хиереям описание всех беспорядков
церковных, для прекращения которых потребовал их содействия.
   6. Покорение Казани. В это время, как молодой царь занимался такими
важными делами внутренними, внимание его было обращено также на татарские
царства - Казань и Крым. Мы видели, что в конце правления Елены оба этих
царства соединились под властью одного дома Гиреев и потому стали очень
опасны для Москвы. Сафа-Гирей казанский опустошал области Муромскую и
Костромскую; Саип-Гирей крымский подходил к Оке со всею ордою. Но в Казани
боролись друг с другом партии крымская и московская. Последней скоро
помогло то обстоятельство, что, когда в Москве государь вырос и с
чрезвычайным усердием стал заниматься делами правления, в Казани хан
Сафа-Гирей умер, оставив престол сыну-младенцу. Дело кончилось тем, что
казанцы отослали своего маленького хана в Москву и приняли к себе
Шиг-Алея. Но Шиг-Алей, покорствуя Москве, возбудил против себя сильную
ненависть в Казани. Ненависть к Алею и в то же время невозможность
избавиться от него, невозможность бороться с Москвою внушили казанцам
мысль подчиниться вполне царю московскому, лишь бы он вывел от них
Шиг-Алея. Иоанн согласился, вывел Алея и отправил в Казань наместника
своего, князя Микулинского. Все дело шло хорошо, казанцы спокойно начали
присягать царю московскому, как вдруг трое знатных людей распустили слух,
что русские идут, с тем чтоб всех их истребить. Народ взволновался, не
пустил Микулинского в город, послал к ногаям просить себе в цари одного из
тамошних владельцев и получил Едигера-Магмета.
   Тогда Иоанн решился покончить с Казанью. 16 июня 1512 года он выступил
в поход, но в самом начале пути получил весть, что крымский хан с большим
войском идет к московским границам; Иоанн решил переправиться через Оку и
встретить хана, но пришла весть, что крымцы не могли взять Тулы, были
побиты на вылазке и бежали назад в степь. Избавившись таким образом от
крымцев, Иоанн продолжал поход и 23 августа осадил Казань. У осаждающих
было 150 000 войска и 150 пушек, но осажденные, несмотря на то что
защищались только деревянными стенами, выставили отчаянное сопротивление,
и только 2 октября Казань была взята приступом после страшной резни. С
великим торжеством возвратился Иоанн в Москву - как завоеватель татарского
царства. Этот подвиг, свершенный с большими усилиями и трудностями, высоко
поднял Иоанна в глазах современников и потомков, ибо это было первое
завоевание, и, что всего важнее, завоевание татарского царства: после
многих веков страдания и унижения явился наконец царь на Руси, который
возвратил ей славное время первых князей-завоевателей. Впечатление,
произведенное событием, усиливалось еще потому, что взятие Казани было
подвигом необходимым и священным в глазах каждого русского человека:
подвиг этот совершался для защиты христианства от бусурманства, для
охранения русских областей, опустошаемых варварами, для освобождения
пленников христианских. Наконец, взятие Казани было важно в том отношении,
что открыло для русской торговли все течение Волги, дало возможность
русским людям селиться на юго-востоке, в безлюдной, но богатой,
плодоносной стране, орошаемой Волгою и ее притоками.
