменились. Лорак Каладон, несмотря на все предостережения мудрецов, верил, что он достаточно силен для того, чтобы победить Глаз Дракона. Таково было искушение, такова была его гибель. А нынче мы в страхе укрываемся за щитом, жертвуя многими жизнями, лишь бы сохранить сон.
     - Какой сон? - испуганно переспросил Сильван. Он подумал о Сне Лорака.
     - Нет, я не имею в виду нашептывания дракона. Того Сна уже нет, но мы отказываемся пробудиться и посмотреть правде в глаза, а значит, сон продолжается. Сон о прошлом. Сон о славе минувших дней. Эльфов нельзя винить за это. - Ролан глубоко вздохнул. - Я и сам люблю с гордостью вспоминать давно прошедшие времена. Но те из нас, кто сражался рядом с вашим отцом, знают, что прошлое не может быть исправлено. Так и должно быть. Мир меняется, и мы должны меняться вместе с ним. Мы должны стать частью его, иначе мы однажды проснемся в цепях, которыми сковали себя сами. - Ролан на минуту перестал грести и обернулся, чтобы взглянуть на Сильвана. - Вы понимаете, что я хочу сказать, Ваше Величество?
     - Думаю, да, - осторожно ответил тот. - Но я-то как раз принадлежу миру. Я пришел извне, и, возможно, именно я сумею вернуть наш народ в мир.
     - Надеюсь, Ваше Величество, - улыбнулся Ролан.
     - Думаю, мне это удастся, потому что я лишен греха гордыни. - Сильван перестал грести, радуясь минутной передышке. Он сказал эти слова как бы в шутку, но тут же стал серьезным. - Гордыня - порок нашей семьи. Предупрежден, значит, вооружен, - тихо, почти про себя добавил он.
     Снова крепко сжав весло, он принялся грести.
     Бледное солнце тонуло в реке за деревьями. День исчезал медлительной тенью, будто сломленный той же изнурительной болезнью, что губила Сильванести. Ролан внимательно наблюдал за берегом, выискивая удобное место для причаливания и ночного отдыха. Сильван смотрел на другой берег и потому увидел то, что пропустил кират.
     - Ролан! - зашептал юноша торопливо. - Гребите быстрее к западному берегу! Скорее!
     - Что случилось, Ваше Величество? - встревожился Ролан. - Что вы видите?
     - Там! Смотрите, там, на восточном берегу! Разве вы не видите? Быстрее, пока они не сняли нас стрелами!
     Ролан перестал грести и с сочувствием улыбнулся юноше.
     - Вас больше никто не преследует, Ваше Величество. Эти люди, которых вы видите на берегу, - ваши подданные. Они пришли взглянуть на вас и почтить ваше прибытие.
     Сильван не мог опомниться от изумления.
     - Но... Откуда они узнали?
     - Им сообщили кираты, Ваше Величество.
     - Так быстро?
     - Я говорил Вашему Величеству, что мы умеем быстро доставлять вести.
     Сильван покраснел.
     - Извините, Ролан. Я не хотел усомниться в ваших словах. Но это... Моя мать часто отправляла гонцов в Квалинести, где живет ее золовка Лорана. Так мы поддерживали связь с нашими родственниками в том королевстве. Но им требовалось много дней для того, чтобы преодолеть подобное расстояние. Вот я и подумал...
     - Вы подумали, что я слегка преувеличиваю. И вам не следует извиняться за это передо мной. Вы пришли из мира, который лежит за щитом, мира огромного и полного опасностей, которые тают и вновь возникают, подобно тому как прибывает и убывает луна. Здесь, в Сильванести, нам известна каждая тропа, каждое дерево, что склоняется над ней, каждый цветок, что растет у этого дерева, каждая птица, что свила гнездо у его подножия, каждая белка, что скачет по его ветвям. Стоит только появиться новым песням у птицы или белке растопырить в тревоге ушки, как нам об этом уже известно. Ничто здесь не может удивить нас. И ничто не может остановить. - Ролан нахмурился. - Поэтому мы, кираты, находим странным, что дракону Циану Кровавому Губителю удается так долго ускользать от нас. Этого не должно быть. Но тем не менее это так.
     Река вынесла путников к эльфам, стоявшим на восточном берегу. Их жилища, расположенные на деревьях, ни один человек не сумел бы разыскать, поскольку стены и кровлю этих домов создавали искусно переплетенные ветви. На земле сушились расстеленные сети, лодки были вытащены на берег. Народу вышло немного - это была всего лишь маленькая рыбачья деревушка, но зато здесь собрались все до единого ее жителя. Даже больных вынесли к реке, и они лежали, завернутые в одеяла, облокотясь на подоткнутые подушки. Все пристально смотрели на лодку.
