косматые львы,  пятнистые пантеры и полосатые тигры. Рабы криками и
ударами в  медные щиты выгоняли зверей на  линию охотников,  которые между
собой соперничали в отваге, ловкости и умении метать копье.
     Празднества не  прекращались;  Бесс  с  Будакеном  ездили  в  усадьбы
князей, где устраивались роскошные пиры и охота с соколами и борзыми.
     Однажды к  Будакену прибыл вестник от  Сатибарзана сказать,  что  тот
уезжает по поручению царя царей.  Ему перестали присылать из царской кухни
большие блюда с жареной бараниной и курами, начиненными абрикосами.
     Приставленный к нему переводчик объяснил,  что царь внезапно выехал в
Бактру. Будакен подумал, не вернуться ли ему обратно в родные степи, но он
все  еще  надеялся найти  способ  помочь Сколоту.  Его  проводник Спитамен
исчез,  и никто не знал,  что с ним.  Будакен выжидал. Его воины ничего не
делали, валялись на коврах и пели песни.
     Не зная, чем заняться, Будакен каждый день стал разъезжать по городу,
а под вечер ходил на площадь в центре базара, когда там затихала торговля,
темнело  и  начинались представления.  Он  втискивался с  двумя  скифами в
густую кричавшую толпу, расталкивал встречных, пробирался в самую середину
площади.
     Будакена пропускали на почетное место, и он сидел на деревянных нарах
под  кирпичными сводами среди  самых  известных купцов.  В  темноте горели
глиняные плошки с  маслом и  сальные свечи,  прилепленные к выступам стен.
Грызя фисташки и миндаль,  он смотрел,  как на подмостках пляшут мальчики,
извиваются,  как змеи,  артисты,  вымазанные мукой и сажей, подбрасывают и
ловят сразу несколько горящих факелов и глотают и изрыгают горящую паклю.
     Через несколько дней  приехал гонец от  Датаферна,  хранителя царской
печати.  Он  передал Будакену приглашение царя прибыть к  нему для  важных
переговоров в Бактру. Будакен, довольный, что он увидит еще одну столицу и
будет  ему  о  чем  рассказать в  степи,  немедленно поднял своих скифов и
отправился в путь.
     Он  ехал  мимо  тщательно  возделанных  полей,  бесконечных  садов  и
виноградников,  где  ни  один  клочок земли  не  оставался необработанным.
Привыкший к бесконечным песчаным или каменистым степям,  Будакен поражался
роскошью  зелени  встречавшихся  долин.  Фруктовые  сады,  осыпанные,  как
снегом,  белыми и розовыми цветами,  сменялись нивами, где зеленели первые
всходы.  Горные обильные ручьи и арыки,  орошавшие пашни и сады, приносили
жизнь  и  плодородие  бесчисленному  населению,   которое,   как  муравьи,
трудилось на полях: одни пахали на быках, другие кирками разрыхляли землю.
Длинные караваны из сотен вьючных животных тянулись по дороге, направляясь
к Наутаке: там, говорили, царь решил сделать свою новую столицу и приказал
отовсюду свозить и хлеб,  и розовую горную соль,  и хлопок,  и зынгыр*,  и
кожи,  чтобы  прокормить и  одеть  войско,  которое готовилось к  борьбе с
заморскими хищниками.
     _______________
          * 3 ы н г ы р  - лен.

     - Отсюда можно хорошо править Сугудой и не бояться врагов,  -  сказал
Будакен, увидев с перевала город, обнесенный тремя линиями зубчатых стен.
     - Конечно,  можно бы  -  подтвердил провожатый,  -  но  только в  том
случае,  если бы князья меньше ели и перестали без конца обнимать глиняные
кувшины со столетним вином.
     Посреди  города  возвышалась угрюмая цитадель с  несколькими круглыми
башнями.  Домики,  рассыпанные вокруг цитадели,  утопали в садах, цветущих
белоснежным урюком и розовым миндалем.
     Будакен проехал через  речку по  деревянному мосту и  попал в  шумную
толпу.  Широкое поле,  где раньше были виноградники и арбузные бахчи, было
истоптано бесчисленными группами крестьян, прибывших со всех концов Бактры
и  Сугуды.  Они сидели и лежали вокруг дымящихся костров,  бродили по всем
направлениям,  несли вязанки хвороста,  колючек и  репейника или тащили за
рога упирающихся козлов и баранов.
     По  дорогам военные патрули опрашивали шедших:  некоторых пропускали,
других прогоняли обратно.
