о эманациям,  которые находились на поле-
вом тяже, тянущемся вслед за голосом.
     Первое время,  как и практически всю зиму, я останавливался
как вкопанный и слушал что это за голос -родившегося или Нерож-
денный. Подтверждения, что это Он самый не было, тогда я начинал
искать в своих намечающихся действиях здравый смысл и необходи-
мость.
     Это было непросто сделать. Верхний свод моей головы казался
и был разомкнутым. Попадая в щель  или  останавливаясь  под  ней
сознание словно  теряло  опору  и его движения затухали. От меня
оставался простой взгляд  вперед. Я  начинал  напряжением  головы
создавать складки  на  коньке  сознания,  чтобы начать думать. С
большими усилиями это удавалось  сделать,  и  это  было  началом
зарождения моей  мысли. Сконцентрировав  внимание на том,  что я
сейчас собирался делать, я начинал обдумывать его необходимость
и полезность. Получалось  нечто  вроде  двух  точек концентрации
внимания -дело и его полезность и необходимость,  рождающие два
полевые узелка, которые разворачивались и распадались после об-
думывания на полевую оболочку, выстилающую голову изнутри. Даль-
ше шло  все  как у людей, и я, переставая думать, начинал действо-
вать.
     Филиалы моих младших родственников и близких, понятно, то-
же были в моем сознании и их филиалы понятно располагались бли-
же к полости моего сознания,  чем филиалы взрослых. Эти голоса я
слышал словно сдвоенными,  обращенными и ко мне и к тем  детям,
голоса  чьих  родителей я слышал. Становилось больно за детей. Не
хочу сказать, что мои младшие родственники и близкие живут пло-
хо. Но и они, как и многие другие дети могли бы жить лучше, имей
их родители побольше терпения и  покладистости. Я  переживал  за
педагогическую  науку. Через  8 лет,  когда я уже прошел огонь и
воды,  она все продолжала оставаться все той же  какой  и  была
раньше.

     С этого времени я стал изучать механизмы появления и действия го-
лосов.
     В это время я мог выглядеть действительно как дурак. По  несколько
раз  ходя взад -вперед по улице и проверяя как звучат голоса, и что они
мне говорят. Понятно, что при этом я делал лицо, соответствующее реаль-
ности -задумчивое.

