лакедемоняне -- наемниками.
Агесилай  тотчас  поспешил  на  выручку,  но,  когда  узнал,  что  дело  уже
свершилось,  быстро вернулся к Пирею  и уже сам предложил явиться беотийским
послам. А фиванцы, платя ему той же монетой, теперь ни словом не упомянули о
мире, а лишь попросили пропустить их в Коринф (Плутарх: "Агесилай"; 22).
     Между тем, после  того как Ко-нон  и Фарнабаз с помощью  царского флота
завоевали владычество  на море и стали опустошать берега Лаконики, а афиняне
на деньги, полученные  от Фарнабаза, вновь укрепили свой город, лакедемоняне
решили заключить мир с царем. Они послали Анталкида к Тириба-зу с тем, чтобы
позорнейшим, несправедливейшим  образом  передать  царю  греков,  населяющих
Азию, из-за  которых и  начата  была вся  война  (Плутарх: "Агесилай";  23).
Договор,  заключенный  между  Артаксерксом  II и Анталкидом,  гласил:  "Царь
Артаксеркс считает справедливым, чтобы ему принадлежали все города  Азии,  а
из островов -- Клазомены и Кипр. Всем же прочим городам, большим и малым, --
должна быть  предоставлена  автономия, кроме  Лемноса,  Имброса  и  Скироса,
которые  по-прежнему  остаются  во  власти афинян. Той  из  воюющих  сторон,
которая не примет этих условий, я вместе с принявшими мир, объявляю войну на
суше и на море и воюющим с ними окажу поддержку кораблями и деньгами".
     Этот мир несколько ронял престиж Спарты в глазах азиатских греков (что,
в сущности, было не так уж важно), но во всем  остальном был ей на руку, так
как подрывал  могущество ее главных врагов --  фиванцев и  аргосцев. Ведь на
основании  этого договора  первые должны  были  отказаться от  гегемонии над
Беотией, а вторые --  над Коринфом и предоставить автономию всем подчиненным
городам.  Как и следовало  ожидать, фиванцы  возражали против условий мира и
хотели  принести клятву от всех бео-тийцев,  но  Агесилай отказался  принять
такую  присягу  и потребовал, чтобы фиванцы  присягнули на  точном основании
царской грамоты, -- что всякий город -- большой и малый -- станет с этих пор
автономным.   Не   дожидаясь  возвращения  послов,  он  стал  демонстративно
готовиться  к походу  на Фивы.  Однако,  прежде  чем  он  двинулся в Беотию,
приехали представители фиванцев  и заявили,  что  они согласны  на автономию
всех  городов. Тогда  лакедемоняне  вернулись  на  родину,  а  фиванцы  были
принуждены   присоединиться  к   общей  присяге   и  предоставить  автономию
беотийским  городам (386 г. до Р.Х.). В целом после Анталкидо-ва мира Спарта
сохранила  гегемонию над  Элладой  и  даже  несколько  усилила свои позиции,
поскольку взяла на себя роль блюстителя присланных  царем  мирных условий  и
добывала автономию греческим городам (Ксенофонт: 5; 1; 29--36).
     Унизив таким образом Фивы, Агесилай  не успокоился на этом. В 382 г. до
Р.Х. лакедемонский отряд под командованием  Фебида был отправлен в Халкидику
для того,  чтобы вести войну против  олинфян. В это время в Фивах шла борьба
между   демократической   партией   Исмения  и   олигархами,  возглавляемыми
Леонтиадом.  И вот,  когда  Фебид проходил  мимо  города  со своим  войском,
Леонтиад убедил его внезапно захватить  Кадмею (фйванский  акрополь).  Фебид
послушался и напал во время Фесмофорий на ничего не подозревающих фиванцев и
завладел твердынею.  Исмений  был  схвачен,  отправлен в Лакедемон  и  через
некоторое  время казнен. Демократы, и в их числе Пелопид, бежали. Эпа-минонд
остался  в городе: его не  тронули, так  как вследствие  его научных занятий
враги  не  считали  его  способным  к  политической  деятельности  (Плутарх:
"Пелопид"; 5).
