арю незнакомца ведут, связав ему руки,
        Хоть и вышел он к ним и по собственной воле им сдался.
 60   Так подстроил он все, чтобы Трою открыть для ахейцев,
        В мужество веря свое, был готов он к обоим исходам:
        Или в обмане успеть, иль пойти на верную гибель.
        Пленного видеть скорей не терпится юношам Трои:
        Все подбегают к нему, в насмешках над ним состязаясь...
 65   Ныне о кознях услышь данайских – и все преступленья
        Ты постигнешь, узнав об одном!
        Пленник стоял на виду у толпы, безоружный, смущенный,
        Медленно взглядом обвел он фригийцев ряды и воскликнул:
        "Горе! Какая земля теперь иль море какое
 70   Могут дать мне приют? Что, жалкому, мне остается?
        Больше места мне нет средь данайцев – но вот и дарданцы,
        В гневе упорны, моей желают крови и казни!"
        Стон его всех нас смягчил и умерил враждебную ярость,
        Мы его просим сказать, от какой происходит он крови,
 75   Что нам принес. Пусть он скажет: на что надеялся, сдавшись?

 77            "Царь! Всю правду тебе я открою, что б ни было дальше,
        И отрицать не стану, что я по рожденью аргосец.
        Это прежде всего; пусть Фортуна несчастным Синона
 80   Сделала – лживым его и бесчестным коварной не сделать!
        Верно, из чьих-нибудь уст ты имя слыхал Паламеда,
        Сына Бела: ведь он был повсюду молвою прославлен.
        Ложно его обвинив по наветам напрасным в измене
        Из-за того, что войну порицал он, пеласги безвинно
 85   Предали смерти его – а теперь скорбят по умершем.
        Был он родственник нам, и с ним мой отец небогатый
        С первого года войны меня в сраженья отправил.
        Твердо покуда стоял у власти и в царских советах
        Силу имел Паламед,– и у нас хоть немного, но были
 90   Слава, почет... Но когда коварного зависть Улисса
        Со свету друга сжила (то, о чем говорю я, известно),
        Жизнь я с тех пор влачил во мраке, в горе и скорби,
        Гнев питая в душе за его безвинную гибель.
        Но не смолчал я, грозя отомстить, чуть случай найдется.
 95   Если в Аргос родной суждено мне вернуться с победой;
        Речью бездумною той я ненависть злобную вызвал.
        В этом причина всех бед. С тех пор Улисс то и дело
        Начал меня устрашать обвиненьями, сеять средь войска
        Темные слухи: искал он оружье, вину свою зная.
 100 Не успокоился он, покуда помощь Калханта...
        Но для чего я вотще вспоминаю о прежних невзгодах?
        Что я медлю? Коль все равны пред вами ахейцы,–
        Слышали вы обо мне довольно! Казнь начинайте!
        Этого жаждет Улисс и щедро заплатят Атриды!"
 105 Мы же хотим обо всем разузнать, расспросить о причинах,
        Не заподозрив злодейств, пеласгийских не зная уловок.
        Он продолжал свою речь, трепеща от притворного страха:
        "Чаще данайцы меж тем, истомленные долгой войною,
        Стали о бегстве мечтать, о том, чтобы Трою покинуть,–
 110 О, хоть бы сделали так! Но часто свирепые бури
        Им не давали отплыть, и Австр устрашал уходящих.
        Больше всего бушевала гроза в широком эфире
        После того, как воздвигли коня из бревен кленовых.
        Мы, не зная, как быть, Эврипила тогда посылаем
 115 Феба оракул спросить,– но печальный ответ он приносит:
        "Кровью ветры смирить, заклав невинную деву,
        Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои,–
        Кровью должны вы снискать возврат и в жертву бессмертным
        Душу аргосца принесть". И едва мы ответ услыхали,
 120 Трепет холодный прошел по костям и замерло сердце:
        Кто судьбой обречен, кого Аполлон избирает?
        Тут на глазах смятенной толпы итакиец Калханта
        На середину повлек, громкогласно требуя, чтобы
        Волю богов он открыл. Хитреца злодеянье и прежде
 125 Мне предрекали не раз, грядущее втайне провидя.
        Дважды пять дней прорицатель молчал и скрывался, чтоб жертву
        Не называть и на смерть никого не обречь предсказаньем,–
        После молчанье прервал, понуждаемый криком Улисса,
        По уговору меж них меня на закланье назначил.
 130 Тут уж никто не роптал: ведь смерть, которой боялся
        Каждый, теперь одного, ему на горе, постигла.
        Близился день роковой. Готовили все для обряда:
        Соль с мукой пополам, вкруг висков мне тугие повязки.
        Вырвался я, признаюсь, оковы порвал и от смерти
 135 Ночью в густых тростниках у болотного озера скрылся,
        Ждал, чтоб ушли, подняв паруса,– если только поднимут!
        Больше надежды мне нет ни древнюю родину снова,
        Ни двоих сыновей, ни отца желанного видеть.
        Может быть, требуя с них за бегство наше расплаты,
 140 Смертью несчастных мою вину покарают ахейцы...
        Именем вышних богов, которым ведома правда,
        Именем верности – коль остается еще среди смертных
        Неоскверненной она,– молю: над нашими сжалься
        Бедами! Сжалься над тем, кто столько вынес безвинно!"

