й считался столицей древней
Фригии. Здесь он  поднялся  в  кремль, где  находился дворец  родоначальника
фригийских  царей Гордия  и  его  сына Мидаса.  Ему очень хотелось осмотреть
повозку Гордия и узел на ярме этой повозки. Говорили, что тому, кто развяжет
узел  на ярме, предсказано владеть Азией.  Узел был  связан  из  лыка  дикой
вишни, и в нем не было видно ни конца ни начала.  Александр не мог разгадать
загадку  узла,  оставить же узел  не развязанным он не хотел,  чтобы это  не
вызвало волнения и толков в народе. Одни рассказывают, что  он разрубил узел
мечом.  Аристобул  же пишет,  что он просто вынул  загвоздку из дышла, после
чего   легко   снял  ярмо,  не  развязывая   узла.  Во  всяком  случае,  все
присутствовавшие при этом остались в убеждении, что пророчество сбывается на
Александре.
     На  следующий  день он выступил в  Анкиру, город  Галатии.  Тут к  нему
пришло  посольство  от  паф-лагонцев  с  заявлением,  что народ  их  сдается
Александру, вступает с ним в переговоры, но просит не - входить в их землю с
войском.  Александр  распорядился,  чтобы пафла-гонцы были подчинены Калату,
сатрапу  Фригии;  сам же устремился  в  Каппадокию и взял  всю  землю по  ту
сторону реки Галиса и еще большое пространство за ней. Отсюда он двинулся  к
Киликийским  воротам  (Арриан:  2;  3--4).  Он  знал,  что Киликия  защищена
непрерывной крутой и обрывистой цепью гор, которая  начинается у моря и, как
бы описав дугой залив, снова возвращается другим  своим концом к морю. Через
эту горную цепь в том месте, где  море наиболее вдавалось в берега, вели три
узких и крутых  прохода.  Войти в Киликию можно было лишь по одному из  них.
Арсам,  сатрап Киликии, вместо того, чтобы сосредоточить  все  свои войска в
проходах,  был занят тем, что опустошал свою страну огнем и мечом.  Он хотел
оставить македонцам лишь голую и бесплодную землю. Когда Александр с легкими
частями  вступил  в проход, персидская стража  бежала,  бросив  свои  посты.
Овладев  таким  образом  самым  узким  местом  прохода,  которое  называлось
"воротами",  Александр,   как  говорят,  сам  удивился  своему  счастью:  он
признался, что мог быть завален камнями, если бы нашлось, кому сбрасывать их
на идущее внизу  войско. Дорога едва давала возможность  идти по ней четырем
воинам в ряд; гора нависала над дорогой, не только узкой, но и обрывистой, а
также  часто пересекаемой потоками, текущими с гор  (Курций Руф: 3;  4).  На
следующий  день на заре  Александр  прошел  со  всем войском  через ворота и
вторгся  в Киликию.  Там ему сообщили, что Арсам,  думавший раньше сохранить
для  персов  Таре,  теперь,  узнав  о переходе  Александра  через  "ворота",
собирается оставить  город; тарсяне же боятся, что он  прежде его разграбит.
Услышав об этом, Александр устремился  к Тарсу с  конницей и самыми быстрыми
отрядами легковооруженных. Арсам,  узнав о  его  стремительном  приближении,
поспешно  бежал из Тарса к  Дарию, не успев нанести городу  никакого  ущерба
(Арриан: 2; 4).