   7. Покорение Астрахани. В области Казанского царства по обеим сторонам
Волги, западной (горной) и восточной (луговой), жили разные дикие народы:
черемисы, мордва, чуваши, вотяки, башкиры. После падения Казани эти народы
долго не хотели подчиняться московскому владычеству; нужно было еще пять
лет опустошительной войны, чтоб усмирить их. В этой войне против Москвы
принимали участие ногаи, подущаемые турецким султаном, который никак не
мог равнодушно сносить того, что магометанские владения достаются
христианам, и потому хотел, чтоб все ближайшие к Москве магометанские
народы дружно и постоянно враждовали против нее. Но к счастью для Москвы,
народы эти не были способны к такому дружному и постоянному действию;
ногайские князья ссорились друг с другом, и стоило одному из них
вооружиться против Москвы, как другой враждебный ему князь начинал
заискивать расположения московского государя. Один ногайский князь, Юсуф,
был врагом Москвы, Другой, Измаил,- ее союзником. В 1553 году Измаил
прислал просить Иоанна, чтоб он защитил его от астраханского царя Ямгурчея
и посадил бы на его место в Астрахани прежде выгнанного оттуда царя
Дербыша, жившего теперь в России. Вследствие этой просьбы весною 1554 года
30 000 русского войска под начальством князя Юрия Пронского поплыло Волгою
под Астрахань и безо всякого труда овладело этим городом, где на место
бежавшего Ямгурчея был посажен Дербыш. Новый хан обязался быть под рукою
царя московского и платить ему дань, но недолго был ему верен, вступил в
союз с Крымом и враждебными России ногаями, за что в 1556 году был изгнан,
и Астрахань окончательно присоединена к Москве.
   Таким образом, Русские люди утвердились и на устьях Волги. Из
астраханского кремля московский воевода легко наблюдал за ногаями, которые
просили только позволения кочевать безопасно под Астраханью, ловить рыбу
на Волге и торговать беспрепятственно, а непрестанные усобицы между ними
ручались и за будущую безопасность русского владычества в Астрахани.
   8. Отношения к народам прикавказским и к Крыму. Утверждение на устьях
Волги открыло Московскому государству целый мир мелких владений в
Прикавказье: князья их ссорились друг с другом, терпели от крымцев и
потому как скоро увидали у себя в соседстве могущественное государство, то
и бросились к нему с просьбами союза, свободной торговли в Астрахани,
некоторые - с предложением подданства и, таким образом, незаметно
волею-неволею затягивали Московское государство все далее и далее на
юго-восток, к Кавказу и за него. Крымский хан, не умевши помешать
утверждению русского господства в Казани и Астрахани, сильно сердился,
нападал на московские украйны; чтоб отвлечь его от этих нападений, Иоанн
посылал свои легкие отряды Доном и Днепром опустошать крымские владения;
начальник малороссийских казаков князь Димитрий Вишневецкий перешел из
литовской службы в московскую и также действовал против крымцев.
   9. Война с Швециею и Ливониею. Но не война с Крымом главным образом
занимала внимание Иоанна: взоры его после взятия Казани были
преимущественно устремлены на запад. Здесь сначала занимала его война с
Швециею, начавшаяся в 1554 году вследствие пограничных ссор. Война эта не
была ознаменована никакими важными действиями; шведский король, знаменитый
Густав Ваза, начал ее, обнадеженный в помощи польской и ливонской, но
помощь эта не приходила, и престарелый король принужден был искать мира в
Москве. Царь позволил шведским купцам ездить чрез Россию в Индию и Китай,
с тем чтоб русские купцы могли ездить из Швеции в Любек, Антверпен,
Испанию, Англию и Францию.
   Так, высказывалось стремление начать деятельные торговые связи с
Западною Европою, но эти связи должны были зависеть от произвола соседних
приморских государств, обыкновенно враждебных России; своих гаваней на
Балтийском море у Московского государства не было. Это запертое положение
было тем более нестерпимо, что чувствовалась сильная потребность в
просвещении, которое начало тогда сильно распространяться в Западной
Европе, а людей, которые бы могли принести это просвещение в Москву,
ученых и художников, не пропускали враждебные соседи: они боялись, что
Московское государство, и без того уже для них опасное, будет гораздо
страшнее, если приобретет просвещение. Больше других боялось Москвы самое
слабое из соседних государств - Ливонское; ливонцы более других хлопотали
о том, чтоб науки не проникали в Москву, но этими поступками они,
разумеется, усиливали только в московском правительстве желание приобресть
балтийские берега и ускоряли, следовательно, падение своего государства.
   Еще в 1547 году Иоанн отправил в Германию саксонца Шлитте с поручением
набрать там как можно более ученых и ремесленников. Шлитте набрал с лишком
сто человек и привез уже их в Любек, как ливонское правительство
представило императору Карлу V опасность, какая может произойти от этого
для Ливонии и других соседних стран, и достигло того, что Карл дал
магистру Ливонского ордена полномочие не пропускать в Москву ни одного
ученого и художника.