     - Это  славное войско  царя.  Только  оружия  пока  нет,  -  объяснял
проводник.
     <И порядка тоже...> - подумал Будакен.
     Близ  городских  ворот  возвышались  высокие  кладки  набитых  зерном
мешков.  Пришедший караван верблюдов разгружал привезенный ячмень, высыпая
его из  мешков прямо на  землю.  Около него происходила свалка:  несколько
воинов колотили плетьми толпу, которая напирала с криками: <Хлеба, хлеба!>
     - Но ведь хлеба довольно? - спросил Будакен.
     - Каждый день приходит тысяча верблюдов с хлебом, но и людей сколько!
Пекари  не  успевают  печь,  и  голодные  люди  кормятся только  пшеницей,
поджаренной на раскаленных камнях.
     Они  въехали в  ворота.  Несколько часовых схватили коней под  уздцы,
расспрашивая,  кто едет,  давно ли из Мараканды и правда ли,  что Двурогий
прилетел туда в виде змея с гребнем на спине,  кружил над городом и улетел
в горы.
     Будакен ехал вдоль улицы, казавшейся одной непрерывной мастерской. По
обе  стороны  полуголые кузнецы колотили молотками,  выделывая наконечники
копий и мечи. Пыхтели кожаные мехи, раздувая горны; яркие искры летели под
ударами молотов. Стон, лязг и грохот металла звучал несмолкаемым гулом.
     Всадник на  высоком тощем жеребце с  большим персидским луком на боку
приблизился к  Будакену.  С  удивлением Будакен  узнал  в  нем  Спитамена.
Охотник, глядя в сторону, перегнулся с коня и шепнул по-сакски:
     - Если ты хочешь вернуться и увидеть родные степи,  не расставайся со
мной.  -  Он оглянулся кругом и добавил:  -  Может быть,  ты увидишь также
своего сына.
     Будакен,  всегда  невозмутимый,  теперь вспыхнул надеждой.  Лицо  его
исказилось.  Он  ухватился сильной рукой за плечи Спитамена и,  задыхаясь,
зашептал:
     - Где он? Здесь? В этом городе?
     Спитамен указал на оружейников и небрежно ответил:
     - Здесь  базар.  Может быть,  ты  купишь хороший новый меч?  Это  все
искусные мастера. Смотри, как они ловко закаляют сталь.
     Около  них  кузнец  держал большими щипцами раскаленное добела лезвие
меча и  разом окунул его в глиняную бадью с маслом;  оттуда вырвался вихрь
пламени и черного  дыма.  Два  раба  прикрыли  бадью  глиняной  крышкой  и
затушили  пламя.  Кузнец  осматривал потемневшее,  переливающееся лиловыми
пятнами лезвие.
     - Мы встретимся на площади перед воротами,  ведущими ко дворцу Бесса,
сегодня при заходе солнца. - Спитамен тронул коня, и толпа их разделила.

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     Перед заходом солнца Будакен подъехал к воротам, ведущим ко дворцу.
     Старый крестьянин подошел к нему и, сложив руки на груди, поклонился:
     - Спитамен ждет тебя. Следуй за мной.
     Будакен направил коня за стариком, который лавировал в толпе и кричал
встречным:
     - Дайте дорогу гостеприимцу* царскому!
     _______________
          * В  древней  Персии был особый титул <друзей>,  <гостеприимцев>
     царя.

     Толпа  расступилась,  громко  высказываясь о  росте,  красоте коня  и
странной для них одежде сакского князя.
     Крестьянин пробирался извилистыми узкими  улицами,  прошел  городские
ворота и,  перескочив канавку,  направился через поле,  где  горели костры
призванных на войну. За Будакеном следовали два конных скифа.
     Они  прибыли к  маленькому дому,  окруженному садом.  Кругом него  на
приколах стояли навьюченные кони,  и вдоль глиняного забора лежали люди. К
стене были прислонены копья и топоры.
     Крестьянин взял за  уздцы коня Будакена и  пригласил его  слезть.  Он
впустил Будакена внутрь сада, захлопнув калитку перед носом скифов.
     Под  старым деревом,  обвитым до  самой  вершины стеблями виноградной
лозы,  на коврике сидели Спитамен и с ним несколько человек. Будакен узнал
сторожа Кукея с пробитым носом, из которого торчал клочок хлопка.
     Спитамен вскочил и направился к гостю:
     - Садись сюда,  дорогой гость,  я буду говорить с тобой, как с родным
дядей.
     По  знаку  Спитамена  все  собеседники встали  и  ушли  внутрь  дома.