     Радость македонцев  была омрачена болезнью Александра. По словам одних,
болезнь  эта случилась от  усталости, по  словам других,  от  того, что царь
выкупался в ледяной воде Кидна. Из врачей  никто не  отваживался оказать ему
помощь,  считая, что  перед этой болезнью они бессильны, и боясь,  в  случае
неудачи,  обвинений  со  стороны македонцев.  Акарнанец  Филипп  тоже  видел
опасность положения Александра, но он надеялся на  его дружелюбное отношение
к себе и считал преступным избегать опасности, если в опасности царь. Филипп
решил   рискнуть,   не  останавливаясь  в  лечении   перед  самыми  крайними
средствами. Он приготовил  лекарство и убедил Александра  стерпеть и  выпить
его, если он хочет поскорее выздороветь.  В это время  Парменион прислал  из
лагеря письмо, в котором настоятельно советовал остерегаться Филиппа, потому
что Дарий будто бы подкупил его щедрыми подарками и обещанием выдать за него
свою дочь,  только  бы  он погубил Александра. Царь  прочитал  письмо  и, не
показав  его никому из друзей, положил под подушку. В назначенный час  вошел
вместе с друзьями Филипп  с  чашей лекарства в руках. Александр  передал ему
письмо,  а сам взял лекарство. Он пил,  а  Филипп в это  время  читал письмо
Пармениона.  Сразу стало  ясно, что Филипп спокоен за свое лекарство. Письмо
не  испугало  его; он  только  посоветовал  Александру  слушаться  его  и  в
дальнейшем:  если  он  будет  слушаться, то  выздоровеет. Лекарство  сначала
подействовало  очень  сильно: Александр потерял голос;  органы чувств  почти
перестали  действовать, наступил  обморок. Вскоре,  однако, он  оправился  и
почувствовал прилив сил и только тогда  вышел показаться македонцам: вид его
рассеял  их  уныние  (Плутарх:  "Александр";  19).  После  этого  он  послал
Пармениона  к другим  "воротам", которые  находились на  границе Кили-кии  и
Ассирии, велев заранее  захватить проход и  охранять его. Сам он с основными
силами двинулся следом (Арриан: 2; 5).  Парменион  занял  самую  узкую часть
дороги, а  затем  захватил  Исс,  также покинутый  варварами.  Продвинувшись
оттуда, он вытеснил  отряды, оборонявшие внутренние горные районы, и овладел
дорогой.  Александр продвинул армию к Иссу. Здесь надо было  решать, идти ли
дальше или ждать свежие  силы из  Македонии.  Парменион высказал мнение, что
другого более  удобного  места для сражения не  найти: ведь силы обоих царей
будут равны,  узкий проход не сможет  вместить большого количества людей,  а
македонцам надо избегать  равнин и открытых полей,  где их могут  окружить и
перебить  в бою на два фронта. Его разумные доводы были приняты, и Александр
решил дожидаться врага среди горных равнин.
     Дарий тем  временем  уже  был в  Ассирии,  в  нескольких  переходах  от
македонской армии. Греческие наемники усиленно уговаривали  его вернуться на
просторные  равнины Месопотамии,  где персы могли вполне  использовать  свою
конницу, но царь отверг их  предложения и вступил в горную Киликию. Он занял
Исс вскоре после того,  как македонцы покинули его, и таким образом оказался
в  тылу  у  Александра.  Когда  Александру  сообщили  об  этом,  он  сначала
отказывался верить в такую удачу, а  затем сказал, что Дарий теперь у него в
руках (Курций Руф: 3; 7--8).
     Македонцы ночью выступили навстречу персам. На рассвете войско вышло из
горных теснин,  и Александр развернул его  широким  фронтом. С одной стороны
была  гора,  с  другой --  море.  Горы  были  заняты  персами, и это внушало
Александру опасения за  судьбу правого фланга. Он расположил здесь два полка
-- Кена и Пердикки. На левом крыле стояли полки Аминты, Птолемея и Мелеагра.
Общее  командование  левым   флангом  было  поручено  Пармениону.  Александр
приказал  ему не отходить от  моря, чтобы всей армии  не попасть в окружение
варваров,   которые  рассчитывали   благодаря   своей   численности   обойти
македонцев. Сам он расположился  на правом фланге  во  главе фессалийской  и
македонской конницы.  Пелопонесскую  конницу  он  отправил на левый  фланг к
Пармениону. Лучники и легкая пехота заняли позиции перед фронтом войска.
     Дарий построил  свою армию на другом  берегу Пинара. Против македонской
фаланги он поставил 30  000 эллинских наемников,  а по обоеим их сторонам 60
000 кар-даков (это были тоже  гоплиты). Остальное множество легковооруженных
и  гоплитов  бесполезно  глубоким  строем  стояло за  эллинами-наемниками  и
кардаками. Всего у царя было  около  600  000  человек.  Большую часть своей
конницы Дарий расположил на  правом  крыле против Пармениона,  так как здесь
предполагал нанести решающий удар. Сам  Дарий  находился  в  середине  всего
строя.