 145          Жизнь мы даруем ему, хитреца слезам сострадая.
        Первым Приам приказал от тесных пут ему руки
        Освободить и к нему обратился с приветливой речью:
        "Кто бы ты ни был, теперь забудь покинутых греков.
        Нашим ты будешь. Но мне ответь на вопрос мой правдиво:
 150 Этот чудовищный конь для чего возведен? Кем построен?
        Что стремились создать,– орудье войны иль святыню?"
        Так он сказал. А Синон, в пеласгийских уловках искусный,
        Начал, к небу воздев от оков свободные руки:
        "Вечных огней божества нерушимые, вами клянусь я,
 155 Вами, меч и алтарь нечестивый, которых избег я,
        Вами, повязки богов, что носил я, идя на закланье!
        Нет мне греха разорвать священные узы данайцев,
        Нет греха ненавидеть мужей и сказать без утайки
        Все, что скрывают они. Я не связан законом отчизны!
 160 Ты лишь обетам своим храни, сохраненная Троя,
        Верность, коль щедро тебе отплачу и правду открою!
        Веры в победный исход и надежд залогом для греков
        Помощь Паллады была всегда. Когда ж нечестивый
        Сын Тидея и с ним Улисс – злодейств измыслитель –
 165 В храм священный вошли, роковой оттуда Палладий
        Силой исторгли, убив сторожей высокой твердыни,
        Образ священный схватив, дерзновенно смели коснуться
        Кровью залитой рукой девичьих повязок богини,–
        Тотчас на убыль пошла, покидая данайцев, надежда,
 170 Силы сломились у них, и богиня им стала враждебна.
        Гнев свой Тритония им явила в знаменьях ясных:
        В лагерь едва был образ внесен – в очах засверкало
        Яркое пламя, и пот проступил на теле соленый;
        И, как была, со щитом и копьем колеблемым, дева –
 175 Страшно об этом сказать – на месте подпрыгнула трижды.
        Тут возвещает Калхант, что должны немедля данайцы
        Морем бежать, что Пергам не разрушат аргосские копья,
        Если в Аргосе вновь не испросят примет, возвративши
        Благоволенье богов, что везли на судах они прежде.
 180 Ныне стремятся они по ветру в родные Микены,
        С тем чтобы милость богов вернуть и внезапно явиться,
        Море измерив опять. Так Калхант толкует приметы.
        Образ же этот они по его наущенью воздвигли,
        Чтобы тягостный грех искупить оскорбленья святыни.
 185 Сделать огромным коня, и дубом одеть, и до неба
        Эту громаду поднять повелел Калхант, чтоб не мог он
        Через ворота пройти и, в городе став за стенами,
        Ваш народ охранять исконной силой священной.
        Ибо, коль ваша рука оскорбит приношенье Минерве,
 190 Страшная гибель тогда (пусть прежде пошлют ее боги
        Вашим врагам) фригийцам грозит и Приамову царству,
        Если же в город его вы своими руками введете,–
        Азия грозной войной пойдет на Пелоповы стены,
        Вам предреченный удел достанется нашим потомкам".
 195 Лживыми клятвами нас убедил Синон вероломный:
        Верим его лицемерным слезам, в западню попадают
        Те, кого ни Тидид, ни Ахилл, ни многие сотни
        Вражьих судов, ни десять лет войны не сломили.