Крестьянин принес на глиняном блюде несколько лепешек и  гроздей увядшего,
провисевшего всю зиму винограда. Спитамен помолчал и скосил глаза.
     - Если ты не хочешь сделаться македонским рабом,  ты должен уехать из
этого  города.  Бесс  потерял разум,  коснувшись царской тиары  и  сев  на
большого коня,  которым не может управлять.  Все,  что делает Бесс, только
помогает Двурогому.  Он  призвал народ защищать страну,  но  сам  сидит во
дворце и пирует с блюдолизами,  а воины не получают хлеба и не знают,  кто
их поведет на бой. Они разбегаются по домам. Бесс обратил наших богатырей,
наших  львов  в  стадо  баранов.  Войско Бесса теперь -  это  сырое тесто,
которое нож Двурогого может резать и кромсать, как он хочет.
     Будакен смотрел на Спитамена пристальным,  недоверчивым взглядом: <Не
изменил ли он? Не лазутчик ли Двурогого? Почему он так его восхваляет?>
     - Бесс прибежал сюда обратно из Бактры без надобности, уведя войска и
всполошив всех.  Он  ищет врагов вокруг себя и  не знает,  что главные его
враги - он сам и его князья.
     - Что же надо делать? - спросил невозмутимо Будакен.
     - Тебе -  ехать в свои степи и готовить отряды всадников. Ты увидишь,
что ненасытный в крови Двурогий захочет пройти и туда и показать,  что нет
преграды для его копья.
     - Пусть сунется к нам...  - проворчал Будакен. - Куруш тоже был у нас
и  потерял голову.  А  что же  ты будешь делать?  Ты упадешь в  прах перед
Двурогим?
     Спитамен почувствовал насмешку в словах Будакена.
     - Тот,  кто  не  хочет чужеземного ига,  должен взять секиру и  сбить
врагу  рога.  У  кого  в  груди  бьется  свободное  сердце,  а  не  звенит
потасканная  иноземная  монета,  не  допустит,  чтобы  македонцы  и  яваны
захватывали наши дома,  убивали мужчин и  обращали в  рабство наших жен  и
детей.  Бактрийцы не подняли вовремя меча в ущельях гор -  и они уже бегут
оттуда от македонских плетей и собираются в горах, чтобы резать македонцев
на  всех дорогах.  Но теперь поздно,  когда яваны уже сидят в  бактрийских
домах.
     - Ты думаешь, что <он> и к нам придет?
     - Он  придет туда,  где  мужчины упадут перед ним  на  брюхо и  будут
просить пощады.  Но есть мужчины с львиным сердцем, которые хотят драться.
Смотри, сколько молодцов собралось здесь! Нас уже несколько сот человек, и
каждый день приходят новые отчаянные головы.
     Будакен  молчал.   Ему  представился  его  сын  в  цепях,  идущий  за
македонской повозкой.
     - Ты сказал, что я могу увидеть сына?
     - Если перед тем,  как вернуться в  степи,  последуешь за  мной.  Наш
отряд уйдет в горы ловить македонцев, когда они начнут наступать сюда... А
мы с тобой пойдем навстречу Двурогому.
     - Ты обезумел?
     - Почему?  Ты оденешься бедным пастухом, я - тоже. Мы погоним десятка
два  баранов прямо в  македонский лагерь,  и  там ты  увидишь своего сына.
Теперь в дороге ему убежать легче. Может быть, мы сумеем освободить его. Я
пойду, а ты делай как хочешь.
     - Я пойду с тобой.
     - Я  ожидал,  что  ты  так скажешь.  У  меня есть одежда крестьянина,
большая,  как конская попона,  и сегодня же мы выйдем по дороге к реке.  А
своих воинов отправь с  конями в  Курешату,  и  пусть там  ждут  тебя.  Ты
вернешься горами и там найдешь их.
     - Теперь мне будет о чем рассказать в степи, - сказал Будакен, - если
только я принесу целой мою голову.


                             ЖЕЛЕЗНЫЕ ВОРОТА

     Два  путника  брели  по  горной  тропинке.  По  одежде  они  казались
поселянами:  шерстяные армяки,  выцветшие желтые повязки и  поверх цветных
онуч  кожаные лапти.  Они  гнали  толстокожего старого осла,  навьюченного
мешками, и десяток курдючных овец, хватавших на ходу редкие кустики полыни
и солодки.
     Дорога   все   поднималась.   По   склонам  гор   рассыпались  группы
мелколистного клена, арчи и фисташек.