     Поняв, какая  опасность угрожает Пармениону, Александр отослал ему  всю
фессалийскую конницу со своего фланга. Бой начался с того, что легкая пехота
македонцев атаковала персов, засевших на горе, и легко отогнала их, заставив
снизу бежать наверх. Затем македонцы перешли в наступление  по всему фронту,
в  то  время  как  персы  ожидали  их, стоя  на своем берегу. Оказавшись  на
расстоянии  полета  стрелы, воины, окружавшие  Александра,  и  сам Александр
первыми бросились к реке, чтобы своим стремительным напором  напугать персов
и  схватиться  поскорее  врукопашную.   Случилось  так,  как  и  предполагал
Александр.  Как только дело  дошло до рукопашной,  левое  крыло  персидского
войска  обратилось в бегство; Александр и его воины одержали здесь блестящую
победу.
     Но из-за стремительного движения по пересеченной  местности македонская
фаланга  разорвалась  в  нескольких  местах  --  и эллинские наемники  Дария
бросились  на  македонцев  как  раз  там,  где  видели,  что  строй наиболее
разорван.
     Завязалась  жаркая схватка: наемники  старались  столкнуть македонцев в
реку и вырвать победу для своих уже бегущих соратников.
     В это время полки правого фланга, видя, что персы, стоявшие против них,
уже  бегут, повернули  на  наемников  в  помощь  своим  теснимым  товарищам.
Атакованные  с  фланга  и фронта  наемники были  таким  образом опрокинуты и
перебиты. Пока  происходили  эти  события,  персидская  конница, выступившая
против  Пармениона,  переправилась   через   реку  и  накинулась  на  отряды
фессалийцев. Тут завязалась жаркая конная  схватка, но  персы  дрогнули, как
только узнали, что  отряд  наемников перебит, а  Дарий  бежал. В самом деле,
царь бежал  одним  из первых, едва  только увидел, что левое  крыло дрогнуло
перед  Александром.  Вслед  за  ним  бежали вельможи, а потом  бегство стало
бесповоротным  и всеобщим.  Масса  народа  сталкивалась  на узких дорогах, в
страхе и  беспорядке  давя друг друга. Число  убитых  доходило  до 100  000,
причем всадников пало не меньше 10 000 (Арриан: 2; 8-- 11).
     Победители ворвались в  лагерь Дария и  разграбили его. По  персидскому
обычаю здесь  было множество женщин. Захвачены были мать и  жена Дария,  его
малютка сын и две дочери (Курций Руф: 3; 11). Александр нисколько не изменил
их прежнего образа  жизни и не лишил их прежних почестей; денег на себя  они
получили  больше, чем при Дарий.  Самая  же  великая и  воистину царственная
милость  для  благородных   и   целомудренных  женщин,  ставших  пленницами,
заключалась  в  том, что они  не  слышали  оскорблений  в свой адрес, а жили
словно бы не в лагере врага, а  в девичьем тереме. А между тем рассказывают,
что  жена Дария была первой красавицей из всех  цариц,  а дочери ни в чем не
уступали ей. И вот когда они оказались в полной  его  власти, Александр даже
не дотронулся до них. Он вообще был равнодушен к женщинам и не знал до брака
ни  одной их них, кроме Барсины,  вдовы Мемнона, которая  попала в  плен уже
позже, под Дамаском.
     С этого  времени простота  Александра стала  подвергаться  все  большим
испытаниям. Несмотря на то, что царский обоз остался в Дамаске, в лагере под
Иссой  македонцы  захватили  огромные богатства. Когда  Александр после  боя
пошел  мыться в походную  баню Дария, то  увидел множество кувшинов, кружек,
ванн, флаконов для духов, все из золота, тонкой работы. Из бани он перешел в
палатку, поражавшую высотой и размерами,  с изумительными  ложами, столами и
посудой. Тогда Александр сказал, взглянув на друзей:  "Вот это, по-видимому,
и значит царствовать".
     Впрочем, зараза  роскоши  долго  не  приставала  к нему. Александр  был
чрезвычайно умерен  в  еде. Известны  его  слова, сказанные царице Карий. Та
ежедневно посылала ему  множество изысканных кушаний  и пирожных и, наконец,
отправила своих поваров и хлебников, считавшихся самыми искусными. Александр
сказал, что ему  ничего этого  не  нужно, у него есть лучшие повара, которых
дал ему его  воспитатель Леоннат: для завтрака -- ночной поход, а для  обеда
-- скудный завтрак.
