приказал  всем собирать раковины в  шлемы и складки одежд  --
это,  говорил  он, добыча Океана,  которую он шлет Капитолию и  Палатину.  В
память  победы он  воздвиг высокую  башню. Воинам он  пообещал в  подарок по
сотне  денариев  каждому  и,   словно  это  было   беспредельной  щедростью,
воскликнул:  "Ступайте  же  теперь счастливые, ступайте  же  богатые!" После
этого  он  обратился  к  заботам  о  триумфе.  Не довольствуясь  варварскими
пленниками и перебежчиками, он  отобрал  из  жителей Галлии самых высоких и,
как  он  говорил, пригодных  для  триумфа. Триремы, на  которых он выходил в
океан, было приказано почти все доставить в Рим сухим путем. Но,  прежде чем
покинуть  провинцию, он задумал  казнить  каждого десятого из тех  легионов,
которые бунтовали  после смерти  Августа, за то, что  они  держали  в  осаде
когда-то  его  самого,  младенцем, и отца  его  Герма-ника.  Но увидев,  что
солдаты готовятся  дать отпор,  он бежал  со сходки  в  Рим. Возвращаясь, он
осыпал  сенат угрозами якобы за то,  что  ему  было  отказано  в  триумфе, а
посланцам  сената, вышедшем  его  встречать,  ответил громовым  голосом:  "Я
приду, да  приду,  и со  мною -- вот  кто"  -- и  похлопал по  рукояти меча,
висевшего  на поясе. Таким  образом, отменив или отсрочив свой триумф, он  с
овацией вступил в столицу в самый день своего рождения.
     То же мрачное шутовство видно  во  множестве его поступков. Через залив
между Байями и Путе-оланским молом, шириной  в три тысячи шестьсот шагов, он
велел  перекинуть мост.  Для этого  он собрал отовсюду  грузовые  суда  (чем
вызвал  даже  голод, так  как  не  осталось  кораблей для  подвозки  хлеба),
выстроил их на якорях в два ряда, насыпал  на них земляной вал и выровнял по
образцу Аппиевой  дороги. По этому мосту он два дня разъезжал взад и  вперед
со свитой преторианцев. По мнению многих, Гай выдумал этот мост в подражание
Ксерксу,  который  вызвал  такой  восторг,  перегородив  много  более  узкий
Геллеспонт. Сенаторов,  занимавших  самые высокие  должности  и облаченных в
тоги, он заставлял бежать за своей колесницей по нескольку миль, а за обедом
стоять  у  его ложа,  подпоясавшись полотном, словно  рабы.  На  театральных
представлениях он раздал даровые пропуска раньше времени, чтобы чернь заняла
места всадников, и потом потешался, наблюдая за их ссорами. На гладиаторских
играх он  вдруг  вместо обычной  пышности выводил изнуренных зверей и убогих
дряхлых гладиаторов. Когда вздорожал скот, которым откармливали диких зверей
для зрелищ,  он велел бросить  им на  растерзание-преступников;  обходя  для
этого  тюрьмы, он не смотрел, кто в чем  виноват, а прямо приказывал, стоя в
дверях, забирать всех "от лысого до лысого".  Многих знатных людей он казнил
самым  жестоким образом только за то, что они не клялись его гением, обвиняя
их  в  "оскорблении  величества".  За  одним  сенатором,  который  не  хотел
присутствовать на казни сына и отговаривался нездоровьем, он послал носилки.
Он отправил солдат по островам, чтобы они перебили всех изгнанников, сказав,
что завидует  жизни, которую они  ведут -- безмятежной  и  довольной  малым,
"настоящей жизни философов".  Одного сенатора, который уехал лечиться и  все
никак не возвращался в Рим,  несмотря на  частые напоминания,  Гай  приказал
убить, заявив, что если  не помогает  чемерица, то необходимо кровопускание.
Он  объявил, что те, кто  во всеуслышанье объявили его  сонаследником своего
имущества и все еще продолжают жить,  просто  издеваются  над ним, и  многих
приказал отравить. Он часто сетовал на то, что  правление его скоро сотрется
из памяти,  так как не было  отмечено ничем величественным  --  ни разгромом
войск,  ни голодом,  ни  чумой,  ни  пожаром, ни,  хотя бы,  землетрясением.
