тамена
были потеряны.
     Ему попался только одинокий молодой скиф, который вел за повод серого
верблюда. Между горбами сидели молодая женщина и мальчик.
     - Здесь никаких всадников я не видел,  -  объяснял кочевник.  - Здесь
начинается пустыня,  через  которую мы  стараемся скорее пройти,  чтобы не
погибнуть от жажды и зноя.
     - Что же тебя заставляет бродить в такой пустыне? - спросил базилевс.
- Разве не лучше тебе жить в плодородных долинах Золотоносной реки?
     - Здесь земли не принадлежат никому,  а  там всю землю поделили между
собой князья.
     - Как же тебя зовут, свободный варвар?
     - Меня зовут Левша-Шеппе,  потому что я  люблю идти влево,  когда бич
погонщика  гонит  баранов  вправо.  -  И  кочевник  с  верблюдом  зашагали
равномерной походкой,  не  обращая  более  внимания  на  блистающих латами
всадников.
     - Какое бессмысленное лицо у этого варвара! - заметил Перитакена.
     - Он  отличается  от  верблюда  только  умением  говорить,  -  сказал
Александр.  - Но Спитамена я все-таки поймаю и посажу на кол. Наверное, он
не такой простак, как этот доитель кобыл.
     Вернувшись в Мараканду, базилевс со своей армией оказался в положении
змей,  попавшей в  кольцо раскаленных углей.  Кругом,  и  в  Согдиане и  в
Бактрии, вспыхивали восстания.
     Крестьяне убегали  в  горы  и  леса  и  нападали  на  разъезжавших за
продовольствием македонцев.
     Александр  беспощадно  расправлялся  с  селениями,   где  происходили
столкновения с его воинами.  Он вытребовал из Персии новые подкрепления из
молодых македонцев и наемных греков.
     Наконец он  решил  внести  успокоение в  страну  самыми  решительными
мерами.  Он разделил Согдиану на участки,  и  в назначенный день посланные
туда отряды должны были вырезать поголовно все взрослое население.
     Александр с  отдельным отрядом прошел в  горы,  куда  укрылись жители
Курешаты  и  других  разрушенных городов.  Оттуда  его  воины  вернулись с
богатой  добычей,  а  сам  базилевс  привез  персидскую княжну  Рокшанек и
объявил, что сделает ее своей женой.
     - Мой  брак  соединит  Азию  и  Европу,  -  объяснял  базилевс  своим
приближенным.  -  Согдские князья не будут больше считать меня чужеземцем,
когда их княжна станет женой царя царей. А с населением нечего считаться -
половина  его  успокоилась  в  земле,  а  для  другой  половины  я  устрою
великолепные игры,  состязания воинов  и  другие  увеселения в  день  моей
свадьбы.
     Спитамен продолжал давать о себе знать удачными набегами, и Александр
снова призвал к себе персидских князей.
     - Уже прошло не семь дней,  как обещал глупый Фарнух, а семь месяцев.
Однако вы до сих пор не сумели заманить и  привести мне Спитамена.  Я  вам
дам в помощь человека, самого хитрейшего из смертных. Он вам поможет найти
и поймать создание тьмы и злого духа - неуловимого Спитамена.
     И  слуги ввели в  залу  бродячего атравана,  которого часто видели на
площадях,  где он пророчествовал, давал лекарства для исцеления больных и,
как безумный, предсказывал скорую гибель мира.
     Высокий и тощий,  как скелет,  черный от грязи, с длинными, до пояса,
космами вьющихся бурых волос,  в шерстяных лохмотьях,  он смотрел большими
горящими глазами,  и  на  темном лице  выделялись длинные желтые верблюжьи
зубы.  Посвятив себя  служению богу,  он  не  стриг от  рождения на  ногах
ногтей, и они, искривленные завитками, стучали по каменному полу, когда он
подходил к князьям.
     - Поймать Спитамена? Хорошо, я могу, я все могу, - говорил атраван, и
его большой рот растягивался до ушей.  -  Но его надо,  поймав,  сейчас же
сжечь на костре, иначе он обратится в летучую мышь, вспорхнет и исчезнет.