     На перевале одиноко взгромоздилась пятисотлетняя развесистая арча. Ее
корявые ветви с  темно-зелеными клочьями хвои искривленно растопырились во
все стороны, и ветер играл цветными лоскутками, которые нацепили неведомые
прохожие.
     От каменистой дороги и  голых скал веяло палящим зноем.  Один путник,
большой и  грузный,  как медведь,  опустился на камни под арчой,  другой -
поднялся на выступ скалы. Солнце уже спускалось к зубчатым рваным вершинам
гор,  и  снежные полосы по  глубоким трещинам казались кровавыми потоками.
Даль закутывалась в фиолетовый туман.
     - Теперь мы близко. Вот там, где эти черные скалы, находятся Железные
ворота.
     - О  Левша,  зачем  я  послушался тебя!  -  стонал  лежавший.  -  Три
двенадцатилетия протекли с тех пор, как я мог пешком, точно волк, гоняться
за козами. Теперь я из одной своей юрты в другую езжу верхом. О Папай, дай
мне снова скорей сесть на коня!
     - Ойе! - донесся издали крик.
     Внизу  на  склоне  горы  крестьянин,  держа  рукоятку омача,  шел  за
маленькой коровенкой и ослом.  Крестьянин посматривал в сторону путников и
что-то  кричал им.  Дойдя до  конца узкой извилистой запашки,  он выдернул
омач и, легко прыгая с камня на камень, стал подниматься вверх.
     Завернутый в  обрывки истлевшей овчины  молодой пахарь с  добродушной
улыбкой подошел к путникам:
     - Куда вас ноги несут? Жизнь вам не мила? Теперь все бегут оттуда, от
Большой реки.
     - Зачем же они бегут?
     - Зачем бегут?  Конечно,  надо сидеть на своей земле и сеять хлеб.  -
Крестьянин посмотрел на свои узловатые,  корявые пальцы.  -  Я  нашел себе
место,  во какое!  Хороший ячмень будет. А по мне, пустяки, что там воюют.
Эта  война,  как  буря с  градом,  пронесется мимо,  и  опять солнце будет
светить нам, пахарям.
     - Значит, дело есть, если мы сами лезем в костер.
     - А  вы останьтесь здесь со мной.  Я  вам покажу землю,  да еще какую
жирную -  прямо целина,  от  века  никто ее  не  пахал.  А  вашего осла мы
припряжем к  моей скотине,  да  и  вы  оба поможете тянуть омач.  Вот мы и
вспашем новый участок и к осени будем с хлебом.
     - А до Железных ворот еще далеко?
     - Они начинаются сейчас же за тем перевалом. Там всегда была застава.
Если сторожа еще там и  вас не  пропустят,  то можно пройти кругом козьими
тропками. Там проберутся и бараны, и ваш осел.
     - А ты бы мог нас провести этими тропками?
     - Отчего бы нет!  Только сейчас не могу:  у меня размыло канаву. Надо
ее починить:  вода идет мимо пашни. Если вы мне поможете поправить канаву,
я завтра же вас проведу.
     - Ладно,  -  сказали путники.  -  Мы тебе поможем сегодня,  а  ты нам
завтра.
     Крестьянин поднял  прилегших в  тени  овец,  и  все  осторожно начали
спускаться по склону горы.
     Они  упорно весь вечер работали над канавой,  проведенной вдоль ската
горы из ручья.  Они закладывали края канавы камнями,  хворостом и  дерном,
чтобы ввести воду ручья в  нужное им  русло.  В  этой работе они  забыли и
войну и  страшного Двурогого,  занятые одной только мыслью,  чтобы вода им
покорилась и перестала размывать потоками каменистый скат.
     К  ночи  крестьянин привел обоих путников к  своей хижине.  Она  была
очень мала,  сложена из камней,  с  плоской крышей,  заваленной хворостом.
Внутри  почерневшие от  копоти  стены  блестели,  как  каменный  уголь.  В
трещинах ждали добычи громадные бурые тараканы и бесчисленные тощие клопы.
     Оба гостя легли снаружи на войлоке, развесив на шесте мокрую одежду.
     Маленькая подвижная жена крестьянина,  с  длинным носом и любопытными
блестящими глазами, принесла горшок с вареной джугарой и вяленые бураки.
     Когда  совсем стемнело и  шакалы запели свои  тягучие молитвы,  вдали
запылали красные огни.  Они усиливались, и багровый дым столбом поднимался
к небу.
     - Это же  горит наше селение Чакчак!  -  закричал крестьянин.  -  Это
солома горит,  зерно горит!  Шерстью запахло. Это крестьянский скот горит.
