ду сегодня говорить с ним.
     Девушка  на  канате  остановилась над  пирующими,  ловко  подбрасывая
горящие факелы и снова ловя их за ручки. Снизу взлетели один за другим еще
четыре  горящих  факела,   и   акробатка  искусно  ловила  их,   продолжая
подбрасывать,  так  что  над нею образовался пылающий венок из  вертящихся
огней.  Все затихли,  опасаясь за девушку, стоявшую одной ногой на канате,
высоко над всеми.
     - Такова слава Александра! - прозвучал чей-то голос.
     Некоторые узнали голос философа Каллисфена.
     Девушка  напрягала  все  силы,  чтобы  сохранить равновесие и  ловить
факелы.  Туго натянутый канат дрожал, обезьяна сорвалась и, уронив факелы,
повисла, уцепившись всеми четырьмя лапами.
     Факелы,  рассыпая искры,  один за  другим стали падать вниз,  где  их
ловил старик в высоком красном колпаке и длинной одежде,  обшитой золотыми
звездами.  Девушка,  оставшись с двумя горящими факелами,  прошла до конца
каната и остановилась,  приветствуя зрителей рукой. Обезьяна пробралась по
канату к  девушке и  вскарабкалась к  ней на плечо.  Оба факела,  вертясь,
полетели вниз. Девушка с обезьянкой исчезла во мраке.
     Базилевсу подвели молодого скифа.  Хитон на  нем был узок и  короток.
Костистые руки с  громадными кистями и  длинные ноги были худы и неуклюжи.
Скиф, открыв рот, исподлобья рассматривал базилевса.
     Около  Александра стояли два  его  секретаря.  Один,  бледный молодой
сириец  с  красной лентой  вокруг  черных курчавых волос,  записывал слова
повелителя,  другой,  пожилой перс с привязанной бородой,  завитой мелкими
колечками, был переводчиком.
     - Давно я  тебя не видел,  -  сказал Александр.  -  Может быть,  тебе
жилось худо? Но ты сам виноват, что не обратился ко мне.
     Скиф блеснул белыми зубами,  и  вокруг его глаз собрались насмешливые
складки.
     - Я тоже давно не видел тебя,  кшатра*, и жилось мне, пожалуй, похуже
твоего.  Из моего темного подвала в окошко я видел только ноги проходивших
воинов. И меня заедали клещи и клопы.
     _______________
          * К ш а т р а  - по-древнеперсидски <царь>.

     - За это я сумею наградить тебя. Что бы ты хотел получить?
     Скиф переступил с ноги на ногу и повел широкими плечами.
     - Мне  нужно  разыскать моего жеребца.  Он  сын  знаменитого в  степи
Буревестника, саврасый, с темной полосой вдоль спины.
     - Хорошо!  -  сказал базилевс.  -  Я прикажу,  чтобы разыскали твоего
саврасого. Может быть, ты хочешь еще что-нибудь?
     Скиф обвел глазами круг незнакомых,  чуждых ему людей,  которые,  кто
растянувшись на ложе. кто стоя, с насмешкой смотрели на него блестящими от
вина глазами.
     - Если конь без работы застоится,  то падает на ноги. То же случилось
и со мной. Затосковал я без дела! Очень бы хотел с кем-нибудь подраться.
     Базилевс ударил в ладоши:
     - Это будет забавное зрелище! Кто хочет подраться со скифом?
     Некоторые предложили:
     - Вызвать из охраны базилевса рослых македонцев, достойных побороться
со скифом.
     Учитель Никомандр воскликнул:
     - Если скиф умеет владеть мечом, то я согласен испробовать на нем мое
искусство.
     Переводчик объяснил его слова скифу.
     Молодой скиф небрежно взглянул в сторону Никомандра:
     - Дайте мне мою секиру,  и  я  буду драться с тремя такими,  как этот
старик.
     Базилевс подозвал Никомандра и тихо прошептал:
     - Не смей убивать его, он мне нужен. Можешь только слегка ранить.
     Никомандр сделал презрительный жест:
     - В какое место его ранить?
     - Ты его трижды ранишь в левое плечо.
     - Дайте мне мой македонский меч! - обратился Никомандр к эфебам.
     Он сбросил плащ и  остался в одном хитоне и венке на седеющих кудрях.
Мускулистые руки и  ноги Никомандра были голы,  и  старые побелевшие шрамы
говорили, что он побывал не в одном бою.
     Из  груды  оружия,  по  обычаю снятого гостями при  входе  на  место,
предназначенное для пиршества, эфебы достали узкий стальной меч Никомандра
с  ручкой,  отделанной золотом.  Скифу  дали  тяжелый македонский меч.  Он
попробовал упругость стали, отточку острия и поднял его к небу:
     - Тебе, бог Папай*, я посвящаю эту жертву! Ты охраняешь наши стада от
волков в соленых степях, сохрани и меня среди этих разбойников!
     _______________
         * П а п а й - главный бог у скифов, олицетворение грома и молнии.

