завоеваний; поляки же прямо говорили: для чего нам
уступать вам что-либо, когда обстоятельства переменились, когда вы
истощены, без союзников, а мы свободны от всех других врагов и в союзе с
ханом крымским?
   Следовательно, мир был возможен только в том случае, когда новый
какой-нибудь удар постигал то или другое государство и заставлял его
спешить миром с тяжелыми для себя пожертвованиями.
   Такие именно удары постигли Польшу. Знаменитый вельможа Любомирский,
оскорбленный противниками, в числе которых стояла королева, поднял знамя
восстания против короля. Потом преемник гетмана Тетери на западной стороне
Днепра, гетман Дорошенко, поддался турецкому султану и этим самым поднимал
турок и татар против Польши, которая и должна была поспешить миром с
Россиею.
   В 1667 году в деревне Андрусове (между Смоленском и Мстиславлем)
Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин заключил с Польшею перемирие на
тринадцать лет и 6 месяцев: царь Алексей Михайлович отказался от Литвы, но
приобрел Смоленск, Северскую страну и ту часть Малороссии, которая
оставалась за Москвою в последнее время, т. е. по ею сторону (левую)
Днепра, на правой стороне Днепра Москва удержала только Киев на два года.
   9. Раскол и падение Никона. В то время как шли переговоры о мире с
Польшею, царя Алексея занимало самое тяжелое дело в его жизни - суд над
патриархом Никоном. Первые годы своего патриаршества Никон продолжал
пользоваться неограниченною доверенностью и сильною привязанностью царя
Алексея, который называл его "особенным своим другом душевным и телесным".
Никон управлял государством во время отлучек царя в походы, причем оказал
важную услугу государю, сберегши его семейство во время морового поветрия;
Никон назывался великим государем подобно царю - титул, который носил
только Филарет Никитич, но не как патриарх, а как отец царский; теперь же
опять явились в Москве два великие государя, причем Никон назывался
великим государем как патриарх; власть патриарха, таким образом,
приравнивалась к власти царской.
   Но это небывалое приравнение необходимо возбуждало вопрос о законности
его; вопрос этот должен был подняться скоро, потому что Никон не был из
числа тех людей, которые умеют останавливаться, не доходить до крайностей,
умеренно пользоваться своею властью. С ясным умом Никон не соединял
образования, которого негде было получить ему тогда; с необыкновенною
энергиею Никон не соединял вовсе благодушия, снисходительности, не умел
вносить в отношения свои к людям теплоты и мягкости, примиряющих с
превосходством человека, с его влиянием. Он был властолюбив и тем более
неприятно давал чувствовать свое властолюбие, что был жесток и вспыльчив,
в сердцах не умел владеть самим собою, не умел обращать внимания на то,
что говорил и делал. При таких свойствах Никон, разумеется, скоро нажил
себе врагов сильных между придворными, между людьми, близкими к царю.
Всякий, кто считал себя вправе на какую-нибудь власть, на какое-нибудь
влияние, необходимо сталкивался с Никоном, который не любил обращать
внимания на чужие права и притязания, который считал для себя унизительным
и ненужным приобретать союзников, который не боялся и презирал врагов.
   Сама царица, родственники ее Милославские, родственники государя по
матери Стрешневы и другие вельможи скоро сделались врагами Никона. К ним
пристали и многие из духовных значительных лиц, оскорбленных крутостью
нрава Никона, жестокостью наказаний, которым он подвергал виновных.
Наконец, Никон возбудил против себя сильное негодование исправлением книг
и наказаниями; которым подвергались люди, не принявшие этих исправлений.
   По недостатку образованности в XV и XVI веках в русской Церкви
распространилось несколько мнений, которых не допускала православная
восточная Церковь,- мнений, касавшихся большею частью одной внешности
обрядов, но очень важных в глазах людей, которые по умственной
неразвитости придают особенное значение внешнему - обрядам, букве: так,
например, что надобно произносить "Исус"
   вместо "Иисус", служить на семи просвирах, а не на пяти, складывать два
пальца, а не три при крестном знамении, не брить бороды и усов и т. п.;
такие мнения даже замешались в так называемый Стоглав, т. е. в
постановления известного нам собора, бывшего при Иоанне IV, в 1551 году,
замешались в богослужебные книги, и когда эти книги начали печататься без
надлежащего исправления, то ошибки, вкравшиеся в них, распространились во
всем народе, в глазах которого явились освященными.