   Иоанн, занятый тогда важными делами на востоке, не мог отомстить
Ливонии за это недоброжелательство, но когда потом, в 1554 году, ливонские
послы приехали в Москву с просьбою о продолжении перемирия, то царь велел
объявить им, что они прежде должны заплатить ему дань за Юрьевскую
(Дерптскую) область, что они обязаны сделать по старым договорам с
великими князьями русскими.
   Епископ дерптский обещал выплатить все недоимки и не исполнил обещания.
   Тогда в 1558 году русское войско вступило в Ливонию и страшно
опустошило ее; были взяты Нарва, Нейгауз, Дерпт и другие, менее
значительные города числом до 20.
   Не будучи в состоянии противиться Москве собственными силами, магистр
Кетлер обратился к соседним государствам с просьбою о помощи. Швеция и
Дания, кроме бесполезного ходатайства за Ливонию пред царем, не оказали
никакой помощи, но Польша вступилась в дело. В ней царствовал в это время
сын Сигизмунда I, Сигизмунд II Август; в 1559 году между ним и ливонским
правительством заключен был договор, по которому король обязался защищать
орденские владения от Москвы, и таким образом к войне ливонской
присоединилась еще война польская.
   10. Разрыв Иоанна с Сильвестром и Адашевым. Но в то время как в Ливонии
шла эта знаменитая борьба, которая должна была решить самый важный вопрос
для Московского государства, вопрос о непосредственном соединении с
Западною Европою,- в это время во дворце московского царя произошла
большая перемена. Мы видели, что Иоанн успокоился душевно, когда взял в
свои руки правление и нашел в Сильвестре и Адашеве помощников, на
достоинство нравственное и верность которых вполне полагался. Но скоро
между ним и Сильвестром стали происходить неприятные столкновения.
Сильвестр, привыкнув к тому, что Иоанн руководился его наставлениями
относительно нравственного поведения своего, хотел, чтоб он слушался его в
делах политических.
   Так, например, Сильвестр с единомышленниками своими требовал, чтоб царь
после завоевания Казани и Астрахани приступил к завоеванию третьего
татарского царства. Крымского, но Иоанн понимал всю трудность завоевать
Крым, отдаленный от Московского государства обширными степями, понимал всю
невозможность удержать завоевание по этому самому отдалению и потому еще,
что надобно было бороться с Турциею, которой в это время трепетала вся
Европа. Иоанн хорошо понимал, что для того, чтоб Россия могла не бояться
Востока, нужно было прежде всего усвоить себе западное просвещение, и
поэтому Иоанн обратил все свое внимание на войну ливонскую, на
приобретение прибалтийских областей.
   Сильвестр, раздосадованный тем, что Иоанн не принимает его мнения,
начал толковать, что все неприятности, которые после того постигли царя,
были наказанием Божиим за его упрямство, за то, что он продолжал воевать с
Ливониею вопреки советникам своим; понятно, как тяжело становилось Иоанну
иметь подле себя такого человека.
   Кроме того, Сильвестр сблизился с вельможами, неприятными Иоанну по
прежнему их поведению во время его малолетства, и при всех столкновениях
их с царем брал их сторону; наконец, Сильвестр и Адашев с своими
приверженцами соперничали с братьями царицы Романовыми и перенесли свою
вражду на саму царицу, что, разумеется, не могло не оскорблять Иоанна,
нарушая его мир семейный. Но все эти неприятные столкновения с Сильвестром
не могли бы еще произвести охлаждения царя к нему, если б одно несчастное
событие не навело Иоанна на мысль, что Сильвестр и Адашев не имеют усердия
к нему и его семейству. В 1553 году Иоанн опасно занемог, написал духовную
и потребовал, чтоб двоюродный брат его князь Владимир Андреевич и бояре
присягнули сыну его младенцу Димитрию; но Владимир Андреевич отказался
присягать, выставляя собственные права свои на престол по смерти Иоанна и
стараясь составить для себя партию; и когда некоторые верные Иоанну и
семейству его вельможи вооружились за это против Владимира, то Сильвестр
принял сторону последнего, а отец Алексея Адашева, Федор, прямо объявил,
что они не хотят служить Романовым, родственникам царицы, которые будут
управлять государством во время малолетства Димитрия. Больной Иоанн из
своей спальни слышал, как в другой комнате бояре кричали: "Не хотим
служить младенцу: нами будут владеть Романовы!" Иоанн выздоровел, и
понятно, что он уже смотрел теперь другими глазами на Сильвестра и
Адашева, хотя еще несколько лет оказывал им прежнюю доверенность в делах,
но охлаждение царя к ним все более и более увеличивалось вместе с
увеличением вражды между ними и царицею Анастасиею.