                             _______________

     В горах, к югу от Мараканды, в глухом ущелье, над обрывом, с которого
свергался неугомонный водопад,  горели костры.  Несколько десятков людей в
лохмотьях одежд,  с  мечами и копьями сидели около огня.  Некоторые из них
имели на  себе персидские или македонские панцири.  Невдалеке,  по  склону
горы, паслись стреноженные поджарые кони.
     Большой  бронзовый котел  был  поставлен в  груду  раскаленных углей.
Похлебка кипела ключом,  и темная пена,  подымаясь с одного края,  шипела,
падая на огонь.
     - Друг или враг,  стой!  -  послышался оклик часового,  спрятанного в
кустах.
     - Мы ищем помощи и защиты! - послышался ответ.
     - Эй, Таракан, прощупай-ка, кто это пробирается к нам.
     Пожилой крестьянин,  подняв короткое копье, спустился в кусты. Оттуда
слышался спор.  Таракан вернулся;  за  ним шли двое:  один -  лохматый,  с
длинными космами,  нищий,  в грязной,  засаленной одежде атравана,  другой
имел вид знатного перса;  лицо его было обрюзгшее,  в пояснице он был шире
плеч; богатая красная одежда туго перетягивалась кожаным поясом с мечом.
     - Эй,  занозы, - сказал Таракан, - эти люди твердят, что хотят видеть
Спитамена,  что  они  желают  сообщить ему  важные  новости.  -  Он  хитро
подмигнул прищуренным глазом. - Выслушать их или сбросить со скалы?
     - Пускай нам говорят! Сбросить к шакалам! - раздались грубые голоса.
     Атраван заговорил первый:
     - О храбрые защитники родины! Весь небосвод, великий бог Ахурамазда и
весь мир смотрят на вас и восхищаются вашей доблестью.  Вот князь Датаферн
- он был левой рукой у Бесса и хотел вместе с ним не допустить Двурогого в
наши земли.  Но Двурогому помогали все злые духи,  и  он залил кровью наши
земли.
     - Пускай говорит князь Датаферн. Чего ты поешь вместо него?
     Датаферн заговорил мягким, вкрадчивым голосом:
     - Я  давно  хотел  найти  вас,  чтобы вместе с  вами  бороться против
проклятых яванов.  Но  никто не  мог  указать,  где  ваш  неуловимый вождь
Спитамен. Наконец я увидел огни в горах и пошел прямо на них.
     - Говори прямо, чего тебе надо от нас.
     - Я  хочу быть вместе с  вами и  помочь вам.  Где ваш вождь Спитамен?
Здесь ли он?
     - На что он тебе? Мы все заодно. Говори прямо.
     Датаферн подумал и ответил:
     - Пусть будет по-вашему.  Может быть,  вы мне не верите, но то, что я
вам сейчас скажу,  покажет,  что я действительно заодно с вами и готов все
отдать на общее дело.  Когда Двурогий подходил в  первый раз к  Мараканде,
мой отец боялся,  что яваны разграбят все те богатства, которые скопил еще
мой дед.  Он нагрузил верблюда золотом и серебром и с верным слугой ушел к
горам и около Агалыка закопал все это в землю. Отец оказался прав. Вы сами
знаете,  что яваны в  свои походные мешки умеют прятать целые города.  Они
отняли все,  что было у  нас в  доме,  и  мой старый отец умер от  голода,
потому что не мог попасть в Агалык.
     - Однако твой толстый живот показывает,  что ты не страдал от голода!
- воскликнул кто-то.