     Невольно Сильван перестал грести и убрал весло на дно лодки.
     - Что мне следует сделать, Ролан? - нервно спросил он.
     Ролан обернулся и одобряюще улыбнулся:
     - Просто будьте самим собой, Ваше Величество. Это все, что им от вас нужно.
     Ролан стал грести к берегу. Течение тут было более быстрым, и Сильван очутился лицом к лицу с эльфами раньше, чем ожидал. Прежде он всегда присутствовал с матерью на парадах и войсковых смотрах, и сейчас он узнавал то чувство неловкости и собственной ненужности, которое овладевало им тогда.
     Лодка поравнялась со стоявшими на берегу. Он посмотрел на них молча, потом застенчиво кивнул и поднял руку. Никто не выкрикивал приветствий. Никто не помахал ему в ответ, как он того ожидал. Эльфы молча провожали его глазами, но это молчание было таким значительным, что тронуло Сильвана гораздо сильнее любых приветственных возгласов. В этом молчании, в этих глазах он читал отчаянную надежду, надежду, давно преданную и поруганную.
     Глубоко растроганный, Сильван перестал махать и вместо этого протянул им руку, как протягивают ее тонущему, стараясь помочь ему удержаться на воде. Но вот река унесла лодку прочь, вот они уже миновали поворот, и толпа эльфов исчезла из виду.
     Притихший, он присел на корме и некоторое время не мог ни двигаться, ни говорить. Впервые он осознал, какую гигантскую ношу взвалил на свои плечи. Что он мог сделать, чтобы помочь им? И чего они от него ожидали? Возможно, слишком многого.
     Ролан то и дело озабоченно оглядывался, но ничего не говорил, не пытался успокоить или что-либо объяснить Сильвану. Он продолжал грести так, будто был в лодке один, пока не нашел подходящего места, чтобы выбраться на берег. Сильван вскочил на ноги и спрыгнул в воду, помогая вытащить лодку на песок. Вода была ледяная и приятно взбудоражила его угнетенные нервы. Словно желая утопить свои беспокойства и страхи в водах Тон-Талас, юноша был рад чем-нибудь заняться.
     Походная жизнь многому его научила, и сейчас он знал, что надо делать, устраиваясь на ночлег. Выгрузив припасы из лодки, Сильван расстелил одеяла и, пока Ролан привязывал лодку, стал готовить легкий ужин из фруктов и лепешек. Они ели молча: принц все еще был подавлен той огромной ответственностью, которую так легко взял на себя ровно две ночи назад, а Ролан уважал чувства своего правителя. Поужинав, оба рано улеглись спать. Завернувшись в одеяла, они предоставили лесным зверям и ночным птицам сторожить их покой.
     Сильван заснул гораздо быстрее, чем ожидал. Проснувшись ночью от странного уханья, он вскочил было в испуге, но Ролан, разбуженный его движением, сказал, что это всего лишь ночное сплетничание двух кумушек-сов, которые расположились по соседству с ними.
     Теперь Сильван лежал без сна, прислушиваясь к заунывному навязчивому уханью огромных птиц, которому тут же отвечало далекое эхо. Он долго глядел на мерцавшие над головой звезды, казавшиеся непривычно тусклыми с внутренней стороны щита. Плеск воды словно напевал ему Песнь о Лораке.

     То были слезы Лорака,
     Что стал рабом дракона Циана,
     Любимца Зла, любимца ужасной Такхизис,
     Единственного, в ком была сила.

     В ту же самую минуту слова и мелодия этой песни раздавались под сводами королевского дворца в столичном городе Сильваносте. Исполняла ее певица, приглашенная развлекать собравшихся гостей.
     Бал давался в Саду Астарин, у подножия Звездной Башни, где прежде обитал Беседующий-со-Звездами. Прелесть сада и Башни не поддавалась описанию. Звездная Башня была изваяна из прекраснейшего мрамора, при этом эльфы работали не резцом, а создавали ее посредством магии, будто отлив из расплавленного воска. Мягкие, текучие формы Башни во время Сна Лорака были страшно изуродованы, как и все остальные сооружения Сильваноста, и эльфийские маги трудились в течение многих лет, чтобы вернуть им их прежний вид. Эльфам пришлось заменить десятки тысяч кристаллов в высоких окнах Башни, которые когда-то, поглощая бледные лучи серебряной луны Солинари и алый свет Лунитари, колдовским образом смешивали их в один, заливая залы светом пламенеющего серебра.
     Нынче эти луны ушли. Одно-единственное ночное светило стояло над Кринном, и по каким-то причинам, которые даже маги затруднялись объяснить, свет его, дробясь в каждой грани драгоценных камней, угасал и совсем не посылал своих лучей в залы Башни. Теперь в парадных покоях жгли свечи и факелы.