     С  мольбой глядел  скиф  в  темное,  мрачное небо,  покрытое тяжелыми
тучами. Ветер усиливался, и пламя светильников порывисто трепетало. Порывы
надвигавшейся бури жадно подхватывали искры и далеко уносили их.
     Скиф  расставил длинные ноги  и  протянул меч,  направляя его  против
македонца.
     Никомандр повернулся правым  плечом  к  противнику и,  сдвинув  ноги,
держал меч прямо, острием кверху, закрывая им грудь и лицо:
     - О царь,  славнейший из царей,  и все вы, македонцы, эллины и другие
гости!  Мой меч,  не знавший поражения,  сегодня,  по желанию нашего царя,
пощадит этого варвара.  Но я  обещаю,  что концом меча я  тремя ударами по
левому  плечу  юноши  напишу <альфу>,  начальную букву  имени  величайшего
повелителя Азии.
     Скиф,  следя горящими глазами за противником, стал приседать на левую
ногу и выдвигать правую жилистую руку с мечом.
     Македонец заложил левую руку за спину,  глаза прищурились.  На бритом
лице  морщины  стали  резче  и  глубже.  Мускулы  голых  рук  напряглись и
вздулись. Он был готов к нападению.
     Меч его,  сверкнув молнией,  сделал несколько зигзагов,  и послышался
лязг  столкнувшейся стали.  Длинный  скиф  пригнулся еще  ниже,  и  только
костистая рука его  со  стальным клинком завертелась,  ловя мелькающий меч
македонца.
     Лицо Никомандра,  бывшее самодовольным и насмешливым, вдруг сделалось
серьезным.  Он почувствовал силу дикого противника. Скиф не глядел на меч.
Его  синие  глаза  потемнели и  впились в  нахмуренные брови македонца.  С
звериной  ловкостью он  отражал  стремительные удары  Никомандра,  сам  не
переходя в наступление.
     - Эугэ! Каллиста!* - пронеслись крики македонцев.
     _______________
          * Э у г э!  К а л л и с т а!  - Хорошо! Отлично! (греч.)