   Мы видели, каким гонениям подвергся архимандрит Дионисий с товарищами
за попытку исправить книги; после Дионисия исправление продолжалось, но
производилось очень небрежно, без знания дела. Особенно дурно шло дело при
патриархе Иосифе, предшественнике Никона: исправители внесли, наприм[ер],
наставление о двуперстном сложении в книги самые употребительные
(псалтырь, катехизис и т. п.), издали каждую книгу в числе 1200
экземпляров, и вот в несколько лет двоеперстие сделалось господствующим во
всей России. Греческие патриархи и другие архиереи, приезжавшие в Москву,
заметили эти странности и начали указывать на них; малороссийские ученые
монахи, Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, вызванные в Москву для
перевода нужных книг с иностранных языков, указывали также патриарху
Никону на неисправность прежних изданий.
   Никон созвал собор в 1654 году и предложил вопрос: "Новым ли печатным
служебникам следовать или греческим и русским старым?" Собор отвечал, что
надобно исправить книги согласно с старыми русскими рукописями и
греческими; приступили к исправлению, собрали отовсюду старинные русские
рукописи, выписали с Востока старинные греческие, поручили исправление по
ним людям знающим и прежде всего издали исправленный служебник. Но против
этого Никонова дела тотчас же обнаружилось сопротивление: коломенский
епископ Павел с некоторыми другими лицами духовными, большею частью
старыми исправителями книг при патриархе Иосифе, явно восстал против
исправления и новизн (новшеств, как они называли). Их мнение нашло себе
отголосок: не умея понять, в чем дело, привыкши придавать внешности,
обрядам великое значение, ужаснулись при слухе, что в священную сферу
церковную вводят новшества, велят молиться по-новому, не так, как молились
предки, не так, как молились святые угодники и спаслись.
   Известно, какое сильное влияние имеют на воображение народное
апокалипсические представления: с мыслию о новостях в вере, о перемене
веры сейчас же соединилась мысль о последнем времени, об антихристовом
пришествии. Эти страхи тем более имели силы, что внушались они людьми,
имевшими влияние на толпу, людьми, знающими Писание, начетчиками; в числе
этих людей были епископ, протопопы; наказание, которому подверглись эти
люди за свое сопротивление собору, еще более усилило их значение, выставив
их мучениками за правду, еще более усилило ненависть к Никону как мучителю
людей праведных.
   Таким образом, много ненавистей скоплялось над головою Никона.
Придворные враги его успели указать государю, что великий государь
патриарх превышает власть свою, успели поселить холодность между ним и
царем. Характер Никона давал врагам его все выгоды над ним; оружие было
неравное: враги действовали тайно, усильно, постоянно, а Никон, вместо
того чтоб при первом признаке охлаждения спешить к царю, стараться
отстранить всякое недоразумение, бороться, отражать нападения врагов, -
вместо всего этого Никон удалялся и таким образом оставлял своим
противникам поле сражения.
   Никон был одарен способностью приобретать влияние, но не был способен
сохранить приобретенное; он не мог снизойти до средств, которые
употреблялись врагами его, не мог снизойти до мысли, что ему должно
бороться, защищаться, ему, который должен повелевать. Удаление Никона от
царя повело к усилению охлаждения между ними; Никона перестали призывать
во дворец в важных случаях, царь стал избегать встречи с ним в праздники,
во время патриаршего служения.