     - Не смейся, неразумный! - ответил Датаферн. - У нас уж порода такая,
и  я  остался толстым,  несмотря на  все несчастья,  которые я  перенес от
яванов и Двурогого-царя.  Но я не могу оставаться спокойным. Я хочу вместе
с  другими  смелыми бойцами бороться против  злодеев,  которые душат  нашу
родину.  Я  и  пришел к  вам,  чтобы отдать на общее великое дело борьбы с
Двурогим все,  что я имею.  Там,  в Агалыке, закопано много богатств моего
отца, на которые можно купить оружие, коней...
     - Вы,  смелые воины,  можете разделить его  между  собою,  -  добавил
лохматый атраван.
     - Но,  чтобы достать из  земли клад,  мне  нужно,  чтобы ваши молодцы
поехали со мной,  ночью выкопали его и увезли на быстрых конях.  Там может
встретиться отряд яванов, который все отберет.
     Начался спор. Одни стояли за то, чтобы клад разделить, другие - чтобы
отдать на общее дело,  третьи - чтобы сперва привезти, а потом решать, что
с ним делать.
     Наконец  постановили -  атравана  оставить заложником до  возвращения
князя Датаферна,  а  с ним немедленно отправить десять всадников на свежих
конях.
     Когда  Датаферн и  всадники скрылись в  темноте,  атраван  присел  на
корточках к огню,  и его большие глаза,  отражая свет костра,  горели, как
красные огоньки.  Возле него,  как тень,  появился Спитамен.  Он спустился
легкими прыжками с  горы,  с  той стороны,  откуда никто не ждал его.  Как
обычно,  красная повязка окружала его  голову,  серая рубаха была затянута
кожаным ремнем, и мягкие сыромятные сапоги делали бесшумными его шаги.
     - И  ты,  черный ворон,  появился у нас?  Какое несчастье принес ты с
собой?
     Атраван встрепенулся,  подскочил,  но  Спитамен ухватил его за  подол
бурой одежды.
     - Оставь меня,  не  тронь!  Я  -  священный атраван и  слуга сияющего
Ахурамазды.  Он  поразит тебя молнией и  громом,  если ты  будешь касаться
меня.
     Но  Спитамен крепко  держал шерстяную ткань  и,  выхватив нож,  разом
отсек большой кусок одежды и бросил его на пылающие красные угли.
     - Эй, молодцы, посмотрите, что сейчас покажется из этого лоскута.
     Атраван хотел выхватить лоскут из огня, но десяток рук держал его.
     Лоскут задымился,  вспыхнул,  быстро прогорел,  а  в пепле показалось
несколько золотых монет с изображением персидских царей и сатрапов...
     - Вот золото, за которое этот гнусный червяк продавал Двурогому своих
братьев. Он хуже вора и убийцы!
     Несмотря на свою худобу,  атраван был очень силен.  Он раскидал всех,
кто его держал, и вырвался, оставив в их руках клочья своей одежды.
     - Ахурамазда,  ты всемогущ, сделай меня летучей мышью! - заревел он и
диким прыжком бросился с обрыва.
     Через несколько мгновений отдаленный шум  покатившихся камней донесся
из глубины темной пропасти.
     - Неужели вы не догадались,  простаки,  -  сказал Спитамен, - что это
был  лазутчик Двурогого?  Бросьте в  огонь его  одежду!  В  ней  насекомых
столько же,  сколько монет.  И вы увидите,  что под каждой заплатой у него
были  зашиты  не  только  персидские монеты,  но  и  яванские,  с  головой
Двурогого.