     На левом плече скифа закраснела косая полоса, и кровь темной струйкой
потекла по груди.
     Скиф,  казавшийся тяжелым,  как верблюд, вдруг сделал легкий, упругий
прыжок в  сторону,  и Никомандр,  не докончив стремительного выпада,  едва
удержался на  ногах,  но  быстро  отступил,  встретившись с  градом ударов
внезапно напавшего скифа.
     - Не жйлей его,  Никомандр!  Изруби варвара!  - Крики неслись со всех
сторон:  с  крыш и стен,  на которые забрались воины.  -  Воткни ему меч в
горло!
     Новая  косая линия нарисовала вторую сторону угла  <альфы>,  и  струя
крови сильнее потекла по груди скифа.  Оставалась только поперечная черта.
Несколько эфебов и воинов приблизились, готовые разнять противников.
     Скиф  применил  невиданный  прием.  Его  меч,  стремительно забуравив
воздух,  с силой понесся на противника.  Лезвие Никомандра, встретившись с
мечом  скифа  и  описав  дугу,  полетело в  сторону.  Скиф  диким  прыжком
обрушился костлявыми коленями на  грудь македонца,  подмял под  себя  и  с
ревом впился зубами ему в шею.
     - Оттащите варвара! Он ему откусит голову! - кричали кругом.
     Воины и  эфебы навалились на скифа и,  ухватив его за руки и за ноги,
отодрали от македонца.
     Скиф поднялся и  легко раскидал воинов.  Его лицо и рот были в крови.
Никомандр встал,  растерянный,  с  дико блуждающими глазами.  Из  его  шеи
хлестала кровь, забрызгав светлые хитоны эфебов.
     Врач  базилевса  подбежал  со  шкатулкой  лекарств  и  торопливо стал
перевязывать шею македонца.
     - Зачем  ты  хотел  откусить воину  голову?  -  строго  спросил скифа
царский переводчик.
     - Вовсе нет!  -  радостно улыбался скиф,  утирая полотенцем лицо. - Я
только выпил его  крови,  чтобы его сила и  искусство перешли ко  мне.  Он
умеет хорошо владеть мечом, теперь я буду сильнее его...
     Буря усиливалась.  Порыв ветра опрокинул высокий светильник и  разлил
по  ковру  душистое масло.  Крупные  хлопья  снега,  крутясь,  неслись  на
пирующих.  Вазилевс поднялся с ложа, черный нубиец подвязал ему сандалии и
накинул на  плечи  пестрый индийский плащ,  подбитый мехом  речного бобра.
Группа телохранителей, сверкая медью, выстроилась в два ряда.
     Александр шепотом говорил Гефестиону:
     - Я  жду  всех в  оружейной комнате.  Отряд самых преданных всадников
пусть  будет  наготове.  Филоту  надо  захватить врасплох.  Пришли ко  мне
танцовщицу.
     Базилевс  сделал  несколько  нетвердых  шагов  и   остановился  перед
философом Каллисфеном:
     - Конечно,  этот  дикий скиф нарушил правила боя,  но  он  варвар,  и
поэтому надо или простить, или убить его. Ты, Каллисфен, как философ и как
ученик Аристотеля, любителя всего мудрого и прекрасного, знаешь утонченное
обращение  с  людьми,  хотя  допускаешь  иногда  неосторожные замечания...
Поручаю тебе этого сака:  научи его  эллинскому языку и  убеди его  любить
больше эллинские идеи,  чем  свои  скифские степи.  Как  софист,  ты  ведь
сумеешь доказать правильность всего,  чего захочешь. Через месяц ты ко мне
придешь и расскажешь, каких успехов достиг в обучении скифа.
     Музыка заиграла <славу> царю царей Персии.  Снег ударял в глаза.  Все
ковры побелели. Александр, пошатываясь, при громких криках гостей и воинов
медленно спускался по ступенькам, опираясь на двух эфебов. Участники пира,
кутаясь в плащи, надевали оружие и торопливо покидали террасы.
     Карфагенский посол остановился возле маленькой канатной танцовщицы и,
взяв ее за руку, сказал по-финикийски:
     - Кажется, мы с тобой имеем одну родину?
     - Да,  я из <города моря и солнца>,  растерзанного этим зверем.  Я из
славного Тира.
     - Зачем же  ты  здесь их  забавляешь?  Разве ты забыла,  что базилевс
распял  на  крестах  полторы тысячи  храбрейших защитников твоего  родного
города?
     - Я это помню и никогда не забуду.  Мой отец тоже был распят. Поэтому
я и приехала сюда...
     Два эфеба подхватили девушку под руки:
     - Ты пойдешь с нами. Базилевс ждет тебя!..


                                  * * *

     В  небольшой комнате,  увешанной персидскими коврами,  с раскрытой на
балкон резной двустворчатой дверью,  на ложе с изогнутыми золотыми ножками
лежал  базилевс.  Как  обычно после обильного ужина,  он  сразу же  заснул
крепким сном, растянувшись на шкуре бурого медведя.
     Александр хвастался,  что мог по своему желанию мгновенно засыпать во
всякое время дня и после краткого сна вставать совершенно бодрым,  готовым
к новой работе.
     Золотой светильник с душистым маслом, подвешенный на завитке высокого
бронзового  треножника,   лил   ровный   оранжевый  свет.   Завитые  кудри
разметались по  голубой  шелковой  подушке,  искусно  затканной малиновыми
цветами.  Красивое лицо  было  безмятежно-спокойно,  морщины разгладились.
Открытая могучая шея  и  нежная,  розовая кожа  атлетической груди  слегка
прикрывались прозрачной зеленоватой тканью хитона.
     Маленькая  финикиянка  стояла  около   заснувшего  молодого  тела   и
раскрытыми   блестящими  глазами   всматривалась  в   застывшее   лицо   с
голубоватыми веками. Мысли стремительным вихрем проносились в ее голове:
     <Вот передо мной властелин Азии...  Сейчас поразит тебя моя  месть за
тысячи  распятых  и  замученных  финикийских юношей...  Пусть  меня  потом
растерзают твои палачи, но рука дочери Тира не дрогнет...>
     Финикиянка,  склоняясь  к  Александру,  осторожно вытянула  из  своей
сложной высокой прически длинную и острую,  как кинжал,  стальную головную
шпильку.   Шестнадцать  тонких  кос  рассыпались  по  плечам.   Одна  коса
соскользнула и упала на розовую грудь Александра.  Он слегка вздрогнул, по
лицу  пробежала тень,  брови  сдвинулись,  между ними  прорезалась суровая
складка. Полураскрытые губы прошептали невнятно слова, но грудь продолжала
дышать ровно - базилевс не проснулся. Финикиянка выпрямилась, подняв руку,
выбирая место для удара.
     Легкое дуновение ветра заставило ее оглянуться.  Возле нее неподвижно
стоял,  скрестив руки на груди, старый, морщинистый евнух-перс. Его тонкие
бледные губы  издали тихий  змеиный свист.  Зашевелился висевший на  двери
шелковый ковер,  и  оттуда вынырнул черный полуголый нубиец.  Евнух  повел
глазами, указывая на финикиянку, нубиец набросил пеструю шаль на девушку и
бесшумно вынес ее из комнаты. За ним, покачивая лысой старушечьей головой,
вышел евнух.
     Через день,  после долгих пыток огнем,  финикиянка была разрублена на
четыре  части,  которые,  как  требовалось  обычаем,  были  подвешены  над
четырьмя воротами центрального крытого базара города.