                 Новое знаменье тут – страшней и ужаснее прежних –
 200 Нашим явилось очам и сердца слепые смутило:
        Лаокоонт, что Нептуна жрецом был по жребию избран,
        Пред алтарем приносил быка торжественно в жертву.
        Вдруг по глади морской, изгибая кольцами тело,
        Две огромных змеи (и рассказывать страшно об этом)
 205 К нам с Тенедоса плывут и стремятся к берегу вместе:
        Тела верхняя часть поднялась над зыбями, кровавый
        Гребень торчит из воды, а хвост огромный влачится,
        Влагу взрывая и весь извиваясь волнистым движеньем.
        Стонет соленый простор; вот на берег выползли змеи,
 210 Кровью полны и огнем глаза горящие гадов,
        Лижет дрожащий язык свистящие страшные пасти.
        Мы, без кровинки в лице, разбежались. Змеи же прямо
        К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде
        В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,
 215 Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;
        К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая,–
        Гады хватают его и огромными кольцами вяжут,
        Дважды вкруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись
        И над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.
 220 Тщится он разорвать узлы живые руками,
        Яд и черная кровь повязки жреца заливает,
        Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный,–
        Так же ревет и неверный топор из загривка стремится
        Вытрясти раненый бык, убегая от места закланья.
 225 Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму,
        Быстро ползут напрямик к твердыне Тритонии грозной,
        Чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться.
        Новый ужас объял потрясенные души троянцев:
        Все говорят, что не зря заплатил за свое злодеянье
 230 Лаокоонт, который посмел копьем нечестивым
        Тело коня поразить, заповедный дуб оскверняя.
        Люди кричат, что в город ввести нужно образ священный,
        Нужно богиню молить.
        Брешь пробиваем в стене, широкий проход открываем.
 235 Все за дело взялись: катки подводят громаде
        Под ноги, шею вокруг обвивают пеньковым канатом,
        Тянут. Конь роковой тяжело подвигается к стенам,
        Вражьим оружьем чреват. Вокруг невинные девы,
        Мальчики гимны поют и ликуют, коснувшись веревки.
 240 Все приближается конь, вступает в город с угрозой...
        О Илион, обитель богов, дарданцев отчизна!
        Стены, что славу в бою обрели! За порог задевая,
        Трижды вставал он, и трижды внутри звенело оружье;
        Мы же стоим на своем, в ослепленье разум утратив,
 245 Ставим, на горе себе, громаду в твердыне священной.
        Нам предрекая судьбу, уста отверзла Кассандра,–
        Тевкры не верили ей, по веленью бога, и раньше.
        Храмы богов в этот день, что для нас, несчастных, последним
        Был,– словно в праздник, листвой зеленой мы украшаем.

 250          Солнце меж тем совершило свой путь, и ночь опустилась,
        Мраком окутав густым небосвод, и землю, и море,
        Козни данайцев сокрыв. Разбрелись по городу тевкры,
        Смолкли все, и сон объял усталые члены.
        Тою порой аргивян суда, построясь фалангой,
 255 От Тенедоса в тиши, под защитой луны молчаливой,
        К берегу вновь знакомому шли. И лишь только взметнулось
        Пламя на царской корме,– Синон, хранимый враждебной
        Волей богов, сосновый затвор тайком открывает
        Скрытым в утробе бойцам. И конь выпускает наружу
 260 Запертых греков: на свет из дубовой выходят пещеры
        Радостно храбрый Фессандр, и Сфенел с Улиссом свирепым;
        Вниз, по канату скользнув, спустились Фоант с Акамантом,
        Неоптолем Пелид, Махаон-врачеватель, и следом
        Царь Менелай, и за ними Эпей, строитель засады.
 265 Тотчас на город напав, в вине и во сне погребенный,
        Стражей убив, встречают они в отворённых воротах
        Новых соратников, слив соумышленник оба отряда.