     Я перестал ходить и на тренировки в институт,  и на период сомне-
ний в необходимости занятий спортом,  вызванный влияниями на меня Па-
витрина сменился  домашними  занятиями цигуном и прочими упражнениями,
на что потребовалось усилие воли. "Жизнь сложнее всяких теорий не наси-
лия, в том числе себя, - думал я о гармонии своей души с желаниями. -В
конечном счете я также могу развить у себя постоянное желание трениро-
вок,  и  моя душа во время них перестанет терзаться сомнениями надо ли
это".
     Подтягиваясь на перекладине, вставленной в дверной проем я, глядя
на свои  руки,  увидел,  что они находятся рядом со мной,  а не где-то
сверху, как в прошлом году.  Сейчас мой взгляд на руки и вообще шел  из
моей груди, в то время  как в прошлом году я смотрел на них откуда-то
из низа туловища.  Все мое существо стало немного шире и больше, а из
меня лучилась сила.
     Незаметно от себя я опять втянулся в тренировки и вскоре обнару-
жил, что  опять  занимаюсь  ими любую свободную минуту,  то есть опять
почти весь день.  Кроме спорта мне опять было ничего не надо и  опять
чистота моего  существа,  ставила  передо  мной вопрос что делать.  Я
опять вспоминал Кришну и Бога:  "Возьми Меня в свое сердце и отбросив
все сомнения - действуй".
     По сравнению с прошлым годом жизнь казалась мне раем. Практичес-
ки полное отсутствие споров и конфликтов с людьми обеспечивало мне
душевный покой. От этого с ним началась накапливаться радость.
     Какое-то чувство  подсказывало  мне  посадить во дворе между де-
ревьями цветы и я,  ездя на велосипеде по городу, между делом нап-
ривозил выброшенные покрышки от машин и сделал из них клумбы.
     Цветы для них я начал возить с огорода. Когда они начали подрас-
тать, тетя  Надя Мороз - староста под®езда,  увидев мой энтузиазм тоже
привезла и посадила большой куст марьиного коренья.
     Эта работа  принесла мне возможность сделать множество открытий.
Я не переставал поражаться человеческому  скептицизму.
     - А, зря сажаешь- табун раз пройдет, -говорили мне многие, вместо
того чтобы радоваться что в людях не угасла тяга к светлому.  Когда я
говорил: "Ну и ладно, жалко что-ли? - это тоже приводило их к недоуме-
нию.  Они были так привязаны к плодам своего труда к какому-то рацио-
нальному и законченному здравому смыслу,  что я чувствовал, что они не
поймут, что я сажаю цветы ради простой радости, ради самого процесса
работы,  который эту радость приносит.  Помимо веры, что цветы все
равно дотянут до осени, у меня от них была полная свобода. Растоп-
тавшие бы их все равно не при жизни так после смерти  пожалели  бы
об этом, и мой труд не пропадет даром для меня. Мой труд,  затрачен-
ный для красоты, мне бы вернулся по-любому.
        Одна бабушка поразила меня  больше всех.
     - Ты, зря вообще все это делаешь. Теперь людям вообще ничего не
не надо - лишь бы ломать,  топтать и воровать. Знаешь Ваньку Медова -
это сорви голова- ему говорить что-либо бесполезно. Он растопчет твои
цветы.
     - А сколько ему лет?
     - 12.
     - Да я ему просто скажу, и он не станет портить клумбы.
     - Бесполезно.  Ему, что ни говори - как об стенку горох.  Он тебе
все  растопчет.
     В недоумении,  приняв все-таки последнюю информацию к сведению я,
тем не менее,  подумал:  "Что человек, как суб®ект взял от жизни и дал
ей, если он к ее концу так относится к людям и общественному труду?"
     Ваня Медов  оказался  стеснительным и робким мальчиком.  Придя на
проводины к его старшему брату - Валере- я познакомился с ним и попро-
сил  его не трогать клумбы и самому присматривать за ними в случае че-
го.Ваня согласился.  Только озорные искры в углах глаз говорили о том,
что  он может быть сорвиголовой. Но ведь он же мальчишка!  " Какой уро-
вень понимания людей надо иметь, чтобы такой смышленный парень казался
таким, каким она подала его мне", - думал я о той женщине.

     Несмотря на то,  что восхождение сознания было  заметно,  большую
ча=сть времени последнее находилось в  нижней  части  головы.  Верхняя
часть казалась принадлежащей не мне,  а небу.  Иногда она приближалась
даже до соприкосновения с нижней,  и тогда я всеми силами пытался зак-
репиться  в  ней своим сознанием или пробить в ней им как можно больше
отверстий вверх до ее нового взлета.
     Но разрыв был не стопроцентным.  Корой больших полушарий и верхом
своей  головы  я мог овладеть по ее стенкам и затылочной части головы.
Левая щека, ощущаясь физически, для сознания, казалось, отсутствовала,
и мне здесь практически не на что было опереться. Твердыми структурами
казались лишь кора больших полушарий или то, что над ней, правая стен-
ка головы и низ головы.
     Но иногда вдруг я начинал ощущать левую щеку,  и в  кору  больших
полушарий мог подняться только по ней,  так как из правой сквозили не-
нависть моего существа. Слово "ненависть" выглядит мягким для того ог-
ня, который не пускал меня в свое правое полушарие.
     Подниматься своим сознанием в верхнюю часть головы я мог не всег-
да, даже  когда  оно  было в энергетическом перигее, и чувствовал,  что
равносильным этому будет касание ее вниманием или чувством, закрепляю-
щим дорогу вверх.
     Но вот надо было начинать делать дела и в  следующий  раз  опять,
глядя вверх,  кроме стационарных путей чувств в верхнюю часть головы я
не находил больше ни одного из недавно освоенных.

     Меня поражало  то,  что я писал записки отцу Вадима,  записки их,
теоретически должны были раздражать,  в записках была моя боль, а Три-
фон Сигизмундович,  у которого дома стоял телефон, даже и не думал мне
звонить.  При встречах,  широко улыбаясь и здороваясь, как со старым и
добрым знакомым, он оставлял без внимания все мои обращения к нему.