                               Часть вторая

                              СКИФСКИЕ СТЕПИ

                                         Готовы ли кони? Отточены ли мечи?
                                         Натянуты ли туго ваши луки?

                                                        Из песен Саксафара


                             ПУТНИК НА ХОЛМЕ

     На вершине холма,  одиноко поднимающегося над беспредельной равниной,
возле упавшего на землю сигнального шеста, обмотанного соломой, неподвижно
застыл человек.  Его старая выцветшая одежда того же  бурого цвета,  что и
земля.  Голова  обмотана лоскутом красной  тряпки.  Человек стоит  крепко,
широко расставив ноги  в  мягких заплатанных сапогах без  каблуков.  Узкие
немигающие глаза, прищурившись, устремлены вдаль.
     Лицо молодое,  скуластое,  покрытое темным загаром. Кожа потрескалась
от  солнца и  ветра.  Плечи широкие.  Одной рукой он  придерживает кожаный
мешок,  перекинутый через плечо, другой сжимает костяную рукоятку широкого
ножа,  выглядывающего из-за  пазухи.  Длинный  сыромятный  ремень  замотан
несколько раз вокруг пояса.
     Он  смотрит вдаль -  туда,  где на широкой равнине весело рассыпались
бесчисленные белые и  черные сакские* шатры.  Над ними карабкаются к  небу
голубые дымки.  Около шатров,  в  загородках из  хвороста,  толпятся отары
черных и белых ягнят.
     _______________
          * К  северу  от  Согдианы жили различные кочевые племена.  Греки
     называли их скифами,  но историк Страбон сообщает,  что сами скифы не
     называли   себя  этим  именем,  означающим  человека  <скитающегося>,
     <скитальца>,  <кочевника>.  Здесь  описывается  одно  из   крупнейших
     скифских племен - саки (или сакуки).

     Сегодня праздник.  На равнине, испещренной тропинками, видны вереницы
ярко одетых всадников.  Все  они  тянутся к  кочевью.  Их  пестрые одежды,
расшитые  разноцветными узорами,  переливаются  яркими  красками  в  лучах
солнца, только что вставшего над горизонтом.
     Человек на холме стоит так долго и неподвижно,  что едущие по равнине
всадники начинают показывать на него плетками.
     - Кто это там и кого высматривает? - говорят они. - Это не пастух. Не
лазутчик ли,  подосланный согдами?  Не  колдун ли хочет нагнать болезнь на
Будакена?..
     Один всадник на пегом коне,  отделившись от группы, вскачь пустился к
холму.  Не останавливаясь,  взлетел на его вершину и затем медленно, шагом
подъехал сзади к неподвижному человеку. Острым концом тонкой дрожащей пики
он  толкнул его  в  плечо.  Тот  оглянулся и  смерил всадника безразличным
взглядом.
     Подъехавший произнес обычное приветствие:
     - Пусть бог Папай даст тебе здоровье!
     - Здоров ли ты?  - послышался свистящий ответ. - Бодр-ли ты? Силен ли
ты?
     - Да  успокоится в  радости душа твоя!  -  сказал всадник.  Он провел
рукой по черной жесткой бороде с прямыми волосами, недоверчиво посматривая
на  красную повязку на  голове  путника,  завернутую по  обычаю  согдов  -
извечных врагов скифов.
     - Что это за кочевье? - просвистели слова путника.
     - Откуда же ты свалился,  что не знаешь кочевья славного Будакена, по
прозвищу <Золотые Удила>?  Твои  ноги  запылены,  коня  близко нет.  Какой
дорогой ты пришел?
     - На той дороге,  по которой я пришел,  меня уже нет.  Видно,  важное
дело  привело меня  сюда,  если  я  десять дней шел  через пустыню,  чтобы
увидеть славного князя Будакена.
     - Садись  тогда  сзади  на  Пегаша,   -  сказал  всадник.  -  Кидрей,
укротитель диких лошадей,  тебя подвезет к  шатру самого князя.  Сегодня у
Будакена пир:  он выдает замуж свою дочь.  Ее получит тот,  кто на скачках
вырвет у  нее  платок.  Из  ближних и  дальних кочевий -  отовсюду сегодня
съезжаются гости.  Если бы  у  тебя был конь,  то  и  ты бы мог попытаться
добыть дочь Будакена.  А я попробую.  Неужели девушку поймать труднее, чем
дикую пятишерстную лошадь?
     Путник  легко  вскочил на  круп  пегого коня,  который стал  медленно
спускаться с  холма по вьющейся тропинке,  постукивая копытами и  скатывая
камни.