   Однажды князь Ромодановский пришел в Успенский собор объявить
патриарху, что государь не будет к обедне, и между ним и Никоном вышла
брань, Ромодановский стал упрекать его в гордости, в присвоении титула
великого государя. Никон не захотел терпеть более: 10 июля 1658 года в
Успенском соборе после обедни и проповеди патриарх обратился к народу с
такими словами: "Ленив я был вас учить, и от этой моей лености сам я и вы
покрылись греховными струнами; с этого дня я уже вам не патриарх; многие
из вас называли меня иконоборцем, еретиком, будто я новые книги завел,
хотели побить меня камнями. Все это делается по моим грехам". Сказавши
это, Никон стал разоблачаться; тут поднялся вопль: "Кому ты нас, сирых,
оставляешь!" "Тому, кого вам Бог даст",- отвечал Никон. Ему принесли мешок
с простым монашеским платьем, но мешок у него отняли и не дали надеть
простое платье. Никон пошел в ризницу, написал там письмо к государю, в
котором объявлял, что. удаляется от гнева царского, и хотел выйти из
собора, но его не пустили, и отправили одного из митрополитов донести
государю, что делается в соборе. Явился боярин и объявил Никону именем
царским, что ему незачем оставлять патриаршества. "Уже я слова своего не
переменю",- отвечал Никон и уехал из Москвы в Воскресенский монастырь
(Новый Иерусалим), им построенный.
   Решительный шаг был сделан; Никону трудно было возвратиться, хотя он и
желал этого, но царь не шел к нему навстречу с мольбою о прощении, как бы
хотелось Никону. Так проходило время, Никон не возвращался в Москву, а
Церковь оставалась без патриарха, что не могло обойтись для нее без
вредных последствий. Наконец в феврале 1660 года царь созвал собор, где
послышалось мало голосов за Никона, который успел между тем сильно
раздражить царя резкими выражениями на его счет в письмах к греческим
архиереям и выходками, которые позволял себе в своей запальчивости.
Положили снестись с восточными патриархами, вызвать их для решения дела.
Попытка боярина Зюзина вызвать Никона обманом в Москву и устроить свидание
и объяснение между ним и царем не удалась: Никон приехал в Москву, но
царь, удержанный врагами его, не пошел на свидание, и Никону велено было
ехать назад в Воскресенский монастырь.
   В 1666 году приехали в Москву два патриарха - александрийский и
антиохийский - и на соборе осудили Никона на низвержение из архиерейского
сана и заточение в монастырь за самовольное оставление патриаршества, за
самовольные, без собора, низвержения, проклятия и жестокие наказания
духовных лиц, наконец, за выходки против патриархов, царя и бояр. Никона
заточили в Белозерскую Ферапонтову пустынь.
   10. Соловецкое возмущение. Патриархи осудили Никона, но одобрили дело
исправления книг. Новоисправленные книги были разосланы всюду, но не везде
их принимали: монахи по пустыням, священники по селам продолжали
употреблять старые, а в Соловецком монастыре дело дошло до явного
возмущения.
   Узнав, что монахи этого монастыря не принимают новых книг, из Москвы
отправили к ним архимандрита с царскою грамотою, но монахи отвечали
посланному: "Указу великого государя мы послушны и во всем ему повинуемся,
но повеления о новоизданных книгах не принимаем". Всех больше шумел бывший
архимандрит Саввина монастыря Никанор, который жил в Соловках на покое;
сложивши три первых пальца, он кричал: "Это учение и предание латинское,
предание антихристово - я готов пострадать!"
   Тогда присланный из Москвы архимандрит начал задавать раскольникам
страшные вопросы: "Как вам кажется - великий государь царь Алексей
Михайлович православен ли?" Те отвечали, что православен. "А повеления его
православны?" На это монахи смолчали. "А как вам кажется, - продолжал
спрашивать архимандрит,- собор, от которого я прислан, православен ли?"
Монахи отвечали: "Патриархи восточные прежде были православны, а теперь
Бог весть, потому что живут в неволе, российские же архиереи православны".