                 Час наступил, когда на людей усталых нисходит
        Крадучись первый сон, богов подарок отрадный.
 270 В этот час мне явился во сне опечаленный Гектор:
        Слезы обильно он лил и, как в день, когда влек его тело
        За колесницей Ахилл, был черен от крови и пыли;
        Мертвые вспухли стопы от ремней, сквозь раны продетых,–
        Горе! Как жалок на вид и как на того не похож был
 275 Гектора он, что из битвы пришел в доспехах Ахилла
        Или фригийский огонь на суда данайские бросил!
        Грязь в бороде у него, и от крови волосы слиплись,
        В ранах вся грудь,– ибо множество ран получил он у отчих
        Стен. И привиделось мне, что заплакал я сам и с такою
 280 Речью печальной к нему обратился, героя окликнув:
        "Светоч Дардании! Ты, о надежда вернейшая тевкров!
        Что ты так медлил прийти? От каких берегов ты явился?
        Гектор желанный, зачем, когда столько твоих схоронили
        Близких и столько трудов претерпели и люди и город,
 285 Видим тебя истомленные мы? И что омрачает
        Светлый лик твой, скажи! Почему эти раны я вижу?"
        Время не стал он терять, чтоб на праздные эти вопросы
        Дать мне ответ, но, тяжко вздохнув, промолвил со стоном:
        "Сын богини, беги, из огня спасайся скорее!
 290 Стенами враг овладел, с вершины рушится Троя!
        Отдал довольно ты и Приаму и родине! Если б
        Мог быть Пергам десницей спасен,– то десницей моею!
        Троя вручает тебе пенатов своих и святыни:
        В спутники судеб твоих ты возьми их, стены найди им,
 295 Ибо, объехав моря, ты воздвигнешь город великий".
        Вымолвив так, своею рукой выносит он Весту,
        Вечный огонь и повязки ее из священных убежищ.

                 Вопли скорби меж тем раздаются по городу всюду.
        Хоть и стоял в стороне, густыми деревьями скрытый,
 300 Дом Анхиза-отца, но все ясней и яснее
        Шум долетает к нему и ужасный скрежет оружья.
        Вмиг воспрянув от сна, я взошел на верхушку высокой
        Кровли и там стоял и внимал им, слух напрягая;
        Так, если буйным огнем, раздуваемым яростной бурей,
 305 Вдруг займутся поля иль поток стремительный горный
        Пашни – работу быков – и посевы тучные губит,
        Валит леса и влечет за собой,– пастух изумленный,
        Став на вершине скалы, отдаленному шуму внимает.
        Тут только стала ясна мне истина; козни данайцев
 310 Все открылись теперь. Побежденный силой Вулкана,
        Дом Деифоба упал; горит жилище соседа
        Укалегона, и блеск отражают Сигейские воды.
        Клики труб и воинов крик раздаются повсюду.
        Я вне себя хватаюсь за меч, хоть пользы в нем мало.
 315 Жаждем соратников мы найти, сплотившись отрядом,
        Крепость занять. И ярость и гнев опрокинули разум:
        Кажется нам, что достойней всего – с оружьем погибнуть.