Горе всем нам!..

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     - Здесь царство злого Аримана.  Куда мы идем?  -  оглядываясь, громко
говорил Будакен.
     Красные скалы острыми зубцами поднимались кругом,  и  среди них резко
выделялись снежные белые  купола*,  точно  слепленные руками  таинственных
дивов.
     _______________
          * Белые бугры из гипса и  соли  существуют  в  этом  месте  и  в
     настоящее время.

     Дорога,  шедшая  по  песчаному дну  мелкого ручья,  то  поднималась к
обрывистому карнизу,  лепилась по склону горы,  то снова опускалась на дно
ручья, пока ее не перегородил поперечный скалистый хребет.
     - Где же дорога дальше?
     - Вот там,  где гора треснула.  -  Крестьянин указал на  узкую щель в
высокой черной скале, точно кто-то мечом рассек ее на две части.
     Путники  вошли  в  мрачный  извилистый коридор.  Глыбы  черного камня
нависли над ними, готовые рухнуть и раздавить их. Было темно и сыро.
     Щель  была шириною около пяти-шести шагов.  Она  то  расширялась,  то
опять суживалась.
     - Постойте, дальше идти не надо, - прогудел Будакен.
     <...надо!> - повторило эхо.
     Все остановились. Ни одного звука не доносилось из глубины ущелья.
     - Разве не весело побывать в аду? - сказал Спитамен. - Не бойся, я же
обещал тебя вывести из ада, и даже незакопченным...
     - Но  отчего такая тишина?  -  говорил крестьянин,  прислушиваясь.  -
Здесь всегда шум,  крики,  ревут ослы,  проходят караваны...  Где же люди?
Сейчас будут Железные ворота, идем дальше.
     Овцы опять застучали копытцами по  камням.  Будакен,  переваливаясь и
сопя,  шагал,  со  страхом глядя на  множество маленьких пещер,  выбитых в
отвесных скалах. <Это жилища злых духов>, - думал он.
     Впереди  проход  загородили  большие  темные  ворота,   сложенные  из
массивных бревен,  обитых железом.  Здесь скалы сходились так  тесно,  что
маленькая кучка  воинов смогла бы  удержать целое  войско.  Старые тяжелые
ворота,  прикрепленные к  тяжелой каменной кладке,  стояли полураскрытыми.
Стоявшие вдоль прохода три домика были безмолвны,  двери вырваны; валялись
корзины,  солома,  разбитые черепки.  Все говорило о  безлюдье и поспешном
бегстве.
     - В  этих  домах  жили  сторожа,  они  собирали пошлину с  проходящих
караванов. Но все они испугались и убежали. А чего бояться? Мы, крестьяне,
боимся только неурожая.  А  кто будет сидеть у нас на шее,  согдский князь
или бактрийский, - не все ли равно?
     - Переждем немного, - предложил Будакен.
     Он подошел к воротам,  тронул одну створку - она издала хриплый стон,
и зазвенели подвешенные на проволоке железные колокольчики.
     - Тише, едут!
     Издалека  послышался  шум.  Он  усиливался,  наполняя  гулом  ущелье.
Пощелкивали удары  копыт  о  камни,  звенело оружие.  Все  покрыло звонкое
ржание коня.
     Из-за поворота извилистого ущелья вылетели несколько всадников.
     Их бронзовые панцири,  длинные копья,  красные плащи и конские хвосты
на  гребнях шлемов -  все  это  было  чуждо  и  непохоже на  бактрийских и
согдских воинов.  Всадники бросились вперед  вскачь,  влетели в  ворота  и
остановились.
     Из глубины ущелья появились новые группы воинов.
     Бараны шарахнулись в сторону и с блеянием сбились в одну кучу.
     Первые всадники объехали домики и вернулись к воротам.
     - Кто ты такой?  - спросил Спитамена рыжебородый обветренный всадник,
напирая на него большим тощим конем.
     Спитамен сложил руки на груди,  подражая жестам крестьян,  и  с видом
скромной покорности ответил:
     - Ищущий хлеба. Гоним продавать баранов.
     - А кто эти люди?
     - Крестьяне. Мы идем вместе.
     - Где сторожа Железных ворот? Почему никого нет?
     - Откуда мы знаем!  Мы идем этой дорогой,  в  Чакчак,  и остановились
спросить,  кому же надо заплатить за перегон баранов через ворота. Если мы
не уплатим царской пошлины, нас накажут.
     - Платите мне!  Я  в