Впрочем, как выяснилось, об этом он сокрушался  напрасно. Одежда и обувь его
часто  поражали своей нелепостью. Он то и дело  выходил к народу в  цветных,
шитых жемчугом  накидках, с  рукавами  и  запястьями, иногда --  в шелках  и
женских  покрывалах, обутый  то  в  сандалии  или котурны,  то  в солдатские
сапоги,  а то  и  в женские  туфли. Много раз  он  появлялся с  позолоченной
бородой,  держа в руке  молнию  или трезубец. Триумфальное одеяние он  носил
постоянно даже до своего похода. В роскоши он превзошел своими тратами самых
безудержных расточителей. Он выдумал неслыханные  омовения, диковинные яства
и  пиры -- купался в благовонных маслах, горячих и холодных, пил драгоценные
жемчужины, растворенные в уксусе. При этом  он приговаривал: "Нужно жить или
скромником,  или  цезарем!"  Он велел выстроить  либурнские галеры  в десять
рядов  весел,  с  жемчужной  кормой, с разноцветными  парусами, с  огромными
купальнями,  портиками,  пиршественными  покоями,  даже  с виноградниками  и
плодовыми  садами всякого рода: пируя в них средь бела дня, он под музыку  и
пение плавал вдоль побережья Кампании. Сооружая  виллы и загородные дома, он
забывал про всякий здравый смысл, думая лишь о том, чтобы  построить то, что
построить, казалось, невозможно. Таким образом, меньше чем в год он промотал
колоссальное  наследство  Тиберия  --   два   миллиарда  семьсот   миллионов
сестерциев  (а  по некоторым сведениям, даже большее). Тогда он обратился  к
самым преступным способам, не  брезгуя  никакими злодеяниями для того, чтобы
присвоить себе чужие деньги.  Он объявлял  незаконными  завещания, заставлял
покупать за баснословные цены всю утварь, оставшуюся  после больших  зрелищ,
заседая  в суде присуждал к конфискации  имущества всех, без оглядки  на  их
вину  (говорили,  что однажды  он одним приговором  осудил  сорок человек по
самым разным  обвинениям,  а  потом похвалялся перед Цезонией,  проснувшейся
после дневного сна, сколько он дела переделал, пока она отдыхала). Налоги он
собирал  новые  и небывалые: так он  обложил  пошлиной все съестные  товары,
продававшиеся в городе, носильщики платили одну восьмую  дневного заработка,
проститутки -- цену  одного сношения.  Не останавливался  он  и перед прямым
грабежом.  Рассказывали,  что  однажды  он  играл  в  кости  с  друзьями   и
проигрался.  Тогда  он  вышел  из  дворца,   увидел  двух  проходивших  мимо
всадников,  велел  схватить  их  и  лишить  имущества,  а  затем  вернулся и
продолжил игру.
     Из  искусств  Гай больше всего  занимался красноречием, и действительно
достиг в нем больших успехов. Он  легко  находил  слова,  и  мысли, и нужную
выразительность, а  голос его доносился до  самых  задних  рядов.  Однако  с
особенной   страстью   занимался   он  искусствами  другого   рода,   самыми
разнообразными. Он  сражался боевым оружием как гладиатор, выступал возницей
в повсюду выстроенных цирках, а  пением и  пляской  он  так наслаждался, что
даже  на   всенародных  зрелищах  не  мог  удержаться,  чтобы  не  подпевать
трагическому актеру и не вторить у всех на глазах движениям плясуна.  Своего
коня Быстроногого  он так любил, что построил ему  конюшню из мрамора и ясли
из слоновой кости; говорят, что, если бы его не убили,  непременно сделал бы
своего коня консулом.
     Среди   этих  безумств  и   разбоев  многие  готовы  были  покончить  с
принцепсом,  но успех выпал на  долю  Кассия  Херея,  трибуна  преторианской
когорты.  Известно  было, что  Гай постоянно потешался  над ним,  то называя
неженкой и бабнем, то назначая ему как пароль слова "Приап" или "Венера", то
предлагая  в благодарность за  что-то  руку для поцелуя, сложив и двигая  ее
непристойным образом.  Заговорщики напали  на Гая в  то  время,  когда он  в
сопровождении нескольких сенаторов шел по  узкому  проходу  по направлению к
театру. Первый  удар  сделал Хорея,  пробив  ему  затылок,  затем  остальные
нанесли  ему  более тридцати ран.  Зарубили  и жену  его  Цезонию,  а дочери
разбили голову  о стену. Труп  принцепса  был  кое-как  наполовину сожжен  и
закопан в саду  (позже его погребли  более достойно вернувшиеся  из изгнания
сестры). Власть была передана дяде  Калигулы Клавдию  (Светоний: "Калигула";
19, 22-31, 35-36, 38-41, 43-49, 52-59).