   Наконец, в 1560 году последовало удаление Адашева и Сильвестра от
двора; Адашев отправлен был воеводою в один из городов ливонских и там
умер, Сильвестр удалился сначала в Кириллов Белозерский монастырь, а потом
перемещен в Соловецкий. Вскоре после удаления Сильвестра и Адашева умерла
и царица Анастасия: Иоанн остался одинок, не было более подле него людей,
которых он любил и уважал, которые 5ы поддерживали его нравственно. Чтоб
уйти от горя и одиночества, он стал предаваться развлечениям, шумным
пирам; и страсти, развитые дурным воспитанием и заснувшие было с 1547
года, теперь пробудились; приверженцы Сильвестра и Адашева не хотели
безмолвно смотреть на падение своей стороны, на перемену в поведении
Иоанновом, хлопотали о возвращении вождям своим прежнего значения,- и
некоторые из них были казнены, другие сосланы, с иных взяты письменные
обещания не отъезжать в чужие земли.
   11. Отъезд князя Курбского и его следствия. Вельможам, находившимся в
Москве, трудно было отъехать; легче было сделать это воеводам,
находившимся на границах в Ливонии; этим удобством воспользовался один из
самых знаменитых воевод, князь Андрей Михайлович Курбский, и отъехал в
Литву к королю Сигизмунду Августу, который принял его с честью. Курбский
был в числе самых ревностных приверженцев Сильвестра и Адашева и вместе с
этим пользовался особенным расположением Иоанна. Но когда Сильвестр и
Адашев были удалены, когда опалы и козни постигли родственников и друзей
их, то Курбский, боясь того же и себе, решился отъехать. Курбский
принадлежал к числу образованнейших, начитаннейших людей своего времени;
он не хотел отъехать молча, молча расстаться с Иоанном, и написал к нему
укорительное письмо. Иоанн не выдержал и отвечал.
   Началась любопытная переписка, из которой мы узнаем, как бояре и
особенно князья смотрели на новый порядок вещей, установленный московскими
государями, дедом и отцом Иоанновыми. Курбский в своих письмах вооружался
против этого порядка, настаивал, что государь, по старине, должен обо всем
советоваться с боярами, которые имеют право отъезжать от него; Иоанн в
своих ответах защищал новый порядок, выставлял превосходство его пред
старым. Кроме писем к Иоанну Курбский в Литве написал еще сочинение о
современных событиях с целью оправдать, возвеличить свою сторону и обвинил
во всем Иоанна; сочинение это так же любопытно для нас, как и переписка с
царем.
   Отъезд Курбского и переписка с ним дорого стоили Иоанну: приверженцы
падшей стороны, Сильвестра и Адашева, не захотели беспрекословно сносить
гонения: один из самых знаменитых между ними отъехал к враждебному
государю, явился предводителем полков его в войне с Москвою и, что всего
хуже, осмелился прислать царю грамоту, наполненную укоризнами и воплями о
мщении. Курбский был представителем целой стороны; он упрекал Иоанна не за
одного себя, но за многих. Если еще можно удержать вельмож от отъезда в
Москве, во внутренних областях государства, то как удержать их на границе?
Кого послать с войском?
   Но и внутри, если они уже так ожесточены и так их много, то где
безопасность?