     Для человека,  живущего миром и в мире души оценка людей на хоро-
шие и  плохие существенно расходится с общепринятыми. Хорошими для него
являются лишь люди,  имеющие мягкость души, порядочность и способные к
положительному постоянству. Все остальные люди,  имеющие хоть одну лиш-
нюю от этого черту являются хорошими лишь в тот  отрезок  времени,  в
который они сделали хорошее этому человеку.  Раз принесший боль стано-
вится об®ектом повышенного внимания.

     За 6 лет моих духовных скитаний лишь единственный человек не при-
нес мне ни разу ничем боль. Это был Олег Глушак. Я познакомился с ним,
когда  он играл на ударных инструментах в той группе,  в которой играл
мой друг детства Федя Запорожец.  Никаких особых отношений  с  Олегом,
кроме знакомства у нас не было.  Он вел себя серьезно,  уважительно ко
мне,  внимательно и рождал во мне только такие же чувства.  Я еще  раз
отмечал,  что серьезное отношение к человеку может заменить и ученость
и всякие академические степени,  чтобы просто понимать человека, каким
бы больным он не был.

     Но эти цепляния сознания за верхнюю  часть  головы  не  проходили
бесследно. Все  большее  и большее количество моего существа во время
очередного приближения коры больших полушарий затекало в нее. Все чаще
я на тело смотрел не из себя, а сверху из под... или с макушки.
     И эта пустота,  царившая в промежутке между верхом и низом головы
стала заполняться моим существом.  Вскоре оно начало лучиться из глаз,
радуя меня своим сходством с вехами,  указанными Сатпремом.  И по мере
его заполнения моей головы, я начал чувствовать последнюю просто голо-
вой, а не головой с надстройками, а себя нормальным.
     Проснувшись однажды утром,  я почувствовал наконец то свой заты-
лок. Мое существо,  наполнявшее мою голову до краев,  касаясь затылка
давало мне несказанное чувство радости за свою цельность. Я был пора-
жен как существом взаимоотношений духовного и физического,  так и тем
как мало  надо человеку для счастья.  А так же каким трудом достига-
ется эта малость для многих.  Радуясь поднимающемуся солнцу, мое созна-
ние, касаясь затылка выхватывало часть пространства вокруг него, кото-
рое оно окружало. Я почувствовал, что скоро у меня отпадет и мое жела-
ние астральных полетов, которым я жил эти три года, так как душа будет
иметь все, находясь и рядом с телом.
     Я думал,  что  это точно конец моих скитаний.  Но не тут то было.
Синеву непосредственно над головой я видел уже несколько дней. Верхняя
часть головы покоилась в ней куда часто я поднимал и свое сознание для
отдыха.
     В тот день у меня было назначено несколько встреч. Идя по городу,
я вдруг увидел, что вся та информация, выше которой поднималось мое
сознание уже  остается  на  соответствующих уровнях,  соответствующим
уровням моего тела. Мое же сознание находилось в космической синеве,
похожую на морскую.
     И тут мне пришлось опять пережить нечто страшное.  Я ехал в авто-
бусе,  когда  почувствовал что теряюсь в этих просторах.  Они для меня
были абсолютно не освоенными.  Они за правым полушарием были во мне, а
я в них.  Своим покоем гасящим любое движение,  как мысли, так и тела,
его нарушающее, они были мне приятны и чужды одновременно.
     Сначала я просто испугался. Когда мое сознание стало по ним мед-
ленно подниматься  вверх,  а они спускаются вниз, и мне стало лень де-
лать резкие движения,  и быстро говорить,  а захотелось действовать в
такт той  волне,  которую задавали эти просторы,  я перестал узнавать
себя. Я проверил все свои психические функции,  которые я мог в  этой
обстановке проверить,  также  как и физические - все подчинялось моей
воле. Но это был не я. Из моего тела смотрели только два глаза, обес-
печивающие этому телу и этой душе биологическую сохранность. Эта была
полная безликость моего существа. Жить чужой и непонятной жизнью, по-
нятно, не хотелось, и было страшно за себя.
     Внезапно эти опускающиеся за меня  просторы  пересекла  какая-то
полоса страха. В эманации, которую она несла я узнал что-то знакомое.
Осенившая меня догадка потрясла собой. Это же самые подпланы  созна-
ния, которые открыл для себя Павитрин. Те самые "нетронутые  глубины".
"Ничего  себе сколько он у космоса нахапал", - подумал я. Но теперь
было легче. Эти подпланы помимо опыта, который бы могли побаивать-
ся пережить психические больные, оставив у себя нетронутые глубины
в подобной ситуации в своем подсознании, несли защиту моего право-
го бока  от Павитрина. Я почувствовал,  что любое его воздействие
теперь на меня теперь автоматически скажется на нем самом. Главное
же  было  в понимании того, что пройдя эти нетронутые глубины, я
окажусь перед своим собственным небом и своими просторами.