"А соборное повеление, со мною присланное, православно ли?" "Повеления их
не хулим,- отвечали монахи,- а новой веры и учения их не принимаем, держим
предание св. чудотворцев и за их предание хотим все помереть". В
челобитных своих монахи писали царю: "В новых книгах Никона патриарха
вместо Исуса написано с приложением лишней буквы Иисус, что нам, грешным,
страшно и помыслить. Милосердый государь! Помилуй нас, нищих своих
богомольцев, не вели нарушить предание прародителей твоих и начальников
наших, соловецких чудотворцев!" Монахи удержались при страшных вопросах:
не принимая новых книг, не хотели, однако, разрывать ни с Церковью, ни с
государством. Но когда возмущение усилилось и когда власть перешла к
мирянам, к ратным людям, составлявшим гарнизон монастыря, то эти пошли
дальше, объявили, что не хотят молиться за государя, и запрещали монахам
молиться за него. Против возмутившихся отправлено было войско в 1668 году.
   11. Бунт Разина. Но в то время как осада Соловецкого монастыря тянулась
медленно по недостатку средств и энергии У осаждавших воевод, возмущение
более широкое и опасное пылало на противоположном конце государства, в
низовьях Волги и Дона, где опять поднялись казаки на государство. В 1667
году дали знать государю, что на Дону собираются многие казаки, хотят идти
воровать на Волгу. Царь в своей грамоте к астраханским воеводам всего
лучше объясняет нам, как составлялись в то время эти казацкие сборища: "В
донские городки пришли с Украины беглые боярские люди и крестьяне с женами
и детьми, и оттого теперь на Дону голод большой".
   Старшины старых донских казаков не сочувствовали этой новоприбылой
толпе, этим голутвенным людям (голь, голяки), как их тогда называли, и
потому голутвенные должны были искать себе особенного предводителя и
действовать особо; предводитель нашелся: то был донской казак Степан
Тимофеев Разин с братом Фролом. Сперва Разин хотел промышлять, по обычаю,
над Азо-вом, но не был допущен донцами, которые находились в мире с
азовцами; тогда Разин решился пробраться на восток, на Волгу и на Яик
(Урал), откуда получил приглашение от подобных ему воровских казаков;
Разин счастливо пробрался на Яик, взял обманом здешний городок и засел в
нем на зиму; царские отряды, высланные против него, были разбиты; на
служилых людей и горожан напал страх, пошел слух, что Разин колдун, что
его ни ружье, ни сабля не берет и пушки по нем не стреляют; тем с большею
охотою собирались в разных местах воровские шайки для соединения с
счастливым атаманом.
   Весною Разин вышел в Каспийское море, грабил все суда, шедшие из Персии
в Астрахань, приставал к персидским берегам, опустошал села, города,
разбил персидский флот. В конце лета 1669 года Разин возвратился в устье
Волги с огромною добычею; к нему навстречу выплыл из Астрахани отряд
царского войска, но вместо битвы воевода послал сказать Разину, что
государь простит его, позволит возвратиться спокойно на Дон, если казаки
отдадут пушки, взятые из царских судов и городов, служилых людей,
забранных неволею, морские суда и пленных персиян.
   Мы видели из примера донских казаков, что государство при слабости
своей смотрело не так строго на действия казаков, если они обращались
только против чужих стран; при слабости государства считалось нужным
давать выхода этим беспокойным силам; пример Польши и казаков
малороссийских научил, как опасно было удерживать у себя эти силы в
далеких украйнах; на устьях Волги воеводы не имели достаточно войска и
потому не могли надеяться на верный успех в борьбе с казаками, доведенными
до крайности, и притом боялись сочувствия к казакам в своих ратных людях,
в стрельцах и в остальном народонаселении, особенно в низших слоях его.
Чем необразованнее общество, тем сильнее в его членах стремление
обнаруживать, употреблять физическую силу, тем сильнее в них стремление
как можно меньше трудиться, а жить на счет чужого труда; подобная жизнь
приобретает для них особенную прелесть, особый почет; отсюда у варварских
народов презрение к труду, который предоставляется рабам и женщинам, и
почет исключительный войне, которая у варваров значит одно и то же, что
хищничество. Как в русском украинском народонаселении сильно было
сочувствие к казацким подвигам, видно из того, что когда купцы из
украинских городов приезжали на Дон к казакам для торговли и узнавали, что
казаки сбираются на море громить турецкие берега и корабли, то
присоединялись к ним. Тем больше сочувствия к казакам было у холопей и
крестьян, которых казачество прельщало вольностью.