   Мысль: "Врагов много, я не в безопасности, нужно принять меры для
спасения себя и своего семейства, в случае неудачи этих мер нужно
приготовить убежище на чужбине",- эта мысль стала теперь господствующею в
голове Иоанна.
   12. Опричнина. Он стал готовиться к борьбе; прежде всего нужно было
испытать силы противников, узнать, найдут ли они защиту в народе или
выдаст их народ. 3 декабря 1564 года царь со всем семейством и казною
выехал из Москвы в Александровскую слободу и ровно через месяц прислал в
Москву две грамоты: в одной жаловался на вельмож и на духовенство, которое
заступается за вельмож, не дает царю наказывать их за дурные дела,
вследствие чего царь оставил свое государство и поехал где-нибудь
поселиться; в другой грамоте, написанной к купцам и ко всем остальным
жителям Москвы, царь писал, чтоб они ничего не опасались, гнева и опалы на
них никакой нет. Когда эти грамоты были прочтены, то народ пришел в
отчаяние: как ему остаться без царя? Кто защитит его от врагов?
   Все начали упрашивать митрополита, чтоб уговорил Иоанна не покидать
государства, а за изменников они не стоят и сами их истребят, пусть
государь правит как ему угодно. Иоанн согласился принять снова правление с
условием, что будет расправляться с своими изменниками по своей воле и
учредит опричнину, т. е. новый особый двор из людей, вполне ему преданных,
на содержание которых должны быть назначены особые города и волости; в
самой Москве взяты были в опричнину некоторые улицы и слободы, и в них
ведено было жить только тем боярам, дворянам и приказным людям, которые
были назначены в опричнину, а прежние обыватели переведены на другие улицы.
   Управление государством поручено было старым боярам, которые назывались
земскими; только в случае военных вестей и дел чрезвычайной важности бояре
эти приходили с докладом к государю. Таким образом, государство
разделилось на две части- опричнину и земщину, между которыми, разумеется,
не могло быть дружественных отношений, потому что опричнина учреждалась
вследствие подозрительности и вражды царя к правителям земским. Опричнина
представляла целую толпу временщиков, которые пользовались своим
положением, пользовались доверенностью к ним царя, чтоб угнетать земщину
безнаказанно.
   Начались казни: несколько вельмож было умерщвлено, с других взято
обязательство не отъезжать за порукою многих лиц разного звания. Враги
Москвы хотели воспользоваться этою враждою царя к вельможам своим, и
знатнейшим из этих вельмож вручены были грамоты от короля польского с
приглашением перейти на его сторону. Дело это открылось и подало повод к
новым казням. Митрополит Филипп не хотел равнодушно смотреть на такое
кровопролитие и при встрече с царем в церквах обличал поведение его и
опричников. Упреки святого мужа наводили раздумье на Иоанна; это раздумье
было страшно опричникам, и они постарались оклеветать Филиппа; он был
лишен митрополии и сослан в заточение в Тверской Отрочь монастырь, где
впоследствии был задушен одним из самых приближенных опричников, Малютою
Скуратовым. Это было в 1569 году; в том же году погиб и двоюродный брат
царя князь Владимир Андреевич, замышлявший, как говорят, поддаться королю
польскому.
   В следующем 1570 году разгромлен был Новгород Великий, ибо царю
донесли, что новгородцы также хотят передаться Сигизмунду Августу. По
связи с делом новгородским были в Москве новые казни, и в числе казненных
видим любимцев Иоанновых: Басманова, Вяземского. В 1571 году князь Иван
Мстиславский дал запись, в которой говорил, что вместе с товарищами своими
навел на Москву крымского хана; Мстиславский был прощен за поручительством
285 человек.
   Подозрительность Иоанна к боярам земским увеличивалась все более и
более, так что он прибегнул к странному средству: поставил над ними
великим князем всея Руси Симеона Бекбулатовича, крещеного татарина,
касимовского хана, а сам назывался государем, князем московским; княжение
Симеона, впрочем, было недолговременно. Что Иоанн действительно считал
себя и