                             СТРАННАЯ ГОЛОВА

     Базилевс,  усмирив  железом,  кровью  и  огнем  Согдиану,  отдыхал  в
Мараканде, в бывшем дворце Бесса.
     По  вечерам,  к  ужину,  собирались его  ближайшие помощники,  высшие
начальники отрядов и знатнейшие персы.
     Возле  него  расположилась на  лежанке,  покрытой ценным  финикийским
малиновым расшитым золотыми звездочками покрывалом,  молодая  царица  Азии
Рокшанек -  ее базилевс переименовал в  Роксану.  Она смотрела удивленными
расширенными  глазами  на   базилевса,   на   его   мускулистых  неуклюжих
македонских товарищей, и на лице ее вспыхивал страх, когда громадный кубок
Геракла обходил пирующих и каждый залпом осушал его.
     Александр мало обращал внимания на  нее.  Она  послужила ему  забавой
только несколько дней, а затем он занялся планами новых походов.
     Когда  Александр рассказывал о  своих многочисленных подвигах,  вошел
воин и остановился, ожидая взгляда базилевса.
     - Что случилось?
     - Князь Датаферн просит принять его.
     - Пусть войдет. Целый месяц его не было. Посмотрю, с чем он явился.
     Толстый Датаферн показался в  дверях.  Мышиные глаза  его  бегали  по
сторонам. Он тяжело дышал.
     Александр стремительно приподнялся с лежанки.
     Датаферн повернулся и втолкнул в залу молодую худощавую женщину.  Она
остановилась,  бессильно опустив  руки.  Голова  ее  была  закутана  белой
шерстяной шалью,  красные,  расшитые узором концы шали ниспадали до  пола.
Малиновая одежда была разорвана и запылена.  Глаза смотрели прямо,  ничего
не видя.
     Александр ожидал забавного приключения,  какие обычно ему  устраивали
персидские князья, и крикнул:
     - Это что за куропатка? Подведи-ка ее поближе.
     Датаферн взял  за  руку  женщину и  повел ее  через залу по  шелковым
коврам к  тому  месту,  где  возлежал базилевс.  Другой рукой  князь тащил
полосатую торбу, которую согды обычно подвязывают лошадям для корма.
     - О  величайший!  -  воскликнул Датаферн,  упав  возле  Александра на
колени и  подымая двумя  руками полосатую торбу.  -  Я  принес тебе  дыню,
которую ты давно ждешь.
     - Какая дыня? Покажи!
     Датаферн опустил торбу  на  пол,  вытянул из  нее  сперва  персидский
башлык,  затем запустил в  нее обе ладони и вынул человеческую голову.  Он
держал ее за волнистые волосы, повернув лицом к Александру.
     В зале все затихло. Все поднялись со своих мест и приблизились, желая
увидеть странное мертвое лицо.
     Это была голова молодого согда или скифа - восточные очертания слегка
скуластого лица.  Веки  были  полузакрыты,  и  печать  задумчивости навеки
сковала последние движения молодого лица.  Оно  было  по-своему прекрасно.
Легкий темный пушок на верхней губе говорил о  юных еще годах,  и грустный
изгиб рта создавал впечатление искренности и правдивости.
     - Кто это? - глухо прозвучал голос базилевса.
     - Спитамен! - торжествуя, воскликнул Датаферн.
     - Мне эта голова нравится, - сказал Александр, - и мне жаль, что я не
могу всегда возить ее  с  собой среди таких моих трофеев,  как  щит и  лук
Дария или перстень, снятый с руки Бесса... Лисипп!
     - Лисипп, Лисипп, - зашептали голоса, - базилевс зовет тебя.
     С  лежанки  поднялся  пожилой  грек,   знаменитый  ваятель,  которому
Александр поручал  отливать из  бронзы  свои  изображения для  установки в
храмах.
     - Я здесь, базилевс, и слушаю тебя.
     - Сумеешь ли  ты  вылить из  бронзы такую же  точно голову?  Это  был
храбрейший из моих противников.  Он не бегал от меня,  как другие,  а  сам
нападал.
     - Я сделаю,  базилевс,  - ответил спокойно Лисипп, подойдя к голове и
всматриваясь в  застывшие  черты.  -  Это  прекрасный образ  мужественного
варвара.  Но  я  должен сейчас же  приступить к  работе,  пока разрушение,
которое несет смерть, не изменило этого лица. - Он бережно завернул голову
в башлык и вышел с ней из залы*.
     _______________
          * Мраморная  голова <умирающего перса в башлыке> хранится до сих
     пор в музее Термы в Риме.

     - А ты кто?  Как зовут тебя? - обратился Александр к молодой женщине,
стоявшей неподвижно с застывшим печальным лицом.
     - Меня зовут,  -  сказала она среди общей тишины,  - Томирис, а тебя,
если ты Двурогий, зовут <Проклинаемый людьми>...
     Переводчик-сириец, услыхав эти слова, запнулся...
     Базилевс взглянул на него:
     - Что она сказала? Переведи!
     Когда сириец шепотом перевел ее слова,  базилевс, указывая на женщину
рукой, отчеканил:
     - Я  хотел наградить ее,  одеть в шелковые одежды,  бросить ей талант
золотых монет.  Я  всегда  щедро  награждаю своих  врагов,  если  они  мне
покоряются.  Но  дерзких я  жестоко наказываю.  Только ради моей радостной
свадьбы я  не  казню  ее.  Выгоните эту  злую  волчицу бичами,  чтобы  она
скиталась по дорогам,  как нищая!.. Царица Роксана, - обратился базилевс к
Рокшанек,  -  отврати твой  невинный взгляд от  этого  животного в  образе
женщины. Играйте, пойте песни!
     Музыканты встрепенулись,   флейты   залились   под   переборы    арф.
Слуги-персы подхватили Томирис и грубо поволокли ее к выходу.