                              ШУТКИ БУДАКЕНА

     После состязания молодежи в скачках, борьбе, стрельбе из лука Будакен
Золотые Удила  захотел еще  более развеселить своих гостей и  шепнул своим
молодцам-слугам*,  чтобы его  дочь выехала на  скачки и  чтобы приготовили
также  верблюда.  Молодцы,  улыбаясь  при  мысли  о  предстоящем  зрелище,
побежали исполнять приказание.
     _______________
          * С л у г и - скифы, дети рабов, бедняки, находившиеся на службе
     у богатого скотовода.  Они присматривали за скотом и выполняли разные
     поручения хозяина.  Слуги пользовались большими правами  и  свободой,
     чем рабы.

     Будакен, большой, широкоплечий, кривоногий от постоянной езды верхом,
в  темно-серой шерстяной домотканой одежде,  от  башлыка до  края  широких
штанов расшитой голубыми бусами и украшенной золотыми пуговицами, старался
удивить своим радушием, угостить на славу гостей, большей частью стариков,
вождей разных родов его племени.
     Будакену подвели широкозадого гнедого жеребца;  он дико храпел и  бил
передней ногой.  На коне была узда с золотыми бляхами,  ремни,  отделанные
бирюзой и  сердоликом,  красовались на  шее;  удила,  затейливо украшенные
изображениями дерущихся львов, были из чистого золота.
     Среди   гостей  выделялся  молодой  вождь   одного  из   колен   рода
Тиграхауда*,  тонкий,  высокий,  надменный князь Гелон.  Его лицо было еще
покрыто пухом юности,  но  сдвинутые брови и  гордый взгляд говорили,  что
духом он далеко уже не юноша. На поясе у него висел короткий меч в золотых
ножнах с вычеканенными рисунками боя скифов с персами.  На всем его платье
из   красной   чужеземной   материи   горели   нашитые   золотые   бляшки,
переливавшиеся, как чешуя. Жеребец Гелона, золотисто-рыжий, без гривы**, с
длинным белым хвостом, был еще наряднее и красивее будакеновского жеребца.
Говорили, что он выменял его у массагетов***, славящихся высокими, легкими
конями,  отдав  за  него  четырех  невольников,  умевших  рыть  колодцы  в
каменистой почве и выделывать мягкую замшу.
     _______________
          * Т и г р а х а у д а   -   род   скифов,   живших  за  нынешней
     Сырдарьей, из большого народа тохаров.
          ** Лучшие кони древней  породы  в  Средней  Азии  -  аргамаки  -
     большей частью от рождения не имели гривы.
          *** М а с с а г е т ы   -  скифское  племя,  жившее  в  пределах
     нынешней Туркменской ССР в юго-восточном Приаралье.

     Внезапно из  толпы вылетела на вороной кобылице дочь Будакена Зарика,
сверкающая улыбкой и живыми, блестящими глазами, вся в бусах, ярких лентах
и  серебряных украшениях.  Все знали,  что за ней Будакен дает в  приданое
тридцать косяков лошадей,  по  девяти кобылиц и  жеребцу в  каждом,  стадо
баранов, десять верблюдов, груженных подарками, и сорок невольниц. Поэтому
толпа  нарядных молодцов немедленно помчалась за  Зарикой на  лихих конях.
Она неслась к  высокому кургану,  чтобы обогнуть его и прискакать обратно.
Черная  кобылица,  прославленная на  скачках,