     Стулья расставили среди деревьев Сада Астарин, которые, казалось, были в полном цвету и насыщали воздух волшебным ароматом. Лишь Конналу и его садовникам было известно, что эти растения принесены из личных садов эльфов-Создателей Крон, поскольку никаким растениям не удавалось выжить в королевском Саду. Ни единого дерева теперь не росло там, кроме одного, известного под названием Древо Щита. Дерева, из корня которого, как было объявлено сильванестийцам, вырос магический щит, защищавший ныне их страну.
     Песнь о Лораке прозвучала по просьбе собравшихся. Допев последнюю грустную ноту, певица бессильно уронила руку со струн лютни.
     - Браво! Превосходное исполнение! Еще раз! - раздался громкий голос из задних рядов.
     Певица вопросительно посмотрела на устроителя бала. Эльфийская публика была слишком вежлива и хорошо воспитана, чтобы открыто дать понять, что подобная просьба неуместна, но общее настроение легко можно было угадать по лицам и жестам. Певица отлично видела загоревшиеся щеки и настороженные взгляды, со всех сторон направленные на устроителя бала. Одного раза для исполнения такой песни было более чем достаточно.
     - Кто это сказал? - Генерал Рейл Коннал, военный губернатор Сильванести, резко повернулся на месте.
     - Как вы думаете, дядя, кто? - Его племянник метнул сердитый взгляд в задние ряды. - Тот же, кто попросил и первого исполнения. Ваш друг Глокоус.
     Генерал резко поднялся на ноги, и музыкальная часть вечера на этом была окончена. Певица поклонилась, благодарная за то, что ее избавили от нелегкой задачи повторного исполнения. Публика аплодировала вежливо, но не слишком горячо. Вздох, который легко можно было счесть вздохом всеобщего облегчения, растворился в шелесте скудной листвы на деревьях, чьи поредевшие кроны смыкались над землей в безрадостном объятии. Точеные серебряные фонари раскачивались на ветвях, рассеивая ночной мрак. Гости покинули маленький амфитеатр и двинулись к столам, расставленным рядом с бассейном. На ужин было подано холодное вино, глазированные засахаренные фрукты и песочное печенье.
     Коннал пригласил певицу к столу. Эльф по имени Глокоус уже сидел за одним из столиков со стаканом вина в руке. Произнеся тост за певицу, он рассыпался в красноречивых похвалах.
     - Какая жалость, что вам не позволили спеть эту песню еще раз. - Он многозначительно глянул в сторону генерала. - Мне кажется, что такая великолепная мелодия не может надоесть. А какая поэзия! Мои любимые строки...
     - Госпожа, могу я предложить вам бокал вина? - вмешался племянник генерала, почувствовав его недовольство.
     Певица бросила на него благодарный взгляд и приняла приглашение. Вместе они направились к другим гостям, которые тепло приветствовали девушку. Лужайка, где стояли генерал и его друг, быстро опустела. Хотя многие из собравшихся с удовольствием разделили бы общество красивого и привлекательного Глокоуса или воспользовались случаем, чтобы осыпать лестью своего правителя, сейчас одного взгляда на генерала было достаточно, чтобы понять, как он рассержен.
     - Сам не знаю, почему я все еще приглашаю вас на свои балы, Глокоус, - резко заговорил он. - Вы всегда умудряетесь досадить мне. Было довольно бестактно с вашей стороны просить исполнения этой песни, но призывать повторить ее - это уж слишком!
     - Видите ли, мой друг, - томно возразил Глокоус, - мысль об этом подсказали мне те слухи, которые дошли до меня сегодня. В таких обстоятельствах послушать Песнь о Лораке вполне своевременно, как мне кажется.
     Коннал метнул из-под насупленных бровей острый взгляд на своего собеседника.
     - Я слышал... - Он помолчал и оглянулся на гостей. - Пойдемте прогуляемся вокруг пруда.
     Вдвоем они двинулись прочь. Теперь, свободные от гнетущего присутствия генерала, эльфы оживились и стали собираться небольшими группками. Их голоса звенели скрытым волнением и жадным желанием обсудить достигший их ушей слух.
     - Не было никакой нужды уходить от них. - Глокоус оглянулся на оставленные яства. - Все слышали то же, что и я.
     - Да, но для них это всего лишь слух. А у меня есть сведения, что это правда.
     Глокоус застыл на месте:
     - Вам это достоверно известно?
     - У меня есть свои источники среди киратов. И мой эльф видел его и говорил с ним. Молодой человек, по его мнению, - сущая копия своего отца. Он назвал себя Сильванешем Каяадоном, сыном Эльханы Звездный Ветер, внуком покойного короля Лорака.