     КАР, Марк Аврелий
     Римский император в 282--283 гг. Род. ок. 222 г. Умер 283 г.
     Кар был родом  из Нарбонской  Галлии (Евтропий: 9; 18). Он  прошел  все
ступени  гражданских  и военных  должностей.  Император  Проб  назначил  его
префектом  претория, и на этом посту  он  приобрел  такую любовь воинов, что
после убийства  Проба казался единственным, достойным императорской  власти.
Приняв  ее,  Кар  решил   продолжать  поход  против  персов,   начатый   его
предшественником. Своих детей Карина и Нумериана он объявил Цезарями, причем
Карину поручил охранять Галлию, а Нумериана взял с собой на Восток. По  пути
Кар  нанес  поражение  сарматам, а начав  войну  с  персами,  легко  овладел
Месопотамией и самим Ктесифоном. Здесь во время  грозы в его палатку ударила
молния и убила его (Вописк: "Кар, Карин и Нумериан"; 5, 7, 8).


     КАРАКАЛЛА, Марк Аврелий Север Антонин Бассиан
     Римский  император  из династии Северов,  правивший  в 211--217 гг. Сын
Септимия Севера. Род. в 174 г. Умер 8 апр. 217 г.
     В детстве Юлий Бассиан, прозванный впоследствии Антонином и Каракаллой,
отличался мягким характером, был остроумен, приветлив с родителями,  приятен
друзьям; все эти  качества  послужили ему на пользу,  привлекая к нему общую
любовь. Он не обнаруживал тупости в занятиях наукой, не был склонен скрывать
свое расположение, не  скупился  на щедрые подарки, охотно оказывал милость,
но все это было  при жизни родителей. Если ему когда-либо приходилось видеть
осужденных,  отдаваемых  на  растерзание  диким   зверям,   он   плакал  или
отворачивался; это  вызывало особенное расположение  к нему  народа.  Будучи
семилетним мальчиком, он услыхал, что  товарища его по детским играм жестоко
высекли за  то, что тот исповедовал  иудейскую религию, и он долгое время не
мог смотреть ни на своего отца, ни на отца этого мальчика, так как считал их
виновниками порки. Подарки, которые он в праздники  получал от родителей, он
по  собственному  побуждению  раздавал клиентам  и своим учителям. Выйдя  из
детского возраста, он,  то ли под влиянием советов отца, то ли по врожденной
хитрости,  а может быть,  потому, что считал  нужным  походить на Александра
Великого, царя Македонского, стал более  замкнутым, более  важным, даже лицо
его стало более угрюмым,  так что  знавшие его мальчиком  не верили, что это
тот  же  человек. Александр Великий и  его деяния  все время были у него  на
устах. Он  часто  восхвалял также Тиберия и Суллу. Он был более высокомерен,
чем отец; брата своего  Гету он презирал за то,  что тот  держал себя  очень
просто  (Спар-тиан: "Антонин Каракал"; 1--2).  В  196  г. отец  провозгласил
Бассиана Цезарем и тогда дал  ему  имя Марка Аврелия  Антонина, которого  он
считал величайшим  из императоров (Спартиан: "Север"; 10).  По свидетельству
Геродиана,  оба сына  Септимия  Севера были  испорчены роскошью и  столичным
образом жизни,  чрезмерной  страстью  к  зрелищам, приверженностью  к конным
состязаниям и танцам.  Братья ссорились между собой  сначала  из ребяческого
самолюбия, из-за перепелиных боев и петушиных сражений  или из-за драк между
другими мальчиками. Их увлечения  зрелищами или музыкой всегда  приводили  к
ссорам; им  никогда не  нравилось что-нибудь  одно, но  все приятное одному,
другому было ненавистно.  С  обеих сторон их подзадоривали  льстецы и слуги,
угождавшие  их  детским прихотям и сталкивавшие братьев  между собой.  Отец,
зная об этом, пытался сблизить  и образумить сыновей, но все его усилия были
тщетны.  Чтобы приучить сыновей к власти, он брал их с собой в  походы:  и в
Парфянский,  и в  Британский.  Антонина  он рано  женил на  дочери  префекта
претория Плавтиана, рассчитывая,  что в результате брака тот образумится. Но
не слишком довольный  браком и женившийся более по принуждению, чем по своей
воле, Антонин враждебно относился к молодой женщине: не делил с ней ни ложа,
ни трапезы, чувствовал к ней отвращение  и часто грозил убить ее, как только
станет единственным обладателем  власти. Говорят, что  он  даже  не  скрывал
своего намерения  занять престол  любой ценой. В  Британии,  когда Сеп-тимий
Север окончательно слег в постель, сраженный тяжелым  недугом, Антонин  стал
усиленно заискивать перед солдатами,  а на брата клеветал самым  недостойным
образом. Тяжело  больной,  медлящий умереть  отец  казался ему  тягостным  и
обременительным.  Он уговаривал врачей  и  прислужников как-нибудь повредить
старику во время лечения, чтобы скорее от него избавиться.  Врачи отказались
исполнить  этот  бесчеловечный  приказ.  Поэтому, когда  Септимий  в 211  г.