     Когда весть о захвате Кадмеи лакедемонянами распространилась по Элладе,
все греки были охвачены негодованием; возмущались и сами спартанцы, особенно
противники Агесилая. В гневе  они спрашивали  Фебида, по чьему приказанию он
так поступил, и всеобщие  подозрения были обращены на  Агесилая. Но Агесилай
без колебаний  открыто выступил на защиту Фебида, говоря, что важно выяснить
только, принес ли  этот поступок какую-нибудь пользу. "Ибо все, что приносит
пользу Лакедемону,  -- говорил  он, --  вполне  допустимо совершать на  свой
страх  и риск,  даже  без чьего-либо  приказания".  Он  не только спас жизнь
Фебиду, но и  убедил государство взять  ответственность за это преступление,
разместить  в  Кад-мее  караульный отряд  и  предоставить  фиванские  дела и
государственное устройство на произвол  Архия и Леонтиада, с помощью которых
Фебид вошел в  город и захватил крепость. Вот почему  у всех явилась  мысль,
что  Фебид  был  только  исполнителем, а  зачинщик всего  дела --  Агесилай.
Дальнейшие события с несомненностью подтвердили эти подозрения.
     В 379 г. до Р.Х. изгнанники-демократы тайно возвратились в Фивы и убили
Архия  и  Леонтиада.  После  этого фиванцы  восстали  и  изгнали  из  города
спартанский  караульный отряд.  В  Фивах было восстановлено  демократическое
правление. Агесилай обвинил фиванцев в том,  что они убили  своих полемархов
(хотя те были ими лишь на словах, а на деле правили как настоящие тираны), и
склонил лакедемонян объявить Фивам войну. В поход был  отправлен второй царь
-- Клеом-брот I, который вернулся, не совершив ничего достойного.
     До  этого  времени фиванцы вели войну с лакедемонянами в одиночку, даже
часть беотийцев выступала против них. Но вскоре на сторону Фив встали Афины,
и причиной тому  была  авантюра Сфодрия.  Сфодрий был оставлен Клеомбротом в
качестве  гармоста  в  Феспиях. Это  был  человек,  не  лишенный  смелости и
честолюбия, но  более  преисполненный  пустых надежд, чем  благоразумия.  Он
желал стяжать славу и, считая,  что Фебид благодаря своему дерзкому поступку
стал знаменит, пришел к выводу, что приобретет  имя еще  более громкое, если
неожиданным  нападением  захватит  Пирей и  этим  отрежет  афинян  от  моря.
Передают  также,  что  это была  затея  беотар-хов с Мелоном и Пелопидом  во
главе. Они подослали к  Сфодрию людей,  прикинувшихся  друзьями лакедемонян,
которые  и  побудили  Сфодрия  взяться  за  дело.  Этот  поступок  по  своей
несправедливости  и противозаконности  был  подобен  поступку Фебида,  но  в
исполнении  его не было ни  той же смелости, ни того же успеха.  День застал
лакедемонян  на  Фриаский-ской  равнине,   в  результате  чего   замысел  их
раскрылся. Афиняне отправили послов в Спарту, чтобы обвинить Сфодрия. Но еще
прежде  сами спартанцы  привлекли Сфодрия  к суду  по обвинению,  грозившему
смертной казнью.
     У Сфодрия был сын  Клеоним, еще  совсем  юный и  красивой наружности, к
которому  пылал  страстью  сын Агесилая Архидам.  Незадолго до  суда Архидам
приступил  к  отцу  с просьбой поддержать  Сфодрия. Агесилай, хотя и порицал
очень сильно поступок Сфодрия, не оставил просьбы сына без ответа. Он вообще
очень  любил своих  детей. О нем даже рассказывали одну забавную историю, не
вязавшуюся с его суровым обликом: будто бы он дома  играл  со своими детьми,
когда они были еще маленькими,  и ездил вместе  с  ними на палочке,  а когда
один  из  друзей  увидел  Агесилая  за этим занятием,  Агесилай попросил  не
говорить об этом никому, пока тот сам не станет отцом.
     Итак, благодаря поддержке Агесилая, Сфодрий был оправдан, и возмущенные
афиняне объявили лакедемонянам войну (Плутарх: "Агесилай"; 23--25).