     - Но это невозможно! - воскликнул Глокоус. - Последнее, что нам стало известно об этой проклятой ведьме, его матери, - это то, что она рыщет вокруг щита и ее сын вместе с ней. Он не мог проникнуть сквозь щит. Ничто и никто не может проникнуть сквозь него. - Глокоус говорил чрезвычайно уверенно.
     - В таком случае его прибытие можно объяснить только чудом, в которое тут, впрочем, все охотно верят, - сухо ответил генерал, небрежно кивнув в сторону гостей.
     - Ерунда! Это всего лишь самозванец. Но вы качаете головой? - Глокоус с удивлением смотрел на собеседника. - Вы верите в это!
     - Источник, доставивший мне сведения, - это Дринел. Как вам известно, у него есть опыт владения Правдоискателем. Тут не может быть никаких сомнений. Дринел заглянул в его сердце и теперь знает о том, что случилось с незнакомцем, больше, чем сам молодой человек.
     - Так что же с ним случилось? - Глокоус чуть заметно приподнял бровь, задавая этот вопрос.
     - В ночь той ужасной бури Эльхана и ее приспешники готовили новый сокрушительный натиск на наш щит, когда на них внезапно напали великаны. Молодого человека послали в крепость Стального Легиона просить о помощи людей (деталь, свидетельствующая о том, как низко пала эта женщина), но в дерево, встретившееся на его пути, ударила молния, юноша был на мгновение ослеплен, поскользнулся и рухнул в глубокий овраг. Потеряв сознание, он оставался там довольно долго. Когда же он пришел в себя, он был уже по эту сторону щита.
     Глокоус задумчиво поглаживал подбородок. Твердый, хорошо вылепленный побородок, миндалевидные глаза, большие и внимательные. Все его движения отличались необычайной грацией. Отличное сложение, превосходный цвет лица, безукоризненно гладкая кожа.
     На взгляд людей, все эльфы были красивы. По мнению мудрецов, именно в этом заключалась причина вражды между двумя расами. Люди, даже самые красивые, не могли не чувствовать себя рядом с эльфами неказистыми, а то и уродливыми созданиями. Поклоняясь красоте, эльфы различали в своей среде менее или более совершенных, но красотой были наделены все. И Глокоус был одним из прекраснейших.
     И в этот момент сама его красота, его совершенство невыносимо раздражали Коннала.
     Генерал перевел взгляд на пруд. Два новых лебедя скользили по его зеркально гладкой поверхности. Коннал задумался, как долго удастся прожить этой паре, и втайне понадеялся, что дольше, чем их предшественникам. Он тратил на лебедей целое состояние, но пруд казался пустым и мертвым без них.
     При дворе Рейла Коннала Глокоус был всеобщим любимцем, что само по себе было довольно странно, ибо именно вследствие его происков многие уже лишились своих постов, влияния или власти. Но странным образом никто из придворных не винил в этом Глокоуса. Виновным во всех неприятностях неизменно считали одного генерала Коннала.
     "Как будто у меня есть выбор, - нередко говорил он самому себе. - Эти люди оказались недостойными моего доверия. Многие из них плели заговоры против меня! Если бы не Глокоус, я мог бы даже не узнать об этом".
     Глокоус, впервые оказавшись в свите генерала, умудрился о каждом из его придворных узнать что-либо порочащее. Об одном из министров стало известно, что он в разговорах защищает Портиоса. Об одной даме сообщили, что когда-то в юности она состояла в любовной связи с Темным Даламаром. Кое о ком пошли слухи, будто у него разногласия с Конналом по поводу налоговой политики. Словом, однажды наступил печальный день, когда Рейл Коннал, проснувшись поутру, обнаружил, что у него остался всего один советник, и этот советник - Глокоус.
     Единственным исключением был племянник генерала - Кайрин. Глокоус не делал секрета из своей привязанности к нему. Он льстил молодому человеку, преподносил пустяковые, но приятные подарки, сердечно смеялся его шуткам, изыскивал все новые способы выказать ему свое уважение. Придворные, сами стремившиеся угодить Глокоусу, испытывали острую зависть при виде такого явного предпочтения. Сам Кайрин предпочел бы этой странной привязанности нелюбовь влиятельного советника. Кайрин не доверял Глокоусу, хотя вряд ли мог бы объяснить причину.
     Но Кайрин не осмеливался на открытые высказывания против эльфа. На это никто не осмеливался. Глокоус был могущественным магом, самым могущественным из всех, когда-либо существовавших в Сильванести, включая самого Темного Даламара.
     Глокоус появился в Сильванести вскоре после начала Битвы Драконов. Он б