все-таки умер, Антонин первым делом велел перебить всех домочадцев и врачей,
которые не  послушались его указаний, а потом  воспитателей, которые обучали
его и его брата, так  как они  надоели ему,  настоятельно упрашивая  жить  в
согласии. Наедине он богатыми дарами и обещаниями угождал военачальникам для
того,  чтобы те убедили войско провозгласить  его одного императором; против
брата же он придумывал  всякие козни. Воины, однако, оказывали обоим братьям
одинаковое   почтение  и  преданность.  Тогда  Антонин  заключил  договор  с
британцами, даровал им мир и взял залоги верности. Затем он поспешил к брату
и  мачехе.  Когда   все  они  оказались   вместе,   то   и  Юлия  Домна,   и
высокопоставленные лица пытались  примирить братьев.  Антонин, поскольку все
противодействовали  ему  в  его желаниях,  больше  по  необходимости, чем по
доброй  воле  склонился  к  дружбе  и  согласию,  скорее  показному,  нежели
истинному. Оба брата таким образом  начали  управлять  империей, имея равную
власть. Они  пожелали уйти из  Британии  и  поспешили  в  Рим,  везя с собой
останки  отца (Геродиан: 3; 10,  15). Всю  дорогу  они ссорились  и даже  не
садились за один стол -- слишком сильно  было подозрение, что другой первым,
сам ли, или подговорив слуг, успеет тайком отравить каким-нибудь губительным
ядом еду  или  питье  брата. Тем более они  торопились:  каждый  думал,  что
опасность  уменьшится,  как только они  окажутся в  Риме  и  разделят дворец
пополам;  в  этом   обширном  и  многолюдном  жилище,  которое  превосходило
размерами  целый  город, каждый  мог  жить сам по себе,  как ему вздумается.
Действительно,  по  их  приказу были наглухо забиты все проходы между  двумя
частями дворца, причем каждый выставил свою стражу. По возвращении в столицу
они сходились вместе  лишь для того, чтобы иногда показаться  на публике. Но
после торжественных похорон  Септимия Севера  они  начали враждовать  уже  в
открытую и с ненавистью строили друг другу козни. Каждый делал все, что мог,
лишь бы  как-нибудь освободиться от брата и получить в свои руки всю власть.
Соответственно  с  этим  разделились  мнения  всех  тех,  кто  снискал  себе
какое-нибудь положение и почет в государстве. Большинство склонялось к Гете,
потому   что  он   производил  впечатление  порядочного  человека:  проявлял
скромность и мягкость по отношению к лицам, к  нему обращавшимся,  занимался
обычно более серьезными  делами.  Антонин же во всем выказывал жестокость  и
раздражительность. И  поскольку  он  во  всем проявлял буйный нрав и  больше
угрожал, чем убеждал, то и друзьями его становились скорее от страха, чем от
доброго к нему расположения.
     Провраждовав  так   некоторое  время,  братья   совсем  было  собрались
разделить  между  собой империю  для того, чтобы не злоумышлять друг  против
друга, оставаясь все время вместе. Решили, что Гете  должна отойти восточная
часть державы со столицей в Антиохии или Александрии, а Антонину -- западная
с  центром  в  Риме.  Но когда об этом  соглашении сообщили Юлии  Домне, она
своими слезами  и  уговорами убедила их отказаться от столь пагубной  затеи.
Этим она, возможно, уберегла  римлян  от новой гражданской войны, но обрекла
на смерть  родного  сына.  Перепробовав  все виды коварств, Антонин  потерял
терпение и решил действовать открыто -- мечом и убийством. 26 февраля 212 г.