     И к выпивке он был менее склонен, чем это казалось.  Он долго оставался
за столом, но больше говорил, чем пил, и,  потягивая из чаши, всегда заводил
долгую беседу, если у него  было время. Ни вино, ни сон, ни забава, ни жена,
ни  зрелища  не  могли  отвлечь  его  от  дел,  как  это  бывало  с  другими
военачальниками.  Об этом свидетельствует сама жизнь его, очень  короткая  и
полная всяких дел. На досуге он, встав, прежде всего, приносил жертву ботам,
а  затем завтракал  сидя.  День он проводил на  охоте, за распоряжениями  по
войску,  судебными делами  или  за  чтением. В  дороге, если  не  надо  было
спешить, он учился стрелять из лука или тому, как вскакивать или ссаживаться
с колесницы  на  ходу.  В качестве  забавы он,  судя по дворцовому дневнику,
часто  охотился  на лисиц и  птиц. Остановившись  где-нибудь, он,  собираясь
мыться  и  умащаться,  обычно спрашивал тех,  кто распоряжался  хлебниками и
поварами,  готово  ли у них все  к  обеду. Обедать он начинал  поздно, уже в
сумерках, и  с удивительным вниманием и заботой  относился к  тому, чтобы за
его  столом всех угощали одинаково и никого не обошли. За вином засиживались
долго,  как было уже  сказано, из  любви к  остроумным разговорам.  Вообще в
общежитии  он был самым приятным из царей во  всех отношениях. Впоследствии,
однако,  он  сделался противен  своим  самомнением; в нем появилось  слишком
много  солдатского, он стал хвастлив, льстецы вертели  им как хотели, но эти
пороки развились в нем не сразу. После  попойки Александр принимал  ванну  и
спал  часто  до полудня, иногда  целый  день.  Был  он  умерен  и в  лакомых
кушаньях: когда  ему приносили  очень редкие заморские плоды или редких рыб,
он рассылал  их  всем  друзьям,  так  что  у  него самого  часто  ничего  не
оставалось.  Обед,  однако, у него был всегда великолепен, и расходы на него
увеличивались  по  мере его успехов и дошли,  наконец, до 10 000 драхм.  Это
стало обычным, и  столько же полагалось тратить тем, кто принимал Александра
(Плутарх: "Александр"; 21--23).
     После битвы при Иссе  Александр послал  к Дамаску Пармени-она, так  как
ему донесли, что здесь находится обоз  царской армии.  Но  пути  он  получил
письмо  правителя Дамаска, который предавал в его руки все царские сокровища
и  укрывшихся  царских  сановников, а также  жен  и детей полководцев Дария,
отосланных сюда незадолго до битвы. Парме-нион поспешил вперед  и, благодаря
предательству,  легко овладел  Дамаском.  В руки  македонцев  попало  только
чеканной золотой монеты на 2600 талантов.  В плен было взято 30 000 пленных.
В числе их оказалось множество знатных женщин и детей персидских полководцев
(Курций Руф: 3; 13).
     Тем временем Дарий, достигнув Вавилона и собрав тех, кто уцелел в битве
при Иссе, не  пал духом,  хотя его и постигло великое  несчастье. Он написал
Александру,  прося его отпустить пленных за  большой  выкуп. Он добавил, что
если Александр  пожелает стать ему  другом, то он  уступит ему  всю  Азию до
Галиса. Александр собрал друзей,  но скрыл от них подлинное письмо и показал
своим  советникам  другое,  которое  более  соответствовало его  собственным
намерениям. Послы ушли ни с чем. Обе стороны готовились к продолжению войны.
Дарий  вооружил тех, кто при  отступлении бросил оружие, набрал новые полки,
велел прибыть  из глубин Азии армиям, которые  он, стремительно собравшись в
поход, оставил на месте. Вскоре у него собралось 800 000 пехотинцев и 20 000
всадников. Было еще много колесниц с серпами (Диодор: 17; 39).
     В  начале 332 г.  до Р.Х. Александр овладел без боя всей  Келессирией и
пошел в Финикию. Выступив из Марафа, он взял Библ, заключивший с ним союз, и
Сидон: сидоня-не сами  призвали  его,  так  как ненавидели  персов и  Дария.
Оттуда  он  отправился  к  Тиру.  В  дороге  его  встретили  тирские  послы,
отправленные к нему  всем городом сказать,  что тирийцы сделают все, что  им
прикажет   Александр.  Он   поблагодарил  город  и  послов  и  попросил  их,
вернувшись,  передать ти-рийцам, что  хочет войти в  город и принести жертву
Гераклу.