     В 378 г. до Р.Х.  Агесилай во главе войска лакедемонян вторгся в Беотию
и предал  окрестности Фив опустошению. После он отступил,  оставив в Феспиях
Фебида. В том же году Фебид потерпел поражение и сам пал в  бою. В следующем
году Агесилай повторил свое вторжение и вновь предал страну систематическому
опустошению.  Фиванцы   оказались  в  очень   тяжелом  положении  вследствие
недостатка хлеба; уже два года они не могли снимать с полей жатвы. Возможно,
действуя Агесилай против них прежним способом, он мог бы преуспеть в военных
действиях, но в 376 г. до Р.Х он тяжело и надолго заболел. На пути из Фив, в
то  время как  его  войско  находилось в Мегарах, он  шел  однажды  из храма
Афродиты. Вдруг  у него лопнула  какая-то жила, и  кровь  потекла из  тела в
здоровую, не хромую  ногу. Голень необычайно раздулась  и причиняла Агесилаю
невыносимую боль.  Тогда какой-то  сиракузский  врач вскрыл  ему  жилу около
лодыжки.  Кровь  брызнула  и,  не  переставая,  текла  целые сутки. Никакими
средствами  не удавалось остановить кровотечение, пока  Агесилай  не впал  в
беспамятство;  тогда  кровотечение  само  собой  прекратилось.  После  этого
Агесилай был  отвезен в  Лакедемон, где долго  пролежал больным, не будучи в
состоянии выступить в поход (Ксе-нофонт: 5; 4; 34--58). Тем временем, в  375
г. до  Р.Х., фиванцы взяли Фес-пии, а затем  разбили близ Тегиры  в открытом
бою две спартанские моры, причем погибли оба спартанских полемарха (Плутарх:
"Пелопид"; 16--17).  После этого  они  легко покорили Беотию  и восстановили
свою гегемонию. Еще прежде  афиняне разбили лаконский  флот  в проливе между
Накосом и Пиро-сом. Из 83  лаконских триер афинский  наварх Храбрий захватил
49, а 24 потопил (Плутарх: "Фокион"; 6). В 373 г. до Р.Х. другой спартанский
наварх  Мнасипп потерпел тяжелое поражение на Керкире и сам пал  в бою. Но в
том же году фиванцы  взяли  и  разрушили  Платеи. Это до крайности возмутило
афинян, имевших с платейцами  очень  давнюю дружбу, и  охладило их рвение. В
самом деле, пока афиняне  вели войну со Спартой, фиванцы потихоньку прибрали
к  рукам  всю Беотию  и приступили  к завоеванию Фокиды. Могущество фиванцев
стремительно возрастало и теперь  уже внушало опасение самим афинянам. Итак,
обе стороны стали искать путей к примирению.
     В 371 г. до Р.Х. в Лакедемон съехались посольства из всех концов Эллады
для обсуждения условий договора. В  числе фиванских послов  был Эпаминонд --
муж знаменитый своей образованностью и познаниями в философии, но  тогда еще
не проявивший себя  как полководец. Видя,  что все прочие пресмыкаются перед
Агесилаем, он один  решился выступить с откровенной речью, в которой говорил
не только об интересах фиванцев, но и об общем благе всей Греции. Он указал,
что война увеличивает могущество Спарты, отчего все остальные терпят  ущерб,
что мир должен быть основан на началах всеобщего равенства и справедливости,
что он будет прочным лишь в том случае,  если  все  будут между собой равны.
Агесилай, замечая, что Эпаминонд пользуется вниманием присутствующих греков,
задал  ему  вопрос:  "Считаешь ли  ты  правильным с  точки  зрения всеобщего
равенства   и   справедливости,   чтобы   беотийские   города   пользовались
независимостью?" Эпаминонд, не задумываясь и не  смущаясь,  ответил Агесилаю
тоже  вопросом:  не считает  ли  тот  справедливым, чтобы и  жители Лаконики
получили независимость (Плутарх: "Агесилай"; 27--28).
     Затем  был  заключен мир,  по  которому  стороны  обязались  вывести из
союзных   городов   гармостов,  распустить  сухопутные   и  морские  силы  и
предоставить  автономию  всем  городам.  На   верность  этим  условиям  мира
поклялись   все  участники  конгресса.   Фиванцы   были  занесены  в  список
государств,  давших  клятву,  но  на  следующий  день  Эпаминонд вернулся  и
потребовал, чтобы в списке поклявшихся  слово "фиванцы" было заменено словом
"беотийцы"  (Ксенофонт:  6;  3;  18--19).  "Мы  позволим беотийским  городам
приносить клятву каждому от своего  имени лишь тогда,  когда и вы  позволите
вашим пери-экам приносить клятву от каждого отдельного города", -- сказал он
(Павсаний: 9; 13; 2). Тогда  Агеси-лай  в страшном  гневе вскочил с места  и
потребовал,  чтобы Эпами-нонд  заявил определенно, готов ли он  предоставить
независимость Беотии. Эпаминонд в свою очередь опять спросил, предоставят ли
спартанцы независимость жителям Лаконики (Плутарх: "Агесилай"; 28). Агесилай
был  возмущен  и  сказал, что  не будет  ничего  исправлять в документе,  на
верность которому  они уже  поклялись и под которым уже подписались. Если же
они не хотят участвовать в мирном соглашении, то он может их,  если  угодно,
вычеркнуть. Таким образом, все  прочие заключили между  собой  мир  и только
между лакедемонянами и фиванцами оставались враждебные отношения, и фиван-цы
удалились с конгресса в весьма мрачном настроении (Ксенофонт: 6; 3; 19-20).