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     Воин  проводил Томирис до  ворот  дворца.  Она  шагнула в  темноту и,
шатаясь, пошла вдоль стены, опираясь на нее руками.
     Темная фигура вынырнула из мрака, перегородила ей дорогу.
     - Томирис... - проскрипел тихий голос.
     - Шеппе, почему ты здесь?
     - Мои друзья следили за  тобой,  но  не  могли выручить.  Идем скорей
отсюда.
     Взяв Томирис за руку,  Спитамен прошел по узкому переулку,  осторожно
переводя ее через поперечные канавы, и вышел к повороту, где чернел силуэт
высокого верблюда.
     - Наконец вы пришли,  - сказал детский голос. - Проходили мимо яваны,
и я боялся, что они схватят нас.
     Спитамен поднял Томирис и  помог ей  усесться между пушистыми горбами
верблюда.
     - Теперь  с  верблюдом нас  четверо,  -  говорил Спитамен,  шагая  по
неровной дороге, - и мы не пропадем.
     Верблюд сопел и мерно ставил в пыль свои большие ноги.
     Снова послышался голос Томирис:
     - Чью голову лживый персидский князь подарил Двурогому?
     - Голова  одного  из  наших  товарищей.  Князья поймали неосторожного
храбреца.  А  так как князья жадны и всегда лгут,  то выдали эту голову за
мою.  Но  на  место убитого встанут новые борцы за  свободу нашего народа.
Теперь и  яваны,  и предатели согдские князья вместе охотятся за мной,  и,
пока они не  уберутся отсюда,  мне придется уйти туда,  где не знают моего
имени... Шагай, Серый, нам предстоит далекий путь...


                                  Эпилог


                     РЕЧИ <ЗА> И <ПРОТИВ> АЛЕКСАНДРА

     Свадьба Александра с Роксаной состоялась в Мараканде. Осуществив этим
браком  воплощение  своей  идеи  <союза  Европы  и  Азии>,   Александр  на
празднествах и  пиршествах,  следовавших одно  за  другим,  теперь занимал
трон,  где  обычно сидел Дарий,  и  ему,  как Дарию,  персидские сановники
целовали ноги.
     Роксана спросила Александра:
     - Почему  тебе  не   кланяются  до  земли  твои  македонцы?   Сколько
македонцев и  сколько народов Азии?  Разве все македонцы избранники богов?
Только ты - единственный сын бога. Если они не станут тебе поклоняться, то
один из них захочет захватить твое место.
     Первым Гефестион,  за  ним  остальные приближенные македонцы и  греки
стали падать ниц перед Александром по персидскому способу и обычаям.
     Однако  небольшая  группа  лиц  из  числа  сверстников  и   товарищей
Александра держалась по-прежнему.  Среди  них  был  племянник Аристотеля -
оратор, философ и историк Каллисфен. Александр видел это, иногда хмурился,
но не показывал гнева,  хотя доносчики и  провокаторы сообщали ему о новом
якобы готовящемся против него заговоре, в котором участвовал Каллисфен.
     Однажды  за  очередным обильным ужином  присутствовавшие приближенные
наперебой   превозносили   <божественного>  Александра.   Роксана,   плохо
понимавшая  греческий  язык,  почти  не  принимала  участия  в  разговоре.
Александр,  захмелевший,  одобрительно всех  выслушивал и  сам  произносил
хвастливые речи о своих прошлых и будущих победах и подвигах.
     Льстец Перитакена обратил внимание Александра на молчание Каллисфена,
выглядевшее как  вызов и  неодобрение среди общего хора похвал Александру.
Перитакена  предложил  Каллисфену  произнести  речь  в  честь  Александра,
надеясь,   что   Каллисфен  откажется  и   тем  докажет  отсутствие  своей
преданности базилевсу.
     Каллисфен,   всегда  державшийся  гордо  и  независимо,   нарядный  в
выутюженном гиматии и надушенный египетскими духами, точно он был у себя в
Афинах, поднялся с ложа, спокойно оправил кудри и произнес речь.
     Это  была  яркая речь  о  великих достижениях и  заслугах Александра,
таких,  о  которых тот  даже  не  подозревал.  Он  сказал о  прогрессивном
значении его блистательных побед;  о том, что Александр стал посредником и
примирителем между Западом и Востоком;  о том, что он открыл целым народам
пути,  по которым до него проходили лишь немногие путешественники;  о том,
что  его  походы открыли для народов Запада новый мир идей великих культур
Азии;  о  роковом влиянии его  походов на  будущую историю народов Азии  и
Европы.    Каллисфен    высоко    оценил    способности   Александра   как
государственного деятеля и  военачальника,  его  личное  мужество и  щедро
разбрасываемые им благодеяния...
     Переводчики посменно  переводили речь  Каллисфена Роксане.  Александр
слушал сперва с удивлением и недоверием,  потом с пристальным вниманием и,
когда Каллисфен закончил свою речь, хотел подозвать к себе и наградить.
     Но Перитакена, не показывая, что он посрамлен, предложил Каллисфену:
     - Если ты истинный софист и мастер речи, то покажи нам, что ты можешь
с  таким  же  искусством  сказать  речь  о  недостатках  походов  Великого
Александра...
     - Да,  -  подхватил Алексан