     Тренируясь, неожиданно для себя я почувствовал желание снова  на-
чать  изучение стилей обезьяны и пьяницы,  изучить которые у меня было
страстное желание в 1991 году.  Поднимаясь вверх над бровкой моего ле-
вого  полушария  я обнаружил тугой полевой узелок моего желания словно
заспиртовавшийся в 91 году. Сейчас под действием моего пробуждения то-
же пробуждающийся и задающий вибрацию моему сердцу.
   Найдя купленные тогда брошюры по этим стилям в течении трех недель
я изучал технику их движений. Когда эгрегор выработался желание за-
ниматься исчезло, но не ушло навсегда. Оно вошло в мою сущность и ос-
талось в ней.  Точно также в начале августа сверху спустилось желание
с®ездить на рыбалку, куда мы ездили с Наташей в 1988 году.

     Будучи  промываемым психическими ин®екциями моих "доброжелателей"
понятно, что я не мог чувствовать себя нормально.  Нормально даже пси-
хически, тем не менее осознавая, что я абсолютно здоров.
     Для своего здоровья приходилось не доверять самому себе,  как это
ни парадоксально звучит.  Но что мне оставалось делать, когда, где-ни-
будь в левом или в правом полушарии я вдруг обнаруживал у себя полевой
комок,  переходящий  в  ткань мозга и задающий мне чувство собственной
болезненности.  "Какие вы все умные,  - думал я. -Вам бы половину того
пережить, что пережил я. Выдержали бы ваши психики, в здоровье которых
вы уверены?  Как бы мне вернуть вашу сердобольность  и  доброжелатель-
ность назад?
     Понятно, что подобные ин®екции мою внешность искажали  существен-
но.  Часто  под их массой моей душе внутри головы просто не оставалось
места чувствовать себя не то что свободно, а просто нормально. Неверо-
ятными  усилиями  внимания я расчищал себе мало-мальское место в своей
голове и продолжая по-прежнему жить,  по прежнему ждал прихода  лучших
времен. "Это я все понимаю и осознаю, - думал я, ужасаясь открывающей-
ся мне во всей красе картиной жизни души психически больных и  картине
душ  здоровых.  -Есть ли у первых хоть малейший шанс выкарабкаться на-
верх из под всего этого хлама умников, которых больные знают, как свои
пять пальцев".

     Обрыв отношений с Павитриным принес мне облегчение. Я стал дышать
свободно.  Исчез даже комплекс неполноценности.  После каждой фразы  я
перестал оценивать сказанное не по дурацки ли оно выглядит.

    Непеработанная информация выглядит смятым, похожим на коррозирован-
ный,  полевым субстратом в виде бляшки. Помещенная во время мышления в
голову бывшего больного такая бляшка сначала вызывает у него  заикание
и стушевывание,  что, как правило, сразу усугубляет отношение к нему,  и
общение заканчивается развитием комплексов неполноценности больного до
апогея.

     Человек интеллекта знает о бездне человеческого "я" поэтому очень
тщательно следит за тем,  чтобы собеседник,  задающий ему вопросы, его
не обманул,  зная уже эту информацию.  Но если человек, живущий душой,
задавая вопросы часто не задумывается над тем,  какой об®ем информации
можно "снять" в прямом ответе на вопрос,  привыкнув знать точно  и  не
пользуясь мерцанием в себе интуитивного ответа, то человек интеллекта,
как правило воспринимает такие вопросы в штыки, ради исключения созна-
тельного обмана себя.