     В  это время второй царь -- Клеомброт I стоял с войском в Фокиде. Эфоры
тотчас отправили  ему приказ выступить против фиванцев. Очевидно,  спартанцы
предполагали,  что  теперь,  когда  фиванцы лишились  союзников, самое время
окончательно  покончить  с  ними. Но  на деле  случилось  обратное  -- через
двадцать  дней  после  окончания конгресса  в  битве  при  Левкт-рах  войско
Клеомброта  потерпело полное  поражение  от  фиванцев,  которыми  командовал
Эпаминонд. Погиб сам  царь и с  ним тысяча лакедемонян  -- цвет  спартанской
молодежи.  Никогда,  за  всю  свою  историю, Спарта  еще  не терпела  такого
жестокого поражения (Плутарх: "Агесилай"; 28).
     Первым следствием  левктрской катастрофы  был  всеэллинский  конгресс в
Афинах, происшедший  в  том  же году. По-видимому, на нем  подтверждены были
условия Ан-талкидова мира 386 г. до  Р.Х.  и решения предыдущего конгресса в
Спарте,  но  по  существу  он  определил  новое  положение  вещей.  Если  на
предыдущих  конгрессах  лакедемоняне  приносили  клятву  за своих  союзников
(считая их на деле и по форме  своими подданными),  то теперь каждому городу
на Пелопоннесе была  предоставлена возможность приносить клятву за себя. Это
означало окончательный распад пелопонесского союза  и конец гегемонии Спарты
на  полуострове.  Мантинейцы,  воспользовавшись  предоставленной  им  полной
автономией,  сошлись на общее собрание и постановили сделать Манти-нею одним
городом,  как  это  и было  раньше,  до превращения ее спартанцами в  четыре
деревни, и обнести ее стеной  (Ксенофонт: 6;  5; 1--4). Эпаминонд,  прибыв в
Аркадию, склонил аркадцев  не останавливаться на  этом  и произвести  полное
объединение  (синойкизм)  всех  аркадских  общин  в  единый  союз  и  единое
государство. Когда решение  по  этому вопросу  было  принято, была  основана
новая  столица  Аркадии  --  Мегалополь,  куда  были  переселены --  отчасти
добровольно, а  отчасти  по  принуждению  --  жители всех  аркадских городов
(Павсаний: 8; 27--28).
     Лакедемоняне с огромным беспокойством наблюдали,  как непосредственно у
них под боком  при содействии фиванцев возникает новое сильное  государство.
Сразу  же после  того, как мантинейцы приступили к  строительству стен,  они
отправили к ним послом Агесилая.
     Но когда Агесилай прибыл в  Ман-тинею,  члены  правительства отказались
созвать для него народное собрание и предложили царю передать  свою  просьбу
им. Когда Агесилай завел разговор  о постройке  стены, мантинейцы  отвечали,
что остановить постройку невозможно, так  как соответствующее  постановление
уже  принято народным собранием. Агесилай в гневе удалился (Ксенофонт: 6; 5;
4--5).
     В 370 г. до Р.Х. после создания Аркадского союза и основания Мегалополя
лакедемоняне  вступились  за  аркадских  изгнанников  (противников  союза) и
объявили  аркадянам  войну.  Агесилай  с войском  и  изгнанниками вторгся  в
Те-гейскую  область,  считая тегейцев  виновниками  мятежа  и  изгнания.  Он
опустошил страну и осаждал городскую крепость, наведя таким образом страх на
аркадян. Аркадяне в ответ заключили союз с аргивянами и элейцами,  а в  Фивы
послали  предложение о союзе. Бео-тийское войско тотчас выступило  в  поход,
присоединив к себе  союзных  локров и  фокейцев.  Все это войско двинулось в
Пелопоннес под предводительством  беотархов Эпаминонда и Пелопида. Остальные
беотархи  добровольно уступили  им  командование над  войском,  зная военный
гений и доблесть этих  мужей (Диодор: 15; 59; 62). Когда  беотийцы прибыли в
Аркадию, был уже конец декабря 370 г. До Р.Х. На соединение с ними двинулись
всенародным  ополчением аркадяне, элейцы,  аргивяне  и все  прочие союзники.