                 Тут появляется Панф, ускользнувший от копий ахейских,
        Панф Офриад, что жрецом был в храме Феба высоком:
 320 Маленький внук на руках, и святыни богов побежденных
        В бегстве с собой он влечет, к моему поспешая порогу.
        "Где страшнее беда, о Панф? Где найти нам твердыню?"
        Только промолвил я так, со стоном он мне ответил:
        "День последний пришел, неминуемый срок наступает
 325 Царству дарданскому! Был Илион, троянцы и слава
        Громкая тевкров была,– но все жестокий Юпитер
        Отдал врагам; у греков в руках пылающий город!
        В крепости конь одного за другим выпускает аргивян,
        И победитель Синон, ликуя, полнит пожаром
 330 Трою. Данайцы – одни к отворенным воротам подходят,–
        Столько же некогда к нам из Микен великих явилось;
        Выставив копья, заняв теснины улиц, другие
        Строем стоят с обнаженным мечом, сверкая клинками,–
        Каждый готов убивать. У ворот лишь первые стражи,
 335 В бой вслепую вступив, противятся натиску тщетно".
        Речи Панфа такой повинуясь и воле бессмертных,
        Мчусь я в бой и в огонь, куда призывает богиня
        Мрачная мщенья, и шум, и до неба подъятые вопли.
        Встретив меня при свете луны, Рифей и отважный
 340 В битвах Эпит, Гипанид и Димант ко мне примыкают,
        Чтобы со мной заодно сражаться; с ними подходит
        Сын Мигдона Кореб: на этих днях лишь явился
        Юноша к нам, полюбив безрассудной любовью Кассандру.
        Прибыл на помощь как зять к Приаму он и к фригийцам
 345 И наставленьям внимать невесты своей исступленной
        Не пожелал.
        Видя, что все собрались затем, чтоб сражаться без страха,
        К ним обратился я так: "О юноши, тщетно пылают
        Храбростью ваши сердца! Вы готовы идти, не колеблясь,
 350 С тем, кто решился на все,– но исход вам известен заране!
        Все отсюда ушли, алтари и храмы покинув,
        Боги, чьей волей всегда держава наша стояла.
        Что же! Погибнем в бою, но горящему граду поможем!
        Для побежденных спасенье одно – о спасенье не думать!"
 355 Яростью я их зажег. И вот, точно хищные волки
        В черном тумане, когда ненасытной голод утробы
        Стаю вслепую ведет, а щенки с пересохшею глоткой
        Ждут по логовам их,– мы средь вражеских копий навстречу
        Гибели верной бредем по срединным улицам Трои,
 360 Сумрачной тенью своей нас черная ночь осеняет.
        Кто о кровавой резне той ночи страшной расскажет?
        Хватит ли смертному слез, чтобы наши страданья оплакать?
        Древний рушится град, царивший долгие годы.
        Всюду – вдоль улиц, в домах, у дверей заповедных святилищ –
 365 Груды тел неподвижных лежат, во прахе простертых.
        Пеню кровавую тут не одни лишь платят троянцы:
        Даже в сердца побежденных порой возвращается храбрость,
        И победитель тогда данаец падает наземь.
        Всюду ужас, и скорбь, и смерть многоликая всюду.

 370          Первый данаец, что нам повстречался, толпой окруженный,
        Был Андрогей. За соратников нас в неведенье принял
        Он и с речью такой приветливо к нам обратился:
        "Эй, торопитесь, друзья! Как можно медлить так долго
        В праздности? Грабят без вас и разносят Пергам подожженный!
 375 Вы же только теперь с кораблей высоких идете!"
        Молвил – и понял он вдруг, не услышав ясных ответов
        Ни от кого, что в гуще врагов оказался нежданно.
        Тотчас же с криком назад Андрогей изумленный отпрянул,–
        Так же, случайно ступив, в колючем терновнике путник
 380 Вдруг потревожит змею – и с трепетом прочь он стремится,
        Видя, что гад поднялся и свирепо раздул свою шею.
        Так отступил Андрогей, когда нас узнал, устрашенный.
        Сомкнутым строем на них мы со всех сторон нападаем,
 985 Видим: сопутствует нам Фортуна в первом сраженье.
        Духом воспрянул Кореб, мимолетным ободрен успехом,
        Молвит: "Друзья, если нам указала Фортуна к спасенью
        Путь, где она благосклонна была,– последовать должно
        Этим путем. Обменяем щиты и к нашим доспехам
 390 Знаки данайские мы приладим. Хитрость и храбрость
        В битве с врагами равны! Сам недруг даст нам оружье".
        Молвив так, надевает он шлем Андрогея косматый,
        Пышно украшенный щит и меч аргосский хватает.
        Делают то же Рифей и Димант, и радостно следом
 395 Юноши все оружье берут, добытое с бою.
        Без изволенья богов мы рыщем ночью слепою,
        Тут нападаем и там, с толпой смешавшись данайцев;
        Многих отправили мы в обитель мрачную Орка.
        Враг разбегается: те на берег спешат безопасный –
 400 Спрятаться возле судов, а те, в постыдном смятенье,
        Лезут опять на коня,– чтоб в знакомом чреве укрыться.

                Но против воли богов ни на что нельзя полагаться!
        Видим: из храма влекут, из священных убе