     В начале марта я стал обнаруживать,  что все это время жил чужими
чувствами, то есть по сути чужой жизнью, разве что только идя по свое-
му пути. Моя индивидуальность, видимая мной двойной искрящейся полоской
и прикрепленная к Славиному и пастора церкви "Новое поколение" филиалам
стала смещаться на мою кору больших полушарий.

     Однажды, рассказывая  одному  парню про причины своего попадания в
больницу, я увидел что на мое сознание  наложена  выработанная  полость
филиала Вадима. Создавалось  ощущение,  что  моя голова окружена черной
сферой и находится в ее глубине,  что так и было на деле. Полное пони-
мание видения  было сразу. Переживания были лишь по поводу того что мо-
жет что-нибудь случиться на физиологическом уровне.

     Матушка собралась ехать на Сахалин, но почему-то откладывала от®-
езд.  В  этом я начал чувствовать недоверие ко мне.  Она будто не знала
что от меня можно ожидать и словно ждала,  что вот вот я  себя  должен
буду как-то проявить.
     Хотя я ее и понимал, тем не менее это недоверие не могло меня не за-
девать по-человечески.  Тем более,  что несмотря на свой характер я не
давал не только ей,  а вообще кому-бы то ни было думать о себе так, как
думали обо мне многие. И однажды меня словно прорвало. Я начал кричать
на нее, отправляя ее в поездку. У меня словно произошел какой-то срыв,
словно что-то случилось.  Одновременно, крича, я чувствовал некую силу
над левым полушарием, по зову которой я делал это.
     Вечером раздался телефонный звонок с  Сахалина.  Звонила  сестра.
Она сказала,  что Борис попал в автокатастрофу и сейчас лежит в реани-
мации. Танин филиал, проходя за моим сердцем, заканчивался над головой
над левым полушарием.  У меня было такое чувство,  что то,  что сейчас
находится над ее головой в виде ее мыслей о случившемся, по закону па-
раллельности находится и над моей головой в том же виде.

     По мере восхождения сознания я пересекал слои психики,  в которых
хранилась самая разнообразная информация.В том числе и такая,  которая
не несла радости. Например,  я прочитал чувством, что зримо было в виде
застывшего непонятного видения,  про то, два близких мне человека бук-
вально убивают друг друга, не находя путей к сердцу своего родственни-
ка. Расстояние при этом, понятно, не имело значения.
     Дальше я  наткнулся на унижение Павитриным  меня в 89-м году:
     Однажды раздался телефонный звонок.
     -Здравствуйте.
     -Здравствуйте.
     -Это Михаил Викторович?
     -Он самый.
     -Это Вадим Трифонович звонит.Твоя мама дома?
     Слово "мама" он сказал так,  будто он был моим папой. Он не спро-
сил ни о моих делах,  ни о чем другом,  как  будто  последний  раз  мы
встречались вчера, а не полгода назад.
     Поговорив с ней,  он пришел.  Оказалось,  его родители уезжают  в
Танзанию по контракту и им нужна справка по состоянию их здоровья. Ма-
тушка тогда работала в областной поликлинике доверенным врачом и могла
дать  такую  справку,  в  то время как официальный путь требовал много
времени, чтобы получить такую справку.
     Когда Вадим пришел к нам, он со мной почти не разговаривал, буду-
чи занят очень важным делом.  И смотрел на меня тоже снисходительно. Я
был унижен так,  как только можно было быть униженным. На уровне этого
унижения у себя в голове и сейчас я колебался долгое  время  вместе  с
ростом сознания, пока воспоминания о том приходе Павитрина не переста-
ли приносить мне боль.

     После этого моего прихода к Ольге Ивановне Козловой -врачу-психо-
логу  под  одно  прекрасное утро мне приснился мрачный сон,  в котором
Ольга Ивановна в страхе убегала от меня.  Этот сон я пережил всей  ду-
шой,  так как не хотел такого исхода отношений с Ольгой Ивановной. По-
мимо личной приязни,  отношения с Ольгой Ивановной давали мне  надежду
на то, что я не буду оттолкнут врачами от помощи им. Очередной мой при-
ход к Ольге Ивановне подтвердил слова Матери -Мирры Ришар- о том,  что
сны - это транскрипция дневной и вообще об®екти