Собралось  не  менее  70  000  человек.  Начальники  войска,  собравшись  на
совещание, Решили идти на саму Спарту  и  предать  опустошению всю Лаконику.
Разделив  войско  на  четыре  части, союзники проникли  в  страну различными
путями. Беотийцы подступили к Селласию и склонили его жителей к отложению от
спартанцев.  Аргивяне  вступили  в  Лаконику  из  Тегейской  области, разбив
гарнизон, охранявший горные проходы. Так же успешно  действовали наступавшие
отдельными колонами аркадяне и элейцы. После  того, как все войско собралось
в Селласии,  оно  двинулось на  Спарту,  предавая  всю  страну  разорению  и
сожжению (Диодор: 15; 62--64).
     К  этому времени доряне занимали Лакедемон  уже в  продолжении шестисот
лет, и еще ни разу  враг не  отваживался вступить в их страну: беотийцы были
первыми врагами, которых спартанцы увидели на своей  земле  и которые теперь
опустошали ее, дойдя до  самого Эврота и города. Дело в том, что Агесилай не
разрешил спартанцам сразиться с таким, как говорит Феопомп, "валом и потоком
войны", но  занял центр города и самые важные пункты, терпеливо снося угрозы
и  похвальбы  фиванцев,   которые  выкликали  его   имя,  призывая  его  как
подстрекателя войны и виновника всех несчастий сразиться за  свою страну. Но
не менее заботил Агесилая царивший в городе переполох, вопли и беспорядочные
метания  пожилых  людей,  негодовавших  по  поводу случившегося,  и  женщин,
которые  не могли  оставаться спокойными  и  совершенно  обезумели  от крика
неприятелей и  вида костров. Тяжелым ударом для  его  славы  было и то, что,
приняв город самым сильным и могущественным в Греции, он теперь  видел,  как
сила этого города пошатнулась.
     Когда  Агесилай заметил,  что враги намереваются  перейти Эврот и силой
ворваться в  город,  он  оставил все другие  позиции  и выстроил лакедемонян
перед центральными возвышенными  частями города. Как  раз в это время  Эврот
из-за   обилия  снегов  в   горах   выступил  из  берегов  и  разлился  шире
обыкновенного, но переправу  вброд  не столько затрудняла быстрота  течения,
сколько ледяной холод воды. Как ни старался Эпаминонд из честолюбия завязать
сражение  в самом городе,  он не смог выманить Агесилая или  вызвать его  на
бой, а потому снялся с лагеря, отошел от города и стал опустошать страну.
     В  Лакедемоне  между  тем  около  двухсот  граждан, которые  уже  давно
составили  заговор, захватили  Иссорий,  сильно  укрепленный  и неприступный
пункт,  где  находилось  святилище   Артемиды.  Лакедемоняне  хотели  тотчас
кинуться  на них, но Агесилай, опасаясь мятежа, приказал остальным соблюдать
спокойствие,  сам  же, одетый  в  плащ,  в сопровождении  одного  лишь раба,
приблизился к заговорщикам,  говоря, что они не  поняли его  приказания:  он
посылал их  не сюда  и не  всех  вместе, а одних  туда (он  указал на другое
место), других в иные кварталы города. Те же, услышав его, обрадовались, что
их замысел не раскрыт, и, разделившись, разошлись по тем местам, которые  он
указал.  Агесилай немедленно  послал  за другими  воинами  и  занял  с  ними
Иссорий. Ночью он  приказал  арестовать и убить около пятнадцати человек  из
числа  заговорщиков.  Вскоре  был  раскрыт  другой,  еще более  значительный
заговор спартанцев, которые  собирались тайно в  одном  городе,  подготовляя
переворот. Но  при величайшем беспорядке было одинаково опасно  как привлечь
их  к  суду,  так  и  оставить  заговор  без   внимания.  Поэтому  Агесилай,
посовещавшись  с эфорами,  приказал убить  их без суда, хотя прежде  ни один
спартанец не подвергался  смертной  казни без судебного  разбирательства. Из
периэков и илотов, которые были включены  в состав войска, многие перебежали
из  города  к врагу. Так как  это  вызывало упадок  духа в  войске, Агесилай
предписал своим  служителям обходить  каждое утро  постели воинов в  лагере,
забирать  оружие   перебежчиков   и   прятать  его.  Благодаря  этому  число
перебежчиков оставалось неизвестным.
     Одни  писатели  говорят,   что  фиванцы