   Разин принял предложение царских воевод, приехал в Астрахань, принес
повинную, но условий, на которых получил прощение, не исполнял, не выдал
всех пленных и "всех пушек; воеводы не настаивали, потому что удаль,
счастье, богатство, щедрость Разина произвели сильное впечатление на
астраханский народ. В начале сентября Разин отправился из Астрахани вверх
по Волге и на дороге еще начал буйствовать, а когда явился на Дон, то со
всех сторон начали сбираться к нему голутвенные; он сделался предводителем
особого большого войска, не хотел знать старого атамана донских казаков
Корнила Яковлева, удерживавшего казаков в покорности государству, и прямо
кричал, что пора идти против бояр. В мае 1670 года Разин с своею шайкою
поплыл вверх по Дону, переволокся на Волгу; большинство жителей Царицына
сдали ему свой город, царский воевода погиб от мятежников.
   Отряд стрельцов, высланных против Разина, был разбит, Камышин сдан, в
Астрахани между стрельцами и простым народом обнаружилось расположение к
знаменитому атаману. Под Черным Яром Разин встретил флот, шедший против
него под начальством одного из астраханских воевод, князя Семена Львова,
но стрельцы, плывшие на этом флоте, как только увидали Разина, закричали:
   "Здравствуй, наш батюшка, смиритель всех наших лиходеев!", начали
вязать своих начальников и выдавать казакам. "Будут против меня драться в
Астрахани?"
   - спросил их Разин. Ему отвечали: "В Астрахани свои люди: только ты
придешь, тут же тебе город сдадут". И действительно, как только (в июне)
разинские казаки приступили к астраханскому кремлю, то сами астраханцы
подавали им руки и пересаживали через стены. Когда казаки вошли в город,
то чернь бросилась бить людей высших чинов, ограблены были церкви, лавки;
Астрахань, как и все города, занимаемые мятежниками, получила казацкое
устройство, т. е.
   жители разделены на тысячи, сотни и десятки под начальством выборных
атаманов, есаулов, сотников и десятников, заведен казацкий круг, или
старинное вече, начались беспрерывные убийства лучших людей и бражничанье
казаков с чернью.
   Старший воевода князь Прозоровский был сброшен с высокой колокольни;
сын его также варварски умерщвлен.
   В половине июля Разин, оставив в Астрахани атаманом Василия Уса, поплыл
вверх по Волге, взял Саратов, Самару, в которых поступал так же, как и в
Астрахани; рассыльные его рассеялись по нынешним губерниям Нижегородской,
Тамбовской, Пензенской и дальше, поднимая чернь против лучших людей,
обещая везде установить казацкое равенство, но, зная, что в народе крепко
уважение к царю и духовенству, Разин распустил слух, что при нем находятся
сын царя Алексея Михайловича царевич Алексей (умерший в начале того же
года) и патриарх Никон; возмущены были черемисы, чуваши, мордва, татары.
Но эти мятежники не дождались к себе Разина; в сентябре подошел он под
Симбирск, под которым целый месяц был задержан воеводою Иваном
Богдановичем Милославским, а между тем успел подойти к Симбирску князь
Юрий Барятинский с царским войском, с солдатами, выученными по-новому, и
поразил наголову Разина, который после того ночью, бросив своих союзников
- чернь, убежал с одними казаками вниз по Волге; остальные мятежники
бросились было бежать за ним, но были настигнуты и разгромлены царскими
войсками.
   Обаяние, производимое Разиным, исчезло после первой неудачи: его не
впустили теперь ни в Самару, ни в Саратов; приехав зимою на Дон, он хотел
было поднять здешних казаков, но не успел: атаман К