     Когда послы сообщили об этом в Тир, то горожане решили, что они сделают
все,  что  прикажет  Александр,  но не пустят в  город никого из  персов или
македонян; это решение показалось им самым правильным, поскольку исход войны
еще не был известен. Узнав ответ тирийцев, Александр в гневе отослал обратно
послов и, собрав  "Друзей"  и  предводителей  войска, сказал  им:  "Друзья и
союзники, нам опасно предпринимать поход в Египет (на море ведь господствуют
персы) и  преследовать Дария, оставив за собой этот город, на который нельзя
положиться,  а Египет и Кипр в руках  персов. Это опасно вообще,  а особенно
для положения  дел в Элладе. Если  персы опять завладеют  побережьем, а мы в
это время  будем  идти  с  нашим войском  на  Вавилон  и на  Дария, то  они,
располагая еще большими силами, перенесут  войну в Элладу. Если же мы сметем
Тир,  то вся Финикия будет наша, и  к  нам, разумеется, перейдет финикийский
флот,  а он у персов самый большой и сильный. Кипр при таких обстоятельствах
легко присоединится к  нам  или будет взят запросто при первом  же появлении
нашего флота. Располагая на  море македонскими и  финикийскими  кораблями  и
присоединив Кипр, мы прочно утвердим  наше морское господство, и тогда поход
в Египет  не  представит для нас труда. А  когда мы покорим  Египет, то ни в
Элладе, ни дома не останется больше ничего, что могло бы внушать подозрение,
и тогда мы пойдем  на Вавилон, совершенно успокоившись насчет наших домашних
дел. А уважать нас  станут  еще больше, после того как  мы отрежем персов от
моря и еще отберем от них земли по эту сторону Евфрата".
     Эта речь легко убедила всех в необходимости напасть  на Тир, хотя осада
его представлялась трудным делом. Город  был расположен на острове, укреплен
со всех сторон высокими стенами; к тому же на море господствовали персы, и у
самих тирийцев было много судов. Из-за этого  нельзя было штурмовать город с
кораблей. Осмотрев  укрепления тирийцев, Александр  решил соединить  насыпью
материк с городом.  Морское дно в проливе между  ними было  вязким,  а около
материка -- илистым и мелким;  около  города, где было всего глубже, глубина
достигала самое большее  3 оргий (около 5,5 м).  Берег изобиловал камнями  и
лесом, который накладывали поверх камней. Вбивать колья в ил  было нетрудно,
и  македонцы  с  жаром  взялись  за   дело,  тем  более  что  Александр  сам
присутствовал при  работах: показывал, что  надо делать,  воодушевлял  людей
словом,  а  тех,  кто  работал  с  особенным усердием,  -- и деньгами.  Пока
устраивали насыпь у материка, дело продвигалось легко. Когда же они дошли до
более глубокого  места, то  пришлось им плохо, так как  их стали поражать со
стен. К  тому  же финикийские триеры  подплывали теперь  к  самой  насыпи  и
обстреливали  работавших.  Для  их  защиты  Александр  велел  соорудить  две
деревянные  башни. Но  тирийцы  пустили  на насыпь  горящий  брандер.  Пожар
уничтожил башни,  а  высадившиеся  с  челноков воины переломали все  машины,
повыдергали все колья и, как смогли, испортили насыпь.
     Александр  велел  опять укреплять  дамбу  и строить новые башни,  а сам
отправился в Сидон собирать триеры, потому  что  господство тирийцев на море
делало осаду Тира безнадежной. В Сидоне уже собралось 25 кораблей, посланных
из разных  мест. К ним прибавилось еще 80, которые дали сидоняне. А короткое
время спустя в Сидон прибыли и кипрские цари  с 120 кораблями: они знали уже
о  поражении Дария при Иссе  и  были перепуганы тем обстоятельством, что вся
Финикия находится во власти Александра (Арриан: 2; 13, 15, 16-20).
     Когда  флот был готов, Александр привел его к Тиру. Киприотам он  велел
блокировать  гавань, обращенную в  сторону Сидона, а  финикийцам -- ту,  что
была обращена  к  Египту.  Из Кипра  и  со всей  Финикии  собралось  к  нему
множество машиностроителей, которые собрали много  машин. Одни из этих машин
стояли  на насыпи, другие -- на судах для перевозки лошадей.  Когда все было
готово,  Александр подвел машины к стенам по сделанной насыпи; корабли  же с
ма