он внезапно  напал на  Гету в спальне  Юлии Домны и  заколол его. Осуществив
убийство, он выскочил из спальни мачехи и с громким  криком бросился вон  из
дворца.  Воинам дворцовой  стражи  он велел без промедления проводить его  в
преторианский  лагерь, где  под охраной  у  него будто бы есть  еще  надежда
спастись: оставаться здесь во дворце --  значит,  идти на верную гибель.  Не
зная, что произошло  внутри  дворца,  те поверили и,  так как  он  бежал без
оглядки, все выбежали вслед за  ним. Оказавшись в лагере, он  вбежал в храм,
где преклоняются  перед  войсковыми  значками и  статуями, и, бросившись  на
землю, стал давать благодарственные обеты и  приносить жертвы  за  спасение.
Когда  об  этом  сообщили  воинам, все они,  пораженные,  сбежались  к нему.
Антонин выступил перед ними, но  не стал  прямо рассказывать, что собственно
произошло, а  кричал только, что избежал опасности и козней заклятого врага,
что в тяжкой борьбе еле-еле осилил врагов, что под угрозой были они оба, и в
его  лице  милостивая  судьба сохранила  хотя бы  одного государя. Тут же он
пообещал  за  свое  спасение  и  единовластие выдать  каждому воину  по 2500
аттических  драхм,  а   также  в  полтора  раза  увеличить   получаемое  ими
довольствие. Закончив речь, он велел преторианцам разойтись и сразу получить
эти  деньги  из храмов и  казнохранилищ.  Таким  образом  в  один день  было
безжалостно расточено  все то, что Север восемнадцать  лет копил и сохранял,
причиняя  несчастья  другим.  Услыхав  о  таких  суммах  и   сообразив,  что
произошло,  воины   объявили  Антонина  единственным  императором,   а  Гету
провозгласили врагом. Проведя ночь в  лагерном храме, набравшись смелости  и
приручив армию своими раздачами, Антонин отправился в сенат со всем войском,
вооруженным более, чем это в обычае при сопровождении государя (Геродиан: 4;
1,  3--5).  Воинов  он  поставил  посередине  двойным  рядом между сиденьями
сенаторов  и после этого произнес  свою  речь. Он жаловался на  козни брата,
речь его  была  путанной  и нескладной; во всем  он  обвинял брата,  а  себя
оправдывал.  Все  это  сенат  слушал  без  всякого  удовольствия  (Спартиан:
"Антонин  Каракала"; 2). Он  говорил это,  срываясь  на  крик, полный гнева,
бросая сумрачные взгляды на  друзей брата;  оставив  почти всех  дрожащими и
бледными, он поспешил во дворец.
     В скором времени были убиты  все близкие и друзья брата,  а также и те,
кто жил  во  дворце на  его половине; слуг перебили всех; возраст, хоть бы и
младенческий,  во  внимание не принимался.  Откровенно глумясь, трупы убитых
сносили вместе, складывали на  телеги и вывозили за город, где, сложив их  в
кучу, сжигали, а  то  и просто бросали как придется.  Вообще погибал всякий,
кого  Гета  хоть  немного  знал.  Уничтожали атлетов,  возниц,  исполнителей
всякого  рода  музыкальных произведений  -- словом, всех,  кто  услаждал его
зрение  и слух.  Сенаторов,  породовитее  или побогаче, убивали по малейшему
поводу  или  вовсе  без  повода  -- достаточно  было для  этого объявить  их
приверженцами  Геты.  Были  перебиты все,  кто  происходил из императорского
рода.  Так была убита дочь Марка  Аврелия,  уже старуха (Геродиан: 4; 5--6).
Умертвили Помпеяна,  сына  дочери Марка и Помпеяна. До этого он был два раза
консулом  и  полководцем  во  время   самых  важных  войн.  Казнили  Гельвия
Пертинакса, сына императора Пертинакса,  которого  так  чтил Септимий  Север
(Спартиан: "Антонин Каракалл"; 3--4). Умерщвлен был и двоюродный брат самого
Антонина, также носивший фамилию  Севера, и некоторые другие.  Из  сенаторов
погибли все представители патрицианских родов. Антонин засылал своих людей и
в провинции, чтобы истреблять  тамошних правителей и наместников  как друзей
брата.  Каждая ночь несла с собой  убийства самых  разных людей. Весталок он
заживо  зарыл  в  землю  за то, что  они якоб